Текст книги "К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР"

Создание политически правильной древней истории

Первые революционеры-коммунисты были убежденными интернационалистами и после прихода к власти поначалу воспринимали принципы интернационализма всерьез. Однако с течением времени обнаружилось, что возглавляемые коммунистическими партиями режимы подвержены вирусу национализма, пожалуй, еще в большей степени, чем их капиталистические оппоненты. Оно и понятно: в современном мире никакая идеология не может соперничать с национализмом по своей способности мобилизовать большие группы людей, а коммунистические режимы были по своей сути режимами мобилизационными.

Для социалистических стран также характерно и крайне политизированное восприятие истории. В коридорах ЦК ТПК исторические исследования воспринимались в первую очередь как особый вид пропаганды, главная задача которой состоит в том, чтобы обслуживать текущую политическую повестку. Понятно, что такой подход к истории встречается не только среди коммунистических режимов, однако для социалистических стран подобный патриотически-прагматический взгляд на историю был особо типичен, а в КНДР тенденция к политизации истории вообще достигла колоссальных масштабов. При этом в Северной Корее в угоду политическим задачам активно переписывается не только история последних десятилетий, но и история событий, которые произошли несколько тысяч лет назад.

Какие же политические задачи призван решить официальный северокорейский исторический нарратив? Задач таких несколько. Во-первых, необходимо подчеркивать исключительную древность и автохтонность корейской культуры. Иностранные влияния на Корею следует либо прямо и активно отрицать, либо замалчивать и преуменьшать. Во-вторых, следует подчеркивать роль тех территорий, на которых сейчас существует северокорейское государство – прежде всего, конечно, особую роль Пхеньяна, столицы КНДР. Потребители «историко-идеологического продукта» должны верить, что «настоящая Корея» всегда была в первую очередь Кореей северной. В-третьих, следует всячески преувеличивать культурные и научные достижения Кореи.

Северокорейская «историческая пропаганда» придает на удивление большое значение автохтонности корейцев, утверждая, что их предки жили на Корейском полуострове с незапамятных времен, по меньшей мере с верхнего палеолита, – мнение, с которым не согласен никто из серьезных историков, работающих за пределами КНДР и, соответственно, вне досягаемости северокорейских «компетентных органов». Можно, конечно, считать, что такой интерес к мифической автохтонности корейцев связан с национализмом, но это не совсем так: существует немало стран, в которых местные националисты не видят особой проблемы в том, что их предки когда-то переселились на их нынешнюю территорию (можно вспомнить, например, Венгрию). Отчасти культ корейской автохтонности может быть связан с тем, что на эту тему прямо и недвусмысленно высказывался сам Великий Вождь. Поэтому северокорейские учебники подчеркивают, что исследования ученых КНДР «нанесли сокрушительный удар тем реакционным теориям, в которых утверждалось, что люди пришли [в Корею] из Южной Сибири».

При этом полагается считать, что – за исключением периода японского правления – территория Корейского полуострова никогда не завоевывалась иностранцами и всегда находилась под властью корейцев. В этой связи, например, в КНДР фактически запрещено говорить о том, что на рубеже нашей эры многие районы в северной части Корейского полуострова на протяжении нескольких столетий входили в состав китайской империи Хань. Именно в период китайского правления были заложены основы для возникновения корейской культуры и государственности в ее нынешнем виде – подобно тому, как римское господство над Британией и Галлией примерно в то же время закладывало основы для появления современных Британии и Франции. Но в северокорейском официозном варианте истории Корея никем не была – и не могла быть – оккупирована, и посему полагается считать, что империя Хань никогда северной частью полуострова не правила.

С другой стороны, всячески подчеркивается, что территория самой Кореи в прошлом была больше, чем сейчас, хотя до прямых и четко озвученных претензий на «утерянные земли предков» дело все-таки не доходит: об их утрате в целом жалеют, но о возвращении их всерьез не говорят. Северокорейские официозные историки напоминают, что в состав древнекорейского государства Когурё входили территории нынешнего северо-восточного Китая и юга российского Приморья. Данное утверждение, в отличие от многих других, о которых идет речь в этой главе, в целом правдиво: действительно, в I тысячелетии нашей эры значительная часть того, что мы сейчас считаем Манчжурией и Приморьем, входила в состав государства Когурё. Правда, тут есть одна тонкость: в северокорейских публикациях «утерянные северо-восточные территории» становятся совсем уж бескрайними. Например, в историческом атласе, который был издан Академией наук КНДР в 2007 году, в качестве древней корейской территории указан почти весь Приморский край и даже… южная часть Магаданской области.

Вдобавок, в Северной Корее официально полагается считать, что государство Бохай (Пархэ в корейском произношении), которое существовало в нынешней китайской Манчжурии и современном российском Приморье в VII–X веках н. э., являлось еще одним древнекорейским государством. Кстати сказать, положение об этнически корейском характере государства Бохай-Пархэ, обязательное для всех северокорейских публикаций, разделяется и частью южнокорейских историков националистического толка. В действительности это государство включало в себя как протокорейцев, так и протоманчжуров, причем последние составляли в нем большинство.

Для того чтобы понять политическую суть всех этих манипуляций с историей (или, скорее, фантазий на исторические темы), необходимо вспомнить о делах давно минувших дней, в контексте которых только и становится ясно, почему северокорейских работников идеологического фронта так волнуют судьбы Когурё.

В первые века нашей эры за господство на Корейском полуострове соперничали три государства: Силла на юго-востоке, Пэкче на юго-западе и Когурё на севере. Земли Когурё простирались далеко за пределы Кореи, занимая и северо-восток современного Китая, но для нас важно, что южная граница Когурё проходила примерно там же, где проходит и нынешняя южная граница КНДР. Иначе говоря, та территория, которую государство Когурё 1500 лет назад контролировало на Корейском полуострове, примерно совпадает с нынешней территорией КНДР – обстоятельство, которое очень сильно повлияло на официальное отношение к Когурё в современной Северной Корее. В самом конце VI века н. э. Китай, незадолго до того объединившийся под властью династии Суй, вторгся в Когурё, но потерпел там унизительное поражение, которое даже спровоцировало внутриполитический кризис и падение династии Суй в самом Китае (ей на смену пришла династия Тан, которой предстояло править почти три столетия). После этой неудачи Китай объединил свои силы с южнокорейским государством Силла, и совместными усилиями союзники навязали Когурё войну на два фронта. Не выдержав этой войны, государство Когурё в конце концов пало, и государство Силла распространило свою власть на значительную часть земель Когурё, объединив к началу VIII века н. э. под своим контролем примерно 70 % территории Корейского полуострова.

Чувствуете ли вы, что именно в реальной истории не так с точки зрения северокорейского пропагандиста, работающего на ниве исторических манипуляций? По крайней мере, три вещи: во-первых, получается, что Корею военной силой объединило государство, границы которого на последней стадии войн за объединение почти точно совпадали с границами нынешней Южной Кореи; во-вторых, для этого оно вступило в союз с могущественным иностранным государством; в-третьих, это мощное иностранное государство сыграло важнейшую роль в объединительных войнах. Ни один из этих аспектов не ускользнул от внимания северокорейских историков-пропагандистов. Аналогии были просты: занимавшее южную часть полуострова государство Силла можно рассматривать как предшественника Южной Кореи, а Когурё, столицей которой на последних этапах его истории был Пхеньян, – как предшественника КНДР. Китай, сверхдержава той эпохи, выступает условным аналогом современных США. С учетом этих параллелей историю необходимо переписать, а при необходимости и вовсе изобрести заново, дабы подчеркнуть первенство Когурё и принизить роль южных государств в истории страны.

В начале 1960-х годов северокорейские официальные историки приступили к составлению и популяризации новой, политически правильной версии событий, произошедших примерно 15 столетиями ранее. Они заявили, что Когурё было самым передовым из всех корейских государств, воплощением всех возможных добродетелей и особенно воинского духа (действительно, как уже говорилось, воевать когурёсцы умели). Сам Ким Ир Сен однажды назвал период Когурё «величайшей эпохой в истории Кореи». Согласно новой северокорейской версии истории, южное государство Силла на самом деле не объединило Корею, так как заметная часть территории бывшего Когурё оставалась вне контроля Объединенного Силла. Таким образом, это южное по происхождению государство не заслуживает почетного титула первой объединенной корейской империи. По справедливости, как утверждают северокорейские «исторические пропагандисты», эта высокая честь должна принадлежать династии Корё, сменившей Силла в Х веке н. э. и действительно вернувшей в состав страны ту часть Корейского полуострова, что тремя столетиями раньше не вошла в состав Силла. С точки зрения Пхеньяна, в качестве претендента на титул первого единого корейского государства Корё выглядит куда предпочтительнее, чем Силла, поскольку основные центры династии Корё, включая и столицу страны Кэсон, располагались в северной части страны.

В начале 1970-х годов Ким Чен Ир указал на один из главных недостатков северокорейской археологии: археологам все никак не удавалось найти могилу вана (короля) Тонмёна, одного из самых выдающихся правителей Когурё. Ким Чен Ир напомнил, что эта гробница была перенесена в окрестности Пхеньяна около 15 веков назад, а затем потеряна. Воодушевленные указаниями Любимого Руководителя, археологи немедленно обнаружили искомую гробницу, которая была должным образом «восстановлена». Нет сомнений, что эта гробница действительно является подлинным захоронением аристократа эпохи Когурё, но вот по поводу того, принадлежала ли она вану Тонмёну, есть, мягко говоря, некоторые сомнения.

В начале 1990-х северокорейские пропагандисты решили действовать куда более радикально. В корейском национализме с XIX века огромную роль играет утверждение о том, что Корея имеет «пятитысячелетнюю историю», ибо первое корейское государство, которое мы называем Древний Чосон, было якобы основано в 2333 году до н. э. Основана эта дата на позднейших легендах. Хотя государство Чосон действительно существовало и, скорее всего, в его состав входили и древнекорейские племена, самые первые упоминания о Древнем Чосоне в письменных источниках относятся только к середине I тысячелетия до н. э. Основателем государства Древний Чосон считается Тангун, сын спустившегося на землю божества и медведицы. Как легко можно догадаться, в 1993 году северокорейские археологи обнаружили под Пхеньяном «могилу Тангуна», которая была превращена в мемориальный комплекс. Уже в 1994 году его открыли для посетителей. Этот комплекс должен показать и северокорейцам, и всем корейским националистам, что легендарный сын медведицы не только существовал, но и жил и правил в Пхеньяне, который, конечно же, уже 5000 лет назад был столицей Кореи. Кстати сказать, официальная историография сочла необходимым удревнить и без того неправдоподобную дату основания Чосона: теперь северокорейцам полагается думать, что это государство возникло около 3000 года до н. э.

Наконец, в начале 1990-х северокорейские археологи, выполняя правительственный заказ, сделали новый решительный шаг: они продемонстрировали, что район нынешнего Пхеньяна является не просто исконным и вечным центром корейской цивилизации, но и важнейшим центром цивилизации мировой. В Пхеньяне было объявлено об открытии «тэдонганской культуры», названной в честь реки, на которой располагается столица КНДР. По утверждениям пхеньянских историографов, долина Тэдонгана является одним из пяти центров мировой цивилизации – другими таким центрами, более-менее равными древнему Пхеньяну по своему значению, являются Древний Египет, Месопотамия, Древняя Индия и Древний Китай. Как утверждают в Пхеньяне, тэдонганская культура по уровню своего развития не уступает Египту времен строительства пирамид. Правда, реальных впечатляющих свидетельств существования этой культуры они пока никому не продемонстрировали, но, учитывая накопленный северокорейскими строителями опыт воздвижения «древних памятников», это, как представляется, лишь вопрос времени.

В любом случае вот уже четверть века все северокорейские школьники учат и в своем большинстве искренне верят в то, что их страна обладает самой древней в мире историей и является колыбелью мировой цивилизации. Что ж, это, наверное, многих воодушевляет…

Дни радио

Северокорейским пропагандистам повезло: десятилетиями они работают в такой благоприятной среде, о которой их коллеги в других странах и не мечтали. Даже в относительно замкнутых обществах официальной пропаганде приходилось постоянно конкурировать с другими картинами реальности, которые создаются и распространяются политическими соперниками, зарубежными СМИ и даже частными лицами. Северокорейские труженики идеологического фронта до начала нулевых были в целом избавлены от такой конкуренции (потом, правда, ситуация изменилась).

В большинстве социалистических стран главным источником нецензурированной информации было радио, то есть пресловутые «вражьи голоса». Передачи «Голоса Америки», Би-би-си и Радио «Свобода» слушали по всему СССР и по всей Восточной Европе, и мало кто сомневается в том, что «голоса» сыграли свою немалую роль в падении социалистической системы. Неудивительно, что власти Северной Кореи уделяют контролю над радио особое внимание. В СССР пытались глушить иностранное радиовещание, нацеленное на советскую аудиторию, и тратили на это немалые деньги. Северная Корея нашла решение, которое было и дешевле, и надежнее, чем глушение нежелательных программ. С конца 1960-х в КНДР в принципе запретили продажу и использование радиоприемников со свободной настройкой, и даже само владение таким приемником стало рассматриваться как правонарушение. С тех пор все радиоприемники, которые продаются в северокорейских магазинах, имеют фиксированную настройку на те диапазоны, на которых ведут свое вещание официальные радиостанции. Приемники со свободной настройкой устанавливаются только там, где регулярно появляются иностранцы. В 1980-е годы советские семьи – по крайней мере, семьи городской интеллигенции – часто собирались на кухнях вокруг транзисторных приемников, настроенных на волну какого-нибудь из западных «голосов». Когда в те же самые годы северокорейская семья собиралась вокруг большого лампового радиоприемника «Тэдонган», они могли слушать только официально утвержденные и идеологически выдержанные программы пхеньянского радио.

Конечно, человек с некоторыми техническими навыками может переделать приемник и оснастить его настройкой. Поэтому власти периодически проводят выборочные проверки всех зарегистрированных радиоприемников – регистрация их, конечно, обязательна. Контроль над правильным использованием радиоприемников – важная обязанность руководителей «народных групп», которые объединяют корейцев по месту жительства. Глава «народной группы» может войти в любой дом в любое время суток, дабы удостовериться в том, что радиоприемник по-прежнему соответствует идеологическим стандартам, то есть в том, что его никто не переделал, оснастив свободной настройкой. Чтобы упростить контроль, радиоприемники, находящиеся в личном пользовании, полагается пломбировать, так что на практике при проверке обычно проверяется лишь целостность пломбы.

Если гражданин КНДР имеет доступ к иностранной валюте (а это бывает куда чаще, чем думают многие), то он может купить импортный радиоприемник или магнитолу в одном из многочисленных валютных магазинов. Однако после покупки такой приемник необходимо немедленно сдать в полицию, где заблокируют возможность свободной настройки. После такой операции импортный аппарат будет в состоянии принимать только несколько официальных местных станций.

Любопытно, что есть в Северной Корее одна группа, члены которой вполне официально имеют право держать дома приемник со свободной настройкой. Речь идет о хвагё (в китайском произношении – хуацяо), то есть гражданах КНР, которые имеют северокорейский вид на жительство. Хвагё, численность которых в 2018 году составляла 3800 человек, являются практически единственной группой иностранных граждан, живущих в КНДР на постоянной основе, зачастую на протяжении нескольких поколений. Хвагё разрешено иметь дома приемники со свободной настройкой – но при том условии, что они не будут использовать эти приемники в присутствии граждан КНДР (обязательство это дается в письменной форме).

Контроль, конечно, никогда не был идеальным. В середине 1980-х годов по крайней мере один из моих северокорейских знакомых имел доступ к радиоприемнику со свободной настройкой и слушал иностранные программы со своей семьей – вполне в стиле тогдашнего СССР. Правда, этот человек был выходцем из номенклатурной семьи, так что он мог позволить себе многое.

Кроме того, военные связисты тоже всегда могли использовать доступное им по службе оборудование для прослушивания иностранных передач (прежде всего, южнокорейских). Это, конечно, рискованное занятие: в былые времена человек, которого ловили за прослушиванием иностранного вещания, вполне мог получить реальный тюремный срок, хотя с конца 1990-х к прослушиванию зарубежных программ стали относиться много либеральнее. Эта легкая либерализация во многом отражает происходящие в стране перемены: система контроля, которая идеально работала во времена Ким Ир Сена, сильно проржавела, да и идеологического рвения у чиновников в последние 20–30 лет заметно поубавилось. Вдобавок, старая система работала хорошо, пока сами приемники были ламповыми и, соответственно, имели внушительные габариты. Спрятать тот самый ламповый «Тэдонган» было непросто. С массовым распространением миниатюрных транзисторных приемников контроль стал куда более сложным делом: приемники активно ввозятся контрабандистами из Китая, а потом продаются на рынках. Даже если бы энтузиазм властей и рвение полиции сохранялись на прежнем уровне, все равно обнаружить миниатюрный транзисторный приемник не так легко.

В результате этих перемен с конца 1990-х годов и в Северной Корее стал формироваться слой людей, которые активно слушают иностранные передачи на корейском языке – в основном южнокорейские. Людей этих, однако, в Северной Корее куда меньше, чем тех, кто слушал «голоса» в Советском Союзе в 1980-е годы, – скорее всего, эти тайные радиослушатели составляют несколько процентов всего населения. Тут сказывается и то, что достать в КНДР приемник со свободной настройкой куда сложнее, чем в брежневском СССР: его надо покупать из-под полы, а не спокойно выбирать в магазине. Важно и то, что не только прослушивание иностранных передач, но даже само наличие незарегистрированного приемника дома по-прежнему считается незаконным и чревато неприятностями, так что на риск готовы идти немногие.

Итак, от законопослушных северокорейцев требуется слушать только местное вещание. И что они услышат, когда включают свои политически безупречные приемники с фиксированной настройкой?

История радиовещания в Северной Корее началась в октябре 1945 года, с 1946 года главная (и единственная) радиостанция получила название «Радио Пхеньян». В 1948 году она была переименована в Корейскую центральную радиостанцию. До сих пор эта станция остается основой северокорейских внутригосударственных СМИ. В северокорейском эфире музыка чередуется с короткими информационными блоками. Каждый час начинается с новостей, в основном повторяющих те, что публикуются в газете «Нодон синмун». Затем следует несколько минут маршей или патриотических песен. За этими песнями следует короткая 5–10-минутная беседа – или комментарий о достижениях Северной Кореи, или беседа о страданиях южнокорейцев, или лекция о философии Чучхе. Впрочем, характер вещания в последние годы все-таки несколько изменился. Раньше по радио транслировали почти исключительно марши, но теперь в эфире часто звучит северокорейская поп-музыка, а вечером иногда можно послушать сериальные «радиодрамы» и отрывки романов.

Большинство программ, прямо скажем, довольно скучны в силу своей политизированности и злоупотребления штампами, но все-таки существуют и популярные передачи. Есть, например, программы, ориентированные на определенную аудиторию, такие как «Солдатский час» или «Час Детского союза», которые пользуются популярностью среди целевой аудитории. К тому же в правление Ким Чен Ына, то есть после 2011 года, радиовещание, как и вся северокорейская культура в целом, несколько оживилось и стало заметно интереснее, чем в былые времена. По радио, в частности, стали читать произведения художественной литературы, пусть и насыщенные идеологией, но все равно довольно интересные.

KCBS ведет вещание и на иностранных языках – на русском, китайском, японском, немецком, французском, арабском и испанском. Правда, политическая эффективность этого вещания оставляет желать лучшего: северокорейцы не слишком компетентны в своей PR-деятельности на Западе. Большинство текстов программ – буквальные и, скажем прямо, корявые переводы корейских оригиналов, которые были изначально написаны с расчетом на северокорейскую аудиторию. Очень часто пафосные славословия в адрес Вождя, Полководца и Руководителя, изложенные на ломаном русском или, скажем, испанском языке, производят эффект, прямо противоположный ожидаемому. Я до сих пор помню, как в 1970-х годах, когда я был еще подростком, в моем родном Ленинграде во многих парикмахерских можно было увидеть номера красочно иллюстрированного пропагандистского журнала «Корея». Парикмахерские выписывали это издание потому, что написанные коряво-комичным русским языком (но при этом с немалым пафосом!) статьи о величии Великого Вождя, из которых этот журнал в основном и состоял, казались большинству советских людей уморительно смешными, так что журнал «Корея», подписка на который стоила тогда очень дешево, выписывался парикмахерскими для развлечения клиентов, ожидающих своей очереди на стрижку.

Легко понять, какое впечатление на советского читателя тогда производили обычные для этого издания высказывания в стиле: «Ким Ир Сен в девять лет с рогаткой в руках впервые выступил против японской военщины и защитил односельчан от произвола колонизаторов»; «Великий Вождь – отец всех детей Кореи!»; «Благодаря империалистической политике Пак Чжон Хи в Южной Корее уже три года не было дождей» или «На Синыйджуской парфюмерной фабрике товарищ Ким Чен Ир принял меры, чтобы косметическими товарами снабжались, прежде всего, девушки, которые выходят замуж» (список цитат можно продолжать бесконечно – желающих отсылаю к интернет-сайтам, которые специально посвящены перлам такого рода со страниц журнала «Корея»).

Правда, следует отметить, что северокорейское вещание, которое нацелено на Южную Корею, отличается большей эффективностью: в данном случае перед пропагандистами не стоит непростая задача по преодолению языкового барьера, да и ментальность Юга им куда понятнее.