Текст книги "Константин Великий. Сим победиши"

III

Спустя несколько недель настал день триумфа. Мульвийский мост был починен, армия подошла к стенам Рима и расположилась на Марсовом поле. Жители города томились в ожидании начала празднеств. Авл и Далмаций поспешно заканчивали последние приготовления, а солдаты начищали до блеска щиты и доспехи. У императорского шатра стояла позолоченная колесница, запряженная четверкой белых коней.

Специально обученный раб помогал Константину облачиться в особую триумфальную тогу с вышитыми золотыми звездами, которую надевали только на торжества.

– Не выношу тоги, ходить в них – сплошное мучение, – жаловался император епископу Осию, с которым они беседовали, пока Константин готовился к триумфу. – Но этого требует обычай. Мы, римляне, трепетно относимся к традициям, а ко всему новому настороженно и враждебно. Первых греческих актеров, прибывших сюда, сбросили в Тибр, а сейчас их в Риме больше, чем во всей Элладе. Отче, думаешь, Вечный город сможет стать Городом христиан?

Раб тем временем взял тогу за прямой край и уложил ее императору на левое плечо так, что она свисала до щиколотки. Другой конец он пропустил по спине, под правой рукой и начал его драпировать, укладывая глубокими складками.

– Христос говорил: Не вливают… вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое[31]31
  Мф. 9, 17.


[Закрыть]. Все мы дети Господа нашего. Римлянам нужно только вспомнить об этом, тогда они прозреют, – ответил Осий.

– Вспомнить? – удивился Константин.

Раб принялся натягивать тогу вокруг ребер императора. Делал он это очень осторожно, стараясь соблюсти баланс, чтобы она не причиняла неудобства, но и не свисала.

– Если человека ударить по голове, он может потерять память. Я не раз это наблюдал, когда лечил твоих солдат, Василевс. После грехопадения люди были сброшены из Рая на грешную землю. Удар они получили столь страшный, что забыли саму суть бытия. Люди не могли больше общаться с Богом Истинным, они были слишком далеко от Него, поэтому придумали ложных богов. Но это не будет длиться вечно. Заблудившись во тьме, можно забыть, что такое свет, но когда вновь узришь его, то ни с чем не спутаешь.

– Твоему красноречию могут позавидовать многие ораторы, отче, – улыбнулся император.

Оставшуюся часть ткани раб спустил полукругом чуть ниже колена и снова перекинул через левое плечо. Он несколько раз одернул полу и закрепил ее на груди. Константин подошел к большому сидонскому зеркалу на оловянной подкладке. Он остался доволен своим обликом. Император казался величественным и элегантным во многом благодаря струящимся складкам тоги. Правая рука была у него свободна, а левую, наполовину прикрытую драпировкой, Константин держал полусогнутой, чтобы ткань не волочилась по земле.

– Хорошо, ступай, – кивнул он рабу; тот, низко поклонившись, покинул шатер. Оживившись, император воскликнул: – Вергилий говорил про римлян: «Владыки мира – это народ, одетый в тоги». Наступает новая эра, отче, в этом ты прав. И нам посчастливилось стать не просто тому свидетелями, а быть сопричастными!

– На все воля Божия, – смиренно сказал Осий. Немного помолчав, он добавил: – Василевс, война закончилась, я делал все, что в моих силах, для твоих солдат, но теперь мне пора возвращаться в Кордубу[32]32
  Кордуба – современный город Кордова в Испании.


[Закрыть]. Моя кафедра не должна больше пустовать.

Когда Испания оказалась под властью узурпатора, многие юноши из паствы Осия, не желая служить Максенцию, покинули родные края и отправились в Галлию с намерением вступить в легионы Константина. Прихожане умоляли епископа последовать за сыновьями, чтобы он молился вместе с ними, наставлял на путь истинный, исповедовал и врачевал. Осий не мог им отказать, он стал лекарем в рейнской армии.

Услышав слова епископа, император помрачнел, прошелся по шатру и медленно произнес:

– Оставайся, здесь ты нужнее! Вместе мы многого добьемся! Ты станешь епископом Рима.

– Мне доверили кафедру Кордубы, об этом не должно забывать. А у Рима уже есть епископ – отец Сильвестр.

– Пусть Сильвестр займет кафедру Кордубы… или какую-нибудь другую. Церковь разберется. Уверен, ему будут рады в любых краях. Его новый приход получит щедрые пожертвования. Переезд Сильвестра принесет всем благо. Я прослежу, чтобы никто не был обижен, а только выгадал.

На лицо Осия легла тень.

– Не гневайся, Василевс, но ты хочешь невозможного.

– Почему? Неужели Церкви трудно выполнить мою просьбу? Разве я о многом прошу?

– Нельзя менять и назначать епископов по своей прихоти. Мы должны следовать тому, что нам завещали апостолы, иначе у нас не станет Церкви Христовой. Если тебе так дороги мои советы, то вот один из них: с отцом Сильвестром вы совершите не меньше славных дел, чем со мной. Не руби сплеча!

Константин задумался.

– Я доверяю тебе, отче, и поэтому хотел, чтобы ты был моей правой рукой. Но раз это невозможно… надеюсь, ты не откажешь мне в другом, – сказал император, коснувшись рукой подбородка. – Крисп должен познать науку Слова Божия. Демоны и злые духи, что веками живут в Вечном городе, постараются сбить нас с пути. Я уже чувствую их присутствие. Они будут давить не только на меня, но и на сына. Криспу нужен особый наставник, который будет не только учить, но и оберегать его от тьмы.

– Боюсь, мне это не по силам, – вздохнул Осий. – Наследнику нужен учитель мудрый и полный сил. Я же стар, необразован и Промысл Божий чувствую скорее сердцем, чем умом, поэтому далеко не все смогу объяснить юному Криспу. Советую пригласить Фирмиана Лактанция. Он ревностный христианин, искусный ритор и талантливый сочинитель.

– О чем бы я тебя ни просил, ты все отвергаешь, – покачал головой Константин. – Ты прошел многие мили и вынес тяжелые испытания ради детей своих прихожан. А ради моего сына не соглашаешься даже задержаться при императорском дворе.

– Василевс, твое отношение ко мне согревает мою душу. И отвечаю я так, чтобы не отплатить за твое доверие разочарованием.

– А в Лактанции ты уверен?

– Да, – кивнул епископ. – Если ты предложишь ему стать наставником Криспу, он согласится с превеликой радостью. Во времена гонений он укрылся в землях твоего отца, сейчас живет в Трире и уже много лет молится за тебя, Василевс, и за всю вашу семью. Лактанций будет для твоего сына славным учителем.

– Напиши ему, пусть прибудет в Рим. Я скреплю письмо своей печатью.

– Напишу сегодня же.

– Рим сохранит своего епископа, у моего сына появится новый наставник, и только я остаюсь без духовника и… и друга. Отче, ты покидаешь меня в тот момент, когда твое крепкое плечо и мудрый совет ценнее десятка верных легионов. Если я оступлюсь, рухнут многие надежды.

– Наконец ты говоришь от сердца, а не от разума, – после небольшой паузы произнес Осий. – Если бы я стал епископом Рима или учителем Криспа, то занял бы чужое место. Но, раз ты просишь быть тебе другом и духовником, я не вправе отказать. Пресвитеры Кордубской кафедры, должно быть, уже забыли, как выглядит их епископ, – усмехнулся Осий. – Я задержусь в Вечном городе. Но помни: как только я перестану быть нужен, то сразу покину тебя. И это время наступит гораздо раньше, чем ты предполагаешь.

– Благодарю, отче! – Константин хотел коснуться губами руки Осия, но в последний момент передумал. Они попрощались. Епископ был у выхода, когда император попросил его: – Снаружи дожидается Кассий Ювентин, разреши ему войти.

Осий молча кивнул. Через мгновение вошел Кассий. Увидев императора в триумфальной тоге, он выразил восхищение и стал рассыпать комплименты, сравнивая его то с Гаем Юлием Цезарем, то с самим Аполлоном.

– Оставь церемонии, – махнул рукой император. – Когда мы наедине, не утомляй меня пустыми речами. Что тебе удалось выяснить?

– Бродягу, который напал на тебя, о Божественный, звали Прокесс. Когда-то он с женой и сыном жил в рыбацкой деревушке неподалеку. Говорят, однажды на него нахлынуло отчаяние, и он стал проклинать богов за то, что родился бедным рыбаком, никогда не ел досыта, не спал на мягком и пил только кислое вино из виноградных выжимок, а после себя оставит лишь горсть меди, ветхую хижину да дырявую лодку. Сбежались соседи, его успокаивали, затыкали рот, били палками, но он не унимался. Прокесс всю ночь возводил хулу на богов, а утром они его покарали.

– В дом Прокесса ударила молния? – предположил Константин, рассказ Кассия его не слишком заинтересовал.

– Нет, о Божественный, боги поступили по-другому. Сначала они забрали у него жену. Утром он нашел ее мертвой у реки. Прокесс стал пить без продыху, его сын не выдержал и сбежал. Рыбак остался один. Тогда на него напала жуткая хворь. Страшная боль пронзила его чрево, и унять ее не могло даже самое крепкое пойло. Он отощал до костей, лишился сна. Рассудок у него помутился, взгляд стал безумным, он рвал на себе одежды и глубоко расцарапывал кожу. Прокесс никого не трогал, поэтому селяне сочувствовали ему и подкармливали. Он бродил по селениям, жил на подачки. Он всегда был очень голоден, ел кору, траву, иногда даже землю и камешки.

– Это тебе селяне рассказали? – спросил император. Кассий кивнул. – Любая история постепенно превращается в байку. Не разберешь, где правда, а где выдумки. Представь, что было бы, если бы каждого бедняка, который клянет богов, ожидала такая кара. К тому же если Прокесс никого не трогал, то почему напал на меня?

– Геростратова слава? – предположил Кассий. – Прокесс проклинал богов за то, что был бедным рыбаком, и они превратили его в нищего безумца. Он решил, что возвысится, подняв руку на Божественного императора.

– Откуда ему было знать, кто перед ним? Я выглядел как старший трибун.

«Может, боги подсказали? – промелькнула мысль у Константина. – Пообещали простить, если он убьет того, кто оскорбил их гораздо страшнее. Сколько еще безумцев они пошлют против меня?»

– Для такого ничтожества, как Прокесс, и старший трибун – величина колоссальная, – сказал Кассий. – Он был сумасшедший…

– Возможно, в тот день он напал бы на первого, кого встретил, – задумчиво произнес император.

По традиции лицо триумфатора покрывали красной краской, подражая статуе Юпитера Капитолийского. Константин подошел к круглому столику, на котором стояла чаша с киноварью, опустил в нее ладони, наклонился и нанес краску на лицо. Потянувшись к кувшину с водой, чтобы вымыть руки, он краем глаза заметил свое отражение в зеркале. Ему на мгновение показалось, что его лицо в крови: Константин вздрогнул и отшатнулся. Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться. Кассий не отрываясь наблюдал за ним. Их взгляды на мгновение встретились, Константин отвернулся.

Императора стало тяготить присутствие Кассия. Он стыдился происшествия с бродягой. Константин был уверен, что, придя в себя, легко справился бы с несчастным Прокессом. Кассий подоспел вовремя, но не для того, чтобы помочь, а чтобы стать свидетелем его позора. Во время шествия все будут смотреть на Константина как на героя, освободителя Рима и блистательного полководца, но Кассий… Кассий будет видеть в нем труса, беспомощного в схватке с жалким нищим. Император почувствовал, что не сможет насладиться ни единым мгновением своего триумфа, если рядом будет Кассий.

– Ты узнал, о чем болтают в окрестных селениях, и думаешь, что твое задание выполнено? – спросил Константин.

Кассий оторопел:

– Конечно, нет, я еще не закончил!

– Постарайся узнать хоть что-нибудь полезное. Попробуй… найти сына Прокесса. Его наверняка кто-нибудь видел. Если ты ничего не добьешься, придется поручить это дело Далмацию и его людям. А они и так очень заняты.

– Я буду вгрызаться в землю, но сумею порадовать тебя, о Божественный! – пообещал Кассий.

Император одобрительно кивнул. Он отпустил Ювентина и посмотрел на водяные часы. Время пришло. Константин вышел из шатра, держа в руках чашу с киноварью. Возле колесницы его ждал Крисп в тонких металлических доспехах, украшенных серебром и драгоценными камнями. Император подошел к сыну и бережно покрыл его лицо краской, затем отдал чашу прислуге.

– Это наш с тобой триумф, Крисп. Запомни этот день!

Раб Марсий протянул императору подушечку, на которой лежал лавровый венец, отлитый из золота. Константин надел на голову венец, взял сына под руку, и они вместе поднялись на колесницу. Императору подали жезл из слоновой кости, увенчанный головой орла, а Криспу пальмовую ветвь. Прозвучал сигнал медных буцин[33]33
  Буцина – медный духовой инструмент в древнеримской армии.


[Закрыть], означавший начало торжеств.

В эпоху Республики триумфатор не надевал на голову золотой венок, его над ним держал специальный раб, который время от времени шептал ему: «Помни, это временно. Ты всего лишь человек!» Когда Рим превратился в империю, эта традиция отошла в прошлое. Императоры стали больше чем людьми.

IV

Жители Рима – от водоносов и лавочников, рабов и нищих до всадников и патрициев – стекались со всех концов города посмотреть на триумф. Римляне соскучились по торжествам. Последний раз их устраивал Диоклетиан на двадцатилетие своего правления. Но тогда бережливый старший август справил свой юбилей, по римским меркам, весьма скромно, чем крайне разочаровал жадных до зрелищ обитателей Рима.

Вигилы[34]34
  Вигилы – городская стража. Изначально вигилов формировали для борьбы с пожарами, но постепенно к ним перешли функции поддержания порядка.


[Закрыть] оцепили улицы вдоль маршрута триумфального шествия. Стража с трудом сдерживала напиравшую толпу. Тем, кто пробился в первые ряды, раздавали венки из цветов и лавровых листьев. Люди заполнили даже крыши зданий.

Процессия двинулась от Марсова поля и вошла в город через Триумфальные ворота. Ей предстояло пройти по центральным улицам через два переполненных зрителями цирка Фламиния и Максимуса[35]35
  Цирк Фламиния и Максимуса, или Большой цирк, – самый обширный ипподром Древнего Рима.


[Закрыть], затем по Священной дороге подняться на Капитолий, где у храма Юпитера Всеблагого и Всемогущего триумф должен был завершиться жертвоприношениями верховному богу римлян.

Впереди шли сенаторы из числа наиболее знатных и молодых, способных осилить путь от Марсова поля до Капитолия. На них были белоснежные тоги с пурпурными полосами и черные сандалии, украшенные драгоценными камнями. За ними следовали музыканты, игравшие на буцинах и фанфарах, чередуя военные марши с торжественными мелодиями. Далее вели жертвенных быков, их рога покрывала позолота, а на шее висели гирлянды из фиалок.

Под улюлюканье и насмешки толпы показались пленные варвары, роль которых играли крестьяне, собранные Далмацием. Марк Ювентин привел их в лагерь Константина под покровом ночи. Крестьян переодели, накормили, напоили крепким вином, вымазали грязью и заковали в цепи. Горожане плевали им под ноги, оскорбляли, дразнили, порой начинали кидать в них камнями, и лишь вмешательство вигилов спасало «пленных».

– Ох, мамочка, хорошо, что ты не видишь, как твоего сыночка ведут в кандалах, как презренного негодяя, – бормотал один из крестьян, потирая ушибленный булыжником локоть. – Но я не делал ничего дурного, мамочка, клянусь тебе…

Они брели, мрачно опустив головы, краснея от злости и стыда. Но, когда вечером с них сняли цепи, дали кошели, туго набитые монетами, да амфоры с вином, крестьяне тут же позабыли обо всех обидах.

Следом за «пленными» тянулись повозки, запряженные мулами, на которых лежали доспехи и оружие преторианцев. Римляне видели их в последний раз, преторианская гвардия больше не существовала.

И вот показалась окруженная ликторами[36]36
  Ликторы – служители, сопровождавшие и охранявшие высших лиц Рима; в руках они несли фасции – перетянутые красным шнуром пучки вязовых или березовых прутьев, внутри которых находился топор.


[Закрыть] колесница триумфатора. Народ приветствовал его радостными возгласами:

– Ave, триумфатор!

Они бросали перед колесницей венки и сыпали лепестки роз. Наконец народ Рима увидел императора, о котором уже слагали легенды: защитника Запада, грозу северных варваров, освободителя Рима, избранника Бога христиан, Флавия Валерия Константина.

Он смотрел строго перед собой, в левой руке сжимал жезл из слоновой кости, а правой держал вожжи. Править колесницей не было необходимости, кони шли спокойно. Они были приучены к толпе, а маршрут знали лучше любого участника процессии.

– Какой прекрасный мальчик! – вздыхали женщины, глядя на Криспа.

– Наследник трона, – кивали мужчины.

Временами толпа начинала кричать:

– Ave, Крисп!

А он махал им пальмовой ветвью и смотрел по сторонам широко раскрытыми глазами. Мальчик еще не видел города, подобного Риму, где здания из мрамора и камня возвышаются, словно горы, а улицы столь широки, что две груженые повозки, ехавшие навстречу друг другу, могли разминуться, не задев друг друга даже краешками бортов.

За колесницей шли Авл Аммиан, Марк Ювентин, Бертольд, Эрок и другие приближенные императора, которые внесли свой вклад в победу над узурпатором. Они были в полном воинском облачении, в своих лучших доспехах, в шлемах с высоким гребнем, в длинных плащах, развевающихся за спиной, при оружии, убранном в богато украшенные ножны. На празднествах в честь юбилея Диоклетиана Константин был на их месте. Старший август оказал ему честь, позволив следовать за своей колесницей и греться в лучах славы. В тот день, глядя в спину императора, он пообещал себе, что однажды сам войдет в Рим триумфатором. И Константин добился своего, но радости не чувствовал. Единственным, что он испытывал, было удовлетворение, которое ощущает каждый, кто ставит точку в хлопотном и ответственном деле.

Шествие завершали отборные войска Галлии и Британии. Они звонко печатали шаг и распевали похабные песни про своего полководца – о том, как император Константин испортил всех девок от Альп до Адрианова вала и все ему мало… Считалось, что этим они защищают триумфатора от сглаза. Пока горожане его славят, воины над ним насмехаются, таким образом сохраняя равновесие, и боги не гневаются. Император с бо льшим интересом прислушивался к песням солдат, чем к тому, что кричали горожане. Согласно традиции, армии было запрещено входить в город с оружием, поэтому вместо мечей и копий легионеры несли деревянные палки.

Фауста дожидалась супруга на Капитолии в окружении знатнейших патрициев и матрон Рима. На ней была длинная пурпурная палла[37]37
  Палла – древнеримское женское одеяние, имевшее форму квадратного или продолговатого четырехугольного полотна, иногда с вышивкой.


[Закрыть], подол которой придерживали две рабыни, на голове сверкала золотая диадема, усыпанная жемчужинами. Когда она увидела, как Константин и Крисп въезжают в золотой колеснице на Капитолийский холм, ее глаза заблестели от восторга.

Шествие остановилось. «Пленных» повели в темницу. Константин и Крисп, сойдя с колесницы, направились к храму, за ними с величавым видом следовали жрецы. Император снял с головы золотой венок и положил его на колени статуи Юпитера. Служители отворили широкие створчатые двери святилища. Повеяло ладаном и миррой, жертвенные животные жалобно замычали. Константин неожиданно повернулся к статуе и храму спиной.

– Золотой венец, колесница и эта тога принадлежат Юпитеру. Я возвращаю их ему. Но с моих рук не стечет ни капли жертвенной крови на его алтарь. Я не согну колен перед ложным богом! – Он дал знак рабам, они помогли ему снять тогу. Оставшись в одной тунике, Константин окинул собравшихся на Капитолии внимательным взором. Большинство выглядели растерянными, даже испуганными, но были и те, кто сохранял спокойствие, глядя на императора с едва уловимой толикой презрения. Подобного поступка они и ожидали от человека, исповедующего христианство. – Бог Истинный – создатель всего сущего – не приемлет таких жертв. Ему не нужна кровь тех, кто Им же сотворен. Возблагодарим Господа молитвами и милостыней нуждающимся! Празднества начались! Рим освобожден от гнета узурпатора, империя вновь едина. Ешьте, пейте и веселитесь, но не забывайте благодарить Господа за Его милости. – Эти слова император обращал уже не к тем, кто собрался на Капитолии, а к простому народу. Он знал, что его слова быстро разлетятся по всем уголкам города. – Если же вы хотите приносить жертвы ложным богам, я не стану вам запрещать. Каждый волен поступать как велит ему сердце, но помните, наступит час, когда все мы предстанем перед судом, не земным, а Небесным.

Крисп слушал отца раскрыв рот, сердце у него трепетало. Он еще не осознавал всей значимости сказанных Константином слов, но чувствовал их силу.

– Я так испугалась, когда ты повернулся спиной к Юпитеру, – прошептала Фауста на ухо супругу, когда они вместе с Криспом в окружении ликтров поднимались на Палатинский холм к императорскому дворцу. – До сих пор дрожу. Он же разгневается на нас! Это его город!

– Это наш город, – спокойно и строго ответил ей Константин. – Не бойся ложных богов. Господь защитит нас. Все случается по воле Его, но не их. Скоро ты это поймешь. А патриции, что собрались сегодня на Капитолии, будут одними из первых, кто последует за нами в Церковь Христову.