Текст книги "Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути"

Такой подход более правилен.

До тех пор пока вся в совокупности экономическая мощь страны не достаточна, тяжелая индустрия будет неизбежно в одной большей части стоять, в меньшей жить за счет государственных заказов. Передача этой части ее в руки частного капитала означала бы лишь то, что в новой форме она все же жила бы за счет казны и, принося %%, будучи «доходной» для владельца, по-прежнему зияла бы дефицитом в государственном бюджете… правда, в какой-то другой графе, чем теперь. Да еще надо вдобавок оплатить прибыль предпринимателя; допустим, что она получится за счет разумной организации дела, сокращения непроизводительных расходов и т. д. – я склонен думать, что так бы и было. Однако есть еще один вопрос: пойдет ли, даже если с государственной точки зрения это не имеет смысла, частный капитал в эту сомнительно доходную тяжелую индустрию?

Русский капитал, за отсутствием такового, отпадает. Остается иностранный, который пойдет лишь при наличии политических гарантий, для наблюдения за которыми ему нужны русские контролеры типа Милюкова, Зензинова или Врангеля, а это означало бы неизбежную ликвидацию достижений революции, главное содержание которых – создание совершенно нового человеческого материала. Этот новый и массовый тип энергичного, упорного, активного работника только формируется сейчас, и его вступление в жизнь, как массового практического деятеля, сулит России, когда оно произойдет, т. е. года через три-четыре, такой темп развития, о котором при прежнем человеческом материале и мечтать не приходилось.

Второе, что неизбежно потребовал бы иностранный капитал, – это гарантий коммерческих и, в первую голову, «свободы труда» в смысле отмены ряда требований социального законодательства и возможности полностью эксплуатировать безработицу.

На это также, по моему мнению, пойти нельзя. Рабочий класс, как база всего строительства новой России, а он, несомненно, такой базой является, должен быть предохранен от распыления расходов на эту задачу, как бы разорительны и непроизводительны они ни казались с предпринимательско-коммерческой точки зрения, никогда не могут быть непродуктивными с государственной точки зрения, и поскольку тяжелая индустрия дефицитна вследствие малой нагрузки действующих и большой стоимости рабочего состава законсервированных предприятий – на эту дефицитность приходится идти. Однако эти расходы должны быть доведены до крайнего минимума и «крестьянский уклон» должен проводиться все с большей настойчивостью и последовательностью. По мере возрождения сельского хозяйства, по мере роста экономической мощи деревни, социально-политический базис государства должен передвигаться от рабочих к крестьянству и государственная поддержка промышленности должна отпадать; этот дарвиновский закон выживания в борьбе за существование должен наступить, когда вся страна нальется новыми соками хозяйственного здоровья и силы. До тех пор пока страна слаба, она должна нести тяжелые расходы на поддержание индустрии. Как ни кажется это парадоксально – мне думается, я прав здесь. Аграризации страны я не боюсь, и в этом мое существенное отличие от Лежнева, для которого, как бывшего меньшевика, все еще силен в этом пункте закон марксизма.

Но аграризации от избытка сил в деревне, а не от недостатка их в городе. С риском, что это место останется не вполне ясным, чувствую, что пора закончить с непомерно разросшимся «экономическим отступлением» от темы и перейти к уже поставленному политическому вопросу: итак, возможна ли актуальная средняя линия? Отвечаю – да, возможна.

Вопрос второй: возможна ли она вне и помимо компартии? Отвечаю со всей решительностью – нет! Для этого нет ни массы, ни вождей. Начну со вторых – идя, справа налево, можно начинать примерно с Милюкова и беглым взглядом от него через Зензинова, Кускову, энэсов, эсеров и до Чернова можно видеть их полную непригодность к какой бы то ни было, не только руководящей, а просто активной роли – отсутствие политического чутья и такта, волевая дряблость, полное отсутствие чувства ответственности и, увы, надо сказать всю правду, полный моральный крах, повальная недобросовестность и наклонность к личному устроению всеми средствами, лишь бы они были прикрыты пышной фразеологией и прежней репутацией – характерны для всех них без исключения. С таким багажом не сдвинешься, даже если бы были привода, связующие их теперь или в будущем с массами. Но таких приводов нет и не будет.

Массы. Не для реакции, а для государственно разумной средней линии. Для реакции в темной деревне, среди мещанства, на почве религиозной или антисемитской, материал бы нашелся и для всероссийского погрома горючего хватило бы.

Но масса сознательная, поскольку она не входит в РКП, в общем и целом советскую платформу (и политическую, и социальную) приняла, реставрации не хочет, но к твердому правопорядку очень склонна. Это «сочкомы», о которых писали Вы, беспартийные в Советах, в вузах и среди спецов, это активно работающее крестьянство, Красная армия, в будущем рабфаковцы, когда они станут чиновниками советской государственности. Чего бы они хотели? Не берусь ответить со сколько-нибудь большим приближением, но мне ясно, что деловая программа того, что называют правым коммунизмом, почти полностью исчерпала их желания (притом еще не оформленные, а потенциальные) и дала бы достаточный простор хозяйственной деятельности деревни и развитию ее мощи. Задача в том, чтобы советская власть из рабоче-крестьянской стала крестьянско-рабочей. Это все, что нужно для России, для меня и, хочу думать, для Вас. «Правыми коммунистами» эта задача может быть разрешена в полном объеме и со всей полнотой. Конечно, с ортодоксально-коммунистической точки зрения это чистейшее «сменовеховство»; и недаром год назад, после месяца пребывания в России я пришел к выводу, которым делился с Юрием Вениаминовичем, что наша аудитория не левеющие интеллигенты, а правеющие коммунисты. Процесс сближения нас с их правым крылом, несомненно, происходит и передвижка от исходных позиций равно значительна и у них, и у нас. Но было бы опасным самообольщением думать, что создается почва для «соглашения», «коалиции» и других добрых игрушек парламентаризма, которыми до сих пор сквозь слезы тешился Павел Николаевич[Милюков] в Париже и долгое время в мечтах склонен был предаваться Юрий Вениаминович[Ключников]. Надо твердо усвоить себе, что политически «мы» величина исключительно умозрительная, а не реальная… В самом деле, едва ли десяток прежних интеллигентов, оторвавшихся от наличной русской действительности и главное рвение полагающих на грызню в своей среде (Ключников и «Накануне», Лежнев и Потехин и т. д.) – право, немного. Но стать идеологической ячейкой будущего, конечно, соблазнительно, но для этого, прежде всего, надо установить идейную ясность и слитность в своей среде. Именно поэтому я и рад нашей возобновившейся переписке и атакую столь необъятными письмами Вас. И в 1918-ом, и в 1921 г.г. мы были наиболее с Вами идейно близки, и установить теперь такую же близость и взаимопонимание – значит сделать большой шаг вперед на пути к оформлению нового русского интеллигентского сознания. Пишу это без всякой переоценки Вас и себя. У Вас максимум возможностей для того, чтобы быть главным и независимым выразителем этого сознания… у Вас все данные для этого – прямота и честность политических позиций, не заподозренная даже врагами ни справа, ни слева… у Вас ясный и четкий анализ… блестящий публицистический дар. Все данные, кроме одного: – сознания всей глубины происшедшего разрыва между старым и новым в России, между прежним и теперешним человеческим материалом, между той и этой интеллигенцией. А это нужно, прежде всего. И вот, моя задача помочь вам в этом. Поверьте, «сменовеховство» как самостоятельная «фирма» умерло, и имейте (не теперь, а через некоторое время) мужество сказать: если бы РКП раскололась на левых и правых, я пошел бы в ряды правых коммунистов, с полной искренностью тактики и честностью убеждений. Для такого решения нужно мужество, нужно отрешиться от фетишизма слов, при котором у Вас, простите, все еще получается, что: капитализм – «цаца», а коммунизм – «кака», в то время как и тот и другой преходящие и взаимно компромиссные (да, да! Уверен в этом!) формы. Вы правы, что не едете пока в Россию: боюсь, что, приехав, были бы очень разочарованы в ней. Но вина в этом была бы не ее, а исключительно Ваша – нужен совсем иной тонус ожиданий и требований; не надо ждать в новых мехах найти старое вино:

«…прожито, отжито, выпито, выпито…».

И эту работу над собой Вы должны проделать. Вы можете ее проделать! Поэтому я Вас, а не Лежнева считаю своим ближайшим соседом. С ним меня разделяет кое-что идеологически и очень многое тактически. Главное то, что он невольно акцентирует в сторону ушибленных революцией, в руку внутренней эмиграции. Он расшаркивается всячески перед Лениным и Троцким, в кармане кажет кукиш коммунистам и открыто с наибольшей энергией и вкусом ругает «Накануне». Но ведь это старая черта, что с ближайшим соседом ругаются всегда с наибольшим остервенением. Болгары – сербы, русские – поляки и т. д. И, главное, надо бросить тень на соседа, чтобы самому побелей казаться. Нет, такая позиция беленького нарцисса с кукишем в кармане меня не соблазняет; главное, чувствую в ней спекуляцию на чистоте, игру староинтеллигентской традицией, как хорошей надежной биржевой акцией. Наживать политический капитал таким путем не хочу. Между прочим, Лежнев носится с идеей создать настоящий толстый журнал и говорил со мной о совместном ведении его.

Еще одно и чрезвычайно важное обстоятельство. Когда я пишу о том, что готов бы стать правым коммунистом, я, в сущности, на 10 % не верю в реальную возможность раскола РКП. Несогласия, разноречия, борьба мнений, конечно, есть, но все россказни об острой борьбе, о возможности раскола и т. д. думаю, что продиктованы обывательским недомыслием и эмигрантским зломыслием. Относитесь к ним с должной осторожностью. Я склонен думать, что от Рыкова и Каменева до Потехина ближе, чем до Бухарина; но делать отсюда вывод вроде тех, которыми тешатся кусково-зензиновцы, было бы наивно. И больше того: советская власть станет крестьянско-рабочей легче и безболезненней (хотя, конечно, зато много медленнее), если компартия будет «сменять вехи» в целом, оставаясь единой. Важно, чтобы Красин с Бухариным остались вместе; а присоединятся ли к ним Устрялов и Потехин, не так важно.

Но для Потехина и Устрялова объединиться было бы и нужно, и важно. Буду рад, если это письмо поможет найти друг друга.

Мне кажется, мы достаточно для этого близки. Не надо пугаться моей левизны. Я согласен леветь еще более, если это помогает разумному поправению страны. Хотел бы того же и от Вас»[263]263
  Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.


[Закрыть].

Письмо Н. В. Устрялова Ю. В. Ключникову от 15 июля 1923 г. резко диссонирует и в настроении, и в оценках «Смены вех»: «Не правда ли, как печально ныне выглядит наш сменовехизм? Одно безобразие, а не течение. Только вот у нас в Харбине кое-какой огонечек теплится. А «Накануне» – одна зола…

Как это, ей-богу, Вам не удалось слить, так сказать, «все сменовеховские ручьи в одном идейном море»? Не скрою, что я приписываю многое Вашему чересчур деятельному темпераменту: Вы как-то заторопились «приложить слово к делу», забыв мудрую русскую истину, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. В Геную и Москву Вы ринулись столь же стремительно, как в свое время в московское градоначальство. И результат получился приблизительно тот же.

Особенно обидно, что Вы выпустили из своих рук «Накануне». Хотя и Ваше направление мне во многом чуждо, но, конечно, при Вашем фактическом руководстве газета никогда не могла бы принять того тона и приобрести такой репутации, как теперь. При всех Ваших увлечениях, Вы сохранили бы за европейским сменовехизмом достойный облик, ныне им утраченный. Все это, признаться, достаточно грустно.

Как и следовало ожидать, Ваши розовые мечты о «людях второго дня революции» разбились вдребезги. Ни налево, ни направо своим революционным романтизмом сменовехизм импонировать не оказался в состоянии. В этом отношении приходится признать, что стиль Ваших российских выступлений был ошибочным. Ни коммунисты, ни интеллигенция его не одобрили и увлечься им не могли.

Ну впрочем, «не будем трогать старых, еще не заживших ран», как говорит чеховская героиня Мурашкина в своей драме. Интереснее другое: что же нам делать дальше? Каковы Ваши перспективы? Каково Ваше политическое настроение? Можем ли мы снова объединиться и общими силами реставрировать облезшую физиономию нашего сменовехизма?

Кстати, знакомы ли Вы с нашим альманахом «Русская Жизнь» и вообще с моими статьями этого года?

Я был бы очень, очень рад, если бы Вы прислали нам для «Русской Жизни» обстоятельную статью на идеологическую тему. Было бы еще лучше, если бы в этой статье Вы взяли общие нам мотивы и не обостряли разногласий. Пожалуй, это было бы отрадным и вместе с тем заметным «общественным фактом»: теперь ведь так много говорят о «крыльях» и «расколе» сменовехизма, противопоставляя Вас мне и обратно, что было бы чрезвычайно желательно посильно нам объединиться…»[264]264
  Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.


[Закрыть]

Из письма Н. В. Устрялова Ю. Н. Потехину от 8 сентября 1923 г. также ясно проглядывает резкая критика эволюции берлинских сменовеховцев: «Относительно «Накануне» я считаю ныне свою осведомленность завершенной. Alter ego[265]265
  Другое «Я» (лат.).
  Делать хорошую мину (фр.).


[Закрыть] этой газеты у нас на Дальнем Востоке имеется в лице «Новостей Жизни», за последний год окончательно вступивших на путь угодливого поддакивания последнему правительственному распоряжению. Но если корни «Новостей Жизни» – чисто харбинские, особого, специфически дальневосточного делячески-коммерческого типа, – то тем обиднее, что «Накануне», создание наших рук, добрело до решительного идейного банкротства. Стыдно читать, как по одному и тому же вопросу (напр. о подписании Россией лозаннского соглашения) тот же автор (Кирдецов) высказывает на протяжении недели два диаметрально противоположных суждения, в зависимости от тактики Наркоминдела (сначала не угадал). Следует ли удивляться лежневской критике? Огромная ошибка Ю. В. Ключникова (и Ваша?), что он (и Вы?) упустили из своих рук руководство газетою, погнавшись за эфемерными огоньками генуэзской и московской командировок… Но я вполне понимаю и одобряю вашу тактику относительно «Накануне»: я сам держусь аналогичной по отношению к «Новостям Жизни». Ничего не поделаешь, нужна трибуна. Наше горе, что нет вполне чистых страниц к нашим услугам. Впрочем, я охотно посылаю материал в «Россию», и крайне рад, что Лежнев обратился к Вам за содействием по редактированию ее расширенного издания. Думаю, что отказ в этом содействии был бы большим промахом с Вашей стороны: довольно староинтеллигентского сектантства… даже по отношению к сектам… (по детскому хорошему принципу: «ты умный, ты первый и уступи»). А в общем, позиция нам, несомненно, родственная. Индивидуальные же оттенки вполне допустимы и под кровлей общего издания.

Теперь насчет Вашей концепции. Еще раз повторяю, что многое в ней я всецело могу считать и своим. Так, присланная Вами статья «Русский Интернационал», еще раньше прочитанная мною в «Накануне», по моей инициативе была перепечатана «Новостями Жизни» и будет помещена в 4 альманахе «Русской Жизни». Я всецело и вполне готов под ней подписаться. Она Вам удалась и стилистически.

По-прежнему же отделяет меня от Вас нередко у Вас проскальзывающий революционный пафос, кажущийся мне вымученным, наигранным, надуманным. Все-таки не следует забывать, что революция есть, прежде всего, великое несчастье, а социалистическое правительство в России – правительство немножко (и даже достаточно) помешанных. Подчас приходится faire bonne mine*, но теперь, когда намечается процесс выздоровления, в этом все меньше надобности: всякому овощу свое время. С этой точки зрения, например, Ваша статья «Советский фунт» несколько проигрывает явно сквозящими в ней элементами искусственно взбодренного бахвальства, – этой исконной повадки слабых. Пора усвоить самый серьезный, без истерических самоутешений, тон, не скрывать всей небывалой безотрадности наличной русской жизни и лояльно предоставить коммунистам кричать о «величайшей в мире революции». Что они так кричат – может быть, это даже и хорошо, но… каждому свое. Наша роль иная, мы революционерами не были и не будем, пожалуй, даже при Маркове Втором, и нам необходимо найти и соответствующий стиль. Впрочем, у Вас более, нежели у других европейских сменовеховцев, он постепенно нащупывается. Исторический оптимизм – да; но не революционный романтизм. Вера в Россию – да; но не суеверия старых подполий.

«Экономическое отступление» Вашего последнего письма весьма интересно, и с основным его политическим прогнозом я вполне согласен: власть рабоче-крестьянская в России должна стать властью крестьянско-рабочей. В одной из своих статей я выразился еще категоричнее: советская власть неизбежным образом из рабочей превращается в крестьянскую. Но раз так, нужно осознать истинную сущность «крестьянского уклона» и иметь мужество сделать из него все надлежащие выводы. А одним из них непременно будет признание неотвратимости дальнейшего оскудения русских городов, представляющихся для современной деревни слишком большою роскошью. Разоренной стране не под силу даже и та «государственная промышленность», за которую сейчас цепляются большевики. Процесс «консервации» должен продолжаться, покуда не будет достигнуто соответствие между возможностями деревни и городскими расходами. Сокращение городской культуры неминуемо. И только тогда, когда оно дойдет до экономически должного предела, начнется подлинное движение вперед… но, конечно, не по руслу социалистических утопий. Вы, по-моему, недостаточно смело и последовательно продумали существо крестьянского уклона и тешитесь, подобно некоторым из «правых коммунистов», иллюзией какого-то гибридного «рабочего социализма при столыпинском мужичке». Увы, тут уж придется выбирать: или – или (я говорю о конечном результате)[266]266
  Конечно, можно осложнить проблему, поставив ее в связь с общемировой конъюнктурой, но я считаю, что даже и мировая революция (маловероятная в ближайшее время, да и вообще) не спасет Россию от неизбежного экономического процесса. (Примеч. Н. В. Устрялова.)


[Закрыть].

Но из того, что я определенно выбираю «крестьянский уклон», отдавая себе полный отчет в его сущности, еще отнюдь не следует, что мне нужно свертывать с пути корректной лояльности по адресу советской власти. Напротив, я считаю, что при создавшихся условиях только она сможет реализовать этот уклон наиболее безболезненным образом. Тут уже сфера политической тактики нынешнего дня, где мы с Вами – едино суть. И совершенно напрасно Вы меня корите «отсутствием тактики»: она у меня есть, и сходится с Вашей. «Лояльное, деловое сотрудничество с наличной властью», стремление в плане реальных мероприятий приближать советское правительство к русским условиям и растворять обрывки доктринерских директив в трезвой повседневной работе. Какое же тут отсутствие тактики? Тут целая идеология умных и порядочных спецов, работающих не за страх, но за совесть (и не коммунистическую, а свою собственную). Никакого «анабиоза» в моих рецептах нет – ни идеологического, ни тактического. Ни анабиоза, ни беспринципного приспособленчества, ни легкомысленно-быстрого «перерождения из колчаковца в сочкомы».

Как и Вы, я знаю, что пока все это лишь «идеология и тактика единиц». Но за этими единицами стоит неоформленная масса: 1) спецы всякого рода в настоящем, 2) нарождающаяся буржуазия, 3) идущее к самосознанию крестьянство. Масса есть, – когда будет нужно, найдутся и вожди. Не Милюковы и Кусковы, конечно, а новые люди, быть может, наполовину грядущие от коммунистов и наполовину – из самой массы. Не через «третью революцию», а через трансформацию среды, через трансформацию «советской платформы», через преобладание «правого коммунизма», упирающегося в пореволюционное «болото». И если уж самоопределяться, то наше место – не в правых коммунистах, а именно в болоте, хотя это звучит не слишком гордо; но всяк сверчок знай свой шесток. А болото, в сущности, вовсе и не такая плохая вещь: не забудьте, что на нем создан Петербург с его славной двухстолетней историей. Отчего же бояться болота, – тем более, что ведь и революционная Франция исцелилась через него! Не скрою, что у меня была даже мысль написать специальную статью «Болото», в коей воспеть ему оригинальный гимн. Эффектная бы получилась статья и политически меткая. Но воздерживаюсь пока по тактическим соображениям: le secret d'etre ennuyeux c'est tout dire? – говаривал старик Вольтер…

Опять-таки Вы правы, что теперь нам нужно ориентироваться на правеющих коммунистов, но Бухарин тоже прав, когда предвидит, что на них, как таковых, процесс остановиться не может: они должны будут поправеть до сменовеховского болота, т. е., в сущности, стать совсем уж другими. Нам это на руку, ибо мы никогда и не прели в чаду женевских кофеен… Нам это на руку потому, что это нужно России. Но что это в известной мере конфуз для Коминтерна – сомневаться трудновато.

Но, конечно, весь этот процесс отнюдь не означает каких-либо «соглашений» и «коалиций» большевиков с нами – тут опять-таки я всецело разделяю Вашу точку зрения. Именно поэтому, как политик, я пальцем не пошевельнул для конкретного политического контакта с коммунистами в смысле «договаривающейся стороны». Конечно, конкретно политически «мы», как Вы пишете, «величина исключительно умозрительная, а не реальная». Так нам и следует держаться, не «рыпаясь», подобно Юрию Вениаминовичу[Ключникову], в гущу политической большой игры. Пока нам доступны лишь амплуа публицистов и спецов. Это «пока» может длиться до нашей смерти – что ж тут поделаешь? Ошибку несвоевременного рождения бесплодной суетней не поправишь…

Еще два слова о Вашей любимой мысли насчет «нового человеческого материала». И в связи с ним – проблема «Новой России».

Всею душой готов признать «всю глубину происшедшего разрыва между старым и новым». Готов даже энное количество раз, как молитву, повторять два слова «Новая Россия». Но ведь этого мало: нужно отчетливо осознать состав этого нового. Ни в одной статье, ни у Вас, ни у других коллег я серьезных следов этой работы не нашел. Поскольку и встречаю Ваш «новый человеческий материал» здесь в Харбине (теперь он из России густо пошел) – миссия Карахана, люди из Внешторга, господчики вроде Виленского из «Известий» и проч. – в восторг от оного «материала» не только не прихожу, но впору кричать караул. Значит, не этот. Так что же? Опять и опять – «крепкий мужичок», деловик из рабочих, воскресший «третий элемент», кооператор и т. д. Так это же – элементы «болота», плод «обмирщения» революции, могильщики, а не носители ее зенитного энтузиазма. И не увлекайтесь слишком их исключительной новизной: они зрели в лоне «старого режима», его последнего десятилетия. Они были бы победителями и без революции. Конечно, новое поколение ново. Но ведь всякие «дети» отличаются от «отцов». В наши годы это отличие естественно резче, нежели обычно. Но воспевать ему слишком уж неумеренные серенады вряд ли целесообразно. Особенно нам, «стоящим посередине»: мы не вполне «отцы», но ведь все же и не «дети». Все-таки мы «старые интеллигенты», пусть и «провозвестники» нового поколения (кризис старой интеллигенции в «Вехах»). Но «лезть в дети» нам не подобает: снова и снова – «познай самого себя»… И мы должны воспитывать в детях не бесшабашный психологический футуризм, а, наоборот, чувство известной преемственности, сознание связи с прошлым: мы в лоне старого режима выносили любовь к той «Новой России» крепкого хозяйственного и национального сознания, которая, как утенок из-под курицы, вылупливается из-под интернационалистской и коммунистической революции…

Ну, довольно… Сегодня я нарочно подчеркиваю наши разногласия и выдвигаю возражения, чтобы их преодолеть и лучше договориться. Я чувствую, что это возможно. Спасибо за Ваши письма, они дают массу пищи для дум.

P. S. Сейчас прочел в «Накануне» Вашу статью «Новый лозунг». Конечно, основного противоречия революции и болота Вам преодолеть не удалось, и «Интернационал» в устах канарейки, несомненно, весьма иронически. Раз еще идет «последний, решительный бой», то «быт» – враг: он – конец боевого порыва и пафоса. Если до победы мировой революции канарейки засвистят «Интернационал», значит, дело Интернационала проиграно»[267]267
  Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.


[Закрыть].

Таков был взгляд на сменовеховство самих участников этого общественно-политического течения.