Текст книги "К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР"

В эфире новости

Что должны знать жители Северной Кореи об окружающем мире? Для ответа на этот вопрос давайте рассмотрим вечернюю новостную программу северокорейского телевидения, которая вышла в эфир 25 апреля 2004 года. Этот день нельзя назвать совсем уж рядовым. Более того, он был примечателен как минимум с двух точек зрения. Во-первых, отмечалась очередная годовщина основания северокорейских Вооруженных сил (впоследствии праздник стали отмечать в другой день, 8 февраля). Во-вторых, важные события происходили в северной части страны, на станции Рёнчхон близ китайской границы, – но об этих событиях мы будем говорить чуть позже.

Тридцатиминутный выпуск начался с длинного сообщения о реакции мировых медиа на только что завершившийся визит Полководца Ким Чен Ира в Китай. Ведущая – женщина средних лет, одетая в национальное корейское платье, – пару минут зачитывала длинный список иностранных газет, в которых были сообщения о поездке (список включал в себя газеты Непала и Камбоджи). Список этот зачитывался с максимальной и для непривычного человека несколько комической экзальтацией – но только так, с надрывными эмоциями, и полагается говорить на публике о вождях.

Закончив чтение списка, ведущая перешла ко второй новости – репортажу с открытия огромной мозаичной картины, изображающей Ким Чен Ира и Ким Ир Сена на горе Пэкту. Открытие картины проходило в портовом городе Чхонджине на северо-востоке страны. По этому поводу перед картиной была собрана большая и хорошо организованная толпа. После того как отзвучали официальные речи, «народные массы» перед телекамерами отдали дань уважения Вождю и Полководцу, в пояс поклонившись их изображению.

Следующим сюжетом выпуска стала беседа весьма симпатичной корреспондентки телевидения с офицерами. Она спросила, что они ощущают в этот особенный день – День основания армии. Каждый офицер произнес на камеру довольно длинную речь, восхваляющую мудрость и величие «Трех Полководцев с горы Пэкту», то есть Ким Ир Сена, Ким Чен Ира и Ким Чен Сук. Каждый интервьюируемый поблагодарил судьбу за то, что она позволила ему служить Полководцу Ким Чен Иру. Каждая речь длилась несколько минут, и никто из троих ни разу не запнулся (сложно даже представить, сколько времени ушло у служивых на заучивание текстов и репетиции выступлений).

Четвертый новостной блок рассказывал о той любви, которую военные испытывают к Семье Ким. В новостях показали, как армейские делегаты посетили дворец Кымсусан, где покоится тело Ким Ир Сена, и почтили память покойного Великого Вождя, поклонившись в пояс каждой из когда-то принадлежавших ему реликвий: железнодорожному салон-вагону и «мерседесу». В теленовостях также сообщалось, что солдаты и высокопоставленные лица возложили цветы к подножию 22-метровой статуи Великого Вождя и к другим памятникам в Пхеньяне. Новый диктор (мужчина) посвятил пять – семь минут рассказу о величии Семьи Ким и о самоотверженности солдат, всегда готовых умереть за родину и вождей.

Затем диктор сообщил зрителям, что состоялся концерт, посвященный Дню основания армии. После короткого репортажа с концерта последовали кадры танцевального вечера для военнослужащих, который проводился, как это и принято, на главной площади Пхеньяна. Камеры показывали одетых в военную форму парней и девушек, которые, очевидно, наслаждались танцами, общением и прекрасным весенним вечером, а диктор тем временем объяснял, что участники танцевального вечера горды тем, что им довелось стать солдатами Полководца, и готовы сражаться за чучхейскую революцию.

После еще двух информационных блоков о трудовых подвигах рабочих и их любви к Полководцу начался репортаж о детском концерте. Диктор пояснил, что это свидетельство счастья корейских детей, растущих под мудрым руководством Полководца.

Следующий репортаж тоже касался детей: речь в нем шла о том, как школьники делают скворечники. Это бесспорно полезное начинание, но рассказ о нем тоже сопровождался приличествующими идеологическими комментариями: дети устанавливали скворечники не абы где, а рядом с родным домом Ким Ир Сена, в лесу, где будущий Великий Вождь когда-то любил гулять со своим отцом.

Финальный репортаж был посвящен цветку кимченирии, о котором мы уже говорили.

Собственно говоря, вот и все новости, о которых в тот день шла речь в выпуске телевизионных новостей. Однако дата – 25 апреля 2004 года – была выбрана мною все-таки не случайно. В этот день мировые СМИ обсуждали гигантский взрыв, который в 13 часов 22 апреля произошел на станции Рёнчхон – в 150 км по прямой от Пхеньяна и в непосредственной близости от китайской границы. В результате взрыва погибли 54 человека и более 1200 человек получили ранения. По официальным данным, в Рёнчхоне взорвался состав с химикатами, но, учитывая, что всего за несколько часов до взрыва через станцию проследовал бронированный поезд Полководца, многие тогда сочли происшествие неудачной попыткой покушения на Ким Чен Ира (впоследствии выяснилось, что так же думал и сам Полководец).

Пхеньян публично признал факт катастрофы, сообщив о ней иностранным правительствам и даже опубликовав короткое сообщение в печати для внутренней аудитории. Многие сочли это признаком грядущих перемен, так сказать, наступающей северокорейской «гласности» – и, конечно же, ошиблись. Однако в рассматриваемом телевизионном выпуске новостей о происшествии не было сказано ничего. Северокорейское радио и телевидение передают только хорошие новости – или по крайней мере только такие новости, которые считают хорошими в идеологическом отделе ЦК!

Глава 3
Экономика старая, государственно-социалистическая

Деньги особого сорта

В апреле 1979 года в КНДР ввели новую многоуровневую систему денежных знаков. Это не было по-настоящему уникальным решением: в данном случае КНДР последовала примеру Китая, который, в свою очередь, подражал некоторым более ранним советским экспериментам. Возможно, читатели младшего поколения и не слышали о магазинах «Березка» и Внешпосылторга, о всевозможных «чеках» самых разных серий, однако старшему поколению все эти валютные и околовалютные магазины, появившиеся в СССР в начале 1960-х, весьма памятны. В основе создания в СССР системы чеков, которую потом скопировали и в Китае, и в Северной Корее, лежало стремление к максимизации валютного дохода государства. То же самое стремление определило и возникновение в КНДР паккунтонов, которые были северокорейским аналогом советских валютных чеков Внешпосылторга. В целом надо признать, что по сравнению с весьма запутанной советской системой северокорейская система была проще и логичнее. Впрочем, она была введена позже и во многом опиралась на опыт предшественников.

Фактически начиная с 1979 года в КНДР имели хождение деньги трех типов. Все они назывались одинаково и поначалу были очень похожи друг на друга с виду, но резко различались по своей покупательной способности. Самым низшим и одновременно самым распространенным типом были так называемые корейские деньги. Эти деньги составляли большинство всех находящихся в обращении банкнот и использовались во всех ежедневных транзакциях простыми смертными. Зарплата подавляющему большинству (или даже всем) гражданам КНДР также выплачивалась в этих банкнотах. Однако их нельзя было законно обменять на иностранную валюту, хотя подпольные валютчики были часто готовы помочь тем, кто решился нарушить этот запрет.

Два других вида банкнот были выпущены в обращение в качестве заменителей иностранной валюты. Их называли паккунтон (буквально – «обменные деньги») и использовали в специальных магазинах, где не требовалось предъявлять талоны и карточки и где вежливые продавцы ждали покупателей около сверкающих рядов импортного ширпотреба. Как правило, паккунтон считались деньгами иностранцев и людей, имевших связи за границей, корейским аналогом китайских валютных сертификатов FEC, хорошо запомнившихся тем, кто путешествовал по Китаю в 1980-х и начале 1990-х годов.

Но зачем северокорейцам понадобились два типа паккунтонов? По той же самой причине, по которой в СССР существовало несколько серий чеков Внешпосылторга: в связи с необходимостью проводить различия между свободно конвертируемыми и прочими валютами. Многие иностранцы в Северной Корее в 1980-х годах были выходцами из стран с так называемой мягкой валютой, которую невозможно было обменивать свободно. Такие закрытые валютные системы существовали во всех социалистических странах, а также в ряде развивающихся стран третьего мира. Понятно, что такие «братские валюты» (к ним относился и советский рубль) представляли куда меньшую ценность, чем доллар, иена и прочие «настоящие» валюты. Поэтому люди, которые не могли принести в КНДР «аутентичную» твердую валюту, вынуждены были довольствоваться менее ценным типом паккунтонов, а владельцы свободно конвертируемой валюты могли обменивать свои доллары и иены на паккунтоны более дорогого типа.

Поначалу, в период с 1979 по 1988 год, паккунтоны, обмениваемые на «мягкую» неконвертируемую валюту, назывались «зелеными», а более ценные – «красными». Затем, в 1988 году, цвета этих двух квазивалют поменяли местами. Получилось удачнее: революционный красный цвет больше подходит для иностранцев из социалистических и иных «прогрессивных» стран с неконвертируемыми валютами, в то время как эквивалент капиталистической валюты правильнее было назвать «зеленым» в честь зеленого американского доллара.

Главная разница между этими двумя типами «обменных денег» была в их покупательной способности, в том, какие товары на них можно было купить. Паккунтоны низшего уровня (давайте называть их «красными», следуя той системе, что действовала после 1988 года) можно было использовать в специальных магазинах, где товары, сильно превосходя по качеству обычный северокорейский стандарт, все же значительно уступали по качеству тем, что продавались в настоящих валютных магазинах, где «зеленые» паккунтоны принимались вместо долларов, иен и франков. В магазинах для обладателей «красных» паккунтонов на полках в основном присутствовали товары социалистических стран, а иногда и особо качественные северокорейские товары. Среди посетителей таких магазинов большинство составляли граждане социалистических и развивающихся стран, которым в «красных» выплачивали зарплату и командировочные, а также корейцы, работавшие в этих странах и обменявшие полученную там местную валюту на паккунтоны. Впрочем, и «красные», и «зеленые» паккунтоны можно было купить на черном рынке. В магазинах для обладателей «зеленых» паккунтонов были практически те же потребительские товары, какие продавались бы и в обычном японском магазине тех лет. Правда, в отличие от советских магазинов Внешпосылторга, продавалось там и продовольствие – это свидетельство того, насколько сильно уступала Северная Корея в уровне жизни Советскому Союзу. Кстати сказать, в «зеленых» магазинах можно было платить не только паккунтонами, но и собственно наличной конвертируемой валютой, в то время как в «красных» магазинах никто, естественно, рубли, кроны и тугрики принимать бы не стал.

Любопытно, что в КНДР и само валютное законодательство, и практика его применения были на удивление либеральными. При том что теоретически частный обмен валюты был запрещен, в действительности этот бизнес существовал еще с 1970-х, и правительство, в общем, смотрело на его существование сквозь пальцы. Никто обычно не задавал вопросов северокорейскому гражданину, который вдруг появился в валютном магазине с наличной валютой. Связано это было с присутствием в стране большого количества репатриантов из Японии, получавших от своих родственников, которые в свое время решили остаться в Японии, не только денежные переводы, но и передаваемую с оказией наличную валюту. Во многом валютные магазины были созданы с расчетом именно на эту категорию покупателей, и, чтобы не отпугивать «возвращенцев», было решено фактически разрешить свободное посещение валютных магазинов любому обладателю иностранных денежных знаков.

До 1988 года паккунтоны на вид почти не отличались от «нормальных» денег. Единственным отличием от «корейских денег» тогда был большой прямоугольный оттиск, своего рода штамп зеленого или красного цвета, который указывал на то, что банкнота является «обменной». До 1985 года в обращении были только бумажные купюры паккунтон, но в январе 1985 года появились и «обменные монеты» достоинством меньше одной воны. Эти монеты не делились на «зеленые» и «красные», но имели небольшие звездочки, которые отличали их от обычных северокорейских монет. В ходе реформы 1988 года Центральный банк КНДР ввел новые виды паккунтонов, которые по внешнему виду сильно отличались от обычных вон. Однако последующие события все изменили. Крах коммунистического блока сделал «красные» воны практически ненужными, а падение государственного контроля над торговлей привело к тому, что реальные доллары, иены и евро начали вытеснять «обменные воны». Формально паккунтоны были отменены в начале нулевых, причем по северокорейскому обыкновению сделано это было тихо, без опубликования в открытой печати. Однако к тому времени эти деньги были уже анахронизмом: обычные воны к тому времени без всяких проблем можно было обменять на валюту, а выбор товаров на рынках был ничуть не хуже, чем в валютных магазинах начала 1980-х. Так что купюры паккунтон представляют теперь интерес разве что для коллекционеров – в качестве любопытного курьеза.

От зарплаты до зряплаты

«А сколько зарабатывают там, на Севере?», «А какая зарплата в КНДР?» Эти вопросы часто задают даже те, кто понимает, что в социалистической экономике формальный размер зарплаты имеет гораздо меньшее значение, чем при капитализме. Чиновник и квалифицированный рабочий в государственной социалистической экономике часто получали примерно одинаковую зарплату, но их фактический уровень потребления при этом мог сильно отличаться, так как бюрократы имели доступ к таким товарам и услугам, которые были недоступны простым смертным. Помимо чиновничества, привилегированный доступ к товарам в старой системе имела еще одна группа – люди, занятые в системе розничной торговли. И продавцы, и директора магазинов всегда могли получить доступ к дефицитным товарам, которые теоретически присутствовали в системе государственной торговли, но на практике не добирались до прилавков именно в силу своей дефицитности.

Все сказанное выше относится к любой государственно-социалистической экономике, но в Северной Корее подобные тенденции проявлялись особенно сильно, ибо с начала 1960-х годов руководство КНДР сделало вполне сознательную ставку на максимальное развитие карточно-распределительной системы, которую и Ким Ир Сен, и его единомышленники, похоже, искренне считали более справедливой и моральной, чем обычную торговлю. Читатели вольны спорить или соглашаться с Ким Ир Сеном, но очевидно, что в распределительной экономике номинальный размер зарплат имеет не такое уж большое значение.

Тем не менее какова же была номинальная зарплата в КНДР? В течение нескольких десятилетий между 1960-м и 2000-м годами средняя заработная плата северокорейцев оставалась достаточно стабильной, постепенно повышаясь с примерно 45 вон до около 90 вон в месяц. Сравнивать эти цифры с показателями современной России в целом бессмысленно в первую очередь в силу гигантских различий в структуре цен. Лучше вспомнить, что в то время автобусный билет стоил 0,1 воны, а зерновые (кукуруза, ячмень и рис), являющиеся для северных корейцев основным источником углеводов, в рамках карточной системы распределялись практически бесплатно. В середине 1980-х годов, в последние годы существования «системы Ким Ир Сена», неквалифицированному рабочему платили 50–70 вон в месяц, квалифицированный рабочий или техник приносил домой около 80–120 вон, примерно 150 вон составляла тогда месячная зарплата инженера, а чиновники высшего звена и привилегированные специалисты высокого уровня могли получать 250–300 вон в месяц. Но потом все изменилось: разгул инфляции, крах государственной системы распределения и голод парализовали старую систему.

Реформы 2002 года (которые в северокорейской прессе, конечно, никогда не назывались «реформами») кардинально изменили структуру заработной платы и цен в стране. После них большинство категорий низкооплачиваемых работников зарабатывали от 1700 до 2500 вон в месяц при среднем размере заработной платы в этой категории 2100 вон. Воспитатель детского сада, например, получал тогда 1700 вон в месяц. Согласно докладу Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, «доходы в крестьянских кооперативах от ежегодной обязательной продажи сельскохозяйственной продукции государству значительно варьируют от одного хозяйства к другому, в результате ежемесячный доход на человека составляет от 500 до 4000 вон». Примечательно, что после повышения в 2002 году зарплата членов элиты оставалась относительно низкой, не превышая 10 000 вон в месяц. Военные в генеральском звании или, допустим, директора заводов получали около 5000–8000 вон.

В 2004 году обменный курс колебался от 1600 до 2200 вон за евро, а в 2005 году он начал расти с невероятной скоростью, и после перипетий, связанных с неудачной денежной реформой 2009 года, стабилизировался на уровне 8000 вон за доллар. Таким он оставался с 2011 по 2019 год. Таким образом, при пересчете по рыночному курсу получается, что зарплата северокорейского генерала составляет 1 доллар.

Понятно, что эти цифры не значат вообще ничего – по целому ряду причин.

Во-первых, цены на товары и услуги в Северной Корее по многим позициям радикально отличаются от цен в развитых странах. На сумму, эквивалентную 25 долларам, в КНДР вполне можно прожить месяц – правда, в условиях, которые подавляющему большинству читателей этой книги показались бы крайне суровыми. Во-вторых, во многих случаях на работе люди получают не столько зарплату, сколько продовольственные пайки, которые и сейчас выдаются (если выдаются) фактически бесплатно. Большинство работающих уже давно не получает пайков, но вот в военной промышленности пайковая система по-прежнему функционирует почти в полном объеме. В-третьих и главных, большинство корейцев с 1990-х годов живут не за счет работы в госсекторе, а за счет тех доходов, которые им приносит сектор частный. Парадоксальным образом получателем таких доходов обычно является в семье не муж, а жена. По оценкам, в начале 2010-х доходы от деятельности в частном секторе составляли 70–80 % всех доходов северокорейских домохозяйств. При этом речь идет не только и даже не столько о доходах от собственного бизнеса: в частном секторе занято немало наемных работников, и они получают там зарплаты, которые заметно выше зарплат работников государственного сектора. Например, водитель грузовика частной службы междугородной доставки в 2019 году в удачный месяц получал 250–300 долларов – очень хорошие деньги для КНДР (впрочем, водители – одна из самых высокооплачиваемых групп в частном секторе). В-четвертых, после 2012 года Ким Чен Ын и его окружение осуществляют в стране экономические реформы, которые не только способствуют росту частного сектора, но и предусматривают, что государственные предприятия будут работать на основах рыночной экономики. На тех предприятиях, которые смогли встроиться в новую систему (а их не так мало – по крайней мере, было не так мало до того, как на КНДР обрушилась новая волна международных санкций), рабочие получают вполне приличные по скромным северокорейским меркам деньги. Другое дело, что эти деньги формально не включаются в их зарплату, а проходят как «премиальные», но кого это волнует?

Поэтому в Пхеньяне реальный средний доход семьи в 2018 году составлял примерно 60–100 долларов. Этот доход может включать в себя и «премии» (фактически зарплату), выплачиваемые хозрасчетными предприятиями, и доход от собственного бизнеса, и зарплату, получаемую на частном или получастном предприятии, – все зависит от конкретной ситуации в конкретной семье. Любопытно, что на некоторых крупных заводах наиболее квалифицированные рабочие могут получать сейчас и по 100–120 долларов в месяц. Мало, конечно, но больше, чем раньше (хотя все равно заметная часть жителей КНДР старшего возраста вспоминают о временах тотальной карточной системы с ностальгией).