Текст книги "Свет мой, зеркало, скажи"

Глава 7. Кирилл

Кирилл спустился в полутемный зал караоке-клуба, поздоровался с девочками хостес, кивнул высокому официанту с выпирающим кадыком и прошел к дальнему столику возле фальшь-окна с красной подсветкой. Народу почти не было. Официант с кадыком отложил бледное полотенце, подхватил меню и кивнул сонному бармену у стойки:

– Семидесятник пришел, плесни ему Гиннесса, как обычно.

Мордатый моргнул, всматриваясь в полутемный зал.

– Рано ему еще Гиннесса, иди спроси, может кофе, а то будешь потом платить.

– Ты рожу его видел? Чувака перекосило с похмелья, глаза пустые. Спорим на сотку, у него руки дрожат и он пива возьмет?

Бармен фыркнул, демонстративно подставил чашку под кофемашину и прислонил палец к кнопке.

– Беги, ставлю две сотки, что возьмет американо без молока.

Кирилл любил это место, считался завсегдатаем, здесь он распевался и отдыхал душой. К вокалу тянуло с детства. Пел куплеты на утренниках в саду. В армии отшагивал запевалой, вел роту в горку со строевой, стараясь не сбить дыхание. Обед, завтрак, ужин, туда и обратно, раз-два, левой. Да и где только не пел: на днях рождения, тусовках, походах: под гитару и без; пьяный, трезвый, усталый – голос не подводил и вроде как нравился окружающим.

Баритон сравнивали с Синатрой и Розенбаумом, наперебой рекомендовали развивать певческие навыки. Спустя много лет, когда появились первые приличные деньги, он брал частные уроки у известной оперной дивы, но вот дальше как-то не задалось. Однако поставленный голос остался, и управлять им было в кайф – а в этом клубе особенно, хозяева держали весьма приличную аппаратуру Evolution.

Они захаживали сюда с Катериной. Петь она не умела, но к музыке дышала неровно, влюблена была в шоу «Голос». И слушать его ей нравилось, это читалось в ее глазах. Нет, конечно, он был в курсе песенных тенденций и новинок, но искренне считал репертуар далеких семидесятых более выразительным с точки зрения текста и более мелодичным, если говорить о музыке. Он выходил с микрофоном в руках на невысокий подиум и аккуратно выводил своим баритоном:

 
– Не умирай любовь, не умирай любовь.
Не умира-а-а-й любовь!
 

Зал подпевал, нетрезвые девицы, подтанцовывая, подбирались к нему поближе, Катерина посылала ему воздушные поцелуи, и он видел в ее глазах ревность, которая ему нравилась.

Сейчас бы он спел, жаль не время.

Человека, с которым он договорился встретиться, все еше не было. Кирилл размышлял, что ему заказать: пива или американо – и не пришел к решению, разглядывал черные диски, развешанные по стенам. Они (диски) напоминали ему коллекцию отца: «Голубые гитары», «Веселые ребята», «Пламя» и «Песняры». Когда отец был не на службе, то ставил на кухне поочередно диск за диском, курил, шевелил губами, подпевая, и тянул пиво. Весной отец открывал окна в сад, яблони в белых цветах несли одуряющий аромат просыпающейся жизни, и мать, если не лежала в больнице, присоединялась к отцу. Такие моменты Кирилл любил больше всего. Сквозь раскрытое окно летела музыка, он, покачиваясь в гамаке, часами слушал хиты того времени; «Не умирай любовь», «Будет над землею снег кружиться белый», «Люди встречаются», «Идет солдат по городу». Каждое слово отпечаталось в памяти.

Да. Он был уверен, Катерина любит его в том числе и за голос. Вот только сорвалась и выгнала за месяц до росписи.

Кирилл заказал кружку пива, и кадыкастый официант заторопился в сторону бара, разливаясь улыбкой. Бармен за стойкой, нашептывая неприличное, с неохотой полез в карман.

Кирилл забил Катерине в WhatsApp несколько сообщений, полных любовных штампов. То, что ответов не поступало, его не тревожило: будет что представить в доказательство его обиженных чувств – вот слова любви и раскаянья, все зафиксировано. Но настроения не прибавилось. Он чувствовал себя вымотанным, точно прошел на марше с десяток-другой километров в полной экипировке с вещмешком и автоматом. Отречение от тела созревшей к свадьбе Катерины напрягало. Нет, наверное, правильнее сказать – бесило.

Энергия была на исходе, и он это чувствовал: голова чугунная, поташнивало и горела кожа в том месте, где он ссадил кулак.

Официант с угодливой улыбкой принес кружку с пенящимся напитком. Кирилл с удовольствием отхлебнул. Голове полегчало. Он смочил в пиве салфетку и приложил к ободранной костяшке: такие пустяки обычно за ночь заживали, как на собаке, а сейчас более суток не затягивается. Непорядок. Это он не сдержался. Нервы, нервы. И ведь далеко не мальчик и знает к чему приводит невоздержанность в алкоголе.

«Эх, Катя, Катенька, Катюша, изводишь меня, дорогуша, выкинула как щенка, не общаешься. Обидно, больно. И все равно лучше тебя в этом городе нет, – он промокнул костяшку сухой салфеткой. – Батарейка ты моя, энерджайзер. Пока только ты умеешь отдавать энергию, сладкую, как сироп. Отдать и восстановиться к утру. После тебя хочется жить, петь и любить. А после этих прошмандовок, – он с отвращением вернулся мыслями в неудачную ночь, – можно лишь преждевременно постареть. Ну, или подхватить триппер».

Блондинка, с которой он познакомился в пятницу в клубе и провел ночь в бестолковом сексе, не принесла вообще никакой энергии. Ощущение, что девица была под кайфом – а от такого рода наркоманок, как показала практика, пользы нет никакой. Пустышки они, в них отсутствует прана. Как он промахнулся с девкой? Вот и оскорбился, вспылил, вспомнилось разом все; чемодан у двери, чувство безнадеги будто потерял что-то родное. Ну и саданул от ярости в стену, растревожил постояльцев в соседнем номере.

С Катей все было иначе. Откуда она восполняла прану, он понятия не имел, но такой феномен встретил впервые и посчитал, что поймал птицу счастья за красочный хвост. И разрыв лишал его главного – неиссякаемого источника энергии. Он не мог позволить себе упустить такой дар. Тем более, что и жила невеста одна. Кирилл облизнул пену с губ и достал сигарету, заступников на горизонте не наблюдалось, родители – пенсия не за горами, даже не в счет. Вся была в его власти, да выскочила. Он зло крутанул колесико зажигалки и прикурил. С бара поднялся официант: курить в заведении не разрешалось. Кирилл махнул и побрел в сторону туалета, разгоняя дым свободной рукой.

«Верну Катерину, – возможно, он был чересчур мягок, надо дожать чуток, аккуратно продавить возникшее сопротивление. – Но без повреждений. Пока».

Он хорошо помнил, что случилось с Олесей, смуглой молдаванкой, привезенной в Москву из Одессы. Кирилл отдыхал там со случайными знакомыми. И на завтраке подошла она, ладная, пышная, сладкая, словно булочка с изюмом – Олеся. Эта девушка, как ему тогда показалось, обладала умением восполнять энергию – настоящий родник. Кирилл тогда чувствовал себя, почти как знаменитый Понсе де Леон, который вдруг нашел источник вечной молодости. В сущности, Кирилл влюбился – так он называл свое состояния эйфории после ритмичного восполнения праны. В Питере на первое время он снял для сладкой «Олеси» приличную квартиру: не любил посторонних в своем жилище, да и присмотреться хотелось.

Проблемы начались спустя полгода. К тому времени Олеся уже перебралась к нему, заняла половину шкафа-купе в спальне и выставила свою фотку на тумбочку. Как-то раз он не удержался и ударил ее. Был неправ, был пьян, да сволочью был, что говорить. Случайно, будто затмение нашло, почудилась в зеркале высокая тварь с длинными до пола руками, с лысой головой и омерзительным рядом клыков. Померещилось, тьфу, тьфу, тьфу.

Утром винил себя за проступок. Словил глюк, как он признался Олесе. Она не выходила из дому пару дней, пока не сошли синяки, он повинился, просил прощенья. Даже пообещал не пить, и она простила. В общем, стали жить душа в душу. Он читал ей стихи, водил на выставки, в рестораны и позволял шопиться по субботам. Наверно и она любила его, хотелось ему так думать. Во всяком случае, трезвого обожала. Он и сам себе нравился: обаятельный, молодой, энергичный.

Кирилл затянулся, выбросил сигарету в унитаз: надо завязывать с куревом, вчера заметил пятна налета на верхних зубах. Может, конечно, и от кофе, но все же… С этой мыслью вернулся за стол. Годзи все еще не было.

А в один из дней Олесе скрутило живот. Он подумал – ну, мало ли что съела, бывает. Вот Но-шпа, еще какие-то препараты. Когда во второй раз в припадке боли молдавская Булочка упала с дивана и не смогла подняться, он вызвал врача. Бригада «скорой» осмотрела и ничего не нашла. Рекомендовали не пить пива, исключить сладкое. Он накупил ворох таблеток и подумал, что обойдется. Но ситуация раздражала. Ему не хватало энергии, а в Булочке Олесе, словно нарушились процессы регенерации праны: она ослабела. Секс ее раздражал, целоваться она не желала, а именно через поцелуи, Кирилл и забирал основной жизненный сок. Слабел в результате и он. К тому времени он привык расплескивать энергию непомерно: на работе – для денег, на фитнесе – для поддержки тела в тонусе; в караоке – страсти надо удовлетворять, иначе какой смысл жить. В общем, тратил больше, чем получал. Олесе становилось все хуже, и дело дошло до госпитализации.

Она умерла в больнице, и ему пришлось звонить ее родителем, чтобы забрали тело.

Кирилл не мог понять, как молодая, полная сил и энергии двадцатичетырехлетняя девушка сгорела на его глазах буквально за пару недель.

– Рак? – спросил он пучеглазого доктора в ослепительно белом халате.

Они вышли для разговора на улицу. Тот чесал в недоумении переносицу, перебирал влажными губами сигаретку, точно корова, жующая сено, и выпускал едкий дым.

– Острый панкреатит с переходом в стадию панкреонекроза. Короче. Сгорела поджелудочная железа, чтобы вы понимали. Нет ее там, пусто.

И Кирилл все равно не въезжал. Слезы текли, и он не пытался их утирать. Каким образом? Олеся не курила, не употребляла наркотики, алкоголь пила в меру, ну любила сладкий чай, сдобу та, – так не майонез же в чистом виде! Практически – ангел. Какой панкреатит, откуда?

– Энергетики. Напитки в смысле. Burn, Red Bull, который окрыляет, – врач грустно усмехнулся, – на тот свет. Пила, небось, лошадиными дозами?

Черт. Кирилл только тогда и вспомнил кучу помятых жестяных баночек, которые выбрасывал через день в черных пакетах. Как вообще представить, что безалкогольный тоник способен убить? Он и подумать не мог, что Олесенька, его солнышко, восполняет энергию жизни этой гадостью.

«Хотя, – Кирилл задумчиво глотнул пива, – да если бы и знал, все одно бы ничего не сделал».

Сообщением звякнул телефон. На секунду он отстранился, бегло взглянул на экран:

«Автоплатеж „Фонд помощи пострадавшим от наводнения“ проведен успешно. Следующий платеж – 10 сентября. Ваш Сбербанк».

«Ну и чудно», – он удалил сообщение.

Вот пришло бы СМС от Катюшки, он бы кинул еще десятку в пожертвования. Совершенно точно бы кинул. Но сообщений от Катерины не поступило. И она восполнялась не энергетиками, он лично проверил шкафчики, холодильник и другие места, и ничего криминального не нашел. Источник расшифровать так и не смог. Хотел поставить скрытую камеру, размером со спичку, да передумал. Сейчас Кирилл пожалел, зря не поставил. Вспомнил головокружительные ее поцелуи, такие волнительно-затяжные. Облизнул губы, в паху заволновалось, когда вспомнил сладость ее языка, появление «сиропа-энергии» входящего в глотку. Кирилл не знал, как физически происходит наполнение, но ощущал это именно так.

Энергия от Катерины выходила нежно-густая, словно теплое коровье молоко, которое он не единожды пробовал в детстве. Ради такого глотка счастья можно пойти на все. Хотелось больше, но за раз он много не брал, боялся чтобы не получилось, как с Олесей.

Он даже присмирел в последние месяцы, убрал из рациона пиво по рекомендации новой подруги, курил меньше пачки в день, а до того было за две. Прочел пять страниц Бекмана – книжка лежала на ее ночном столике – и, подумать страшно, стирал собственные носки. Дело шло к свадьбе. Так хорошо ему давно не было. И вот внезапный разрыв, что раздражал, бесил до судорог, до рези в глазах. С какого перепуга? У него и костюм заказан, он даже «придумал» себе пару друзей. Не Годзи же звать на свадьбу?

«А вообще, – Кирилл почесал переносицу, – была бы здесь Чансуд, он женился бы на ней не раздумывая».

Но не сложилось, и он будет помнить о филиппинке всю жизнь. Как и она о нем, навещая во снах. Первый раз она пришла как раз в тот день, когда он ударил Олесю.

Шептала ласково, колыхаясь тенью: «Алкоголь смачивает дорогу, прикрытую покровом ночи, вернуться в полосу света уже невозможно. Когда ты станешь Фи Ка, я буду ждать тебя у ворот».

Обидно, что не успела рассказать, у каких именно – наверно, у ворот Рая.

Глава 8. Филиппинка Чансуд

Источающая нежный запах сандала, стройная филиппинка Чансуд с пляжа Антоси, что в провинции Краби, научила его питаться астральной энергией – праной. Научила мастерству оставаться всегда молодым. В Таиланде Кирилл очутился отнюдь не случайно. Налаженная жизнь в один миг дала трещину: развалился бизнес, оставив долги и недовольных партнеров, пришлось экстренно эвакуироваться, затаиться в чужих землях, в продуваемом ветрами бунгало на берегу Андаманского моря.

Они познакомились поздним вечером. Он возвращался из поселка, где до неприличия накачался пивом, петлял по каменистой тропе. Впереди колыхались тени, кто-то торопился, грубо хрустел песком. Кирилл таращился на паутину звезд в темном небе, вдыхал ночной бриз и вдруг услышал шорохи, сдавленный крик. Пьяный гражданин – скорее всего, англичанин, коих до черта ошивалось в то время на острове в ожидании праздника полумесяца и черной луны – приставал к женщине.

Кирилл поспешил на помощь, в голове вскипал праведный гнев, ноги слегка заплетались. Долговязый потомок пиратов с расцарапанным в кровь лицом в ответ на резкий окрик Кирилла бросился в драку. И оказался проворней. Кирилл пропустил мощный удар и укатился в кусты. Правда, и англичанин ретировался, бормоча ругательства. Чансуд помогла Кириллу прийти в себя, довела до своей хижины, вытерла кровь, напоила чаем. Они подружились. Его бунгало находилось на расстоянии двух песен «Битлов», он каждый день наведывался к ней в гости.

Ее сложно было назвать красивой, Кирилл предпочитал европейский типаж женщин, но симпатичной – да. Широкое, немного плоское лицо, пухлые щеки, раскосые глаза и черные, до пояса волосы. На вид ей можно было дать двадцать, а может, и тридцать, истинный возраст таек определить сложно. И удивился, услышал, что родом она с Филиппин. Прозвал ее «Филиппок»: больше за малый рост, метр с кепкой.

Массаж Чансуд делала фантастический – Кириллу казалось, что тело рождается заново, настолько глубоко и тщательно прорабатывала мышцы, проминала область шеи, бедра и ягодицы. Дыхание после сеанса становилось глубже, а воздух как будто чище. Но действительное обновление он почувствовал несколько сеансов спустя: закипел энергией, похудел, ночами спал как младенец, проваливаясь в царство Морфея мгновенно – а ведь раньше мог полночи глазеть на звездное небо.

В один из сеансов благостного массажа она зашла глубже, чем требовалось, а он давно пребывал в готовности. То был День затмения, слияние Луны и Марса. В благоухающем ароматными свечами бунгало знак Марса отвечал за его эмоции, знак Луны – за ее действия. Состояние эйфории перебросило его сознание в просторы космоса. Она солировала, он подчинялся своей госпоже и летел, чувственно следуя указаниям. Никогда в жизни он не был так близко к звездам.

Она перебралась в его домик на второй линии, в своем Чансуд работала с клиентами.

В свободное от ее работы время они садились на байк и мчались по вьющейся среди гор дороге на знаменитый пляж Рейли. Заглядывали с головокружительной высоты в лагуну Принцессы. Замирая от восторга, целовались, словно подростки. Загорали, запивая жгучее солнце ледяной колой, смотрели футбол в кафешке на берегу.

Один момент его удручал, Чансуд не переносила воды. Вообще не купалась. За пару метров до океана словно что-то ее тормозило, лицо морщилось, как переспелое яблоко, она безвольно валилась на песок и застывала, словно не было сил.

Ему это казалось забавным. Он обожал заплывать далеко, пока пляж не превращался в тонкую, едва видимую полоску. Вода его не пугала, как и акулы, которых он не встретил ни разу. Он наслаждался прозрачностью глубин и открывающимися просторами. Жалел, что ее нет рядом.

Чансуд бормотала что-то про мать, семью, проблемы и сложный путь к морю. Или по морю. Короче, он понял только, что кто-то из родственников, возможно, утонул, а она уцелела, и теперь вода ее табу. Да и ладно, хватало других развлечений.

Никто не удивлялся их паре: смуглая тайка (за филиппинку ее не принимали) и бородатый белый, иметь вторую семью в Тае считается нормой для европейцев.

На английском Чансуд ворковала куда лучше Кирилла. Знала французский. На жгучей смеси двух языков, с жестикуляцией, рассказывала, как работала массажисткой у главы Провинции Донхой во французской колонии. Он смеялся и всерьез думал, что девочка пересидела на солнцепеке, просил надевать платок.

Камбоджа, французская колония, когда это было – господи, сто лет назад.

Кирилл мечтал добраться до Ангкор Вата, но просрочил тайскую визу, замотался с любовным приключением. Думал, что элементарно успеет, и, вглядываясь вечерами в пламенеющий закат, ломал голову, не остаться ли навсегда на райском острове.

К тому времени Чансуд познакомила его с рыбаком Сомбуном, хозяином ржавого катера, что ходил за крабами к острову Курицы и дальше к черным камням, торчащим посреди волн.

Угловатый таец с изрезанным ветром лицом и смешливым взглядом, ни слова не понимавший на английском, брал Кирилла помощником и делился уловом. Роскошное было время, удивительно легкое.

Чансуд раскрыла ему секрет изъятия праны. Из того, что она рассказала, Кирилл и половины не понял, но услышанное повергло в шок. Он отпускал шуточки, пока филиппинка не показала метод в действии, прошептав, что в качестве примера возьмет от него гораздо больше, чем нужно. Но тут же уверила, что беспокоиться не о чем, она рядом.

В общем, он согласился на эксперимент, хотя до конца не верил в странные сказки. После «показательного» сеанса Кирилл сутки лежал в гамаке. Сил не хватало дойти до моря, приходилось умываться едва ли не лежа, свесив голову над принесенным ведром. Такой истощенности не чувствовал и после многокилометрового марш-броска в армии, а ведь служил не в стройбате, а в спецназе, где пробежаться по изматывающей жаре в условиях горных перепадов было обычным делом.

Чансуд отпаивала его отваром, напоминавшим густой травяной чай с привкусом сухих водорослей. Первые уроки подпитки – так он это назвал – Кирилл отрабатывал на Чансуд. Технику уловил быстро, и ему понравилось. Она удивлялась, как ладно у него получается.

– Зарождаться новый Фи Ка, – улыбалась, светясь от счастья раскосыми глазками, – ты мне нужен, мой милый, я научить тебе многому, дай время.

Получая прану, он чувствовал, как наливается гибкостью тело, расправляется грудь и тают жиры на боках, кожа теряет дряблость и становится плотной, волосы мягче и не остаются на зубьях расчески, не скрипят колени при быстрой ходьбе, поясница не тянет, не ноет от длительных посиделок. Глаз будто стал зорче. На рыбалке, на глубине он высматривал крабов, легко отличая их от камней.

Он молодел, это факт.

Смотрел на разгладившееся лицо в маленькое кривое зеркало в туалете ближайшей кафешки – и не узнавал себя. Хотелось орать от радости: «Такого не может быть!» Правда, непонятно, что делать с паспортом – фото на первой странице не совпадало с нынешним обликом.

Об этом он не задумывался.

Позже узнал, что и массаж позволяет забирать прану. Понемногу, будто проглатываешь с раскинувшегося на кушетке тела по ложке рисового отвара на мясном бульоне.

Для клиента процесс незаметен, но полученной энергии достаточно для поддержания собственной молодости.

«Нельзя высосать сразу много, – приговаривала Чансуд, уминая тонкими ручками его спину, – пресыщение вредно, пропадать азарт охоты. И дающий завянет, как цветок, лишенный воды». Она называла это «охотой».

Завороженный ее смешным сюсюкающим выговором и мягким движением рук – каждую сцену она пыталась изобразить, он лежал и слушал с откровенным изумлением. Так вот для чего она зазывает в хижину из потемневшего бамбука жаждущих расслабления туристов. Вот зачем зажигает благовония лотоса и сбрызгивает углы настоем из свежей розы. Так паучиха заманивает глупых мух на обед.

Неисчерпаемые кладези энергии открывались перед ней ежедневно – доверчивые туристы, неиссякаемый родник.

– Да, – смеялась Чансуд, – это правда.

Ни одной морщинки на ее круглом лице, задорно торчащие груди, гладкий шелк кожи.

– Сколько же тебе лет, моя милая вампирша, – не удержался однажды Кирилл.

Она показала документ, закатанный в пластик – выцветший, буро-желтого цвета листок, исписанный закорючками-иероглифами.

– Мой дата рождения, – втолковывала Чансуд.

Но он не разобрался в тайских каракулях. Покачал головой, отдавая пластик, вышел на яркое солнце. В голубом тонул горизонт, в зарослях манго свистела птица. Он присел и вскинул ладонью горстку песка.

– Нарисуй.

Внутренне хотел увидеть на песке число максимум тридцать, не больше. Молодость ее тела опьяняла, он будто постоянно находился под кайфом и не желал отпускать блаженство.

Она вывела веточкой цифру. Кирилл рухнул задницей на песок, пропустив мощный математический хук. Мотнул головой, словно солнце напекло темечко.

Рассказы Чансуд про французскую колонию в Камбодже вдруг обрели реальность, воссоздались из дымки времени. Она обвила его шею руками, обволокла запахом сандала.

– Любить меня? Мы жить вместе. Долго. Очень долго. Пока мне не надоест. Я тебя учить, что знать сама. Это нестрашно, ведь ты еще не Фи Ка, но интересно.

Она едва доставала ему до плеча. Он легко поднимал на рассвете ее гибкое тело, относил к океану и опускал, не доходя до волны, во влажный песок. Утопал в поцелуях. Губы жадные, сильные. Нежный и требовательный язык, он помнил его движение. Глаза, искрящиеся на солнце, смех, летящий над пляжем.

В тот год ему исполнилось сорок пять. Две тысячи четвертый. Будто вчера.