Текст книги "Серые пчелы"

20

Стоит один раз сбиться с жизненного ритма, и потом дни, а то и недели пройти могут, пока не затолкает тебя сама жизнь обратно, в колею привычную.

Вот так и у Сергеича после недавнего дневного сна вышло. Он уже и про самогон опохмелочный забыл, и про ссору с Пашкой. Он вообще как-то между сном и бодрствованием завис-застрял и от этого не мог соответственно времени дня удобную и одновременно правильную позицию выбрать. Вот вроде только что себя нормально чувствовал и за углем во двор выходил. Будильник половину первого показывает. За окном светло. А ему прилечь хочется!

Ну хочется – вот и прилег. Только глаза закрыл, как стук в двери.

– Кто там еще? – сипло и недовольно спросил Сергеич.

– А кто тут еще может быть? – Пашкин голос в ответ.

– А ты один? – уточнил хозяин дома.

– Ага, один!

Впустил его Сергеич. Закрывая двери, плечами пожал потому, что не понял причину замеченной на лице у Пашки радости.

Гость уселся у буржуйки, руки к ней протянул, пальцами в воздухе на баяне заиграл, словно замерзли они.

– Ну чего? – спросил Сергеич.

– Что чего? Скучно стало, дай, думаю, к товарищу зайду! – усмехнулся Пашка. – Ты ж не против! Я вот на тебя не обижаюсь! Никогда не обижался! А тут такое! В общем, спасибо! Это ж ты ради меня не спал, наверное?

– О чем ты? – не понял Сергеич, уставившись на гостя, как на сумасшедшего.

– Нет, я оценил! Я понимаю, – Пашка явно путался с подбором слов. – Я о том, что благодарен! И ты не думай, что раз ты меня послал, то я уже никогда не вернусь! Я ж знаю, что ты отходчивый! Но за «улицу Ленина» спасибо! Это ты славно придумал! Такой подарок! Мне этот Шевченко уже вон тут сидел! – и он провел пальцем по горлу.

– А-а! – наконец дошла до Сергеича причина Пашкиной радости. – Чай будешь?

– Буду, если с медом!

– Так ты, значит, рад! – решил уточнить пчеловод, уже когда они за стол уселись и за чай принялись.

– Ну да! – удивился Пашка. – Как тут не радоваться?!

– Стало быть, ты у нас «ленинец»? – усмехнулся хозяин.

– Ну не ты же, – хихикнул в ответ Пашка. – Тебе ж все и раньше не нравилось, и теперь! Тут теперь другой вопрос! А что, если народ в село вернется? И потребует уличные таблички по-старому перебить? Жалко ведь будет!

– Не потребует, – уверенно произнес Сергеич. – Сейчас по всей стране улицы переименовывают! Не только улицы! Целые села и города! Главное, чтобы жители согласны были! Ты ведь согласен, как я вижу?

– Конечно!

– И я согласен! Можем проголосовать для формальности, чтобы потом сказать, что единогласно решение принято было. – Сергеич руку поднял.

Пашка тоже вздернул руку вверх, улыбка его зубы неровные обнажила.

– Ну вот и все! – сказал хозяин. – Кто на собрание не пришел – сам виноват! А потом, когда власть снова появится, сообщим им о решении.

– Да, такое дело и обмыть не грех! – осторожно предложил Пашка.

– В другой раз, – взгляд Сергеича, на гостя направленный, стал таким строгим, что Пашка сразу тему поменял.

– А переулок Мичурина так и остался? – спросил он.

– А что с ним делать? – хозяин дома плечами пожал. – Мичурин никому вреда не принес! Да и домов там только два!

– Да, пускай остается! Я тоже не против! – согласился Пашка. – Как там твои пчелы? Проснулись уже?

– Так они по-настоящему и не спят никогда! Если заснут – замерзнут. У них там даже зимой тепло. Плюс тридцать семь! Они сами себе в улье отопление делают. А если сам отопление делаешь, то когда спать? Я вон если только спать буду, то замерзну! Кто-то же должен уголь в топку подбрасывать!

– А ты их, когда потеплеет, на какую сторону выпускать за пыльцой будешь? На нашу или туда, к «украм»? – поинтересовался Пашка.

– Куда захотят, туда и полетят. Улья в сад вынесу, а дальше это уже их дело.

– Ты бы лучше их в моем саду поставил! У нас там поспокойнее! Там на поле и цветов больше будет!

– Спасибо, – закивал Сергеич. – Вот весны дождемся, тогда и видно будет, где цветов больше!

Расстались они с Пашкой в этот раз дружно, даже руки у калитки пожали. После этого зашел Сергеич в сарай к пчелам.

– Запомните! – сказал, на ульи, спрятанные за листами железа, глядя. – Адрес у нас теперь новый! Улица Шевченко! А дом так и остался тридцать седьмой, только улица другая!

Постоял Сергеич перед ульями еще пару минут, к тишине прислушиваясь. Показалось ему, что услышал он в тишине сарайной гудение пчелиное. А значит, и они его услышали. Не могли не услышать.

21

Лопата для уборки снега елозила звонко по нижней корке наста, искрошенной и наново утрамбованной тяжелыми ботинками хозяина дома. Верхний снег – недавно выпавший и еще не отяжелевший – снимался легко. Сергеич его лопатой и толкал к краю двора, к забору сада.

Занятие это, конечно, казалось ему бессмысленным. Что-то вроде утренней зарядки. Но все равно очищать старый снег, оледеневший, от нового пушистого как-никак, а работой считаться могло. А по работе Сергеич соскучился. Не по той, на которую на маршрутках набитых надо ехать, а по той, по которой руки чешутся. Такой труд – он и от безделья-тоски отвлекает, и радость приносит, если у него цель конечная есть. Ну вот как уборка снега, например. Хотя по сути он ведь и не убирает этот снег – его весна уберет. Он его сортирует.

Усмехнулся Сергеич. Отдышался. Вспомнил, как любил раньше шкатулки мастерить! Как шлифовал их мелкой наждачкой, как лаком покрывал. Хорошее занятие! Как раз зимнее! Как рукоделие у женщин! На столе инструменты, клей столярный, полированные дощечки. А за окном – осень с дождями, зима со снегопадами, да хоть майские грозы! А потом пригласят его на свадьбу, а он с подарком – со шкатулочкой из вишни, на крышечке которой – инкрустация березой в виде двух обручальных колец продетых! Вроде бы и не сервиз, и не сто гривен в конверте, но вещь теплая, от души и сердца! И все это понимают! Особенно молодожены!

Оглянулся на двор.

«Что-то тихо очень!» – подумал.

И действительно, тишина вокруг зависла мирная, невоенная. Даже далеких раскатов взрывов не слышно.

Приставил лопату к забору. Зашел в сарай-зимовник к пчелам. Отодвинул защитный лист железа, приложил ухо к стенке ближнего ко входу улья. Ухо дрожание ощутило, а звуков никаких! Стена улья – это как ушная перепонка, только с другой стороны, изнутри. То есть дрожание уже и есть переработанный этой перепонкой звук!

– Ну давайте, давайте! – прошептал он, распрямляясь. Поставил лист железный на место. – Скоро вам за работу браться!

Вышел из сарая.

«А где ж они летать будут?» – подумал, в сторону сада, за которым огород и поле, взгляд бросив.

Так и не ответив на собственный вопрос, заглянул Сергеич в сарай-гараж. Снял ключ зажигания с гвоздика на стенке. Сел в свой «жигуль». Руки на холодный руль положил. Снова о весне близкой задумался. Водителем он был спокойным и осторожным. Зимою не ездил, только в теплое время. Вот и представил себе, как со двора на свою переименованную весеннюю улицу выезжает.

Вставил ключ. Провернул его, одновременно нажимая на педаль газа, – тишина!

Чертыхнулся Сергеич в сердцах и тут вспомнил, что аккумулятор-то в доме, возле буржуйки на полу стоит, греется. Он ведь как человек – на морозе сначала немеет, а потом замирает насмерть.

Сходил домой, принес тяжелую коробку, на ее место под капотом поставил, клеммы присоединил. Сразу завелся мотор – громко, почти звонко. Улыбка на лице у Сергеича расплылась – ленивая и мечтательная. И казалось ему, что никто сейчас этот шум мотора не слышит. Не потому, что он внутри сарая-гаража машину завел, а потому, что никого вокруг нет! И до Пашки так далеко, что этот звук и не долетит туда, на Ленина! Разве что если выедет он на машине во двор! Но рано еще. А мотор – молоток! С первой искры завелся!

Провернул Сергеич ключ зажигания назад, вынул. И тишина восстановилась во всей своей красоте.

Почему-то вспомнился несчастный случай пятилетней давности. На Шевченко, на той, что теперь Ленина стала, в гараже своем Ивановский Сашка со своей подругой из Светлого насмерть угорели. Жена Сашкина как раз в санатории от туберкулеза бесплатно лечилась. Детей у них не было. Чего ж не в доме с любовницей водку пить? Зачем они в машине пили? Почему мотор завели – ясно. Холодно ведь зимой в машине. Но ведь думать надо головой! Хороший был мужик, на аккордеоне играл!

Помянул Сергеич Ивановского мысленно. Автоматически воздух в машине понюхал. Потом выбрался. Дверцу аккуратно придавил, чтоб закрылась без хлопка, но со щелчком. Ключ на гвоздь. Сам на двор.

«Что бы еще полезное сделать?» – задумался.

И тут в тишину эту необычайно мирную какой-то едва различимый писк проник.

Прислушался Сергеич. Нет, не показалось. Звук далекий, но чем-то знакомый. Как звонок телефонный.

Сделал Сергеич несколько шагов к дому, и глаза его удивленно округлились: так это же его мобильный в доме звонит! Первый раз за три года!

Поспешил он на порог да в дом. Схватил телефон и к уху прижал.

– Алло?

– Алло? – ответили ему оттуда мужским голосом. – Это кто? Как вас звать?

– А зачем? – оторопел Сергеич. – Вы кому звоните?

– Тому, кто трубку снимет! Вы где сейчас находитесь? – незнакомый голос отдавал холодным металлом.

– Дома.

– А адрес какой? – настаивал незнакомец.

– Да вы что! – возмутился Сергеич. – Охренели? Может, еще и мой размер обуви вам сообщить? Да идите вы со своими вопросами на хер!

Нажал он на кнопку отбоя, а в ушах еще собственный крик слышался.

– Вот те на! – удивился.

Все еще раздраженный, отдышался, как после спешки. Выдохнул свое возмущение.

Опустил взгляд на мобильник. Проверил, кто звонил. А там – «Скрытый номер».

– Да-а, – протянул с сомнением. И тут же подумал: «А может, мне кому позвонить?»

О Виталине, жене своей, вспомнил. Только вряд ли она его звонку обрадуется. Подумает, что ему от нее что-то надо! Нет! Лучше кому-нибудь другому. Может, Пашке? Только ведь его номера в телефоне нет! Никогда они друг другу не звонили. Чего звонить, если за пять-семь минут дойти можно!

Вспомнился опять съезд пчеловодов в Славяногорске. Ахтем, крымский татарин, вспомнился. Вежливый такой! И непьющий. Сидел за компанию, когда они настойку медовую пили да колбасой вареной закусывали. Настойку не пил, сразу сказал, что ислам не разрешает. А колбасу жевал. А когда Гриша из Белой Церкви решил татарина подколоть и сказал, что в эту колбасу чистая свинина идет, Ахтем рассмеялся звонко. «Вы что, верите, что в колбасе мясо есть? – спросил он. – Да там один крахмал и голландские пищевые красители!» После этого и у Гриши заметно аппетит к той колбасе пропал. А Ахтем как жевал ее, так и дальше продолжил.

«А что, если ему позвонить?» – подумал Сергеич.

Достал записную книжку, в которую Ахтем собственноручно тогда и телефон, и адрес записал. Нашел номер, набрал.

– Этот номер не существует, – услышал Сергеич деловой женский голос.

– Как же не существует? – спросил он удивленно.

И еще раз набрал.

Второй раз тот же женский голос до конца слушать не стал.

«Да, – подумал. – Наверное русские татарам в Крыму все номера поменяли, когда забрали полуостров себе! Хотя Пашка ж говорил, что туда, как и раньше, народ к морю ездит! Значит, не стреляют там!»

Взгрустнулось Сергеичу. Видно, зима надоела. Вот если б завтра весна началась! Капли с крыши если б закапали под теплым солнцем!

Задумался пчеловод о весне. И опять довоенную весну вспомнил. Одну из них, не последнюю и не предпоследнюю. Вспомнил ту, когда предупредил его председатель сельсовета, что важный гость к обеду на ульях спать приедет. Чтоб Сергеич никого к себе не звал. Он тогда понял, о ком речь. Бывший губернатор в родные края из столицы решил наведаться и, ясное дело, и к нему в третий раз приехать! Обрадовался Сергеич. Не только потому, что бывший губернатор щедрым мужиком был – он и без того радовал своей простотой и открытостью. Даже непонятно было: как ему, простаку такому добродушному, удалось прямо в столицу в правительство попасть! И вот ждал Сергеич, ждал. Уже и обеденное время закончилось, солнце на запад наклонилось. И часа в четыре черный джип на улице останавливается – один, а не три или четыре, как раньше. Понял Сергеич: что-то не так! Вышел из дома во двор. А к нему с пакетом целлофановым крепкий такой мужик в костюме.

– Вы извините, – говорит, – непредвиденные обстоятельства. Шеф к вам собирался, но из Киева позвонили. Неспокойно там. Назад срочно вызвали.

– Случилось что? – спросил Сергеич, разволновавшись от услышанного.

– Да, – совсем не удивившись вопросу, ответил помощник. – Там каждый день что-нибудь случается. Шеф вот просил вам это передать. В подарок.

И протянул пасечнику пакет. Заглянул тот внутрь, а там коробка, такая, в какой обувь продают.

– Если вы не против, я на ульях полежу, – замявшись вдруг, попросил мужик в костюме. – Я еще никогда не пробовал.

– Да пожалуйста, – Сергеич радушно плечами пожал. – Пойдемте!

Провел он его в сад. Постелил на матрац тонкий простынку, которую для гостя более важного приготовил.

Помощник улегся на спину, и по глазам его широко открытым понял Сергеич, что как-то ему неловко, словно боится он чего-то.

Усмехнулся хозяин ульев. «Да он боится, что пчелы его через крышку улья и через матрац в спину ужалят!» – подумал.

– Ну вы полежите, попробуйте заснуть! – сказал ему вежливо. – А я в доме буду.

– Нет, не уходите! – попросил мужик, узел на галстуке своем ослабляя. – Я только пару минут! Для ощущения!

И действительно, минуты через три поднялся он с ульев. Пчелы как раз своим жужжанием всю поляну заполнили. Отошел гость, отряхнул костюм, хотя ничем он на ульях не испачкался.

А когда уехал джип, вернулся Сергеич в дом и коробку из пакета достал. А в ней те самые удивительные туфли из перламутровой кожи обнаружил. Поначалу решил, что это подарок для нóски. Подстелил газетку на пол, поставил туфли, ноги внутрь сунул, а они там чуть ли не потерялись – размеров на пять больше оказались, чем Сергеичу надо. И тогда понятно ему стало, что подарок этот не для нóски ему, а на память. Что это те самые, а не такие же! И еще, когда в туфли Сергеич ноги сунул, то хруст бумаги услышал. Полез потом руками в них и вытащил четыреста долларов – по две сотки в каждом носке!

Он их, кстати, и не потратил тогда! Лежат они в серванте в одной из книг вместе с другими сбережениями.

Оглянулся Сергеич на сервант, на десяток книг, что за стеклом верхней дверцы стояли. Обрадовался, что про деньги вспомнил! А то придет вдруг Пашка и почитать что-нибудь попросит! И если об этих деньгах не помнить, то легко можно без сбережений остаться. Пашка – он такой, он если что в книге найдет, никогда не признается!

«А ведь их ушить можно», – вдруг подумал Сергеич про подаренные туфли. – Только не всякий мастер возьмется! Вот ассирийцы-сапожники за такое дело взяться могут! У них, говорят, руки золотые, они самим египетским фараонам взялись бы сапоги шить! В Донецке, наверное, еще работает парочка ассирийцев, если из-за войны не уехали! Но до Донецка далеко, да и если на блокпосту кто проверит, то заберут туфли сразу и молча! Еще и обвинят, что украл! Откуда у простого пенсионера такие туфли?! Нет, пусть лучше тут полежат до лучших времен!

22

Пять дней пролетели одинаковых, как вороны. Сергеич так бы об этих спокойных и однообразных днях и не думал, если б единственным шумом, время от времени округу наполнявшим, не оказалось воронье карканье.

– Может, весну накаркают, – размечтался Сергеич, прислушиваясь и тщетно выискивая в окружающем мире другие звуки.

Пару раз он видел, как с края шифера на крыше капли капали. Но капелью назвать увиденное он все ж не решился. Потому, что и солнце едва выглядывало, и ветер холодом сырым в лицо хлестал. Так что хоть и выходил Сергеич во двор, но надолго там не задерживался. Постоит, поозирается туда-сюда и назад.

А дома что? Или кровать, или стул да стол. Делать-то особенно нечего. Только думать да вспоминать. Прошедшее, хоть веселое, хоть грустное, ему вспоминать надоело. И тянуло его теперь, как каждого мужика в такое время года, к рюмке. Но характер у Сергеича сильный был, да и к рюмкам относился он своеобразно: мог с одной рюмочкой два часа сидеть и больше смотреть на нее, чем в руку брать.

«Тебе надо было в Париже родиться! – рассмеялась когда-то, обратив внимание на эту привычку, Виталина. – Там в кафе с одной рюмкой коньяка французы часами сидят!»

Это еще когда у них между собой все в порядке было. И откуда она про Париж знала? То ли по телевизору увидела, то ли вычитала где! Сама же за границу не ездила, если не считать Белоруссии, где духи и трикотаж дешевые.

«Странно, что Пашка так долго не заходит, – переключился вдруг в своих мыслях Сергеич с бывшей жены на врага-приятеля. – Не приболел ли?»

Слово «враг», которое он в своих мыслях иногда по отношению к Пашке применял, давно потеряло свой военный смысл. Ну какой же он враг? Конечно, никакой! С врагами разве беседуют? С врагами разве ссорятся? Водку разве с ними пьют? Помогают им окна стеклить? Но ведь детским врагом ему он был? И от этого никуда не деться! Память-то не сотрешь резинкой!

Задумался Сергеич, порылся мыслями в голове, слова перебирая. И ничего не нашел! Мало у него слов в голове про запас лежит! Видно, читать надо было в детстве больше, а не мяч по колхозному полю гонять! А теперь попробуй себя заставить! Да и что читать-то? Книги, что в серванте, он уже по два-три раза перечитывал, а перелистывал раз по пять, если не больше. Да и не для того, чтобы сюжеты и героев припомнить, а чтоб деньги, меж страниц спрятанные, пересчитать. Правда пересчет этот мало что давал. Сумма в зеленых долларах уже три года не менялась. Да и гривни, хоть их никто и не отменял, но смысл свой потеряли. Потому, что тратить их было негде. В Светлом никто у него денег не попросил за яйца и консервы. Люди там добрые. Видят, что твоя беда больше ихней, вот и помочь сразу готовы!

«Но что ж с Пашкой-то? – снова вернулся Сергеич мыслями к жителю недавно переименованной им улицы. – Пойти, может, проведать?»

Время к вечеру близилось. Дни хоть и становились длиннее, все равно заканчивались слишком рано, не давая пасечнику повода темень за окном вечером называть.

Оделся он, обулся. У калитки задержался, к табличке «ул. Шевченко» присматриваясь.

Когда у Пашкиной калитки остановился, увидел, что темно в его окнах! Свечи-то у него стеариновые, яркие. Иногда по две зажжет – и вся комната светится! А тут, значит, или спит, или бродит где-то.

Посмотрел Сергеич внимательно в один конец улицы, потом в другой: и там, и тут серая неподвижность!

Зашел во двор. Стукнул для порядка по двери. Грохот от удара смолк, и снова тишина наступила.

– Где ж это он? – пробурчал Сергеич и осмотрел снег вокруг порога.

Взглядом провел по тропинке, в снегу продавленной, что к калитке в сад вела. Видно было, что туда, к саду-огороду, хозяин чаще ходит, чем на улицу.

Прошелся и Сергеич по этой тропинке. Вывела она его на край огорода к полю, вниз к излому спускающемуся. Вывела и дальше пошла, а он остановился.

Ясно было пасечнику и раньше, что Пашка туда ходит, в Каруселино то за хлебом, то за водкой. Ходит, а его, Сергеича, с собой не зовет! И что оттуда к нему «Владлены» всякие шастают. Может, действительно шпионит он на них, разведчиком к ним записался?

Вернулся Сергеич к Пашкиному дому. Пенек к окну приставил, поднялся и внутрь заглянул. В серости комнаты достал взглядом до стены с часами и от увиденного дыхание затаил! Тяжелая гирька настенных часов почти на всю длину к полу вытянулась! «Вот сукин кот, – выругался он в мыслях, – так же можно и без времени точного остаться!»

Занервничал Сергеич. Спрыгнул с пенька, быстрым шагом на край огорода вышел. Всмотрелся в тропинку, вниз по полю спускающуюся и уже через метров двадцать-тридцать серостью темной скрытую.

– Пашка! – крикнул туда, в поле. – Пашка! Где ты? Идешь?

Зимний воздух терпкий, в нем крики вязнут, как мухи в варенье. Никакого тебе эха, никаких раскатов! Март уже почти, а зима все никак не отступит!

Снова Сергеич к дому Пашкиному вернулся. Взялся за дверную ручку, дернул в полсилы. Нервы заставили нижнюю губу прикусить.

– Где ж он бродит? – прошептал сердито.

И в полную силу на себя за ручку входную дверь как потянет! Скрежетнуло железо, выскочил погнувшийся язычок замка из паза. Открылась дверь.

Поспешил Сергеич внутрь и схватился за легкую гирьку, потянул за нее часовую цепочку вниз. Взлетела тяжелая гирька от пола вверх, да так, что по деревянному ящику ходиков гулко ударила.

– Успел, – выдохнул.

Вышел на порог. Попробовал дверь назад в раму запихнуть, но погнутый язычок замка не дал ей закрыться. Тогда взял Сергеич пенек из-под окна и подпер им входную дверь. Так уж точно ветер не откроет, если налетит! А воров тут нет, некому тут по домам шастать!