Текст книги "Игра в отрезанный палец"

26

С вокзала Виктор приехал в райотдел. Заглянул к майору, но его в кабинете не было. Оставил ему записку, что вернется к обеду, и поехал домой.

Погода в Киеве была гуманной. После московской жары здесь было в меру тепло, дул легкий ветерок.

Настроение у Виктора с самого утра было рабочее – путешествие в СВ нисколько не утомило. Его даже не будили ни пограничники, ни таможня. Он ехал один, поэтому спокойно оставил на столе не только свой паспорт, но и милицейское удостоверение. Сумку с вещами и двумя противоположными «тэтэшками» сунул под полку, на которой спал. Оттуда ее и взял перед тем, как выйти из вагона.

Ира встретила его дома необычайно радостно. Поцеловала, хитро улыбаясь.

Виктор заподозрил какой-то сюрприз.

«Уж не приехал ли к нам кто-нибудь из родни?» – подумал без особого энтузиазма.

Зашел в комнату. Дочка спала в детской кроватке. На столе стоял огромный букет и бутылка крымского муската. Рядом лежала телеграмма.

«Точно! Или приехал, или приезжает», – предположил Виктор, подходя к столу и думая, что придется ему кого-то ехать встречать. Или на вокзал, или в аэропорт.

Тяжело вздохнул, взял телеграмму в руку.

«С днем рождения, дорогая. Задерживаюсь на денек, буду завтра утром. Целую, твой Виктор», – прочитал он и открыл в изумлении рот.

Жена подошла сзади, обняла.

– Спасибо! – прошептала. – Конечно, было бы лучше вчера вечером отметить, но я уже на сегодня все приготовила.

Значит, успешно съездил?

Виктор кивнул.

– Там тебе письмо, на кухне, – сказала жена.

Виктор прошел на кухню, взял с подоконника конверт. Обратил внимание, что ни марки, ни адреса на конверте не было. Только имя и фамилия.

– Кто принес? – спросил подошедшую жену.

– В почтовом ящике взяла, внизу.

Виктор достал из конверта маленький листок бумаги.

«Надеюсь, не обижаетесь! Всего доброго, Рефат», – прочитал он.

Вверху справа стояло вчерашнее число и номер телефона.

Виктор сложил листок, сунул в карман.

Появилось ощущение, будто его всего пропустили через огромный рентгеновский аппарат. На языке – привкус металла. На душе – полуосознанная обида, какое-то детское чувство, словно кто-то за ним подсматривал.

– Кофе сделать? – спросила жена.

– Да, спасибо. Мне надо будет на работу вернуться…

– Но к семи приедешь?

Виктор кивнул.

В райотделе его терпеливо дожидался стажер Занозин.

– Мне майор Крысько сказал, что вы к обеду будете, – стажер, увидев Виктора, встал из-за стола.

– Как успехи?

– В ночь с двадцатого на двадцать первое на посту ГАИ дежурил сержант Воронько, – доложил стажер.

– И что он говорит?

– Он в селе до завтра, отпросился к матери картошку окучить. А завтра заступает в ночь, там же, на площади Независимости.

Виктор кивнул.

– Что-нибудь еще узнать? – спросил Занозин.

– Да, обзвони всех участковых по улице Бастионной. Узнай, на чьем участке во второй половине мая сгорела квартира и что там произошло.

Стажер ушел. Виктор сунул кипятильник в стакан с водой, посмотрел через треснутое стекло на зелень заоконных деревьев. Сосредоточился.

Сейчас ему было легче думать обо всем, произошедшем в Москве. Он вспоминал разговоры за круглым столом на веранде, вспоминал все сказанное Рефатом. Теперь, когда Рефат был далеко, несмотря на его «курьерский» сюрприз с цветами и любимым вином жены, о нем можно было думать более независимо. Не было напротив его светло-зеленых глаз, не звучал спокойный самоуверенный голос. Теперь легче было сомневаться в его утверждениях. Но нужно ли было сомневаться? Виктор не знал. Может, и не нужно, но вопрос не в этом. Надо проверить хотя бы косвенно, что все, что он говорит, – правда. И Виктор уже знает, как и что можно проверить сначала. Стажер уже сидит на телефоне в другом кабинете и обзванивает участковых – можно будет услышать другой вариант истории о взрыве газа из-за поломавшейся колонки. Потом для стажера будет еще одно легкое задание, по которому он сможет доложить до шести вечера. А дальше будет видно.

Виктор снова задумался о Рефате. Его немного раздражало то, что он забыл о дне рождения собственной жены, а кто-то практически неизвестный из другого города не только знал дату, но и от его имени прислал подарок. Это было похоже и на издевку, и на предупреждение – мы о тебе все знаем. И знали, видно, немало. Знали, что Ира любит крымский мускат. С цветами немного не угадали. Прислали розы, а ее любимые цветы – хризантемы. Но, может, не нашли хризантем? Видно, тот, кто принес все это, и письмо в почтовый ящик бросил.

Вздохнув, Виктор достал из сумки конверт с фотографиями убитого Ивина. Открыл кабинетный сейф, вытащил папку с делом Броницкого. Положил фотографии туда. Потом взял ручку и лист бумаги. Собрался было записать подробно все, что с ним произошло в Москве, включая сказанное Рефатом, но замер перед белым листом, посидел так минут пять и отодвинул от себя лист. «Лучше запомнить», – решил Виктор.

Из ящика стола приглушенно зазвучала телефонная трель. Виктор достал мобильный, оставленный там перед поездкой в Москву.

«Надо было утром забрать с собой, вдруг Георгий уже звонил», – подумал он.

– С возвращением, – прозвучал знакомый голос. – Ну как поездка?

– Хуже, чем хотелось, – ответил Виктор.

– Почему?

– Ивин убит, двух других я не застал. Их нет дома.

– Уже интересно. А что дальше?

– Нашел гаишника, дежурившего ночью с двадцатого на двадцать первое на посту у главпочтамта. Завтра с ним поговорю.

– А кто занимается убийством Ивина?

– МУР, они мне фотографии сцены убийства дали.

– Так ты с ними познакомился? Не надо было…

– Они со мной познакомились раньше, чем я успел об этом подумать…

– Ну ладно, надеюсь, российская милиция украинской всегда поможет. Ты уверен, что это был МУР, а не ФСБ?

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил после паузы Виктор.

– Ну ладно, позвонишь после разговора с гаишником.

Спрятав трубку мобильного в карман пиджака, Виктор допил кофе и вышел из кабинета.

Заглянул к стажерам. Занозин что-то строчил на листе бумаги, сидя за столом.

– Ну как?

– ЧП на Бастионной, пятнадцать, квартира двадцать три. Двадцать третьего мая около полуночи. Взрыв газа. Вся квартира выгорела, хозяин погиб.

– А кто был хозяин?

– Вересаев Николай Петрович, полковник штаба погранвойск. Он один там был прописан.

– Участковый был на месте?

– Нет, соседи после взрыва вызвали пожарную, чтобы пламя не перекинулось на соседние квартиры. После того как огонь потушили и нашли труп, уже пожарные вызвали милицию. Участковый только опечатал квартиру на следующее утро, когда труп увезли. Он даже не заходил туда.

– Молодец. – Виктор улыбнулся, ему понравилась основательность Занозина. – Еще одно дело, и ты свободен. Езжай в гостиницу «Москва» и выпиши всех постояльцев, останавливавшихся там с девятнадцатого по двадцать первое. Вернешься, передашь список мне. Я буду ждать.

Стажер убежал. Виктор зашел к майору.

– О, наконец объявился! А то меня твой Занозин замучил: «Где шеф? Где шеф?» Я ему объяснил, что в этом заведении шеф не ты, а я, но ему все по барабану! Кстати, как он тебе?

– То, что надо!

– Двадцать грамм выпьешь? – спросил майор.

– Я же за рулем и на службе! – Виктор посмотрел на Крысу с удивлением.

– Я тоже на службе, – сказал он. – Ну ладно, если ты за рулем – тогда я выпью. Сегодня пять лет, как жена умерла. Я, в общем-то, человек не траурный, но чего-то грустно…

Он отошел к своему сейфу, открыл дверцу. Там стояла бутылка «Смирнова» и пластмассовый стаканчик. Налил себе, выпил и закрыл сейф.

Виктор присел к столу майора, на котором, наверно, можно было найти все, что угодно, включая и оружие. Он, казалось, принципиально не наводил там порядок.

Майор уселся на свой стул. Длинный спокойный разговор ни о чем потянулся в кабинете. Прошел час. В дверь постучали.

– Да! – крикнул майор.

– Товарищ майор, шефа не видели? – послышался голос Занозина до того, как дверь полностью открылась. – А, вот вы где! – обрадовался стажер.

– Мать твою, – устало усмехнулся майор. – Ну хоть в этом кабинете не называй лейтенанта шефом! Слышишь?

– Так точно!

Виктор повел стажера в свой кабинет. Пробежал глазами два листа, исписанных быстрым дрожащим почерком.

Взгляд остановился на знакомой фамилии: «Сибиров Рефат Абдулкаримович, номер 316». Трудолюбивый стажер даже выписал паспортные данные.

– Класс! Была б у меня лишняя медаль – точно вручил бы! – сказал он. – Добро, до завтра!

Потом Виктор отвез подвыпившего майора домой на Березняки и уже оттуда направился к себе. Посмотрел на часы – четверть восьмого. Вспомнил о праздничном ужине и нажал на педаль газа. Проскочила мысль о подарке, но тут же он вспомнил, что подарок от «мужа» Ира уже получила. Решил на днях купить ей что-нибудь действительно от себя, а не от человека с трудно произносимым отчеством.

– Абдулкаримович, – повторил вслух Виктор. «Зря он боялся, что я язык сломаю», – подумал он, вспомнив, как Рефат представлялся.

27

Сахно ничуть не огорчился, узнав, что купил похоронный лимузин. «Мертвым меня на такой машине не повезут, пусть хоть живым покатаюсь!» – сказал он.

И они катались уже несколько дней. Делать особенно было нечего. Погода в Кобленце стояла спокойная – ни жаркая и ни холодная. Один раз они даже заехали на гору, где массивными каменными стенами возвышалась над городом крепость прошлого века. Эта поездка немного огорчила Сергея. Он понял, что машина не настолько мощная, насколько выглядит. Но высоту она «взяла», пусть и с трудом.

– Она же не рассчитана на гонки с гробами, – сказал Ник.

– Зато красивая, – успокоил сам себя Сахно.

Появилось у Ника и Сахно в Кобленце любимое место, открыл которое Сергей. Оно называлось Deutshe Ecke – Немецкий Угол – место слияния двух рек: Рейна и Мозеля. Реки соединялись под острым углом, и на этом острие суши за перманентным слиянием рек следил огромный бронзовый канцлер Вильгельм.

Лимузин они ставили за памятником, а сами устраивались на скамейке и глядели на воду. Разговаривали в эти моменты мало. Сидели, ели сделанные из общего гостиничного завтрака бутерброды и запивали их колой или пепси.

Два раза Сахно сам срывался среди ночи покататься по ночному городу, и это вызывало у Ника по крайней мере удивление. Он даже чуть завидовал Сахно, который, не зная немецкого, чувствовал себя в городе как рыба в воде. Говорившему по-немецки Нику казалось, в Кобленце ему не было так уютно, как его напарнику. Он уже начинал нервничать: деньги медленно убывали, а к ним в гостиницу никто не приходил. Если б не жена с Володькой, застрявшие по его милости в Саратове, он бы, конечно, беспокоился меньше. Но ведь они ждали от него известий. А известия могли появиться только после того, как порученное ему дело будет завершено и он заработает таким образом и возвращение в Киев, и квартиру, в которую их можно будет сразу вызвать.

Прошел еще один день, и Ник посчитал оставшиеся марки – тысяча семьсот пятьдесят. Вроде бы и не мало, но ведь и гостиница у них пока не оплачена. Большая часть денег ушла на бензин.

Ник после завтрака подошел к гостиничному старику, который, несмотря на свою явно выраженную нелюбовь к Сахно, к нему, Нику, относился неплохо. Спросил, сколько они уже должны за гостиницу.

– Девятьсот шестьдесят марок, – ответил старик, пощелкав клавишами компьютера.

Ник вспомнил о карточке, полученной от Ивана Львовича. Порылся в кармане, достал ее. Показал старику.

– «Амэрикэн экспресс»? – присмотрелся старик. – Конечно, ею за все можно платить.

Ник расслабился. Мог бы и раньше о карточке вспомнить, сэкономил бы время, потраченное на пересчет купюр в коричневом конверте.

– Ну что, поехали? – подошел к нему в фойе Сахно, держа по два завернутых в салфетки бутерброда в каждой руке.

– Куда сегодня?

– Сначала заедем в один райончик тут неподалеку, а потом махнем за город.

«Райончик неподалеку» оказался грязным пригородом километрах в двадцати от центра города.

Сахно остановил лимузин возле какой-то церкви и попросил Ника обождать пару минут. Сам ушел по узкому переулку, заполненному мусорными баками.

Ник удивился. Раньше сюда они не приезжали, значит, Сергей бывал здесь один. Только что ему здесь делать? Без знания языка?

Через несколько минут Сергей вернулся раздраженный, сел за руль и рванул с места, шепотом выматерившись.

– Что такое? – спросил Ник, но ответа не дождался.

Они ехали по неширокой гладкой трассе, проложенной по лесу. Росшие по обе стороны дороги сосны напомнили Нику о Конче, о маленьком уютном домике под Киевом. В памяти всплыл и большой трехэтажный дом, где поили его кофе Валентин со Светой. Они вспомнились с особенной теплотой, и он подумал, что не зря случай подарил ему утреннюю встречу с Валентином на берегу залива. «Случай – бог жизни!» – мелькнула у него в голове любимая фраза из прошлого.

Сахно затормозил, развернулся в три этапа, перекрыв на минуту дорогу лимузином. Завизжал тормозами новенький «мерседес», но Ник, обеспокоенно взглянув на его водителя, увидел, что тот совершенно спокоен. Ни тени раздражения. Встретившись взглядом с Ником, круглолицый пожилой немец приветливо кивнул.

«Наверно, подумал, что мы заблудились и опаздываем на похороны», – решил Ник.

Они вернулись обратно в гостиницу. Настроение у Сахно было паршивое, но он ничего никому объяснять не собирался. Это Ник уже уяснил. Одной из черт характера Сахно была какая-то естественная скрытность. Он вроде не следил за своими словами, вел себя слишком раскованно, даже по-хулигански, но при этом ничего о себе, о своем прошлом не рассказывал. А Ник и не спрашивал, ведь Сахно выдерживал паритет: прошлым Ника он тоже не интересовался. Он вел себя так, как и должны вести себя случайные попутчики: приветливо и без навязчивого любопытства.

В номере Сергей немного успокоился, но глаза его горели. Наклонившись под стол, он вытащил оттуда принесенный недавно пакет. Достал две бутылки красного вина.

Ник без слов все понял, сходил в ванную и принес два стакана, которые невидимая утренняя горничная всегда забирала из комнаты и ставила на стеклянную полку под зеркалом над умывальником. Словно не понимала, что из стаканов в ванне не пьют.

Сахно посмотрел на стаканы в руках у Ника и отрицательно мотнул головой.

Это Ника удивило. А Сахно тем временем снова полез в пакет и вытащил запакованный в мягкий целлофан круглый черный хлеб. Потом, убрав со стеклянного подноса графин, положил туда распакованную буханку и уставился на нее сумасшедшим взглядом.

– У тебя нож есть? – спросил Сахно.

– Нет.

– Сходи, возьми у старика. Он тебя любит!

Ник принес нож.

Сергей вырезал сверху буханки кружок корочки, поднес к носу, понюхал.

Ник напряженно следил за ним, не понимая, что с его напарником происходит.

– Открой вино, – не оборачиваясь, попросил Сахно.

Взяв откупоренную бутылку, он наклонился к буханке и стал понемногу лить красное вино в открывшийся сверху мякиш. Буханка впитывала вино, оно уходило куда-то вниз, и Сергей снова наклонял горлышко бутылки к трепанированной буханке.

На глазах у Ника вся бутылка вина поместилась в этой буханке, и Сахно, сам открыв вторую, начал и ее потихоньку «переливать» в хлеб.

В какой-то момент вино «встало», остановилось на уровне корки. Тогда Сергей отставил вторую бутылку, наклонился над хлебом, осмотрел его осторожно, дотронулся до него с опаской, как до мины. Опустил верхний кружочек отрезанной корочки на место.

Оглянулся на Ника, во влажных глазах – мутное пламя отчаяния. Лицо перечеркнула на мгновение кривая недобрая ухмылка.

Протянул Нику нож.

– Ну, режь. Подорвешься – все мне достанется!

Ник понял, чего от него хочет Сахно. Не понял только зачем. Провел по тупому острию ножа пальцем.

– Как резать? – спросил. – Как торт?

Сахно кивнул.

Ник снял верхний кружочек корочки, уже потяжелевший и впитавший в себя вино. Отложил его в сторону. Поднес к дырке нож и медленно вертикально погрузил его в сочную буханку. Потом повел на себя. Из-под буханки начало просачиваться вино на стеклянный поднос.

– Стой! – холодно произнес Сергей. – Ты проколол дно… Дай нож.

Он аккуратно, наклонившись и почти дотрагиваясь носом до хлеба, вырезал себе ломоть и, не беря его руками, откусил кусок сверху. Прожевал быстро и снова откусил. Доев ломоть, посмотрел с улыбкой на Ника.

– Тебе отрезать? – спросил.

– Отрежь!

Ник последовал примеру Сахно и кусал свой ломоть прямо со стеклянного подноса. Вино казалось необычно крепким, пьянило.

Молча они съели всю буханку, пропитанную вином. Сахно уселся на свою кровать – на его лице уже царило сытое спокойствие. Ник прилег и уставился в потолок. Пьяная тяжесть сковывала его тело, расслабляла мышцы.

– Ты, когда дело будет сделано, где будешь прятаться? – спросил вдруг Сахно.

– Прятаться? – Ник повернул голову к напарнику. – Почему прятаться?

– Когда дело сделано, надо прятаться, чтобы остаться целым, – совершенно спокойно говорил тот. – Если исполнителей убрали – никто не прячется. Если их нашли – прячутся организаторы…

– А ты где будешь прятаться? – спросил Ник.

– А какого хера я тебе буду говорить? Я же буду от всех прятаться. И от тебя тоже!

– Думаешь, тебя будут искать?

Сахно хмыкнул. Медленно поднялся, вставил в магнитофон, стоявший на подоконнике, кассету и снова прилег.

Тишину номера раздробил на отрезки учащенный сердечный ритм, записанный на кассете.

– Это то, что ты ставил в Пинске? В баре? – спросил Ник.

– Ага.

– А что это?

Сахно повернулся на бок лицом к Нику. Глаза его покраснели, и лицо немного опухло от вина.

– Если ты знал, когда и где меня вытащить, зачем из себя лоха строишь. Ты же все обо мне знаешь!

В конце концов Ник промолчал, решив не противоречить уверенности пьяного Сахно. Пускай думает, что Нику все о нем известно. Может, именно эта уверенность держит его хоть в каких-то рамках.

28

Возвращение сержанта Воронько из села в Киев произошло на три дня позже ожидаемого. Он позвонил начальству из села, сообщил, что простудился. Скорее всего, его выздоровление совпало с окончанием сезона окучивания картошки, об этом, видимо, догадывались все, включая и его начальника, капитана Гриценко. Но круговая порука гаишников была крепче столетнего дуба, росшего за хатой матери Воронько, о чем все его сослуживцы тоже знали.

Наконец утром девятого июня сержант Воронько заступил на дежурство, и тут же Виктор рванул к нему на пост. Разговаривал с ним Воронько по-свойски, изучив милицейскую корочку. Был он парнем простым и открытым. Ночь с двадцатого на двадцать первое вспомнил не без труда, но когда все-таки вспомнил, то сразу чертыхнулся. Рассказал, как его вызвали на другой пост – он уже не помнил какой – посреди ночи, а когда он почти подъехал – дали отбой. Когда вернулся на свой пост, какая-то гадина бросила в будку химикалии, и там так воняло, что невозможно было зайти. Он тогда перекурил у будки и сразу уехал. Просидел до конца дежурства на нормальном посту при выезде на Бориспольскую трассу. Там у него приятели дежурили. Просидели до утра, играя в подкидного.

– Так вы не видели взлет дирижабля? – спросил Виктор.

– Дирижабль сам вроде видел, до того, как вызвали. А как вернулся, так не до дирижабля было. А будку потом дезинфицировали…

Вернувшись в райотдел, Виктор нагрузил стажера Занозина новым заданием: опросить всех на центральных постах ГАИ, узнать, вызывал ли кто-нибудь сержанта Воронько в ночь на двадцать первое на свой пост. Узнать, кто дежурил на выезде на Бориспольскую трассу и приезжал ли к ним поиграть в карты Воронько во второй половине ночи, и, вдобавок к этому, выяснить, кто и когда проводил дезинфекцию в будке ГАИ на площади Независимости и с какой химией дезинфекторы там боролись.

Стажер, сначала воодушевленно слушавший задание, потом присел за стол и быстро все записал – видно, на память свою при таком объеме работы уже не надеялся.

Занозин все-таки оказался проворнее, чем сам рассчитывал. Уже к двенадцати он приехал в райотдел и застал в кабинете лейтенанта чаепитие Виктора с майором.

Виктор сделал и ему чаю.

– Ну что? – спросил, указав стажеру на стул напротив.

– Никто Воронько не вызывал, – торопливо заговорил Занозин. – Я проверил всех, кто тогда дежурил… На «бориспольском» посту ГАИ он действительно был где-то с трех утра до шести, но в карты они там не играли…

– Да, – усмехнулся майор Крысько. – Они там чай пили и читали журнал «На боевом посту».

– Товарищ майор, мы же с вами чай пьем? – теперь уже усмехнулся Виктор. – Разве что только журнал не читаем…

– Ну, мы не ГАИ, – сказал майор.

– Дезинфектора посылала туда центральная санэпидемстанция, – продолжил стажер. – Он в акте о проделанной работе записал, что делал тройную очистку от какого-то дибетаметила! А этот дибетаметил, или как его там, применяется в военных училищах на занятиях по газовой защите… Это когда бросают стеклянную капсулу под ноги, а тебе надо за доли секунды противогаз надеть…

Виктор был очень доволен. Он встал. Потер руки.

– Товарищ майор, разрешите отбыть? – шутливым голосом произнес он.

– Да ты уже и так непонятно кому подчиняешься, вали куда хочешь! – махнул рукой Крысько. – И не надо меня, мента старого, своим «товарищ майор» доставать. Что я, не слышу: «Крыса у себя», «Крыса в дежурке»?

Майор, хлопнув Виктора по плечу, вышел.

Через минуту кабинет покинули и Виктор со стажером. Спустились вниз, сели в «мазду».

– Добро, – поворачивая ключ зажигания, сказал Виктор. – Поедем, возьмем пивка и вместе подумаем, куда нам дальше двигаться в этом деле. Хорошо, что мы в штатском!

– Товарищ лейтенант, а как насчет квартучета?.. – осторожно проговорил Занозин. – Я жениться собираюсь…

– Это к майору!

Машина легко тронулась с места.

– Я уже был с этим у майора…

– Иди еще, – твердо посоветовал Виктор. – Не бойся! В милиции надо быть занудливым. Достанешь его, он тебе все ускорит, лишь бы больше тебя не видеть!

Вечером Виктор позвонил Георгию и сообщил ему обо всех новостях.

– Я не думал, что из гаишной линии можно что-то полезное вытянуть, – задумчиво проговорил тот.

– Если б найти, кто этого сержанта с поста дергал, – сказал Виктор. – По крайней мере можно было бы проверить, с какой стороны ниточка тянется…

– Ну, если никто не помнит, может, и не дергал его никто? К бабе, может, на часок подъехал, потом подбросил себе эту вонючую смесь и уехал играть в карты… Знаешь, можно ведь и по-другому проверить: вызывали его или нет…

– Как?

– У них же рации на фиксированной гаишной волне. Это все пишется изо дня в день. Все, что в эфире.

– Где пишется? – удивился Виктор.

– Есть одно заведение недалеко от метро «Арсенал». Правда, туда с улицы не зайдешь… Я узнаю, можно ли там порыться, потом позвоню.