Текст книги "Запрещенная фантастика"

Никаких компромиссов!
Рассказ

Все имена, названия и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.

Гул набата застал Валда на обратном пути от Фермы.

Хорошо, что так! Потому что вокруг уже гораздо светлее: вязкая чернота неба, как всегда затянутого непроницаемой пеленой из туч и облаков, сменилась предрассветной серостью. Его привыкшие к сумраку глаза отлично все вокруг видели.

Так что откатив тележку с баком к стене ближайшего дома, он изо всех сил припустил к своей «позиции» на морской Стене – звонил большой набат, басовитый. Значит, кто-то нападает снова со стороны моря.

Бежать на эту точку стрельбы недалеко: он почти добрался до своей пекарни. Но дело, похоже, опять нешуточное – иначе набат не звенел бы столь частыми тревожными ударами, заставляя сердце биться так, словно оно собралось выскочить из груди, а тело опять затопила жаркая волна адреналина: больше всего, он чувствовал, горят уши!

И дело вовсе не в том, что он боялся!

Он в свои тринадцать лет уже ничего не боялся, поскольку пять раз участвовал в отражении набегов бобаров, и ещё два – джухамедов.

Дело – в том, что сейчас снова нужно будет отстреливаться.

Валд, как и все, стрелял, конечно, отлично: что из АК, что из лука. Даже ранил трёх из нападавших в предпоследнем набеге, когда атака шла со стороны суши.

А добила раненных уже группа Зачистки.

Начальник Гарнизона крепости, полковник Уле Толлефсен, прекрасно понимал, что столь жестокую и жёсткую работу лучше не доверять юношам. Потому что их ещё восприимчивые к чужим страданиям сердца пока не зачерствели до нужной степени, закалённые непрерывной и бескомпромиссной борьбой Общины за выживание. И суровая необходимость стискивать зубы, и приканчивать врагов-чужеземцев, пока не вошла в кровь, не стала привычкой.

Нет, Валд не боялся. Умом, рассудком, он всё понимал. Но…

Сердце всё равно стучало: Валд осознавал, что, несмотря на все вдолблённые с младенчества уроки и правила, ему всё равно не нравится «стрелять на поражение».

Убивать людей. Потому что как ни крути, нападающие – тоже люди. Хоть и враги.

Позади он слышал стук хлопающих дверей, топот по дощатому настилу улиц тяжелых сапог, изредка – отрывистые выкрики и команды. Но он не оглядывался – незачем. Все скоро будут на местах. Гарнизон крепости отлично знал, кому и что надо делать!

Но вот он и на месте. Ему удалось прибежать в оружейную комнату своей Башни даже раньше Хольма и Сондре Ульденов, его сослуживцев по пекарне, и соседей по позиции: те, видать, замешкались, пока отмывали руки от дрожжевой массы.

Аварийная лампочка уже горела. Валд выхватил из гнезда стойки свой АК, пробежал чуть дальше, схватил лук с колчаном. Порядок! Теперь – на Стену!

Деревянную лестницу в Башне форта удалось одолеть за десять секунд – он чуть задохнулся, но не позволил себе ни останавливаться, ни оглядываться, пока не добежал по парапету до восемьдесят первой бойницы: своей стрелковой «точки». И только когда сбросил у ног колчан и прислонил к шершавой каменной стене лук, позволил себе осторожно высунуться наружу, судорожно вцепившись в направленный в море автомат, и слушая, как остальные гулко топают и переругиваются, пробегая по стене, и занимая позиции справа и слева от него.

Так. Вон оно как. Опять эсминец.

Это говорило сразу о трёх вещах: во-первых, большой локатор Лонгйяра засёк судно пришельцев ещё ночью. И только когда корабль приблизился, явно направляясь к порту, командование выслало катер с группой переговорщиков.

Во-вторых, предупреждение, сделанное с катера – вон он, улепётывает от корабля пришельцев на всех трёх моторах под защиту мола! – экипажу эсминца, не вразумило незваных гостей. Кем бы они ни были. А в-третьих, сейчас начнёт стрелять первое орудие.

«Бан-н-нг-з-з-з-ш!..»

Траектории полёта снаряда, выпущенного из восьмидесятивосьмимиллиметровой зенитной пушки он не видел. (А ещё бы! Скорость стального многокилограммового бронебойного в три раза превышает звуковую!) Зато видел, какую отличную дыру снаряд проделал в носу эсминца точно на уровне ватерлинии.

Молодец Йонас Холес! Не зря столько тренировался на болванках…

Капитана врагов прямое попадание не вразумило: он только развернул свою посудину так, чтобы оказаться в самой выгодной позиции к пушке первого Форта – носом.

Ну и дурак.

Потому что тут же выстрелило орудие второго Форта – там стои́т настоящая полевая гаубица-стодвадцатьпятка: уж дыра от фугасного, выпущенного матёрым канониром Стефеном Сьодбергом, превышает площадью добрый квадратный метр. И вода внутрь, наверное, хлещет фонтаном!

Только теперь, когда кто-то, наверное, доложил о полученной пробоине, капитан эсминца поспешил выкинуть белый флаг, и дать задний ход – разворачиваться бортом к крепости точно побоялся. Потому что делегация катера наверняка предупредила как всегда: «подойдёте ближе – будете пущены на дно!»

Отвечать на их выстрелы орудия корабля точно не собирались – даже не видно суеты расчёта вокруг них. Похоже, экипаж эсминца уже встречался с пиратами, и снаряды, наверное, закончились. А стрелять по их крепости из пулеметов – бессмысленно.

Валд втянул поглубже в лёгкие ветер с моря: пахло солью, тиной, и… осенью.

Он сплюнул вниз: понял, что сегодня стрелять, похоже, опять не придётся. Отодвинулся от бойницы, на которую, сам не заметил, как навалился всей грудью. Отряхнул куртку. Посмотрел направо: «Привет, Хольм!». Налево: «Привет, Сондре!»

Услышал разочарованное: «Привет Валд!»: он знал, что пятнадцатилетнего Хольма хлебом не корми, только дай пострелять во что-нибудь – будь то киты, котики… или люди. А Сондре, ровесник Валда, не хочет ни в чём отставать от старшего брата.

Сволочи.

Если Валд в самом начале стрелял, стараясь целиться в ноги, то братья Ульдены стреляли сразу в грудь. Только позже Валд понял, что не убивая врагов сразу, он только обрекает тех на ненужные страдания от боли: раненных бойцы группы зачистки всё равно добьют! У жителей города-крепости просто нет ни медикаментов, ни возможностей…

А главное – желания.

Лечить врагов.

Так что он дал себе обещание в следующий раз – сразу убивать.

Но, похоже, «следующего раза» он дождётся нескоро: за последние три года нападения случаются всё реже. Это – первое за два месяца. Да и лето кончилось: скоро океан снова скуют льды, регулярно перекрывающие пролив между Шпицбергеном и континентом. А желающих напасть зимой он что-то не упомнит.

Да и кому охота высовывать нос из тёплого жилья в сорокаградусный мороз…

Эсминец, ощутимо накренившийся на правый борт, попытался снова двинуться вперёд – похоже, капитан, поняв, что заделать пробоину, или остановить затопление не удастся, решил попробовать выброситься на скалы! Чтобы те, кто находился на корабле, имели хоть какие-то шансы спастись.

Ну, такая глупость в планы Командования гарнизона Крепости точно не входила!

Валд буквально кожей затылка ощущал, и автоматически додумывал то, что попросту невозможно было разобрать из слов – отрывистые и злые команды полковника.

Оба орудия морских Фортов открыли методичный огонь фугасными, делая всё больше дыр в бортовой обшивке корабля. Тот снова попытался развернуться носом, а затем дать самый полный ход. Куда там!

Вода, устремившаяся при этом в три огромные пробоины в носу, только ускорила уход судна под воду.

Однако когда эсминец затонул до половины, нос, похоже, уткнулся в скалы дна бухты: затопление затормозилось, корма с торчащими и нелепо вращающимися винтами встала под углом сорок пять градусов, и наружу из люков стали вылезать те, кто до этого оставался под защитой надстроек и кают.

И среди них, разумеется, оказались и женщины и дети.

Женщины поголовно были закутаны в чёрные хеджабы, так, что даже не видно голов и тел, а просто – непонятные чёрные силуэты. Траурные, как невольно подумалось Валду. Потому что судьбу что их, что остальных идиотов-экстремистов из бобаров, Валд, да и все остальные, способные носить оружие мужчины Колонии, представляли отлично.

Того, кто не утонет и не замёрзнет через какие-то минуты в обжигающе ледяной воде Северного Ледовитого Океана, группа зачистки просто пристрелит. Прямо в воде. Правда, у молодых и здоровых на вид мужчин есть шанс… Что вначале их выловят.

Допросят, а потом… Или тоже – пристрелят, и – в Котёл! Или…

Рабы на Ферму всегда нужны.

С тягучим, словно с фундаментов сорвались тысячи домов, грохотом, из недр корабля вырвались клубы чёрного дыма – взорвались двигатели. После этого затопление кормы эсминца заняло всего несколько секунд.

Ушла на дно никому не нужная металлическая рухлядь времён третьей Мировой, десятками таких же корпусов устилавшая теперь дно их бухты. На равнодушно переваливающихся серых волнах остались жалкие обломки от когда-то гордого корабля. Да ещё – го́ловы тех, кто пытался спастись вплавь, или хотя бы… Спасти детей!

Валд знал, что матери, словно раненные львицы, будут умолять бойцов бота: плакать, рыдать, визжать, биться в истерике… И ещё он знал, что не поможет им это.

Принцип Колонии Лонгйяра: «Никаких компромиссов!»

Иначе… И им грозит «растворение», а затем – и «вытеснение…»

А достаточно нагляднейшего примера! Когда ещё до войны коренных жителей соседних Финляндии, Дании и Швеции почти поработили расплодившиеся, словно саранча, эмигранты из этих самых бобарских стран. По наивности впущенные Правительствами, охочими до «дешёвой рабочей силы», и проповедовавшими «всеобщее равенство». И толерантность к «несчастным беженцам» из стран, охваченных кровопролитной войной.

А «рабочая сила» и «беженцы» уж так просились, так просились!.. Только что на коленях не умоляли: «У нас дома работы нет вообще никакой!.. И – стреляют в живых людей!..» (Ну правильно: какой смысл стрелять в трупы!)

Правительства соседей развернули кампанию по «гуманному отношению». Ратовали за неприятие расизма и «общечеловеческие ценности». И ведь сыграли-таки, гады, на «толерантности» Общества с вековыми традициями демократии, антирасизма, и «человечности» Законов!

Никак, оказывается, не защищавших коренное население от борзых «понаехавших». Ну так – «все же равны!», мать их…

И вот понаехавшие «работать», и так ни дня и не работавшие, или – «убежавшие», и тоже, кстати, работать не собиравшиеся, и жившие на добренькие социальные пособия, расплодились, хуже тараканов: на каждого ребёнка-коренного жителя приходилось десять эмигрантских! Да ещё ни в грош не ставивших, и не водивших дружбу с детьми коренных народов. И презиравших эти самые Закон и Порядок приютивших их стран. Потому что дома их приучили к тому, что Закон бывает только один: грубая физическая сила!..

И, конечно, не желавших учить – ни Государственный местный язык, на котором эти самые Законы и были писаны, ни сами Законы, всё равно чуждые их менталитету.

Когда-то, ещё ребёнком, и пока у них в классе преподавал ещё дядя Михаил, Валд слыхал, как тот рассказывал, что почти так же происходит и в мире животных: например, в страны Средней Азии из Индии и Афганистана залетели так называемые афганские скворцы – майны.

А поскольку они и вели себя наглей, и дрались с местными птицами – дружной стаей, твёрдо держась принципа «один за всех, и все – за одного!», то вскоре и вытеснили, отобрали, отвоевали «пищевые ресурсы», или попросту перебили «эндемичные» (Валд почему-то хорошо запомнил это слово) виды птиц…

И Валд умом-то понимал, конечно, доводы взрослых, о том, что если они дадут слабину… Или сделают хотя бы одно исключение – сами окажутся поглощены, или «вытеснены»… Но – опять-таки – но!..

От этого на душе не становилось легче, поскольку бот с группой зачистки уже заревел моторами, выехав «на охоту».

Из правой башни Форта вышел командир их отряда – капитан Рашид Салихов.

Зычно крикнул:

– Внимание, бойцы! Отбой тревоги. Всем вернуться к своим прямым обязанностям.

С гулом, шуточками, и шарканьем тридцать человек их взвода группками по два-три человека двинулись по узкому, в пару шагов, проходу у кромки Стены к выходу в ближайшей башне. Вяло сожалея, что не дали досмотреть до конца, или радуясь тому, что погодка уже почти установилась, как до войны: вон – сентябрь, а море ещё не замёрзло, и не надо пока нацеплять на Стену унты и анораки, как было ещё пять лет назад!..

Ну, вот и отбит, значит, и этот… Набег.

* * *

Тележку с баком Валд нашёл там, где и оставил: в ста метрах от двери пекарни. Вокруг уже совсем посветлело, и даже солнце пыталось, хоть и как всегда безуспешно, пробиться сквозь монолит сизо-серых туч, обозначая своё местоположение на небе чуть более светлым пятном.

Дома́, словно хмурые стражи, высившиеся по обе стороны узкой улицы, чернели надстройками из шлакоблоков: очень немногие дома, сохранившиеся внутри крепости от первоначальной застройки города, остались не переделанными. Большинство были превращены в двухэтажные, а между ними возвели функциональные коробки мастерских и складов. И теперь их стены, как и надстроенные вторые этажи, выделялись тёмными бельмами нештукатуреных цементных прямоугольников, которые штукатурить, а уж тем более – красить в жизнерадостные тона, как было до войны, никто, разумеется, не собирался: не до красоты.

Негласный лозунг Общины – плевать, как выглядит вещь. Лишь бы исправно служила.

Он с невольным вздохом натянул скинутые впопыхах перчатки, перехватил ручку, и покатил тележку с баком по дощатому настилу вперёд – туда, где ему предстояло провести ближайшие десять часов. В обществе «горячо любимых» Сондре и Хольма. Да ещё главного пекаря Аристарха Саввиных, и его одноглазого помощника Василия Петровича.

Выпечка хлебозаменителя из дрожжевой массы, конечно, считалась делом архиважным и почётным, и Валд даже гордился вначале, что его поставили учеником в этот Цех…

Пока не стало ясно, что девяносто девять процентов времени уходит на тяжёлый физический труд при замесе, а один оставшийся – на внимательное слежение за тем, чтобы изделия пропеклись именно так, как надо. А не превратились в сухарики. Или чавкающее внутри, недодержанное и бесформенное, пахнущее кислятиной «нечто».

Хорошо хоть, для роста дрожжей не нужен свет, и растут они в продолблённых ещё при деде Валда подземельях. И питаются любыми опилками (благо, вот ле́са на Шпицбергене – сколько угодно!)… Так что бо́льшая часть электричества, которое даёт ветрогенератор, уходит на освещение теплицы. Овощи из которой только и стоя́т между крохотной Колонией и её величеством Цингой.

Вот уж где буквально от каждой картофелины, и морковки с её каротином, зависит жизнь!.. Жаль, не растут у них бананы и кокосы. Эта «витаминизированная» экзотика теперь осталась лишь на картинках в учебниках, да в памяти компов. Несколько из которых уже сдохли, и восстановлению не подлежат… Ну и ладно: зато у них растут томаты и баклажаны, и красный душистый перчик, и фасоль, и…

И именно поэтому в теплице и народу трудится куда больше. И работа у них… Да – тяжелей. Это Валд видел сам, и уже не роптал, когда приходилось ворочать деревянными лопатками и руками тёмно-вонючую дрожжевую массу в огромных чанах из нержавейки.

Вот именно этим ему и пришлось заняться, как только пристроил опорожнённый бак из-под нечистот на место: под туалет. Завтра с утра можно будет поспать подольше. Потому что завтра – очередь Сондре вывозить двадцать литров нечистот на Ферму, где рабы-бобары разольют этот, и остальные баки из всех домов, или предприятий, в очередной отсек бетонированного многосекционного крытого и утепленного бассейна.

А из готовой секции, с перегнившим, и обработанным калифорнийскими дождевыми червями компостом, толпа юных помощников-учеников Главного Агронома повезёт этот компост в Теплицу – уже на десятках тележек.

Во время работы у Валда не было ни желания, ни возможности общаться с братьями, занимавшимися тем же, чем и он – месившими и вываливавшими готовую массу на разделочный стол. Где в формы её запихивали уже Аристарх и Василий.

Василий, помнящий ещё те времена, когда у Общины ещё оставались запасы зерна, как всегда сопел изуродованной ноздрёй. Аристарх близоруко щурился. Весами для дозировки они не пользовались почти никогда – разве что дрожжевая масса из подземелий приходила другой консистенции, ещё не испытанной. Однако упрекнуть их в нарушении Правил Валд не мог: не было случая, чтоб при оценке веса порции буханки кто-то из ветеранов ошибся!

Ближе к обеду, когда они закончили с утренней партией, и Валд очищал испачканные по локоть присохшей почти намертво коркой руки, и мыл их под скупыми струями воды из резервуаров, Хольм позволил себе, цикнув зубом, всё же прокомментировать события утра:

– Проклятье! Так и не постреляли.

Валд покосился на скривившуюся физиономию Сондре, но всё равно сказал:

– А я рад, что не постреляли. Хорошо, что они не добрались до берега – всё-таки экономия патронов! А то мало ли сколько лет нам ещё отбиваться…

– Молодец! Мыслишь стратегически! – это подошёл, вытирая уже вымытые руки о белый фартук, Аристарх, похлопавший Валда по плечу, – Вот! Учитесь трезвому подходу, братаны! Чем с меньшими усилиями и затратами мы справимся с врагами, тем больше шансов у Общины на выживание. А то неизвестно, когда ещё полковник решит снарядить новую экспедицию на континент за патронами. Да и снарядов, если честно, осталось лишь лет на семь-восемь… Ну, это – при нынешних темпах стрельбы. Так что ясно, насколько мы зависим от точности канониров?

– Так точно, господин лейтенант!

– Да, господин лейтенант!

– Ясно, господин главный Пекарь! – по тому, как кто из помощников-учеников отвечал, начальник Пекарни наверняка мог составить мнение об их характерах точнее, чем даже по поведению. И Валд знал, что такое мнение у Аристарха уже есть. Недаром же он поручает каждому – разную работу.

Но будет это – только после обеда. Потому что с утра забота у всей Пекарни – одна. Приготовить еду на день на всю Колонию Лонгйяра.

И важней этой работы, и правда – нет!

* * *

Вечером Валд еле дотащил ноги до дома.

Всё-таки, что ни говори, а нервотрепка от боевой тревога не проходит бесследно…

Поднимаясь к себе на второй этаж двухэтажного утеплённого блока-барака, кусал губы. Нет, он, конечно, не видел, как поработала группа зачистки, но догадаться… Вот уж где он точно никогда служить не согласится. (Хотя – настанет срок службы, и – кто его будет спрашивать?!..)

Мать, уже забравшая Лизу из яслей, как раз заваривала чай – вернее, уже заварила, залив жалкие толчёные листочки заварки кипятком из общественного титана в коридоре, а сейчас мешала ложечкой: чтоб пахнущее смородиной, чабрецом, и, почему-то – клевером, варево хотя бы цвет приобрело. Про настоящую «заварку» они уже и думать забыли: хорошо хоть, травяной чай позволяет предохраниться от той же цинги. Да и пьёшь всё же не пустой кипяток.

Валд кивнул матери и Лизочке:

– Привет, ма, привет, Лиза!

– Привет, Валд. Как там в пекарне?

– Да, нормально. Еле успели к обеду – всё из-за этой тревоги…

Мать кивнула, но от Валда не укрылось, что и на её лицо набежала тень. Ма тоже не любила, когда выживших безжалостно добивали. Но при отце благоразумно помалкивала.

Забежал Александр:

– Привет, ма, привет, Лиза! Здорово, брателло!

– Привет. – Валд удивился, – Чего вдруг такой взбодрённый?

– Сегодня с сорняками справился на десять минут раньше Павла и Роя! Меня похвалила даже тётя Ингрид!

Ма не успела даже похвалить, и поправить чадо, что – «не тётя Ингрид, а сержант Вольден!», как за дверью раздались шаги.

Уж шаги отца невозможно перепутать ни с чьим – вот они затихли на секунду перед дверью, заставив всех остальных невольно замереть в ожидании, и он вошёл.

Как всегда, с его появлением комнатку наполнили запахи дыма настоящих дров и угля, железной окалины, горелого масла из бочек для закалки – отец работал в кузнице. Начальником!

Отца, совмещавшего должность Начальника кузницы с должностью Председателя Комитета по планированию семьи, Валд любил. Если смесь уважения, страха и трепета перед отцовской непреклонностью можно так назвать.

Продубленное соленым ветром и обгоревшее от открытого огня красное лицо, наполовину скрытое бородой, часто снилось ему по ночам. Особенно, когда Валд чувствовал вину за что-то, сделанное не совсем добросовестно и четко. Обычно отец во сне сердился как раз за такой проступок… Или голосом со стальными нотками разъяснял параграфы Закона.

Отец поздоровался коротко и чётко: точно по Уставу…

За ужином ма как всегда скрупулёзно и аккуратно разделила на всех круглый батон, который принёс отец, второй тщательно закутав в телогрейку – «на завтрак!». Затем открыла крышку армейского котелка, тоже принесённого из раздаточной.

Так называемый «суп» содержал соль, воду, немного муки, немного картошки, лука, и несколько кружочков моркови. Не красной, как было в раннем детстве Валда, а, скорее, тускло жёлтой: похоже, морковь-то у них вырождается. Или ей не хватает света даже от дуговых, старого образца – когда еще не знали разных «галогенных», или «светодиодных» – ламп теплицы…

Отец достал из кармана, развернул и положил рядом с котелком кулёк с нарезанными кусочками кудрявого зелёного салата. Болгарского перчика. И чеснока. По четыре. То есть – по штучке на члена семьи. А только недавно их было пятеро – Валд дергал щекой каждый раз, когда вспоминал Анжелу. Но смертность от неизвестных болезней после радиоактивных осадков велика даже у них, под надежными крышами. А что уж говорить о тех, кто ещё остался там, на континенте…

Перчик и чеснок каждый взял прямо пальцами. Затем взялись и за ложки.

Суп и хлеб съели быстро – буквально за пять минут.

Зато потом долго, и наслаждаясь даримым теплом, пили «чай». Первым традицию молчаливого «кайфа» нарушил Алекс:

– Па! Наши говорят, что чистильщики там сегодня на Ферму отправили ещё двоих?

– Да, верно. Выбрали двоих помоложе. Вот только те совсем жёлтые. Не знаю – то ли это какая-то новая народность, то ли бобары стали мутировать… Ну, перерождаться от того, что солнца нет.

– Па! А как получилось, что мы вообще решили принимать хоть кого-то? Раньше же, говорят, обходились сами?

– Ну, во-первых, никого мы «принимать» не решились. Не забыл, что рабы живут за пределами города, за Стеной? Хм-м… Да. А во-вторых, сам знаешь – работа на Ферме отвратительна. И вот пятнадцать лет назад полковник и подумал: почему мы должны заставлять наших граждан выполнять вредную и мерзкую работу, когда то же самое могут делать пленные бобары – и делать всего лишь за миску похлёбки и кусок хлеба?!

Для пробы мы тогда же и построили внешние бараки. Три. Правда, оказалось, что и одного барака на десять их мужчин вполне… Особенно – зимой. Они все там ютятся в одной комнатке, а трёхъярусные нары так и вообще – сколотили сами. Руководство Колонии посчитало, что раз им так удобней и теплей – ради Бога!..

– Па… А почему мы не берём в плен их женщин? Разве не проще, чтоб рабы размножались сами – ну, как куры там, в птичнике? Тогда не надо было бы отлавливать новых, когда кто-то из них уходит?

– Рядовой Александр. – как-то сразу ставший нейтральным тон, и обращение по Уставу сказали Валду, что «младшенький» наступил отцу на любимый мозоль, – Вы что, историю новейших времён ещё не проходили?

– Проходили… Ну, я, это… – то, как глазёнки младшенького затравленно забегали, в свете крохотной двадцатипятиваттной, да ещё и еле светящейся, голубоватой «экономичной» лампочки без абажура, стало особенно заметно – их блеск то исчезал, то появлялся. Алекс, похоже, понял свою ошибку. Но – поздно.

– Тогда ты должен был запомнить то, что объяснял сержант Роэст про тот же курятник: «достаточно запустить к курам одного петуха, и яйценоскость, то есть – рождаемость в популяции повышается в несколько раз». Знаешь, что такое «популяция»?

Александр, отлично знавший отца, уже в ответ только кивнул, отрапортовав:

– Так точно, господин младший лейтенант!

– Хорошо. – а ведь с отца, похоже, схлынуло! И ремня сегодня не будет. Во всяком случае, он взглянул на мать, и криво ухмыльнулся, – Вот. Видишь, мать. Дети упрямо не осознают того, что мы им вдалбливаем с пелёнок. Для нашего сына эти слова: «популяция», «вытеснение», «принципиальные непримиримые враги» – всего лишь – пустые определения. Слова. Не наполненные конкретным смыслом. А вот если бы его самого… – желваки на скулах отца снова заходили – он опять развернулся к младшему:

– Сын! Запомни! Достаточно один раз дать слабину, одну женщину из этих спасти – и – всё! Понеслось! «А почему бы тогда не оставлять в живых и приплывших детей?». «А почему не позволить им жить рядом с нами – внутри Крепости?». «А почему не разрешить перекрёстные браки – они же такие милые? Хорошие? И – тоже – люди?!».

Вот так поступили и те, кто пятьдесят лет назад разрешил беженцам из Сирии, Ирака, Мозамбика, и всех прочих, влезть на свои территории. Поселиться. Размножиться. И чем всё кончилось? А, ну да – для тебя мои слова – пустой звук. Ну так я тебе скажу: видал, что было в овчарне, когда туда забрался всего один медведь-мутант?!

Валда передёрнуло: от такого зрелища, когда ошмётки плоти приклеились даже к потолку, а от потоков крови земля пола буквально чавкала, замутит кого угодно! Его и сейчас подташнивает при одном воспоминании – а ведь случилось это уже два года назад.

Александр только кивнул, потупив взгляд. Одинокая слезинка скатилась по щеке – малец побоялся даже вытереть её. Но это запоздалое раскаяние ему не помогло.

– Нет, младший Трюгг, смотри мне в глаза! Ну так вот, я тебе доходчиво объясняю: то же самое случится и с нашей Колонией, если мы возьмём хоть одну их женщину. И позволим размножаться. Нас… Ну, не совсем, конечно, растерзают, а просто… вы-те-снят. Возьмут числом. Потому что на каждого нашего ребёнка появляется пять бобарят!

Валд сотни раз слышал все эти, такие, вроде, правильные и доходчивые слова и доводы. Но что-то глубоко внутри не давало всё же полностью успокоить уколы совести.

Ну вот – не по-людски это: убивать женщин. И особенно – детей!

Но он уже не настолько глуп, чтобы сказать об этом вслух. Пусть теперь Алекс набивает все те шишки, и наступает на все те грабли, что достались ему в своё время…

Н-да, ему-то ремня досталось побольше: отец был помоложе, и – в силе.

Нависшую вязкую тишину, наполненную гнетущим напряжением, нарушила ма:

– Ларс! Сегодня в мастерской закончились шкуры. Мы что – анораки теперь будем шить только из синтипона?

Ларс переключился на насущные нужды быстро:

– Не знаю. Нужно будет доложить полковнику. А что – ваша сержант сама не доложила?

– Пока нет. Она подумала, что запаса в сто тридцать готовых…

– Плевать на готовые! – отец дёрнул щекой, – Пусть завтра же доложит! Скажи, что я приказал! Такие вещи нужно сразу учитывать и записывать. Вдруг очередная экспедиция на материк уже ушла бы? И тогда они не знали бы, что нам ещё нужно!

– Хорошо, я скажу. Но… Ведь до ледостава ещё… Месяц?

– Думаю, меньше. Ладно, семья… Отбой ужина. Переходим к туалету и сну. Завтра вставать рано.

* * *

Сходив перед сном в общий туалет (бочку из которого тоже выносили поочерёдно все семьи барака), Валд долго ворочался на своей жёсткой постели.

Сон не шёл, хотя сегодня, вроде, устал даже больше, чем обычно.

Беспокоили его разные вопросы.

Первым шёл, конечно, вопрос о том, сможет ли действительно продержаться без «вливания» свежего «генетического материала» их крохотная Община. Нет, конечно, те, первые старожилы, кто её организовал, предвидели такую ситуацию. И озаботились набрать для команды фрегата и шахтеров – женщин. Носительниц «свежей крови». Молодых и здоровых. Из ближайшего монастыря на континенте. Пока туда ещё не добралась радиация…

«Моральные» проблемы, которые при этом возникли, решались просто: не хочешь помочь Общине, родив ей детей, и помогая их растить и воспитывать – пошла прочь!

Всегда найдётся другая женщина в «половозрелом» возрасте: готовая за сравнительно сытное и – главное! – защищённое существование «помочь» Общине, как угодно!!!

Потому что уже вовсю сновали по континенту банды мародёров, бандитов, да и просто – озверевших семей и одиночек. Ищущих еду. Ищущих женщин. Ищущих сообщников – чтобы нападать на такие, как у них, крупные, Общины. Что смогли сделать кое-какие запасы, и пытаются выжить. И жить так, как подобает цивилизованным людям…

Потому что некому стало навести в заражённой и перепуганной Европе Порядок и поддержать Закон: оба противостоящих суперблока истратили ядерные арсеналы только друг против друга, посчитав, что Европа-то им – не угроза.

Особенно – сотрясаемая внутренними «расистско-шовинистическими разборками», как их называл дядя Михаил, преподававший историю и Валду, и населенная теперь в-основном потомками тех самых бобаров, что плодятся, словно саранча…

Так что никого они теперь ни из Китая, ни из России, и уж тем более – из Соединенных Штатов Америки, никогда не увидят. Потому что пленные, которых допрашивали, рассказывали лишь о светящихся по ночам пустошах на месте их городов, мёртвых опустевших лесах, и почерневших полях. Даже без следов зверей и птиц…

Нет, конечно, в этом плане их Общине повезло: среди образовавших её Патриархов нашлись и дальновидные и решительные личности. Которые сразу решили, какой линии поведения нужно держаться. Чтобы выжить. Чтобы выжить в ядерную зиму. И не позволить поглотить себя пиратам, бандитам, и чужеродцам!..

Община образовалась из трёх основных групп: норвежцев – жителей города Лонгйяр. Шахтёров-россиян, работавших посезонно в шахте на Шпицбергене. И сотрудников Фонда Макариуса – того самого, где хранились генетические запасы Мирового зерна…

Ну, плюс ещё к ним потом добавился экипаж Фрегата. И, позже, монахини-норвежки.

Вхождение в Общину русских шахтёров было ещё и тем хорошо, что всю проходческую технику и запасы взрывчатых веществ, с помощью которых те добывали уголь, позже удалось задействовать на строительстве Крепости.

А в том, что её построить просто необходимо, сказали первые же два набега пиратов, и банд мародёров с континента.

Ну а спасло Колонию тогда только то, что Русское Правительство послало, после того, как всё началось, фрегат – для срочной эвакуации своих.

Однако командир фрегата оказался реалистом: после сброса бомб и потери связи со Штабом решил, что возвращаться на поражённую и заражённую территорию смысла нет… Да и хорошо, что он так решил.

Потому что только пушки этого самого корабля и позволили потопить буксиры и траулеры, на которых систематически плыли к ним пираты-бандиты. А затем эти же пушки установили и в фортах неправильного шестиугольника возведённой Крепости. На стороне, обращённой к морю. А вот со стороны суши остальные четыре башни-форта оснастили крупнокалиберными пулемётами.