Текст книги "Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова"

Содержание «Скифской истории» и отраженные в книге исторические взгляды Андрея Ивановича Лызлова подробно рассматривались в последние десятилетия в работах Е.В. Чистяковой. Академическое издание памятника под ее редакцией в 1990 г. предоставило всем желающим возможность без труда ознакомиться с содержанием сочинения и уточнить позицию Лызлова по интересующим исследователей вопросам.

Для нас важнее было выяснить, каким образом концепция историка формировалась под влиянием реальных политических и культурных обстоятельств его времени и в какой мере она зависела от результатов самого исследования.

Очевидно, что «Скифская история» должна была, по замыслу автора, дать ответ на вопрос о происхождении сложившейся к XVII столетию ситуации ожесточенного противоборства славянского, христианского, оседлого мира с огромной Османской империей и воинственными причерноморскими ордами. Слагаемыми проблемы генезиса этой конфликтной геополитической системы были вопросы о происхождении и истории многих народов и государственных образований, их гибели и поглощении, о развитии конкретных политических коллизий, роли отдельных ключевых событий и личностей и т. п.

Лызлов совершенно справедливо выдвинул на первый план проблему «скифов» как постоянно действующего в обозримый исторический период фактора политической ситуации, имевшей, как чувствовал историк, прочную основу в общественной организации неприятельских народов. Мы до сих пор не можем на достойном теоретическом уровне объяснить существенное отличие военно-административной системы Золотой Орды и наследовавших ей ханств, а также Османской империи первых веков ее существования от систем власти России и других христианских стран Европы. Возможно, правильный путь к решению вопроса был намечен в ходе известной дискуссии об азиатском способе производства, однако исследования в этой области были волею власть имущих прекращены.

В XVII в. историк тем более не имел научных оснований, чтобы определить внутренний смысл общности татаро-монгольских и османских завоевателей и связал государственные образования, представлявшие угрозу независимости и самому существованию оседлых христианских народов, в первую очередь этногенетически. Как справедливо заметила Чистякова, Лызлов «не мог, конечно, в то время решить такие вопросы, как происхождение татаро-монголов и причины их экспансии»[509]509
  Андрей Лызлов. Скифская история. С. 362.


[Закрыть], однако он углядел тюркскую общность, даже выходящую за пределы народов, обобщенно именуемых татарами и турками-османами, между прочим, справедливо отнеся к ней булгарскую языковую группу.

К тому же автор убеждал читателя, что происхождение общности, наименованной им «скифами», сказалось не только в языке: ее отличают «единако наречие, единакий обычай, единакий порядок военный»[510]510
  Л. 185 об.; «Единакий» в данном случае означает не тождественный, но однотипный, сходный, подобно русскому и польскому языкам.


[Закрыть]. Этот-то обычай и военный порядок целого ряда государственных образований, которые в наше время назвали бы внутренней организацией и свойствами системы, и позволил Лызлову создать капитальное исследование, логично объединяющее события с древнейших времен до конца XVI в.

Сейчас мы можем иронизировать над убежденностью автора, будто все аргументы историков единодушно свидетельствуют, что «начало народа турецкаго … утверждается быти от скифийскаго, то есть татаръскаго народа». Но даже признав условность избранного автором основания (общего происхождения) для объединения народов и государств под именем скифов, критику пришлось бы констатировать результативность этого приема.

К тому же Лызлов свел к минимуму заблуждения, которые могли проистекать из чересчур близкого объединения татар и турок с натуральными древними скифами и сарматами (с коими «древния историки», по справедливому замечанию автора, «для общих границ» отождествляли и «прародителей наших»), с массагетами, саками, бактрийцами, парфянами, персами, хазарами, венграми, туркменами, легендарными амазонками и библейскими израильтянами. В соответствующих экскурсах историк смог блеснуть изрядной эрудицией, однако частные их выводы в дальнейшем не использовал.

Отличие результата фундаментального исследования от замысла, практически неизбежное в обобщающей работе такого масштаба, хорошо видно при сравнении структуры «Скифской истории» с ее содержанием. Авторское оглавление предлагает довольно четкую картину четырех разделов или этапов истории «скифов». Три из них уже завершились прекращением «пакостей» соседям-земледельцам со стороны народов, которые «чуждими трудами и граблением непрестанно жили». Четвертый, по упованию Лызлова, в скором времени должен был окончиться аналогично. И с ним, следовало надеяться, шла к концу сама «скифская история».

Однако разработка реального материала сделала эту структуру чисто формальной. Четвертая часть не только превысила объемом и содержательностью три предыдущие, но составила основной массив книги. Это легко заметить, сопоставив авторское оглавление с числом страниц в каждой части по нашей публикации 1990 г., где текст на страницах расположен равномерно:

Часть 1

3 главы. О границах Скифии и ее народах в древности. 14 с.

Часть 2

3 главы. От Батыева нашествия до падения Золотой Орды и опустошения Большой Орды от московских великих государей. 27 с.

Часть 3

6 глав. От начала Казани до покорения Москве Казанского и Астраханского царств. 69 с.

Часть 4

8 глав[511]511
  Включая перевод «Двора турецкого» С. Старовольского, 64 с.


[Закрыть]. Об истории и состоянии Крымской орды и Османской империи. 228 с.

Как видим, четвертая часть, даже без приложения занимающая 165 с., почти в полтора раза больше суммы предыдущих трех. Почему Лызлов не выделил для Османской империи отдельную часть – очевидно. Историку было необходимо как можно нагляднее провести отождествление истории турок и орд, основная часть которых уже прекратила свое «скифское» существование, превратившись в мирных подданных Российской державы.

То, что Крымское ханство издавна являлось вассалом Турции, было только предлогом для объединения их историй в 4‑й части, поскольку они все равно рассматриваются отдельно: Крыму посвящены главы 1–3; глава 4 повествует о зарождении и развитии ислама; главы 5 и 6 – об истории османских завоеваний; наконец, главы 7 и 8 характеризуют пространство, организацию, военную мощь Турецкой империи, столицу и двор султанов. К этому следует добавить, что в начале рассказа о турецкой истории (ч. 4, гл. 3) Лызлов делает новый экскурс в общее происхождение «скифов», сходный с 1‑й частью книги, хотя и не повторяющий его по содержанию.

Это еще раз подчеркивает, что реально «Скифская история» делится на две истории: отдельно татар и турок – причем их взаимовлияние прослеживается автором и в рассказе об ордах, и в повествовании об османах. Думаю, что сам ход работы над источниками и установлением причинной последовательности исторических событий заставил Лызлова создать не одно, а два взаимосвязанных исследования. Но разделить их или отразить эту реальность в структуре книги историк не пожелал.

Более того, он подчеркнуто соединил истории Крыма и Турции в одной части, невзирая на очевидный дисбаланс в количестве глав между всеми частями, что для ученого человека конца XVII в., воспитанного на высоких требованиях риторики и поэтики к стройности, даже искусности композиции, требовало очень сильной внутренней мотивации.

Все это, начиная с чрезвычайно сложного доказательства единства «скифов», свидетельствует о главенствующем в концепции Лызлова желании иметь единый объект, развивающийся во времени. Идея развития, определявшая повышенное внимание автора к происхождению источников, прослеживается в его работе с топонимами и др. специальными признаками, а главное – последовательно реализована при анализе причинных связей конкретных исторических ситуаций. Эта идея составляет краеугольный камень исторического метода Лызлова и лежит в основе всей его концепции.

Вульгарное толкование христианской и, в частности, православной метафизики не признает за ней идею развития совершенно безосновательно. В России последней четверти XVII в. богосозданную статику отстаивало лишь крайне реакционное, «мудроборческое» и изоляционистское крыло русских духовных писателей и пастырей. Сторонники же внутренних реформ и внешней экспансии развивающейся Российской державы исходили из представления о необходимости созидания, сознательного построения царства Божия на земле (под скипетром российских православных самодержцев) и, как ярко показал Игнатий Римский-Корсаков, горячо надеялись на качественные изменения в геополитической ситуации[512]512
  Подробно: Богданов А.П. От летописания к исследованию. 2‑е изд. С. 156–237.


[Закрыть].

Лызлов считал своим долгом доказать, что эти перемены уже многие столетия идут в нужном направлении, подкрепляемые некоторыми закономерностями (вроде тенденции постепенного перехода кочевников-грабителей к оседлости и нормальному хозяйствованию, основанному на земледелии), а главное – движимые неустанной борьбой Российского государства и других народов, которая имеет основания завершиться победой.

Следует сразу оговориться, что законов истории, буде такие существуют, Лызлов не знал и нужды в них не испытывал. «Скифская» проблема была единственной им выделенной и не имеющей аналогов. Зато автор основательно втолковывал читателю основы ситуационного анализа, раз за разом показывая одни и те же обстоятельства и действия, следуя которым одни побеждают и одолевают, а другие непременно одолеваемы бывают.

Богатейшие аналогии приведены историком при детальном исследовании проблемы. В первую очередь они касались, разумеется, сложной военно-политической ситуации двух войн с Турцией и Крымом, в которых автор участвовал в непосредственном окружении князя В.В. Голицына. Это и близкие примеры удачных походов русских войск к Перекопу в XV в., их вторжения в Крым и разгрома россиянами самих турок в XVI в. Это высокая оценка роли крепостей вообще и в частности – «городового строения» при Борисе Годунове, положившего конец татарским набегам на Русь.

Кроме того – это раскрытие значения дипломатии и международных союзов, спасительности мудрых и гибельности необдуманных, а в особенности – предательских договоров. Это стремление, вопреки летописной традиции, подчеркнуть независимость Казанского взятия от влияния на государственные решения православной церкви. Это объяснения побед и поражений в длительной борьбе с татарами, которая, как показывает уже завершенное покорение большей части «Скифии», непременно окончится умиротворением последнего в Европе ханства – Крымского[513]513
  В частности, Лызлов настойчиво на русских, турецких и иных примерах утверждает необходимость самому государю стоять во главе армии, ведя воинов в решительный поход на неприятеля. В 1695–1696 гг. так поступит царь Петр.


[Закрыть].

Содержит «Скифская история» и массу все более сложных примеров и аналогий, вплоть до анализа остро волновавшего русских книжников XVII в. вопроса, каким образом государство ширится и богатеет, а при каких условиях распадается и гибнет. Последние Лызлов склонен демонстрировать исключительно на иноземных примерах, отнюдь не вдаваясь во внутренние обстоятельства, способствовавшие установлению ордынского ига и его продолжению в раздробленной Руси, вовсе не упоминая феодальные войны XV в. и т. д.

Для русского читателя, впрочем, примеры крушения орд и ханств из-за борьбы за власть и внутренних раздоров среди населения были достаточно понятны. Тем более близко воспринимались читателями «бунташного века» обстоятельства падения Византии «несогласия ради и междоусобных нестроений царей греческих (писал Лызлов, заметим, при двух царях на Руси, чьи родственники и сторонники не любили друг друга. – А. Б.), паче же всего того государства жителей», когда спорам внутри императорского «синклита» сопутствовало озлобление обнищавших «всенародных человек» против «верхов».

Смута, Соляной и Медный бунты в Москве, Новгородское и Псковское восстания, Крестьянская война Степана Разина, Соловецкое восстание, Московское восстание 1682 г. – вот были важнейшие вехи развития России в XVII в., не считая почти ежегодных «фоновых» бунтов крестьян, горожан, служилых по прибору, казаков и инородных подданных. Последовательное описание хотя бы крупнейших из них даже солидных летописцев не радовало; такие рассказы часто сокращались[514]514
  Интересное исключение раскрывает недавно найденная особая редакция Летописца 1619–1691 гг., продолжившая в конце 1680‑х гг. новую редакцию Хронографа Русского. В архетипе этого сочинения, видимо, патриарших книжников были последовательно рассмотрены и народные восстания (до 1682 г.), и часто нерадостные события войны 1653–1667 гг. в Малороссии. См. текст: Богданов А.П., Белов Н.В. Хронограф Русский III редакции из 182 глав. Часть 2. С. 45–91.


[Закрыть]. Нелицеприятно рассматривать внутренние причины ослабления и гибели государств Лызлову легче было на чужих примерах: свои были слишком близки и болезненны.

При использовании «Скифской истории» как источника изучения общественно-политической мысли накануне преобразований следует учитывать и чисто дворянскую направленность авторских наблюдений и оценок, отражавших настроения сравнительно немногочисленной, но укреплявшей свое место в государстве группы мелких и средних феодалов, призванных реформами Федора Алексеевича на регулярную и обязательную, преимущественно военную, службу. Сделать блестящую карьеру и обогатиться часто легче было в гражданском аппарате управления, но все дворянство, включая 17 родов высших аристократов, полагало военную службу намного «честнее» административной. Воинская доблесть ценилась дворянами превыше всего, военные подвиги привычно преувеличивались.

Не случайно Лызлов упорствует в не вполне обоснованном мнении, что даже Золотая Орда погибла от «ее междоусобных браней и нестроения», но «паче же от пленения воинства Российского». Судьбоносная роль армии подчеркивается историком постоянно. Причем армии регулярной: очень много места отводится похвалам организации турецкого воинства и заботам султанов о его вооружении и снабжении, в особенности их попечительности над оружейными и судостроительными мануфактурами, стараниям достичь превосходства турецкой артиллерии и флота (роль которого в средиземноморских войнах и обеспечении господства в Причерноморье хорошо раскрыта).

Автор отдает должное военной реформе великого визиря Мехмет-паши Соколлу, хоть тот и был злым врагом Руси. Также и военные реформы Ивана IV и Бориса Годунова описаны в «Скифской истории» в качестве залога последовавших за ними успехов русского оружия. «Ибо и гигант без обороны и оружия, – со знанием дела констатирует историк, – аще бы и лютейший и сильный был, побежден бывает от отрока, оружие имущего». Пример Давида, сразившего тяжеловооруженного богатыря Голиафа на расстоянии, выстрелом из пращи, тут вполне уместен.

Регулярная армия базировалась не только и не столько на поместном землевладении, организацию которого в Турции конца XVI в. автор склонен приукрашивать, сколько на деньгах, составлявших в Новое время «кровь войны». Лызлов – а вместе с ним, надо полагать, изрядная часть дворянства – горячо приветствовал умножение доходов казны за счет интенсивного развития экономики и политики государственного меркантилизма, однако склонен был считать, что при перераспределении доходов армию обделяют.

Он не раз и не два подчеркивает, что власти, «мужи благородные и нарочитые», вкупе со всякими богатеями становились «губителями сущими своего Отечества», не раскошелившись на армию. В Византии «сами греки вьконец объюродеша: изволиша с сокровищами вкупе погибнути, в землю их закопывающи, нежели истощити их на оборону свою и имети жен и детей и прочее стяжание во всякой свободе». Лызлов сочувственно приводит слова султана Мехмеда II Фатиха (Завоевателя) обреченным на казнь константинопольским вельможам: «О народе безумный! Где ваш прежде бывший разум? Ибо сим сокровищем не точию мне, но и не вем кому, могли бы есте не токмо отпор учинити, но и одолети!» (л. 237). Не без удовольствия приводит историк сведения и о том, как сами султаны стали со временем прятать под землю огромные богатства, явно готовя себе погибель.

О русском воине XVII в. уже нельзя было сказать как о князе Святославе Игоревиче: «Грозен и лют этот муж, ибо презирает золото, а любит только острое железо». Грозная армия, по мнению Лызлова, стоила очень дорого, требовала современного вооружения, наилучшего снаряжения и щедрого снабжения. Если, конечно, государство не стремилось к погибели. Эта мысль вскоре стала неотъемлемой частью петровской идеологии «государственной пользы», созданной в противовес концепции царя Федора Алексеевича о «пользе всенародства».

Надо ли говорить, что состоящему на действительной службе дворянству требовался царь-полководец: «бодроосмотрительный» и «благочестивый» законный монарх[515]515
  Ибо «власти, зле приотретенныя, недолго обыкоша пребывати».


[Закрыть], который, советуясь с синклитом, однако абсолютно самодержавно повел бы страну к новым территориальным приобретениям, подобно излюбленному Лызловым Ивану Грозному. Не скрывает историк восхищения и перед властью великих султанов-завоевателей, поддерживавших в армии железную дисциплину и постоянную готовность к войне. В России путем, указанным в «Скифской истории», вскоре двинется идеальный дворянский монарх Петр I; уже к середине его царствования страна будет разорена, а к концу придет в конечное запустение под властью военной диктатуры (полковых и генеральских дистриктов)[516]516
  Исследователь петровских реформ отметил, что уже к середине царствования Петра население России сократилось на 19,5 %. (Милюков П.Н. Государственное хозяйство). А в итоге их, как было сказано на заседании Верховного тайного совета под председательством А.Д. Меншикова сразу после смерти Петра, народ пришел «в непоправляемое бедствие» (Богословский М.М. Областная реформа Петра Великого. М., 1902).


[Закрыть].

Но мы не будем обвинять в этой связи историка, который, в конце концов, предупреждал, что в Турции, когда «паши и иные султанские начальники, яко пиявицы, высасывают кровь из подданных своих», наступает гибель «трудов и промыслов», возникает «зело много пустынь безмерных и опустошенных стран», страдают города, хиреет в руках иноземных посредников торговля, приходит «ко убожеству … общенародство». Значит – оскудевает государственная казна и меньше становится «золотых солдат», слабеет армия Османской империи, и в результате появляется великолепная возможность разгромить этот главный оплот «скифов».

Как отметила Чистякова, автор «на протяжении всей книги … подчеркивает, что в результате упорного всенародного сопротивления турки периодически терпели поражения и их победы были преходящи … Лызлов спешит сообщить, турецкая армия нередко «возвращалась с великою тщетою и постыдением» … что даже в момент наивысших военных успехов Турция была уязвима»[517]517
  Андрей Лызлов. Скифская история. С. 378.


[Закрыть]. В равной мере, замечу, это касалось татарских орд и ханств, чей путь повторяли османские завоеватели – тот самый путь, который после ужасных страданий многих народов и долгих кровавых войн волей-неволей вел «скифов» прямиком в покорение «российским православным самодержавным государям».

Однако Лызлов, откровенно являя нам свои сословные дворянские воззрения, писал не публицистическое сочинение. Результаты его исследования необходимо должны были выйти за рамки концептуальных соображений. «Скифская история», задуманная в сражениях у Днепра, книга, о которой мечтал автор в горящих степях Дикого поля и под стенами Перекопа, стала фундаментальным историческим трудом, обеспечившим царскому стольнику высокое место в числе первых подвижников отечественной науки.

В труде А.И. Лызлова были рассмотрены древнейшие сведения о борьбе греков, персов и римлян с кочевниками от Черного до Аральского морей, об обороне Руси от хазар, печенегов и половцев, о гуннах, готах, гепидах, о прародителях славян и прочих народов, об образовании Венгерского и Болгарского государств. Особое место в книге занимает история монгольской империи, а также взаимоотношений Руси, великого княжества Литовского, Польши, Германии, Молдавии, Валахии и Рима с монголо-татарскими ордами.

В духе научной историографии своего времени Лызлов стремился решить проблемы этногенеза разных народов, тщательно разбирал мнения различных ученых, старался понять, как и почему сложились условия для монголо-татарских завоеваний, образования Золотой Орды и ее распада. При анализе политической обстановки особое внимание было уделено позициям Москвы, Литвы и Польши, выступлению на политическую арену Крыма и Турции. В орбиту этой проблемы включено было множество государств и народов Центральной и Южной Европы, Кавказа, Ближнего Востока, Средней Азии, Приуралья и Сибири, взгляд Лызлова простирался до Китая и Индии.

Более подробно рассмотрел автор историю Казанского ханства, учитывая происхождение разных народов, оказавшихся на его территории, вникая в детали внутриполитической борьбы и взаимоотношений этого государственного образования с многочисленными соседями и соседями соседей. Книга последовательно знакомит нас с длительной политической и вооруженной борьбой Московского государства против татарских орд, завершившейся разгромом Казанского, Астраханского и Сибирского царств и освобождением подвластных им народов от наиболее варварского угнетения[518]518
  Российский общественный порядок Лызлов, естественно, считает замечательно прогрессивным. Следует, однако, признать, что он действительно представлял собой шаг вперед для бывших подданных татарских ханств, не говоря уже об ожидавших их благах политического равноправия, мира и ускоренного экономического развития.


[Закрыть].

Лызлов упоминает жителей Казанской земли с древнейшего периода: «волгор или болгар, который имели начало от преславнаго и многонароднаго народа славенскаго». Они-то и ушли в Болгарию, что объясняет ее славянское, а не «скифское» население[519]519
  В XVII в. дать иное объяснение этому феномену и правда было затруднительно.


[Закрыть]. Оставшиеся же смешались с татарами, этническая принадлежность которых толкуется расширительно, и именно с этим новым государственным образованием имел дело князь Владимир Святой.

Необычно подходит автор и к истории образования Казанского ханства, исчисляя ее не традиционно, со второй четверти XV в. (правление хана Улуг-Мухаммада), а с 1257 г., когда на южных границах древнего Булгарского царства золотоордынским ханом Сартаком был основан град Казань, подчинивший «болгарские грады со всеми людьми в них и в уездах живущими, да обладаются Казанским царем. И бысть той столный град вместо Бряхимова болгарскаго града»[520]520
  Советские исследователи утверждали, что древняя столица возникла в 1177 г., а в 1445 г. «булгарскую династию сменила золотоордынская». См.: История Казани. Казань, 1988. С. 14, 26, 340; и др. В 2005 г. президент Татарстана М.Ш. Шаймиев заявил, что Казани исполнилось ровно 1000 лет, поскольку археологи нашли на ее месте плохо датируемое «городское поселение» рубежа IX–X вв. Но первое письменное упоминание города относится к его разграблению новгородскими и устюжскими ушкуйниками в 1391 г. (по Рогожскому летописцу), а в 1438 г. ордынский хан Улуг-Мухаммед захватил булгарскую крепость Казань и основал ханство … перенеся столицу на новое место. Основание Казани ханом Сартаком в «Скифской истории» выглядит наиболее лестным из разумных предположений о древности города.


[Закрыть]. Первоначальное население ханства составили болгары, марийцы, чуваши[521]521
  Последние доселе говорят на языке булгарской группы.


[Закрыть] и постепенно увеличивавшийся господствующий слой татар. Только отсутствие источников, по замечанию Лызлова, помешало ему подробно описать историю ханства с этого времени.

Еще более тщательно прослежена в книге история Крымского ханства – последнего осколка Золотой Орды. Лызлов описывает географию, природные богатства и древнюю историю Крыма, где ордынцы явились лишь завоевателями разноязыкого культурного населения. Политическую историю Крымского ханства он последовательно характеризует со второй половины XV в., а генеалогию ханов ведет с эмира Эдигея. Сведения исторических источников автор дополняет современными наблюдениями, делая свое исследование своеобразной энциклопедией знаний о сильном и жестоком противнике.

Лызлов приводит много интересных сведений о быте крымских татар, их вере и обычаях, в особенности – о военном устройстве. Его интересует и выносливость их лошадей, и способы переправы через водные преграды. Он отмечает силу внезапного, дисциплинированного наступления и слабость обороны, предостерегает от военных хитростей татар, подчеркивает их силу, мужество и презрение к смерти, скрытое от поверхностного наблюдателя широким употреблением крымчаками приемов ложного отступления и заманивания.

Любопытно представлены в «Скифской истории» события конца XV в., когда в ходе борьбы с генуэзскими колониями ханство попало в вассальную зависимость от вызвавшейся помочь ему Турции, захватившей не только Кафу и другие крепости в Крыму, но также Белгород, Очаков и Азов, близ которых жили покорные ханам (и более оседлые) причерноморские татары. С 1475 г., то есть с захвата Кафы, турки оказывали все более сильное влияние на политику Крыма и использовали его военные силы для развития своей агрессии, в том числе и в российские пределы.

Политические взаимоотношения Бахчисарая со Стамбулом и Москвой представлены в «Скифской истории» в системе взаимоотношений этих столиц с Казанским ханством, Ногайской ордой и кавказскими княжествами, Литвой и Польшей, Молдавией и Валахией, а также в контексте связей с более отдаленными соседями, включая ханства Туркестана. Е.В. Чистякова справедливо подчеркивает, что внимательно рассмотренные Лызловым (по Истории Курбского и ряду других источников) военные столкновения России с Крымом второй половины 1650‑х гг. «не нашли достаточно подробного рассмотрения даже в советской историографии»[522]522
  Андрей Лызлов. Скифская история. С. 371.


[Закрыть].

В каждой части своего труда автор учитывал внутреннюю историю изучаемых государственных образований, их историческую географию, давал характеристику хозяйственной деятельности, обычаев и верований, военной организации, детально реконструировал развитие ситуации на международной арене, стараясь выяснить все, что могло, по его мнению, заметно отражаться на ходе исторических событий.

Всегда помня о дидактическом значении истории, автор стремился донести до «неленостного читателя» представление «о многом подвиге и мужестве предков своих, сынов Российского царствия». Но даже повествуя о жестокости ордынских нашествий, о трагической судьбе покоренных народов и обращаемых в рабство пленников, о «зловерии» и таких неприятных обычаях, как нелюбовь к чистоте и поедание сырого мяса, Лызлов не пытается представить «скифов» зверями лютыми.

Напротив, он воздает дань подвигам их героев и мудрости военачальников, подчеркивает сильные стороны самых «закоренелых в грабительстве» народов и их правителей, отмечает такие положительные, по его мнению, моменты их истории, как строительство городов, развитие ремесел и торговли, дипломатические успехи. Достоинство неприятеля, естественно, возвышало в глазах историка заслуги соотечественников, сумевших «воспятить оных варваров лютое на ны уготование». Однако весьма сильно в авторе проявляется и любопытство ученого, стремившегося во всей полноте представить себе реальную жизнь реальных людей.

Значительная часть «Скифской истории» посвящена анализу происхождения и истории турок-осман. Для характеристики проникновения автора в материал важно заметить, что под международной ситуацией он подразумевает политические, экономические и религиозные связи стран и народов в регионе от Северной Африки и Испании до Индии и Китая.

Говоря об исламе, Лызлов приводит подробные сведения о его зарождении, источниках (манихейство, иудаизм, христианство ряда сект, элементы язычества), о первоначальной социальной базе, способах его распространения, в особенности на завоеванных землях, об основных течениях этой религии и особенностях ее усвоения разными народами.

Подробно рассматривая историю вторжения турок в Европу, историк учитывает деятельность не только непосредственно столкнувшихся с завоевателями народов, но и правителей Франции, Испании, Римских пап, султанов Марокко и Алжира, рассказывает о борьбе за господство на Средиземном море. В результате читателю становится ясно, что успехи турок зависели не только и даже не столько от их силы и военной слабости их противников, сколько от разобщенности, взаимной вражды, корыстолюбия, недальновидности, а порой просто глупости и предательства христианских правителей.

Нередко случалось, что судьба завоевателей висела на волоске, и они вот-вот должны были быть сброшены в море. В «Скифской истории» замечательно описаны ситуации, когда европейцы буквально своими руками спасали жестоких и последовательных врагов, когда те уже подумывали убраться подобру-поздорову в Азию. Если История – это учительница жизни, то она, как показывает Лызлов, преподала христианским правителям даже слишком много жестоких уроков, когда, набравшись сил, турки вновь бросались в наступление.

Особо выделив в многообразии конкретно-исторических причин успехов османского завоевания два фактора: спаянность турецких армий и разобщенность, непоследовательность противоборствующих им сил, историк внимательно прослеживает и развитие военной мощи агрессора. Он подробно описывает военный строй, вооружение и тактику осман, комплектование и особенности основных родов войск, показывает в действии их стратегические принципы: готовность к войне, предупреждение действий противника, наступление и сосредоточение всех сил на главном направлении, отказ от второстепенных конфликтов, последовательность захвата укреплений и территорий, комбинирование действий армии и флота, мощной артиллерии и инженерных войск, командование войсками лично султаном.

Согласно «Скифской истории», сила завоевателей не есть нечто постоянное и неизменное, даже если рассматривать ее саму по себе, вне реальных обстоятельств (например, внутренней смуты, которая нередко могла привести к гибели турецких войск). Османская империя прошла период подъема, нанесла европейским странам мощные удары в эпоху наивысшего расцвета и постепенно стала клониться к упадку в военном, политическом и экономическом отношениях.

Султаны давно перестали быть крупными полководцами и государственными деятелями. Ожесточенная борьба за власть «в верхах» (очевидцем которой Лызлов был и в России, где на его глазах с 1676 по 1689 г. было свергнуто четыре правительства), дворцовые, в том числе вооруженные перевороты (особенно яркий из которых на родине историка произошел в 1689 г.) – все это ставит политику в зависимость от мелочных соображений, лишает государственных деятелей стратегической инициативы, разлагает армию, в которой хваленые янычары, по мнению автора, уже более опасны для трона, нежели для врагов. По этим и многим иным причинам некогда грозная Османская империя теряет боеспособность.

«Скифский» характер самих завоевателей, благосостояние которых рождалось войнами и поддерживалось грабежом покоренных народов, подрывает саму основу государственной экономики: сельское хозяйство и промыслы, ремесло и торговлю. Говоря об отсутствии стимулов у производителя, неуверенного, что может сохранить не только результаты своего труда, но свободу и саму жизнь, Лызлов считает, видимо, разумеющимся, что, как вообще заведено у «скифов», таких стимулов нет и у хозяев-турок, ибо все в стране фактически принадлежит султану.

«Султанские начальники», беклербеги и паши подносили своему владыке богатейшие дары, от стоимости которых зависело их положение, то есть сами грабя, представали перед престолом порабощенными. По мановению пальца султана (на которого влияла огромная и весьма сложно организованная придворная камарилья) они так же легко могли потерять жизнь и имущество, как последний албанский крестьянин.

Историк превозносит турецкую систему служебных ленов сипахов и тимаров (очевидно, напоминавших ему родную поместную), не учитывая, что азиатское землевладение основывалось на самовластной идее государственности владений, олицетворенной в султане (хане, падишахе etc.), и до прав дворянина Лызлова османскому кавалеру было еще дальше, чем московскому стольнику до английского барона времен «Славной революции».

В действительности эти лены давно уже захватывала дворцовая знать и ростовщики: беречь земли сипаху или тимару было не больше смысла, чем трудившемуся на ней крестьянину. Неудивительно, что согласно самой «Скифской истории» военный потенциал Турции падал, а против нелюбимых Лызловым русских стрельцов и солдат могли пытаться выстоять в бою только уничижаемые автором турецкие янычары[523]523
  Османская империя и народы Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1984.


[Закрыть].

Приведенный в последней части книги перевод «Двора цесаря турецкаго» значительно дополняет и поновляет сведения о состоянии Османской империи. Она еще очень сильна, она держит в своих руках огромные богатства, имеет многочисленную армию и флот, развитое производство военного вооружения и снаряжения. Но в ней уже процветает казнокрадство, трещит по швам система управления, доходы пожираются огромными расходами на содержание султанского двора, наконец – золото прячется в глубокие колодцы под дворцом, как это делали византийские правители, обрекавшие государство на разорение и гибель.