Текст книги "Запрещенная фантастика"

Обнаружил Митяй и огромную бытовку с обувью и высящимися по грудь грудами одежды – разумеется, использованной. Оставшейся от бывших хозяев…

Здесь он сменил полуразвалившиеся ботинки Крыса на чуть более целые и бо́льшего размера. И нашёл даже робу Жирдяя – она висела отдельно и сохла: безобразное тёмное пятно на груди ещё отблёскивало глянцем… Митяй выбрал себе и одежду в размер.

* * *

Того, что в его сознании произошёл некий мировоззренческий перелом, он вначале даже и не понял. Только обратил внимание, что и все вокруг ведут себя куда как сдержанно. Больше молчат. В свободное время или спят, или читают прошлогодние газеты. Или качаются и учатся драться…

Заодно Митяй узнал, для чего они всё лето и часть осени до снега, будут пилить.

Чтобы семь месяцев зимы отапливаться, и готовить пищу!

Газовая труба к Лагерю подходила, и летом действовала. Но зимой напрочь замерзала. И вот тогда запасённые дрова уходили почти все… А когда все – пилить начинали ещё по снегу. Однако Пахановской обязанностью было не допускать таких ситуаций. И вообще – присматривать за контингентом: чтобы не было уж слишком жёстким завинчивание гаек. Частых самоубийств в Лагере старались не допускать – иначе там, наверху, урезали объём доставляемых вертолётом продуктов…

Так что чёрной дедовщины, как в пересылке, в Лагере не было.

Узнал Митяй и то, что каждую весну вертолёт подвозит огромную партию саженцев, и уже весь Лагерь копает, сажает и поливает на вырубках новый лес – взамен использованного. А он-то удивлялся: откуда эти молодые, ещё тонкие и свежезеленые, словно высаженные по линейке, сосны и ели!.. Вот тебе – и как по линейке. Не «как», а именно что – по…

Из своего барака он теперь знал почти всех: как по кличкам, так и – за что их…

Очкарика – за то, что треснул по голове битой, а потом добил сорока ударами ножа учителя, отца троих девочек, выведшему ему «неуд». Сороку – за то, что придушил маленькую девочку-соседку, которая вечно кричала за стеной – мешала спать!.. Рогатку – за то, что застрелил из самопала родного деда – тот не давал денег на пиво…

Митяй поражался, за какую дурь попали сюда многие… Но большинство, всё же, как он – за дело.

А ещё Митяй понял, что здесь нет любителей «пустого» трёпа. Все как-то больше молчат. И думают, думают… И глаза почти у всех – пустые и… печальные. А кое у кого – просто злые.

Ближе к осени, когда открыли склады с телогрейками и валенками, Митяй уже неплохо освоился с порядками, регулярно качался, и постигал под руководством Мистера Айронмэна (тощего жилистого корейца, кстати, буддиста!) в зале с татами искусство рукопашного боя… Заодно и восьмиугольный Ринг, обнесённый мощной сеткой, где проходили все бои, внимательно изучил.

Синяки, ссадины и мозоли его уже почти не волновали. Что-то в его мировоззрении окончательно сдвинулось, и теперь он смотрел на всё с позиций рационалиста – последователя Дарвина.

Выживает везде сильнейший. И хитрейший. Пусть он не пробьётся в Свиту – ребята там уж больно наглые и здоровые – но в своём-то бараке он место возле тёплой печки займёт.

А вообще-то ему предстоит тут, похоже, ещё много чего постичь и понять…

Жаль только, что главное он понял поздновато. Когда пути назад уже отрезаны.

Для таких как он, Родина – вовсе не всепрощающая и терпеливая заботливая Мать.

А жестокая Мачеха.

Но виноват в этом только он сам.

Насыщенная личная жизнь мистера Йоханссена
Рассказ

Осенний ветер нагло бросал прямо в лицо скрюченные листья зеленого, медового и кирпично-красного цвета. Когда он нетерпеливо отмахивался, рукой или головой, они улетали, падая на землю и печально шелестя. Но запах…

Запах увядания, и нависшего в воздухе, но ещё не зарядившего нудно моросящего дождя, не спутать ни с каким другим.

Мистер Йоханссен, досадливо морщась, упрямо двигался к намеченной цели – вся эта красота и осенняя ностальгия сейчас только раздражала. Тоже мне – «осень жизни», чтоб ей!

… вам всем! Он достаточно молод… Душой. И ещё чего-то от этой жизни хочет!

Когда он поднимался по ступенькам парадного, ветер угомонился. Вернее – его отбрасывало от Дома поле стасиса.

Уже взявшись за ручку двери, мистер Йоханссен невольно оглянулся.

Серая улица в тусклом освещении предзакатного, да ещё и скрытого свинцовыми, набухшими дождём, тучами, солнца, забитая припаркованными, и словно побитые собачки, тоскливо ожидающими хозяина, автомобилями, к особой радости и оптимизму не располагала.

Может, ну его на …, и не ходить сегодня?

Впрочем – нет. Лучше – ходить! Он ощущал, как скопившаяся за неделю злость и неудовлетворённое желание, комом стоящие где-то внизу живота, ближе к пупку, заставляют упрямо сжиматься челюсти, и ожесточаться сердце!.. Отвернувшись от царившей на улице мрачной картины увядания природы, он потянул ручку на себя.

Вот что ему всегда нравилось – так это атмосфера вежливой компетентности и целеустремленной собранности, царящая внутри. Ничего не скажешь – персонал подобран… Профессионально!

Главный менеджер оказался свободен, и едва завидев неторопливо приближающегося мистера Йоханссона, расцвёл в улыбке:

– О! Добрый вечер, мистер Йоханссен! Как здоровье, как Бизнес? Не правда ли – снаружи такая тоска? – и уже деловито, – Вам – как всегда?

Йоханссен, почему-то каждый раз ощущавший некое смущение, пересекая казавшийся бесконечным гигантский холл, выдержанный в помпезно-напыщенном викторианском стиле, улыбнулся в ответ: чуть приподнял кончики губ. Веселья и особой радости от предстоящего он не чувствовал. Только злобное желание наконец поквитаться за…

– Да, мистер Картер. Прошу вас.

– Тогда, как всегда – пятьдесят. Может, все же пожелаете какие-нибудь опции?

Мистер Йоханссен отрицательно покачал головой, и протянул кредитку.

А молодец мистер Картер. Знает его нрав и привычки. Не стал пытаться навязать «расширенный пакет услуг».

Пока с кредитки снимали деньги, он рассеянно огляделся.

Нет, никого из пяти других мужчин, оформлявшихся у других стоек, или уже идущих к лифту, он не знал. Да оно и к лучшему – его и так преследовало слегка гадливое чувство каждый раз, когда он сюда являлся. Не хватало ещё раскланиваться со знакомыми перед тем, что он собирается сделать. Достаточно и этих напыщенных идиотских пальм в кадках, и колонн с вычурным ионическим ордером: ретро-чванливый стиль архитектуры перед всем этим обычно его немного раздражал, напоминая не то о музеях, не то о пятизвёздочных отелях, которых они в своё время посетили… Да – вот именно – они!..

А сейчас – он сам по себе, а она…

– Пожалуйста, мистер Йоханссен. – менеджер протянул кредитку и ключ, успев уже набрать на компьютере всё, что было необходимо, – Как всегда, номер восемьдесят семь – двадцать три.

Подъём до восемьдесят седьмого этажа занял не более минуты. Из зеркала в лифте на него смотрело бледное и деланно-спокойное лицо: вытянутые в ниточку губы, маленькие, чуть сощуренные глаза, дряблые щёки. Хорошо хоть, черная шляпа скрывала седину, которую он принципиально не трогал. Плюс к этому уже немного отвисающее брюшко.

А вот его уже не скроешь дорогим костюмом… Н-да, не красавец.

Однако он почти не изменился за последние двадцать лет: в тридцать, когда они поженились, брюшко, конечно, имелось, но он тогда стыдливо затягивал его в корсет.

Губы и глаза… Вроде, почти те же. Только складки возле губ стали резче. Да и морщины на лбу… Брови начали как бы куститься – словно у… старика. Тоже поседели.

Ну и шут с ними. Не краситься же ему, в самом деле, как старина Витек: коллеги за спиной начнут смеяться и шушукаться. А ему ещё восемь лет до пенсии. Нужно продержаться без лишних осложнений. Значит – нужно лекарство. Для успокоения и приведения в порядок нервной системы. Для этого он, чёрт подери, и здесь!..

Отперев дверь своим ключом, он услышал привычные звуки: скандалили две героини любимого жениного сериала: «Кружок вышивания» – о полной интриг и сплетен увлекательнейшей жизни домохозяек крошечного провинциального городка! Р-р-р!..

Захлопнув за собой дверь, он подошёл к моргающему экрану в полстены, и просто выдернул шнур чертова ящика из розетки.

«Дорогая» немедленно возникла в приоткрытой двери кухни. Ненасытный рот как всегда что-то жрал, роняя крошки: точно, кусок бисквита! А уж её визгливым голосом только ржавчину счищать с днища автомобиля:

– Ханс! Кто тебя просил! Я же слушаю! Ты же знаешь – я обожаю этот сериал!

Сегодня на ней оказался прозрачный пеньюарчик отвратительного бордового цвета и прозрачный халатик – он не закрывал ни по-поросячьи бесформенных ног, ни… остального безобразия.

Выглядела «дорогая» в нём…

Словно свёкла: очищенная от кожуры, вываренная до бледно-розового, и всунутая в то, что предназначено, скорее, для тоненьких восемнадцатилетних девиц, с рюшечками и кружавчиками, перезревшая дебелая свёкла!

Ну что тут сделаешь! Двадцать два года он пытался привить ей чувство вкуса, и тягу к скромным пастельным цветам, приятно ласкающим его консервативную душу. Всё-таки, его мама не брезговала уроками дизайна и классической живописи: сын воспринимал прекрасное так, как оно того заслуживало… А вот с Шайной – не вышло!

Плебейские замашки неотёсанной деревенщины изжить не удалось!

Какие уж тут «Курсы художественного вкуса и безупречного стиля»… Посетив два занятия, она устроила безобразную сцену: «Ты что, всерьез считаешь, что я буду изучать всю эту дрянь, и слушать этих старых маразматичных шлюх, вышедших в тираж?!..»

Однако она продолжала:

– Включи немедленно! И пойди переоденься – я тысячу раз просила снимать обувь в прихожей!

– Нет. – он изобразил весьма мерзкую (он знал, что это у него получается неплохо!) ухмылку. – Не включу! И в обуви буду ходить где захочу! Это – мой Дом!

– Ханс Йоханссен! Ты – мерзкая и наглая скотина! Свинья! Психопат недоделанный! Говорила мне мама, что из тебя!..

– …не получится достойной пары для такого «цветочка, принцессы и конфетки»! – докончил он, невольно повысив голос, – Да! Для самовлюблённой и тупой идиотки из провинциальной дыры не больно-то охота и стараться! И твоя мама, хоть и была дура-дурой, в этом оказалась стопроцентно права!

– Не смей трогать мою мать!!! – Шайна, сжав маленькие кулачки так, что побелели костяшки пальцев, уже почти визжала, как, впрочем, и всегда, когда ей указывали на её происхождение, – Она тебя, мразь вонючая, насквозь видела! Скажите пожалуйста – он у нас «благородных кровей в третьем поколении»! Да если бы ты получил то, чего на самом деле заслуживаешь – сейчас бы дерьмо разгребал лопатой на Станции Очистки! Да не Центральной – а в каком-нибудь захолустном Мальмё!

– А уж если бы ты получила то, что положено – крокодилам в зоопарке хватило бы как минимум на полгода! Хотя – нет! Меньше. Потому что в тебе дерьма больше, чем мяса! А мозгов – меньше, чем у курицы! Да: ты – тупица! Толстая глупая сучка!.. И – дочь сучки! Наверное, твою мать трахал какой-нибудь осел – нет, баран, там, в деревне – вот ты такая и получилась!..

Она с визгом кинулась к нему, нацелив в глаза выкрашенные кричаще-ярким красным лаком длинные ногти. На перекошенном лице застыло выражение омерзения и ярости – сколько раз он видел это выражение, но…

Но вот теперь – можно! Потому что кровь буквально кипит от выброса адреналина!

Изо всей силы он ударил в ненавистное лицо!

Хрустнул хрящ – нос сломался сразу! Потекла кровь из безобразных, заросших черными жесткими волосами пещер, которые его половина почему-то называла ноздрями! Дикий рев отразился от стен, наполняя его душу упоением: наконец-то!!!

Однако боль, кровь и перелом не отрезвили её, и она всё ещё пыталась достать его ногтями и ногами, воя и выплёвывая площадные ругательства. Правда, поскольку на ней не было туфелек с каблуками-шпильками, особого вреда ему это не причинило.

Теперь, уже расчётливо, он ударил её в живот – прямо в солнечное сплетение.

Со стоном она упала на пол, согнувшись так, что колени буквально доставали до подбородка. Вопить и ругаться она теперь не могла, раскрывая рот в тщетной попытке набрать хоть чуть-чуть воздуха, зато смотрела на него – так смогла бы смотреть не каждая змея! Впрочем, его Шайна – и не каждая. Вот повезло ему – досталась же… Такая.

Проедая огненным жаром, из самых потаённых глубин его отлакированной «Цивилизацией» натуры, высунул морду хищный и беспощадный Зверь! Он старался сдержать его… Пока. Но чувствовал – лицо побелело и перекосилось, а сердце стучит так, словно…

О-о! Это волшебное всеочищающее чувство – Предвкушение!

Подойдя к комоду, он открыл верхний ящик: ага!

Гранёная рукоятка так удобно легла в ладонь…

Ну словно уговаривала его – давай, Ханс!

И он, конечно, дал!..

Вот теперь – он не сдерживал никого!!!

Вперед, злобный Ханс! Покажи этой с-суке, кто хозяин в Доме!!!

Под его ударами она вначале орала, ругаясь и угрожая, затем, поняв, что никто не придёт, а он – не остановится, попробовала снова кинуться! Он отбился, пнув из всех сил в ребра, так, что слои жира наросшие на них, заходили ходуном. И исторгнув еще один нечеловеческий визг из ее перекошенного рта с кровавыми цветами губ…

После этого она попыталась спрятаться под кровать, переползя в спальню.

Оттуда он выволок её за ногу. Не-е-ет, «дорогая», так просто тебе теперь не отделаться! Он целую неделю сдерживался, терпя мелочные придирки и гнусные подколки, рискуя проявить копящееся возмущение и злость на работе, показав коллегам то, что показывать не имел права… «Асоциальные тенденции» ему в личном деле ни к чему!

Так что вот – пора расквитаться!.. С первопричиной его злости!

Он «обрабатывал» её до тех пор, пока ошмётки дурацкого халата и пеньюарчика полностью не отвалились, а спина и ягодицы «любимого сокровища» не превратились в один сплошной кроваво-красный пылающий рубец.

Но и после того, как она замерла на полу, уже только жалобно подвывая, и содрогаясь, он не успокоился.

Верёвки хранились во втором ящике комода. Он пинками загнал ее на «супружеское ложе». Она уже не сопротивлялась, знала – в запале он мог и убить!

Привязав её за руки и за ноги к стойкам кровати, словно морскую звезду, он продолжил обработку – теперь не спины, а передней части: отвислого живота, арбузных грудей, и жирных розовых ляжек! Шайна уже не вскрикивала – а только шепотом выдыхала: он знал, что ругательства и проклятья! Слезы вряд ли позволяли ей видеть его, но ему этого и не нужно: он сам бы не узнал того, кого показывало старинное зеркало в семейной раме…

Сам он продолжал бессвязно ругаться и орать: «Получи, с-сука! Тварь безмозглая! Мерзавка! Шлюха, б… провинциальная! На твою п… нужно не член, а дышло! Вот так! Будешь знать, кто в семье главный! От безделья совсем обнаглела!»

Правая рука устала – плечо двигалось с трудом, да и сустав… Чёрт с ними, солями.

Хватка кисти ослабла, и плеть выскользнула из вспотевшей ладони.

Он скинул костюм и брюки. Сорочка на спине и под мышками потемнела от пота. Не торопясь он повесил все в шкаф. Подумав, снял и трусы, оставив только майку – в ней ему было теплее.

Теперь Йоханссен, все еще сердито сопя, навалился на её беззащитное и трепещущее тело. Когда она попыталась что-то сказать, заткнул подлый рот кляпом – взял его с собой заранее, поскольку уже учёный. Расширившиеся от боли заплаканные глаза закрыл повязкой. Хмыкнул: а нечего!.. Будет еще она пялиться на него…

Вот так-то лучше, «дорогая»!

Попробуй теперь вякнуть, что у тебя «голова болит», или что тебе «сегодня не хочется!..» Или – любимая отмазка! – «Устала»! Интересно, от чего – наглая лентяйка?!

Слабые попытки Шайны освободиться кончились полной неудачей… Ха-ха!

От вожделения он зарычал. Рукой помог проникнуть вглубь своему…

Сам половой акт занял у него не более трех минут – слишком перевозбудился!..

Ф-фу…

Отвалившись на белую простыню, он уставился в равнодушный белый потолок.

Да, это стоило пятидесяти баксов!..

Он чувствовал, как по морщинистому лицу расплывается глупая довольная улыбка – ах, где это беззаботное детство, когда он мог себе позволить открыто выражать радость! Да и всё остальное, что накипало на незакаленном условностями Социума сердечке!..

Ладно, хватит разлёживаться, он уже отдохнул. Снял «нервное…»

Брезгливо пнув на прощание замершую жирную задницу, он прошёл в ванну.

Под тугими горячими струями он смог даже напевать – куда ушло все напряжение последних трех дней… Полотенцем растирался свирепо – до жара!

Костюм уже оказался высушен, запах пота – удалён, и брюки – поглажены. Ну ещё бы – «всё включено!» Сервис, «достойный наших Клиентов!»

Спускаясь в лифте, он придирчиво изучил себя в зеркале: совсем другое дело! Глаза горят, улыбка в пол-лица, осанка – словно стала горделивей! Даже морщины словно разгладились…

Он вернул ключ, чуть кивнув в ответ на неизменный вопрос:

– Благодарю, мистер Картер. Всё великолепно. Как, впрочем, и всегда!..

– Рад слышать! Всегда к вашим услугам!

* * *

Единственное неудобство посещения Дома было связано с автомобилем.

Приходилось новенький престижный «Вольво-тираннус» оставлять за добрых четыре квартала – ближе места для парковки обычно найти не удавалось, несмотря на многоэтажную подземную стоянку. Платную, разумеется.

Да оно и понятно: это только он такой «скромный» и «экономный»!

Другие, вон, как Митчел, остаются на всю ночь, и уж такое придумывают для своих благоверных, что он по сравнению с ними – воплощение добродетели и непритязательности… Тут позавидовала бы изобретательности и Святая Инквизиция, а кровожадности – крокодилы… Соответственно с этим они и платят куда…

Вот именно. Всё-таки, экономия для семейного бюджета!

До дома пришлось ехать почти час. Всё же умно поступило главное Архитектурное Управление: в городе – только небоскрёбы, да подземные фабрики и стоянки, в пригороде – одноэтажные домики в стиле счастливо-наивного двадцатого века… Рабочая, так сказать, обстановка… И обстановка, чтобы расслабиться.

Повезло ещё, что его работа позволяет платить за аренду столь близко расположенного участка. Вон, Моммсен и Варгиус пилят домой по полтора часа… А старина Кольбер – вообще два. А вот он, такой прагматичный и дотошный, уже давно подсчитал, что вся кажущаяся выгода от более дешёвых далёких участков полностью съедается затратами на лишний спирт для машины.

Дверь он открыл своим ключом. Аккуратно поставил в ящик выходные туфли. Достал тапочки. Прошёл в спальню, повесил костюм в шкаф. Ф-фу, порядок!

Уже в домашних брюках и фланелевой мятой рубашке прошёл на кухню. Громада холодильника, снизу тёмно-синяя, плавно переходила в голубой и белый наверху. Тьфу ты – айсберг …ренов! Он потянул за ручку. Так, что тут у нас…

Тут у нас оказались пельмени – пришлось ждать две минуты, пока микроволновка сварит их. Вальяжно расположившись, и аккуратно положив салфетку на колени, он поел их с горчицей и каким-то салатом, любезно оставленным Шайной – видать, не понравился.

Иначе бы его не оставили.

Звук разговоров из телевизора внезапно сменился музыкальной заставкой – пошла реклама. Ну, сейчас начнётся!.. Хорошо, что почти доел!

На пороге возникла туша – килограмм сто двадцать в его «дрожащей», словно студень, или, скорее, рождественский пудинг, половине, теперь точно есть! Ах, где эти годы, когда возраст – восемнадцать, а вес – пятьдесят!..

Взгляд «любимой» буквально горел гестаповским пылом:

– Опять?! Вот чую! Скотина мерзкая – ты опять ходил в чёртов Бордель?!

Сколько раз просила, как человека – не суйся туда! Что, у нас много лишних денег? А ты не вспомнил, что у тебя сын в Университете – и ему ещё не заплачено за вторую половину года?

– Шайна, милая!.. Пожалуйста, послушай! Никуда я не ходил! Сегодня просто были именины у Генриха: вон, ребята ещё на работе, справляют Корпоративчик! Не веришь – позвони! – он протянул мобильник с уже готовой программой.

– Ах, позвонить! Да, сейчас я позвоню!.. – она, однако, и не подумала двинуться к телефону. Вместо этого с невероятной для такой туши проворством оказалась возле него.

Могучие толстые руки схватили его за уши, и рот и нос оказались самым внимательным образом обнюханы.

– Брешешь, как сивый мерин, и не краснеешь! Баран тупоумный – даже оправдание нормальное придумать не можешь! Если б ты справлял «корпоративчик», от тебя бы пахло твоей любимой водочкой! И «Мартини». Дебил! И это называется – работник двенадцатого разряда! Как тебя там держат – мозги, как у пятилетнего: и тот соврал бы лучше!

Она права, черти её задери – он мог бы придумать и получше…

Но – хотел ли он этого? Может, и правда – стоило бы пропустить рюмку-другую?..

Не-е-ет, тогда бы смазалась вся «полнота ощущений!»

– Бестолочь похотливая! – она толкнула его на пол, сделав подсечку: так, что он растянулся мешком у её жирных ног, обутых в безобразные домашние тапочки: чем-то жёлто-розовом с ужасными пушисто-невесомыми помпонами, – Ну, и кто там у нас был сегодня?! Джинна Лоллобриджида? Клеопатра? Наоми Кэмпбелл?..

– Что ты, дорогая! Как ты могла подумать… Ты, ты одна – девушка моей мечты! Только тебя я предпочитаю всем этим искусственным идиоткам! – мистер Йоганссон не смел выпустить ехидную ухмылочку на лицо, злорадно торжествуя про себя.

– Да, конечно, ври кому другому! Мерзавец, опять шлюху Джоанну трахал!

О, «дорогая», если бы ты знала, что он вытворяет со «своим»-твоим андроидом!..

Но ты не узнаешь никогда – анонимность заказов Администрация Дома гарантирует! Поэтому чуть не половина страны – Клиенты.

– Ну ладно, любимый, сейчас и ты получишь, что тебе причитается!.. – она изо всех сил пнула его в ляжку. (Живот и лицо не трогала никогда – тогда он не смог бы работать! А деньги нужны всем… Домохозяйкам!)

Он застонал, даже не делая попыток подняться – иначе будет ещё хуже! Потому что выдранные в паху волосы и царапины на спине жутко болят и мешают! Работе.

Она между тем неторопливо, сознательно демонстрируя ему свой омерзительно виляющий, складчатый, словно у гиппопотама, зад, подошла к комоду. Оглянулась. Ну и улыбочка у неё!.. Акулы отдыхают!

Никогда он не мог понять: чего же на её лице больше – то ли выражения злорадства, то ли – просто… Похоти!

Почти нежно она взяла хлыст, и он автоматически отметил, как удобно рукоятка ложится в маленькую кисть…

Только одно утешало: после его сегодняшних «подвигов», «дорогой» придётся, чтобы привести в боеготовность то, что необходимо в эту самую боеготовность привести, поработать и своим чувственным слюнявым ротиком…