Текст книги "К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР"

В стране митингов и собраний

Ким Ир Сен однажды заметил, что северокореец должен проводить «восемь часов за работой, восемь часов за отдыхом и восемь часов за учебой». Это высказывание Вождя цитируют часто, но иностранцы обычно не понимают, что под «учебой» Ким Ир Сен подразумевал прежде всего политико-идеологическое просвещение, а наиболее типичная форма такой учебы – регулярные собрания. Вообще, политпросвет существовал во всех социалистических странах. Однако в СССР и странах Восточной Европы главным объектом политпросвета являлись члены партии и комсомола, а также военнослужащие, в то время как беспартийных, составлявших большинство, на собрания ходить особо не заставляли. Единственным исключением были нечастые политинформации и иногда лекции о «международном положении», которые временами могли быть даже и интересными.

В Северной Корее поначалу позаимствовали советский подход, но потом, в начале 1960-х, сочли его слишком либеральным и решили, что на собрания должны ходить все, а сами собрания должны проводиться несколько раз в неделю. Этот подход отражал веру Ким Ир Сена и его сторонников в волшебную силу политической сознательности. Эта вера была в то время вообще очень характерна для коммунистов Восточной Азии – тут достаточно вспомнить Мао и его попытки преодолевать трудности одной лишь силой революционной воли масс. Ким Ир Сен и его сторонники, которых тогда было немало, тоже считали, что политически сознательный народ способен совершать невероятные чудеса и на поле брани, и на строительных площадках – плавить сталь на кострах, сбивать реактивные истребители из винтовок Мосина, одними лопатами и мотыгами возводить гигантские заводы. Однако соответствующую сознательность следовало систематически воспитывать, и именно поэтому политическое воспитание масс стали вести с такой невероятной интенсивностью. Инструментом этого воспитания стала система «организаций», которая сформировалась в 1960-е и с тех пор пронизывает все северокорейское общество.

Еженедельные собрания проводит организация, к которой принадлежит данный кореец. С 1960-х годов предусматривается, что каждый северокореец по умолчанию является членом одной – и только одной – организации. Единственное исключение – кадровые работники организаций, которые совмещают членство в своей организации (Женском союзе, например, или в Союзе молодежи) с членством в ТПК.

Система работает следующим образом. Когда гражданину КНДР исполняется 14 лет, он вступает в Союз молодежи. Фактически членство в Союзе молодежи сейчас является обязательным. Иначе говоря, в Союз молодежи вступают все граждане КНДР соответствующего возраста. По достижении 18 лет гражданин КНДР теоретически может вступить в Трудовую партию Кореи (северокорейский вариант Коммунистической партии). Однако на практике вступить в партию непросто: для этого нужно приложить немалые усилия. Хотя точное число членов партии не оглашается уже несколько десятилетий, считается, что сейчас в ТПК состоит примерно 4 млн человек, или четверть всего взрослого населения страны. Те, кто не смог или не захотел вступить в ТПК (а такие люди составляют большинство взрослого населения), остаются в рядах Союза молодежи до тех пор, пока им не исполнится 30 лет. После этого беспартийные работники промышленности автоматически становятся членами профсоюза, который, как мы увидим дальше, ведет себя совсем не так, как вели себя профсоюзы в СССР или странах Запада. На селе крестьяне, не вступившие до 30 лет в партию, автоматически переводятся в состав Крестьянского союза.

Интересно, что даже домохозяйки не оставлены в КНДР без идеологического присмотра и духовного окормления: если женщина замужем, не имеет официальной работы, не является членом партии и официально зарегистрирована в качестве домохозяйки, она становится членом Женского союза. В Северной Корее Женский союз занимается не всеми женщинами, а только беспартийными домохозяйками, в то время как за идеологическим воспитанием работающих на производстве женщин следят другие организации: партийная ячейка, если женщина вступила в ТПК, организация Союза молодежи, если ей нет 30, и профсоюз, если ей больше 30 лет и она не вступила в партию.

Вся та деятельность, которую гражданин КНДР ведет в составе организации, к которой он в данный момент приписан, в Северной Корее именуется «организационной жизнью» (чочжик сэнхваль). Организации образуют стройную систему, в которой у любого жителя страны есть свое четко определенное место. Каждый сотрудник предприятия, от директора до уборщицы, принадлежит к одной из трех организаций и посещает именно ее собрания, то есть ведет там «организационную жизнь». Член профсоюза, например, будет участвовать в собраниях профсоюзной организации, а работающий рядом с ним молодой коллега – в собраниях организации Союза молодежи. Допущенные ими проступки тоже будут обсуждаться в соответствующих организациях. При этом политучеба и прочие собрания разных организаций на одном и том же предприятии обычно проводятся одновременно.

«Организационная жизнь» не сводится к политической учебе, но эта учеба играет в «организационной жизни» очень заметную роль. Во всех северокорейских учреждениях рабочий день полагается начинать с коллективного чтения газет. Это мероприятие начинается примерно за 45 минут до официального начала рабочего дня, и участие в нем обязательно. Назначенный чтец из числа сотрудников предприятия или учреждения в течение 20–25 минут вслух читает статьи из официальных северокорейских газет, донося таким образом до собравшихся актуальную политическую повестку дня. Затем в течение 10–15 минут полагается обсуждать «задачи дня»: на практике это обсуждение в основном состоит из повторения текущих лозунгов.

Кроме этого, низовая ячейка той или иной организации проводит три собрания в неделю, каждое из которых проходит после окончания рабочего дня и длится примерно полтора часа. Во времена особого идеологического рвения, в 1960-е и 1970-е, собрания могли тянуться много часов, заканчиваясь лишь поздней ночью, но в конце 1970-х Любимый Руководитель сказал, что собрания лучше все-таки не слишком затягивать. Из трех еженедельных собраний два представляют собой, по сути, расширенную политинформацию. Иногда материал до участников доводит специально присланный лектор, но в большинстве случаев подготовка доклада поручается кому-нибудь из членов организации. При подготовке выступления лектор использует централизованно подготовленные материалы, которые регулярно рассылаются вышестоящими органами. В партийных организациях материалы лекций иногда считаются секретными и могут содержать информацию, о которой не полагается говорить в открытой печати, а вот беспартийных такими сообщениями балуют гораздо реже.

Политпросвещение работает по четырем основным направлениям: «классовое образование» (рассказы об эксплуатации и страданиях, причиненных трудовому классу его классовыми врагами, равно как и истории об ужасах жизни в Южной Корее, колонии американского империализма); «революционное образование» (рассказы о великих подвигах антияпонских партизан и других революционных бойцов); «воспитание преданности» (рассказы о доброжелательности и мудрости Вождя, Полководца и Руководителя); «социалистическое патриотическое образование» (рассказы о процветании Северной Кореи и ее превосходстве над всеми другими странами, а также о врожденных добродетелях корейского народа). Теоретически члены организации должны регулярно сдавать зачеты по изученному ими материалу и заучивать официальные документы наизусть. Именно этому – теоретически – должны быть посвящены те ежедневные «восемь часов учебы», о которых говорил Ким Ир Сен. На практике, впрочем, даже в былые времена к зачетам совсем уж всерьез относились только в низовых организациях Трудовой партии и Союза молодежи, в то время как в профсоюзах, не говоря уж о Женском союзе, зачеты сдавали формально. Не была забыта и музыка. Корейцы любят петь, но все официально допущенные к исполнению песни в КНДР имеют политически полезное содержание, аполитичных песен там практически нет, хотя в текстах некоторых песен идеологические мотивы звучат мимоходом. В большинстве песен говорится о мудрости вождей, процветании страны, энтузиазме народа и страданиях южнокорейских братьев под американским игом. В силу политической важности текстов новые песни полагается разучивать на специальных учебных сессиях.

Описанная выше схема формально существует и в наши дни, но на практике с конца 1990-х многое изменилось. За последние 20 лет продолжительность политзанятий резко сократилась, причем особенно это относится к политзанятиям в системе относительно второстепенных организаций – профсоюзов, Крестьянского и, особенно, Женского союза. Простые северокорейцы, не стремящиеся к карьерному росту, сегодня не видят большого смысла в этих занятиях, а власти предержащие не очень могут (и, где-то, не очень-то и хотят) поддерживать деятельность организаций на прежнем уровне. Более или менее по-старому работают организации ТПК и Союза молодежи, а вот Женский союз на практике сейчас почти не функционирует. Даже записи о проведении собраний в организациях Женского союза все чаще являются фиктивными, так как в наши дни замужние тетушки слишком заняты работой в частном секторе, который и приносит основной доход им и их семьям.

Итак, два из трех обязательных собраний посвящены политучебе. А что собой представляет третье собрание? Об этом и пойдет речь в следующей главе.

Самокритика

Пожалуй, самые главные мероприятия в системе «организационной жизни» – это регулярные «собрания самокритики». Дословно перевести термин сэнхваль чхонхва, которым описывают эти собрания, очень сложно. Если переводить его на русский буквально, то получится нечто вроде «собрания для обсуждения итогов жизни». Однако здесь мы будем называть их «собраниями самокритики», благо это описательное название неплохо отражает их суть.

Как и в случае со многими другими институтами и приемами работы, северокорейцы настаивают на том, что собрания самокритики изобрели они, а точнее – Любимый Руководитель Ким Чен Ир. Это, конечно, неверно, поскольку такие «собрания самокритики» когда-то были обычным явлением в маоистском Китае, откуда в конце 1950-х годов они, очевидно, и были заимствованы.

Форма проведения таких собраний менялась с течением времени. В конце 1950-х и начале 1960-х годов, когда власть была занята зачисткой последних остатков внутрипартийной оппозиции (в основном – просоветской), весьма распространены были ожесточенные сессии-«проработки», посвященные борьбе с различными «уклонами» или иными недостатками. Сессии эти очень походили на печально известные сборища хунвейбинов в Китае в период приснопамятной «культурной революции» – жертв этих проработок выволакивали на трибуну и часами поносили и оскорбляли. В некоторых случаях допрашивающие не ограничивались словесными нападками и публично избивали злополучных «реакционеров» и «фракционеров». Одному моему знакомому, советскому офицеру корейской национальности, которого в 1945 году решением ЦК КПСС отправили «строить народную Корею» (и заодно и за ней присматривать), во время такого собрания особо сильным ударом сломали ногу. Правда, ему повезло: не без помощи посольства его с женой вывезли в СССР, где он благополучно дожил до глубокой старости. В более поздние эпохи накал страстей на этих заседаниях снизился, и они приняли более формальный характер. С другой стороны, примерно с 1962 года они стали проводиться систематически.

Около 1970 года сложилась та модель проведения собраний, которой в Северной Корее в целом следуют и по сей день. Официально утверждается, что эту модель разработал Ким Чен Ир, но до какой степени это утверждение соответствует истине, сказать сложно. С тех пор в большинстве рабочих коллективов «собрания самокритики» проводятся еженедельно – в большинстве случаев по субботам, хотя тут возможны варианты. Среди крестьян такие сессии проводятся раз в десять дней, так как в основе ритма жизни северокорейской деревни лежит не заимствованная в сравнительно недавние времена из Европы семидневная неделя, а старая добрая восточноазиатская декада-десятидневка (означает это, кстати, что выходной у крестьян не воскресенье, а каждый десятый день). Лица, занимающие особо ответственные идеологические должности, должны участвовать в «собраниях самокритики» чаще: у артистов они, например, обычно проводятся два раза в неделю. Помимо еженедельных заседаний раз в квартал и раз в год проводятся более продолжительные «собрания самокритики», на которых подводятся итоги завершившегося периода.

«Собрания самокритики» проводятся в рамках той «организации», к которой принадлежит человек. Как уже говорилось в предшествующей главе, в КНДР действуют пять «организаций» – Трудовая партия, Союз молодежи, Конфедерация профсоюзов, Крестьянский союз и Женский союз. При этом любой кореец является членом одной и только одной из этих «организаций». На заводе, в учебном заведении или воинской части обычно действуют несколько «организаций», но «собрания самокритики» все организации проводят одновременно, хотя и в разных помещениях. Иначе говоря, с наступлением субботы члены партии, профсоюза и Союза молодежи в установленное время отправляются в три разных помещения и там начинают активно критиковать себя и друг друга.

Все участники таких собраний должны готовиться к ним заранее. Все свои грехи и проступки человек должен записывать в специальную тетрадь. Предполагается, что на «собрании самокритики» каждый участник мероприятия сообщит своим товарищам обо всех нарушениях, совершенных за отчетный период, то есть обычно в течение предыдущей недели. На практике, конечно, северокорейцы вовсе не ищут приключения себе на голову и публично признаются лишь в относительно безобидных нарушениях и провинностях. В чем могут состоять эти прегрешения? Обычно в качестве объекта покаяния выбираются такие проступки, которые не воспринимаются как слишком серьезные. Солдаты признаются, что не почистили оружие или плохо провели учебные стрельбы, студенты раскаиваются в плохом выполнении домашних заданий, а домохозяйки признают, что убирали улицы на вверенном им «народной группой» участке без должного усердия. Однако простого признания ошибок недостаточно, необходимо также предложить меры по исправлению допущенных нарушений. При этом публичное покаяние, которое обычно длится пару минут, должно включать в себя цитату из трудов одного из Кимов (для того чтобы облегчить подготовку к подобным выступлениям, существуют специальные тематические цитатники вождей). После публичного покаяния наступает время «взаимной критики». Это означает, что каждый участник должен осудить действия своих коллег – точнее, одного из них. Избежать участия в этих ритуалах не может никто.

Низовая ячейка любой «организации», будь то ТПК, Женский союз или профсоюз, обычно состоит из 10–20 членов, а средняя продолжительность сессии составляет около полутора-двух часов. Иными словами, у участников собрания есть около 5–10 минут, чтобы обсудить и осудить грехи каждого члена группы. Этого более чем достаточно, так как каждый северокореец должен проходить эту идеологическую обработку каждую неделю, месяц за месяцем, год за годом, десятилетие за десятилетием, и хорошо знает, как в таких случаях полагается себя вести.

Очень часто еженедельное публичное покаяние и следующая за ним «товарищеская критика» являются чистой воды спектаклем: и критикуемый, и критикующий заранее, еще до начала собрания, договариваются, о чем и как они будут говорить. Оно и понятно: они в конце концов свои люди, и им еще предстоит работать и жить вместе. Однако такой сценарий может быть нарушен, если кто-нибудь решит привлечь внимание к более серьезным прегрешениям (разумеется, в этом случае правдолюб вполне рискует получить симметричный ответ, ведь и он, как правило, не без греха). Иными словами, всегда существует реальная, пусть и не очень большая, угроза того, что в ходе собрания всплывут фактические правонарушения.

Несмотря на присущий им формализм, «собрания самокритики» нельзя воспринимать легкомысленно. Для большинства северокорейцев это действительно несколько пугающая, пусть и привычная, процедура. Эти собрания заставляют всех постоянно быть настороже, следить за своими словами и поступками и, с точки зрения властей, способствуют укреплению социальной дисциплины. С другой стороны, они подрывают взаимное доверие, предоставляя их участникам удобную возможность ударить коллегу ножом в спину, о которой в мире «нормальных» интриг в трудовом коллективе не приходится и мечтать.

Великие песня и танец

Каждый в Северной Корее хорошо знает, что такое «пять Великих революционных опер». Тридцать с лишним лет эти пьесы официально считались вершиной северокорейского исполнительского искусства.

Читатели в возрасте могут вспомнить, что в 1960-х годах Цзян Цин, бывшая шанхайская актриса и жена Мао Цзэдуна, создала в Китае новый музыкально-драматический жанр, известный как «революционная опера». Эти китайские эксперименты оказали большое влияние на Северную Корею. Однако в КНДР крайне редко и неохотно признают какое-либо иностранное влияние, поэтому о китайских корнях «революционных опер» среднестатистическому северокорейцу неизвестно. Корейцы в своем большинстве считают эти оперы уникальным корейским культурным феноменом, созданным под мудрым руководством Полководца Ким Чен Ира. Ким Чен Ир действительно внес значительный вклад в развитие этих «революционных опер». В 1971 году 29-летний Ким был назначен заведующим отделом культуры и искусства ЦК ТПК. Это было одним из первых признаков того, что молодого человека готовят унаследовать высшую власть в стране. Сфера пропаганды и искусства, очевидно, считалась достаточно безопасной площадкой, на которой Ким Чен Ир мог оттачивать управленческие навыки, не ставя при этом под угрозу действительно важные для существования страны и режима области.

Получив новую работу, Ким Чен Ир занялся созданием «опер», которые вскоре легли в основу северокорейского театрального репертуара. В течение долгого времени, собственно говоря, весь репертуар северокорейских театров состоял из этих пышных мюзиклов, которые именуются «пятью Великими революционными операми». Первой из них стала опера «Море крови», поставленная в 1971 году, поэтому «революционные оперы» также именовались «революционными операми, поставленными по образцу оперы “Море крови”». За «Морем крови» последовали оперы «Цветочница», «Верная дочь партии», «Расскажи, тайга» и «Песнь о горах Кымгансан». Все эти произведения появились в 1971–1973 годах и с тех пор не сходят с театральных афиш КНДР.

Появление «Моря крови» стало поворотным пунктом в истории северокорейской сцены. Все спектакли, которые ставились до 1971 года, были объявлены устаревшими, а все последующие театральные постановки должны были следовать стилю «пяти Великих революционных опер». С течением времени, правда, в КНДР появлялись и новые «революционные оперы» – например, впервые поставленная в 1995 году опера «Море любви». Однако эти новые оперы редко становились объектом массовых пропагандистских кампаний и уж точно никогда не считались равными «пяти Великим». Кроме того, после появления в 1988 году оперы «Сказание о верной Чхунхян» в Северной Корее наряду с «революционными операми» стали распространяться и так называемые национальные оперы с менее политизированным сюжетом, часто основанным на произведениях традиционной литературы или народных сказаниях, и с более традиционной музыкой. Таким образом, монополия «революционных опер» оказалась частично подорванной, хотя они и поныне они считаются квинтэссенцией театрального искусства.

Утверждается, что Ким Чен Ир при подготовке «революционных опер» изначально опирался на сюжеты пьес, которые когда-то ставились силами самодеятельности антияпонских партизан Манчжурии. Это утверждение выглядит правдоподобным: действительно, партизаны поставили несколько простых пропагандистских спектаклей, целью которых было революционизировать сознание местных крестьян. Возможно, некоторые их сюжетные линии, еще не совсем стершиеся в памяти ветеранов партизанского движения, в начале 1970-х были действительно использованы для создания «революционных опер», но знать этого наверняка мы не можем.

Хотя главным источником вдохновения для корейцев в начала 1970-х послужили чуть более ранние эксперименты Цзян Цин и ее команды в Китае, до некоторой степени «революционная опера» похожа и на американский мюзикл – и даже отчасти на европейскую оперетту. Танцевальные и вокальные номера сочетаются с диалогами, а сюжетную линию часто комментирует хор. Фабула «революционных опер» очень проста, крайне сентиментальна и имеет четкий и однозначный политический посыл. Прямолинейность сюжета отчасти компенсируется размахом и техническим совершенством постановки – спецэффектами, толпой статистов и великолепными декорациями. Музыка северокорейских «революционных опер» отличается от китайских прототипов: если в Китае для своих спектаклей Цзян Цин использовала слегка вестернизированные традиционные китайские мелодии, то мелодическая основа «революционных опер» в Северной Корее по сути своей западная, хотя специально созданный для этих представлений оркестр использует как западные, так и корейские музыкальные инструменты. Официальная установка гласит, что «музыка революционных опер сочетает в себе лучшие черты западной и восточной музыкальной традиции». Русскому уху, однако, эта музыка сильно напоминает советскую эстраду 1950-х годов, лишь слегка приправленную корейскими мелодиями.

Сюжеты этих северокорейских мюзиклов откровенно политические. Например, «Море крови» – это история крестьянки, сын которой вступил в ряды партизан-коммунистов в 1930-х годах. В конце концов и сама женщина решает пойти по его стопам (трудно не увидеть отсылку к роману Горького «Мать»). Опера «Верная дочь партии» рассказывает о героизме военной медсестры, которая сражается с американскими империалистами во время Корейской войны. У храброй девушки есть одна мечта: хоть раз увидеть Ким Ир Сена! Однако осуществить эту мечту ей не суждено. Героиня умирает со словами «Я хотела бы увидеть Вождя…» и в качестве своего последнего желания просит отдать свой партбилет (вместе с очередными взносами) в ЦК партии. «Цветочница» повествует о временах японского колониального господства и о страданиях юной служанки, с которой жестоко обращается безжалостный помещик. Через некоторое время девушка присоединяется к борцам Сопротивления. В итоге помещик наказан, а революционное добро торжествует над феодально-капиталистическим злом.

Эти спектакли действительно роскошны, с многочисленной массовкой, тщательно продуманными сценическими эффектами и хорошо поставленным освещением. Театр Мансудэ, который был специально построен для постановки «революционных опер», несмотря на маленькие размеры зрительного зала, имеет гигантскую сцену глубиной 100 м и шириной 150 м. Учитывая, что в «революционных операх» участвует до 200 актеров, необходимость в такой сцене очевидна.