Текст книги "К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР"

Глава 4
Экономика новая, рыночно-капиталистическая

Великий голод

Социалистическое сельское хозяйство, скажем прямо, никогда не было особо эффективным. Однако порой значительные инвестиции в технику и удобрения помогали преодолевать его системные недостатки. Относится это и к Северной Корее.

Коллективизация в КНДР прошла в середине 1950-х и, как и в СССР, привела к голоду, который был тогда преодолен в основном с советской помощью. Любопытно, кстати, что против излишнего рвения в вопросах коллективизации Пхеньян предостерегали тогда те же самые люди, которые в начале 1930-х с максимальной свирепостью проводили коллективизацию в СССР, – например В. М. Молотов, который, как видно из рассекреченных документов МИД и ЦК КПСС, был весьма обеспокоен вспышкой голода в КНДР в 1955 году и напрямую связывал ее с излишним рвением Ким Ир Сена и иных коллективизаторов. Результатом северокорейской коллективизации стало возникновение так называемых сельскохозяйственных кооперативов, которые по уровню обобществления собственности и контроля над своими членами находились где-то между китайскими «народными коммунами» времен Мао и советскими колхозами сталинских времен. Однако, несмотря на все серьезные и, в принципе, неустранимые недостатки, свойственные государственному коллективному земледелию, северокорейское сельское хозяйство обеспечивало страну продовольствием, хотя и по самым скромным нормам. Решающую роль в этом играло то обстоятельство, что с 1970-х годов правительство КНДР инвестировало в сельское хозяйство значительные по меркам этой страны средства.

Правда, у возникшей в результате усилий правительства системы были большие недостатки, которые в перспективе сыграли роковую роль в ее судьбе. В частности, созданная в 1970-е модель сельского хозяйства отличалась исключительной энергоемкостью. В масштабных ирригационных проектах массово использовались электрические насосы, которые порой поднимали воду на высоту во многие десятки и даже сотни метров. Активно применялись химические удобрения: по уровню их использования КНДР тогда находилась на одном из первых мест в мире. В попытке рекультивации пахотных земель крутые склоны холмов превращались в террасные поля. Эти поля, изначально одобренные самим Ким Ир Сеном, были чуть ли не символом сельского хозяйства Северной Кореи до середины 1990-х годов. Поначалу эти усилия принесли свои плоды, хотя даже в лучшие времена особой эффективностью сельское хозяйство страны не отличалось. Особенно заметно это из так называемой антропометрической статистики, то есть сравнения роста жителей Севера и Юга.

Первое систематическое обследование роста жителей Кореи было проведено в 1938 году. Тогда страну разбили на три региона. По состоянию на 1938 год получилось, что в северной части страны средний рост взрослых корейцев составил 166 см, в центральной– 163,4 см, а в южной – 162,5 см (центральный регион включал окрестности нынешнего Сеула, но захватывал и часть нынешней северокорейской территории). В 2005 году, по данным обследования, которое провели сотрудники ООН вместе с северокорейскими властями, средний рост жителей КНДР возрасте 20–39 лет составил 160,2 см, в то время как рост их сверстников на Юге достиг 165,8 см. Таким образом, средний рост жителей Севера по сравнению с колониальными временами уменьшился на 3–4 см (точнее сказать сложно из-за упомянутой путаницы с территориальной разбивкой), а рост жителей Юга, напротив, с 1945 года увеличился примерно на 3 см. Разница в среднем росте сейчас составляет 5–6 см в пользу Юга, в то время как перед разделом страны она составляла примерно 2–3 см в пользу Севера. Главная причина проста: даже до начала «Трудного похода» северокорейцы жили на скудной диете, основой которой были зерновые. Первоначально южане питались точно так же, если не хуже, но с началом стремительного экономического роста, то есть после 1960 года, в Южной Корее стало быстро расти потребление мяса и рыбы. Богатая белками животная пища, прежде недоступная простому народу, стала обычной, и это привело к увеличению роста жителей Юга.

Впрочем, на базовом уровне продовольствия в Северной Корее хватало до начала 1990-х. В 1980-х годах Северная Корея производила около 5–6 млн т зерна (в основном риса и кукурузы) в год. Как, в частности, показывает и статистика роста, население страны не было избаловано изобилием качественной пищи: мясо и фрукты были доступны только по праздникам, а свежие овощи потреблялись в основном в виде кимчхи – острой квашеной капусты по-корейски. Тем не менее 5–6 млн т зерна вполне хватало для удовлетворения основных потребностей страны в питании.

Пхеньянская пропаганда десятилетиями представляла Северную Корею как воплощение экономической самодостаточности, как страну, полностью независимую от внешнего мира. Этот образ хорошо продавался, особенно в странах третьего мира и иногда среди доверчивых западных гуманитариев (которые, подобно своему кумиру Ноаму Хомскому, иногда и Пол Пота могли любить). Реальный же секрет этой самодостаточности был прост: в действительности КНДР получала большие объемы прямой и косвенной помощи от Советского Союза и отчасти Китая, но с начала 1960-х никогда не признавала этого факта публично. И Москву, и Пекин такая неблагодарность раздражала, но возмущались они по этому поводу в основном в закрытых докладных записках и телеграммах послов. У этого молчания были причины: и Москва, и Пекин хотели сохранять хотя бы видимость дружественных отношений со своим маленьким, но своенравным почти-союзником.

В начале 1990-х ситуация изменилась. Пресловутая северокорейская «опора на собственные силы» оказалась фикцией. Серьезный удар экономике страны нанесло решение СССР (одно из последних его внешнеполитических решений) прекратить продажу КНДР нефти и других товаров по искусственно заниженным ценам. Сельское хозяйство потерпело наибольший урон, поскольку для нормальной работы ему требовались значительные объемы энергии. В условиях дефицита дизельного топлива встали трактора. Остановились и электрические насосы – электростанции перестали работать из-за нехватки запасных частей. В 1992–1993 годах северокорейские СМИ заговорили о пользе двухразового приема пищи (традиционное трехразовое питание объявлялось чрезмерным и «вредным для здоровья»). К 1994 году в некоторых отдаленных районах люди уже не могли отоварить свои продовольственные карточки, так как продуктов питания в магазинах и распределительных центрах не было.

Настоящая катастрофа разразилась в июле и августе 1995 года. Необычайно сильные дожди вызвали наводнения, на которые северокорейские власти и возложили всю вину за последующие события. Пхеньян заявил, что в результате наводнений 1995–1996 годов около 5,4 млн человек были вынуждены покинуть обжитые места (правда, последующее расследование ООН показало, что фактическое число перемещенных лиц было намного меньше). И без того перегруженная электросеть была разрушена, а ирригационная система – сильно повреждена. Большинство террасных полей были просто смыты ливнями. Однако не это было главной причиной катастрофы 1996–1999 годов. Возможный способ разрешения кризиса наглядно продемонстрировали Китай и Вьетнам, но предложенный ими путь был отвергнут северокорейским руководством по политическим соображениям. В 1970-х годах Китай балансировал на грани голода, а всего 15 лет спустя, в середине 1980-х, его население питалось лучше, чем когда-либо ранее за всю его долгую историю. Такой рывок стал результатом роспуска «народных коммун» и перехода к семейному хозяйствованию. Реформы Дэн Сяопина всего за несколько лет полностью изменили ситуацию в китайском сельском хозяйстве. Аналогичные реформы были проведены и во Вьетнаме – и принесли такой же успех.

Почему Северная Корея не заимствовала этот опыт? Главной причиной были опасения по поводу сохранения политический стабильности, которые определяли всю политику Ким Чен Ира и его окружения. Независимые фермеры казались политически опасными – скорее всего, зря, так как мировая история показывает, что процветающие фермеры в авторитарных режимах совсем не склонны к восстаниям (скорее, наоборот, они готовы помочь власти в борьбе с городскими смутьянами). Тем не менее Ким Чен Ир и его советники решили не рисковать. Они, правда, закрывали глаза на появление самых разнообразных форм частного предпринимательства, в том числе и на то, что почти все крестьяне разбили на крутых склонах холмов личные участки, с которых в основном и зарабатывали себе на пропитание. Однако «сельскохозяйственные кооперативы» при Ким Чен Ире распущены не были.

Голод продолжался до конца 1999 года, а потом ситуация стала постепенно выправляться: свою роль тут сыграли и иностранная помощь, и приспособление северокорейского населения к новым условиям, и, главное, рост самых разнообразных форм частной экономики. Однако для корейской деревни голод 1996–1999 годов был катастрофой. Иногда можно услышать, что в результате голода погибли 2–3 млн человек, но эта цифра является преувеличением. Любопытно, кстати, что такие оценки распространяли вовсе не враги режима Семьи Ким, а руководство гуманитарных организаций. Оно понимало, что преувеличение размеров бедствия может быть полезным для привлечения максимально возможного количества спонсоров. Сейчас, после того как демографы проанализировали данные переписей (вопреки распространенному среди неспециалистов мнению, такие результаты очень трудно подделать), они пришли к выводу, что число жертв голода, составляло от 450 000 до миллиона человек, причем наиболее вероятный оценкой представляется 500 000–600 000. Это, конечно, не «2–3 миллиона», упоминания о которых до сих пор часто можно встретить в печати, но тем не менее 2–3 % всего населения.

Голод стал крупнейшей гуманитарной катастрофой, которую Восточная Азия видела со времен «Большого скачка» и связанных с ним экспериментов Мао в Китае конца 1950-х. Тем не менее голод стал также и причиной драматических перемен в Северной Корее. В начале XXI века северокорейское общество кардинально изменилось. Современное, «посткимирсеновское» общество было рождено голодом 1996–1999 годов.

На рынок, на рынок…

Что является средоточием северокорейской жизни или, точнее, стало таковым с середины 1990-х годов, с того момента, когда старая, гиперцентрализованная, жестко контролируемая система пошла вразнос? Какая часть северокорейского города самая важная? Большинство северокорейцев сегодня, скорее всего, не будут мучительно выбирать между зданием городского Народного комитета и статуей Великого Вождя, уверенно (но про себя!) скажут: «Рынок, конечно!» Действительно, в середине 1990-х на Севере начался «рыночной бум», который не завершился и поныне.

Рынок по своей природе – воплощение низового капитализма. Не случайно другое (по общему признанию, более позитивное) название капиталистической системы – «рыночная экономика». Лишь немногие коммунистические режимы тем не менее когда-либо задумывались о полном упразднении рынков. С рынками приходилось мириться, хотя на них и распространялись всевозможные ограничения.

Вероятно, ни одна социалистическая страна не была так враждебна к рынкам, как Северная Корея 1960-х годов. В августе 1958 года, вскоре после упразднения частной торговли, Постановлением Кабинета министров № 140 было предписано полное изменение системы рыночной торговли. В большинстве районов страны рынки могли работать только три раза в месяц, а ряд товаров вообще запретили продавать и покупать на рынке. В этот список, кстати, попали все зерновые, включая и рис с кукурузой. К этому времени в КНДР завершилась коллективизация. Крестьяне обрабатывали земли, принадлежавшие крупным «кооперативам», находившимся под прямым управлением государства. Среди всего прочего «кооперативы» должны были продавать свою продукцию государству по заниженным фиксированным ценам.

Крестьяне сохранили небольшие приусадебные участки, продукцией которых, в основном овощами и зеленью, разрешалось торговать на рынках. Однако приусадебные участки северокорейских крестьян были намного скромнее по площади, чем в других социалистических странах, – не более 100 кв м на домохозяйство, а обычно – несколько меньше. Это было не случайно: Ким Ир Сен полагал, что, если у крестьян не будет сколь-нибудь заметных приусадебных участков, они сконцентрируются на работе в хозяйстве «кооператива».

В 1960-х годах частные рынки почти исчезли из северокорейских городов, чему идеологические власти были, кажется, рады. Однако экономическая реальность в итоге оказалась сильнее административных запретов. В 1969 году сам Ким Ир Сен признал провал радикальной антирыночной политики и отметил, что государственные северокорейские предприятия не в состоянии производить все то, что действительно нужно северокорейцу, так что обходиться без рынков страна не может. В 1984 году контроль над рынками был ослаблен и их количество увеличено. Кроме того, им разрешили работать ежедневно. Однако рынков по-прежнему стыдились, и они ютились на окраинах города, подальше от глаз начальства и интуристов. В Пхеньяне центральный городской рынок загнали под огромный виадук в самой восточной части столицы, на максимальном удалении от центра города.

До начала 1990-х годов северокорейские рынки были очень маленькими площадками. Их окружали высокие бетонные заборы, а сами площадки были всегда переполненными людьми. На рынках легко можно было найти многие недоступные в магазинах товары, однако ассортимент в целом не производил особого впечатления. Продуктов питания на рынках было мало – только яблоки, мясо, утки и цыплята, соевые бобы, домашние сладости, иногда рыба и картофель. Ни рисом, ни другим зерном там не торговали (по крайней мере, открыто) до 1990-х годов.

Рыночные цены были непомерными еще в 1980-е, то есть задолго до голода середины 1990-х годов: килограмм свинины в 1985 году стоил около 20 вон, или около четверти среднемесячной зарплаты; курица – около 40 вон, то есть половину зарплаты. Очевидно, что продукты питания по таким ценам могли покупать лишь немногие и только по особым случаям.

В 1980-х годах около двух третей торговых точек на типичном северокорейском рынке предлагали потребительские товары: одежду, импортные лекарства, сигареты и табак и т. д. С начала 1980-х годов рынки стали основными центрами торговли контрабандой, а иногда и товарами, похищенными с государственных предприятий. Власти знали об этом, но мало что могли сделать, чтобы остановить торговлю.

В начале 1990-х Северная Корея потеряла прежнюю возможность покупать у Советского Союза и Китая товары по заниженным ценам. Это привело к глубокому экономическому кризису. Вскоре на страну обрушился голод. Однако прекращение помощи со стороны СССР и последовавший за этим жесткий кризис привели к взрывному росту частных рынков. Сегодня, если верить северокорейской шутке, на северокорейском рынке можно купить «все, кроме кошачьих рогов».

Вторую половину 1990-х годов в Корее будут помнить не только как время великой гуманитарной катастрофы, унесшей жизни от полумиллиона до миллиона человек. Это время было также временем беспрецедентной мобильности, когда огромные массы люди покидали свои родные места. Одни снимались с насиженных мест просто в поиске пропитания, а другие с энтузиазмом занимались бартерной торговлей. Ключевыми центрами новой экономической активности стали рынки. По состоянию на 1999 год в стране насчитывалось около 300–350 рынков, подавляющее большинство которых, впрочем, представляли собой просто отгороженные участки земли. По оценкам, в 1999 году средний северокореец покупал около 60 % продуктов питания на рынке. По потребительским товарам этот показатель был еще выше – более 70 %.

Рынки – не только территория торговли. К концу 1990-х там появилось множество частных закусочных и ремонтных мастерских. В некоторых случаях при рынках возникли и своеобразные биржи труда, на которых ждали потенциальных заказчиков бригады рабочих-«шабашников». Параллельно с этим рынки стали перемещаться с окраин в центр города, зачастую располагаясь либо рядом с железнодорожной станцией, либо просто на удобной городской площади. В 2002 году, в ходе так называемых мероприятий от 1 июля власти в очередной раз ослабили ограничения, с которыми сталкивались рынки. Примерно в то же самое время местные власти во многих городах взялись за оборудование рынков, так что все чаще рынки в провинции представляют собой не огражденный участок вытоптанной земли, а вполне привычные для наших читателей комплексы с навесами, а то и с закрытыми торговыми помещениями. На самом севере страны, в находящемся прямо на границе с Китаем городе Хверёне, в котором когда-то родилась Ким Чен Сук, жена Ким Ир Сена и мать Ким Чен Ира, например, под рынок отдали участок территории в центре города, который ранее занимала местная школа, причем этот участок находится в шаговой доступности и от уездного комитета ТПК, и от памятника Ким Чен Сук.

Вокруг рынков стала формироваться инфраструктура поддержки. Жители домов, которые располагались поблизости от рынка, стали сдавать площади торговцам для использования в качестве складских помещений. Вокруг рынков начали возникать и импровизированные постоялые дворы, где за плату можно было переночевать – при этом владельцы бизнеса решали вопросы с «народной группой» инминбан и местной полицией, так что шансы попасть под ночную проверку сукпак комёль сводились к минимуму. Появились там, увы, и бордели – проституция, в целом искорененная еще в начале 1950-х, вернулась в северокорейские города.

Когда в начале нулевых в Северной Корее возник и стал быстро расти рынок недвижимости, жилье поблизости от рынка стало стоить существенно дороже, чем аналогичное жилье в других районах, – отчасти из-за возможности прибыльной аренды, а отчасти просто потому, что рыночные торговцы, будучи богатыми людьми, были готовы платить за возможность жить в нескольких минутах ходьбы от работы.

В начале нулевых у общенациональной сети рынков возникло несколько центров – крупных оптовых рынков, куда товары поступали от производителей и импортеров и откуда они развозились по стране. Один из таких рынков вырос в городе Пхёнсоне, неподалеку от Пхеньяна. Решающую роль тут сыграло то обстоятельство, что административно Пхёнсон не является частью Пхеньяна, так что провинциалам для частных поездок туда не нужны так называемые разрешения на поездку с утвержденным номером. Даже во времена хаоса конца 1990-х достать «разрешение с утвержденным номером» было весьма непросто, но для того, чтобы приехать в Пхёнсон, провинциалу хватает обычного «разрешения на поездку», достать которое с 1990-х при наличии определенных средств и связей не составляет труда. С другой стороны, жители столицы могут ездить в Пхёнсон совершенно свободно. Поэтому с середины-конца 1990-х в Пхёнсоне стали собираться торговцы-оптовики со всей страны.

Впрочем, далеко не все способы выживания в годы голода (и после него) сводились к рыночной деятельности. Выживали северокорейцы самыми разными способами, но у всех них была одна общая черта: все эти способы по своей сути были капиталистическими. Проще всего было крестьянам. Они и раньше не отличались особым трудовым рвением в работе на полях сельхозкооперативов, а теперь, отделавшись от официальных производственных заданий в возможно короткие сроки, стали уходить в горы и там, на крутых склонах, создавать собственные неофициальные поля, обычно известные как сотхочжи. Эти поля и сейчас можно увидеть на склонах вокруг северокорейских поселков или небольших городков. Зачастую такие поля находятся на высоте нескольких сотен метров, так что доставить туда зерно, удобрения, инструменты не так-то просто, однако альтернатив у крестьян до недавнего времени не было.

Большая часть заводов либо вовсе остановилась, либо работала, используя лишь небольшую часть производственных мощностей. Те рабочие, у кого была такая возможность, воспользовались этим, чтобы на простаивающем казенном оборудовании производить какие-то бытовые товары, годные для продажи на местном рынке. Другие рабочие стали делать то же самое у себя дома. Значительная часть населения стала зарабатывать деньги отходничеством в Китай. Помогали им в этом как полупрозрачность границы, так и то обстоятельство, что в районах Китая, граничащих с КНДР, проживает корейское население. Именно среди китайских корейцев северокорейские беженцы (или, скорее, северокорейские трудовые мигранты) в 1995–2000 годах находили приют, поддержку и работу.

Эти меры, а также эффективная дипломатия Пхеньяна, которая обеспечила поступление в страну большого количества иностранной помощи, привели к тому, что к 2000 году с голодом было покончено. Однако страна к тому времени изменилась радикально. По различным оценкам, к концу правления Ким Чен Ира доля частного сектора в ВВП страны составила от 30 до 50 %. Более того, летом 2002 года в стране была проведена серия реформ, которые, в частности, существенно ослабили ограничения на рыночную торговлю. Именно тогда иностранцам разрешили посещать специально оборудованный в центре столицы образцовый рынок Тхониль, при том что в большинстве случаев на остальные рынки их либо вовсе не пускали, либо пускали по каким-то особым, исключительным причинам. Правда, не всем в руководстве страны это нравилось. В период с 2005 по 2009 год власть пыталась развернуть контрнаступление на рынки и загнать джинна частной коммерции обратно в тот кувшин, из которого он вырвался в 1990-е. Вводился запрет торговать на рынках мужчинам (ноябрь 2006 года), женщинам моложе 50 лет (ноябрь 2007 года), и была даже попытка в конце 2008-го закрыть большинство рынков – правда, в последний момент власти испугались и дали задний ход, отложив закрытие рынков на неопределенное время.

Из этих попыток повернуть ситуацию вспять ничего не вышло. Кульминацией усилий правительства стала денежная реформа 2009 года, которая должна была подорвать экономическое влияние новой буржуазии. Однако реформа едва не окончилась катастрофой, после чего руководство, расстреляв организатора реформы и в очередной раз осознав, что без рынка обеспечить население невозможно практически ничем, начало отступать. Весной 2010 года власти отменили все те ограничения, что были введены в 2005–2009 годах (впрочем, на практике эти ограничения все равно почти нигде не соблюдались). Фактически произошло возвращение к той политике, которую в Северной Корее проводили в отношении рынков в середине и конце 1990-х: официальная печать их игнорировала, а на практике власти смирились с тем, что именно через рынки происходит фактическое снабжение большинства населения и продовольствием, и основными потребительскими товарами.

Новый руководитель Ким Чен Ын относится к рыночной торговле куда лучше, чем его предшественники, так что его правление ознаменовалось очередным увеличением числа рынков и полным прекращением гонений на них. Счет им идет уже на тысячи, а количество благоустроенных рынков между 2010 и 2015 годами, если судить по данным спутниковых фотографий, увеличилось с 200 до 410.