Текст книги "Утверждение абсолютизма в России"

ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ В ИСТОРИИ РОССИИ

Вызываемая объективными условиями рационализация общественных отношений в ряде стран и регионов в новое время приобретает характер модернизации, которая может быть определена как сознательная установка общества, а точнее, его правящих классов и государства на восприятие достижений других, более передовых стран. Нами была показана принципиальная общность этого процесса в России и других странах вплоть до настоящего времени. В данном случае нашей задачей является определить характер воздействия такого типа развития особенно на динамику преобразований, механизм их проведения и результаты.

В истории императорской России реформы Петра открыли эпоху модернизации, догоняющего развития, европеизации. Однако в последнее время процесс этот не шел гладко, по одной линии, был полон противоречий. По существу, вся история русской государственности послепетровского времени может быть интерпретирована как серия реформ и, соответственно, контрреформ сверху, целенаправленно проводившихся государством в XVIII–XIX вв., а отчасти и начале XX в. Правомерен вопрос о характере такого скачкообразного развития, целях и средствах общества при его осуществлении. Ответ на него следует, на наш взгляд, искать в тех изменениях, которые происходят в обществе в результате разворачивания в нем процесса модернизации, отражении их в социальном сознании и политических установках различных течений и деятелей.

Известно, что общественная мысль практически всех развивающихся стран, вставших на путь модернизации, т. е. имеющих догоняющий характер развития, представлена двумя основными течениями: одно из них (консервативный национализм) отстаивает, как правило, начала самобытности и своеобразия национального развития, другое (сторонники модернизации), напротив, считают национальное развитие формой проявления общих закономерностей, а потому исходят из возможности их ускорения путем заимствования опыта других, более передовых, прежде всего европейских стран. Исходя из этого, центральной темой споров и разногласий оказывается вопрос об отношении к передовой европейской цивилизации, ее ценностям, возможности или невозможности их заимствования и перенесения на национальную почву, короче – к процессу европеизации страны. В данной перспективе можно интерпретировать борьбу сторонников самобытного развития и просвещения России, славянофилов и западников, народников и марксистов, вообще всю историю русской общественной мысли и интеллигенции вплоть до современности. Характерно при этом, что западническая ориентация преобладает в эпохи радикальных реформ, преобразований, модернизации традиционных устоев и, напротив, консервативно– националистическая (славянофильская) в периоды относительно стабильного или даже застойного состояния общества. Так, западничество впервые четко выступило в период реформ Петра, когда преобразователь поставил задачу догнать Запад, во время преобразований Екатерины II, когда дворянство, освобожденное от обязательной службы, обратилось к западному образу жизни и идеям просветительской философии, при Александре I и, наконец, Александ– ре II, именами которых отмечены крупнейшие попытки реформ XIX в. Позднее те же идеи высказывались русскими либеральными учеными конца XIX – начала XX в., которые вкладывали в них уже иной смысл. Европеизация для них означала развитие свободного предпринимательства, политической демократии, прав человека. Эти идеи особенно актуальны сегодня, когда нам в очередной раз необходимо «прорубить окно в Европу». Понятно, что другой, обратной стороной процесса модернизации является консолидация оппозиционных ей сил, стоящих за сохранение традиционных порядков.

Модернизация порождает существенные изменения в социальной стратификации традиционного общества. Трансформация социальной структуры в результате модернизации имеет ряд важных следствий. Во-первых, она ведет к росту взаимного несоответствия различных элементов традиционной социальной организации, возникновению на этой основе противоречий в их статусе, престиже и благосостоянии. Во-вторых, усиливается несоответствие традиционных социальных слоев и институтов по отношению к новым функциям, которые им приходится выполнять, чтобы соответствовать изменившимся условиям. В-третьих, изменяется роль и целевая ориентация различных групп в обществе, связанные с активным поиском ими более прочных позиций в формирующейся новой социальной иерархии. На этой основе в обществе возникает пестрая гамма противоречий – порожденный модернизацией социальный конфликт, внешним проявлением которого становится рост отчуждения общества от политической власти. В этих условиях государство с целью предотвращения дестабилизации всей системы вынуждено взять на себя роль активного реформатора прежних социальных структур и институтов. C этой целью оно апеллирует к тем социальным силам, которые стоят за изменение существующего порядка вещей, и, напротив, парализует по мере возможности их оппонентов.

Социальный конфликт рассматриваемого типа проявляется на различных уровнях не совсем одинаково. Охватывая в принципе все общество, он является конфликтом на макроуровне. Это находит выражение в расколе общества на сторонников преобразований и их противников. Данное противоречие имеет объективный характер, т.к. в обществе всегда существуют социальные слои, более или менее заинтересованные в сохранении традиционной системы в стабильном виде или ее изменении, отчасти даже разрушении. Однако степень осознания современниками причин и значения конфликта может быть весьма различной в соответствии с их культурным уровнем, системой норм и ценностей. В традиционалистских обществах (какое было в России XVIII – начала XX в.) основная масса населения не обладала способностью осознанного отношения к модернизации, а потому воспринимала ее как нечто чуждое. Проявление конфликта на среднем уровне находит выражение в борьбе внутри правящего класса. Третья стадия проявления конфликта, которая вместе с тем является его кульминацией, происходит на микроуровне, внутри сравнительно небольшой и замкнутой, но наиболее влиятельной социальной группы – правящей элиты. Конечно, конфликт внутри элиты не может рассматриваться совершенно обособленно от состояния дел и хода борьбы в обществе и правящем классе. В значительной мере он является отражением и выражением этой борьбы. Для нас здесь, однако, важно подчеркнуть специфику разворачивания конфликта внутри правящей элиты и его последствий в ходе всякой крупной реформы. Дело в том, что в отличие от двух предшествующих уровней проявления конфликта, его развитие в элите оказывает непосредственное воздействие на процесс принятия решений, а также их проведение в жизнь. В этом смысле можно сказать, что результат борьбы внутри элиты окончательно определяет судьбу реформы. Данное наблюдение особенно верно при изучении механизма власти в абсолютистском государстве, где отсутствуют какие– либо институты социального контроля, способные ограничить власть правительства, а иногда даже влиять на практическое проведение принятых решений. В этом специфика проявления общесоциологических закономерностей в системах такого рода, имеющих монархическую государственность. При сохранении формального единства в абсолютистском государстве под влиянием модернизации фактически возникают две элиты, две правительственные группы, одна из которых проводит реформы, а другая тормозит их проведение.

Остановимся в этой связи на трех основных аспектах проблемы. Первое: как развивается конфликт в первоначально единой традиционалистской бюрократической системе. Второе: какие институты, социальные слои и лидеры оказываются способны к осуществлению преобразований. Третье: как обеспечивается легитимность новых институтов, норм и ценностей, появившихся в результате реформ.

Крупные социальные преобразования каждый раз ставят перед современниками и последующими поколениями проблему соотношения общества и государства, механизма проведения реформ. В центре внимания при этом вполне оправданно оказывается государственный аппарат управления и круг составляющих его людей – чиновничества, бюрократии, место и значение которых в обществе крайне велико, однако тщательно скрыто от систематического наблюдения и анализа. В связи с тем, что главный вопрос всякой реформы (как и революции) есть вопрос о власти, изменении ее социальной природы, организации, функций, он заслуживает особого рассмотрения, так сказать, на микроуровне. При таком подходе известная веберовская модель рационализации или постоянного совершенствования управления как его имманентного свойства нуждается в некоторых существенных коррективах, выдвинутых современной социологией. Некоторые из них имеют особое значение при изучении реформ и контрреформ административного аппарата. Современная наука, в частности, оперирует тремя основными понятиями – «система», «структура» и «функция», применение которых весьма перспективно при объяснении инфраструктуры всякой формальной организации как в настоящем, так и в прошлом, ее организации, состава и изменений с течением времени. Известно, что М. Вебер, рассматривая данный круг вопросов, ставил в центр внимания рациональность бюрократии, которая представала универсальной унифицирующей силой, средством и одновременно результатом всего процесса реформ. В соответствии с этим меньшее внимание он уделял операционному аспекту, т. е. характеру деятельности бюрократии, что помешало ему раскрыть развитие и взаимодействие внутренних структур в ходе их изменений. Отсюда – недостаточное внимание к дисфункциональному аспекту деятельности бюрократии. Известно, что определенные, первоначально вполне рациональные и эффективные институты, нормы и образцы поведения при изменившихся условиях могут не только утерять эти черты, но и превратиться в свою прямую противоположность, стать тормозом оперативного управления и источником дисфункции. Традиционная иерархия административной системы, характер подготовки чиновников, их пристрастия, способности, поведение по отношению к обществу и т. д. могут оказаться (а в ходе крупных реформ и оказываются) существенной угрозой необратимости перемен. В результате бюрократия начинает выступать не источником рационализации, а наоборот – силой, стремящейся к консервации существующих порядков. Эта двойственная природа бюрократии дает возможность понять, почему один и тот же социальный слой (а иногда даже одни и те же индивиды) могут на одной фазе отстаивать реформы, а на другой – контрреформы, исходя при этом из одной задачи – добиться оптимального характера управления при изменяющейся социальной структуре. Без учета данного фактора трудно понять такое явление, как диалектика реформ и контрреформ, когда практически каждый крупный прорыв вперед сопровождается попятным движением, равным или даже превышающим его по силе. Представить амплитуду колебаний мнений олигархов при проведении той или иной реформы, их реакций на значимые события в обществе, наконец, изменения их воззрений с течением времени и значит определить баланс сил внутри правящей элиты. Исходя из этого можно констатировать определенные тенденции эволюции всей политической надстройки государства.

Наиболее существенным дополнением, особенно важным для сравнительно-исторического изучения бюрократии, является тезис Т. Парсонса, получивший развитие в трудах многих других исследователей, о необходимости сочетания структурного и функционального подхода к анализу административной организации. Структурно-функциональная модель процессов рационализации и бюрократизации дает возможность представить их более объемно, а следовательно, лучше понять характер тех изменений институтов и процедур управления, которые происходят в результате административных реформ.

Синтез структурно-функционального подхода с историко-генетическим позволяет более четко определить степень зрелости бюрократии (т. е. приближения ее к рациональному идеалу) в каждую данную эпоху. Понятно, что такая система сложилась не сразу, прошла периоды своего становления, консолидации, развития, совпадающие, как правило, с реформами административного аппарата. Будучи строго формализованной и иерархической организацией, бюрократия (по крайней мере в идеале) стремится ликвидировать все неформальные контакты внутри себя самой и с обществом. Отсюда постоянное нарастание дифференциации различных уровней принятия решений, информации, характера работы и т. д., отражающееся в распределении обязанностей, эффективности и производительности труда чиновничества. Усложнение инфраструктуры бюрократии идет в тесном взаимодействии с обществом в целом. Взаимодействие это может быть конфликтным или бесконфликтным в зависимости от того, совпадают или нет интересы управляемых и управляющих. Критериями оценок при этом могут служить такие параметры, как дифференциация состава аппарата в социальном и материальном отношениях, распределение ролей, составляющее основу конфликтов. Изучение типологии конфликтов в бюрократической среде, в свою очередь, позволяет раскрыть инфраструктуру организации, отношение различных уровней управления друг с другом, в том числе с вышестоящими и нижестоящими инстанциями. Социальный контроль вводит эту борьбу в определенные рамки, сообщает ей, так сказать, определенные правила игры, но не может устранить ее полностью. При наличии разных и меняющихся со временем условий игры (позиции сторон, их положение в иерархии, возможности, субординация и т. д.) суть конфликта на всем протяжении развития бюрократии одна – борьба за власть, постоянное перераспределение ее в соответствии с новой расстановкой сил. В ходе административной эволюции бюрократия развивается в принципе параллельно с обществом, испытывая воздействие основных социальных процессов, которые проявляются в критических ситуациях в соперничестве различных «групп давления» – правых, левых и умеренных, само появление которых является, по-видимому, общим свойством всякой бюрократической организации на стадии ее изменения. В периоды крупных административных реформ бюрократия стремится активно воздействовать на общество с целью его рационализации, модернизации и европеизации.

Важной самостоятельной проблемой для всякого реформационного движения является его легитимация, или узаконение, в глазах общества. В монархическом государстве решение этой проблемы неизбежно предполагает активную деятельность реформаторов, просвещенной бюрократии по включению в орбиту своей политики самого государя, который является не только реальным центром управления, но, что в данном случае еще важнее – символом законной Власти и гарантом необратимости происходящих перемен.

Последовательная смена реформ и контрреформ вообще является характерной чертой русского исторического процесса нового и новейшего времени. Чем глубже и серьезнее попытка реформ, тем вероятнее возможность контрреформ. Так, за преобразованиями Петра следует консервативная политика его преемников, за реформами просвещенного абсолютизма Екатерины II наступает полицейский режим Павла, после конституционных проектов Негласного комитета Александра I происходит смена курса и торжествует николаевская реакция. Наконец, реформа 1861 г., являвшаяся наиболее радикальным социальным преобразованием за всю историю императорской России, завершилась новым и весьма продолжительным периодом контрреформ, поставившим страну на грань катастрофы117117
  Медушевский A.H. Государственный строй России периода феодализма (XV–XIX вв.). M., 1989.


[Закрыть]. В это время дворянство и бюрократия фактически ликвидировали тот путь демократических преобразований, который открывала реформа. Очевидно, что именно провал этих преобразований, объясняющийся в конечном счете консерватизмом дворянства, политического строя и правящей элиты, сыграл роковую роль в последующей истории страны. Последние попытки реформ были проведены уже слишком поздно, не могли радикально изменить ситуации и сталкивались с не менее, а возможно, и более сильным сопротивлением. Конституционный эксперимент начала XX в. и реформы П. А. Столыпина вновь закончились торжеством реакции и крахом всей системы старого порядка в России.

История реформ и контрреформ в России показывает, что модернизация есть объективный процесс, усиливающийся по мере того как мир становится все более единой цивилизацией.

Особый, очень характерный для России тип реформ состоит в ускоренном догоняющем развитии, осуществляемом исключительно путем административного регулирования, нацеленного на быстрое достижение стратегических целей. Поскольку в общественном сознании место державы в мировой политической системе стереотипно определялось прежде всего военным потенциалом, данный вариант модернизации часто бывает нацелен на достижение соответствующих результатов именно в этой области. Таковы реформы Петра, в короткие сроки создавшего промышленность, налоговую систему, образование, административную систему, армию и флот. Выбору подобного варианта способствует ряд исторически сложившихся предпосылок – слабость общества, авторитет государственной власти, не имеющей противовеса в виде сословно-представительных институтов, развитый бюрократический тип управления. При таком варианте быстрых реформ государство до предела напрягает общественные ресурсы, полностью перекрывая для этого механизмы социального контроля. Это приводит в свою очередь к отчуждению власти от народа и к возможности контрреформ. Более того, проведение такой модернизации, подавляя демократические начала саморегуляции общества, в длительной перспективе ведет к обратному результату.

ГЛАВА III
ВЛАСТЬ И СОБСТВЕННОСТЬ

Активная правотворческая деятельность Петра Великого, давшая ему в традиционной историографии титул царя-законодателя, рассматривается в данной главе с новой точки зрения. Она позволяет раскрыть существенны е аспекты взаимодействия политической власти и собственности и их изменения в связи с анализом социальной базы абсолютизма в период его утверждения. Для этого необходимо остановиться, прежде всего, на сравнительно-историческом анализе кодификации права как средства модернизации социальных отношений в эпоху абсолютистских монархий. Обращение к истории деятельности Уложенных комиссий XVIII в. позволит, далее, выявить характер социальных конфликтов власти и собственности и тех средств, которыми располагает абсолютистская власть для их преодоления. C данной точки зрения целесообразно также более внимательное рассмотрение попытки законодательного регулирования отношений власти и собственности, которая связана с указом Петра I о майорате 1714 г.

КОДИФИКАЦИЯ ПРАВА КАК СРЕДСТВО МОДЕРНИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Изучение истории России и стран Европы нового времени в сравнительной перспективе, в контексте теорий рационализации, модернизации, догоняющего развития делает необходимым обращение к такой характерной стадии развития государственности Восточной Европы, какой является Просвещенный абсолютизм. Проблематика Просвещенного абсолютизма, как известно, стала в последнее время предметом широких дискуссий в исторической науке, прежде всего с точки зрения общих и специфических черт его проявления в различных государствах региона. Просвещенный абсолютизм в странах Восточной Европы предстает при этом как своего рода ответ на быстрое экономическое и социальное развитие Западной Европы, попытка традиционных структур приспособиться к новым условиям развития, наконец, означает стремление к модернизации сверху путем реформ и активного вмешательства государства в жизнь общества, средством чего служит регламентация социальных отношений, усиление их регулирования с помощью права. В идеологии Просвещенного абсолютизма право выступает как основной инструмент проведения в жизнь разумных начал организации общества, с чем связана активная законодательная деятельность в самых различных направлениях. Обращение к истории права в таких странах, как Россия, Пруссия, Австрия и некоторых других государствах рассматриваемого региона и периода, позволяет обнаружить ряд крупных законодательных инициатив, имеющих принципиально общие черты как по содержанию, так и по времени своего возникновения. Можно констатировать, что существует несомненная связь между такими явлениями, как стремление к созданию общегосударственного права и развитием Просвещения, национального самосознания, Просвещенного абсолютизма, вообще государственности нового времени. Весьма перспективным в этой связи является обращение к правовой программе абсолютистских государств Восточной Европы – ее содержанию, основным этапам ее разработки, результативности и реализации. Отсюда проистекает основная идея данного раздела – сравнительный анализ кодификации права в России и других государствах Восточной Европы как самостоятельного и очень важного этапа правовой модернизации нового времени. Рассмотрим данную проблему по трем основным направлениям: во-первых, основные этапы кодификации права в странах Восточной Европы с целью выяснения общих тенденций социальной политики; во-вторых, ту область правового регулирования, в которой оно оказалось наиболее эффективным, – отношения правящего класса и бюрократии; в-третьих, соотношение нормы и действительности при проведении законодательства в жизнь.

Рационализация, модернизация и европеизация управления получили свое наиболее полное выражение в кодификационной деятельности Просвещенного абсолютизма. Под кодификацией понимается, как правило, законодательная деятельность по упорядочению, систематизации и приведению в действие правовых норм данной страны путем обобщения их в едином кодексе, уложении или своде законов118118
  Пахман C.В. История кодификации гражданского права. СПб., 1876. Т.1–2; Шершеневич Г. Ф. Очерки по истории кодификации гражданского права. Казань, 1897–1899. Вып.1–3.


[Закрыть]. Такое традиционное понимание кодификации, однако, не отражает ее специфики применительно к эпохе просвещенного абсолютизма. На первый план в этот период выступает отнюдь не только и не столько идея упорядочения действующих законов, сколько стремление законодателя создать принципиально новую систему регулирования общественных отношений. Кодификация выступает при этом одновременно как цель (создание новых, совершенных законов, отвечающих перспективным задачам развития общества) и как средство (внедрение в общество новых отношений и представлений об идеальном или желательном его устройстве). В результате кодификация в новое время (в отличие от традиционных ее форм) становится самостоятельным фактором общественного развития, аккумулируя в себе отношения, противоречия, настроения эпохи119119
  Vanderlinden J. Le concept de code en Europe occidentale du XIII au XIX siècle. Essai de definition. Bruxelles, 1967; Wieacker F. Voraussetzungen europäischen Rechtskultur. Göttingen. 1985; Mohnhaupt H. Verfassung/Geschichtliche Grundbegriffe. 1990. T. 6.


[Закрыть]. По существу, крупные кодификационные инициативы – это основные вехи социальной эволюции, а деятельность кодификационных комиссий разных стран – средоточие политики права господствующих режимов. Теоретическую основу преобразования социальных отношений с помощью законодательства составляла, как известно, доктрина естественного права.

Центральной проблемой теории естественного права в новое время являлось объяснение конфликта между обществом и государством, народом и властью, подданными и правителем. Главным становился вопрос о том, как обеспечить социальный контроль над властью, согласовать суверенитет с правами народа. Естественное право стремилось устранить этот дуализм с помощью концепции общественного договора. Поэтому для всех теорий естественного права общим является как раз то, что они принимают идею общественного договора, а также связанное с ней представление о том, что власть есть порождение всего общества, делегировавшего свои права одному человеку, группе лиц или учреждению сословно– представительного характера. Сторонники естественного права, полностью принимая учение об общественном договоре, различались, таким образом, скорее теми выводами, которые они делали из него120120
  Kodifikationen als Mittel der Politik. Wien, 1986; Willoweit D. Deutsche Verfassungsgeschichte. München, 1990.


[Закрыть]. Так, на теории общественного договора покоились учения Гоббса и Спинозы с их апологией абсолютизма. Из этой же теории исходили их идейные противники – сторонники народного суверенитета, монархомахи, Локк, выступавшие против абсолютизма. Наконец, на идее общественного договора основаны были и концепции, отстаивающие средний между двумя предшествующими путь развития, к числу которых могут быть отнесены теории Гроция, Пуффендорфа и их последователей, оказавшие значительное влияние на кодификацию права периода просвещенного абсолютизма. В эпоху Просвещения и Французской революции естественное право в трудах энциклопедистов и просветителей интерпретируется как право, соответствующее принципам Разума. Разумным же, с их точки зрения, является лишь такое право, которое соответствует природе человека как мыслящего существа. Отсюда трактовки естественного права и, в частности, общественного договора у Руссо и Монтескье, развивавших, однако, его принципы с совершенно различных социально-политических позиций121121
  Медушевский А. Н. Французская революция и политическая философия русского конституционализма/Вопросы философии. 1989. № 10.


[Закрыть]. Первостепенное значение при этом придавалось положению о том, что природе человека изначально присущи определенные этические принципы, играющие в организации общества регулирующую роль, своего рода исконные правовые начала. Речь шла о подходе к праву с точки зрения общечеловеческих ценностей, выработанных цивилизацией, на основе которых в принципе возможно создание идеала общественного устройства. В отличие от позитивной юриспруденции, которая обычно придерживалась консервативной направленности, теория естественного права была гораздо более радикальна по самой своей сути, ставя задачей постоянное соотнесение идеала и действительности. Будучи изначально неисторичной в своих основаниях, устремлениях и результатах, она служила не для объяснения прошлого, а для обоснования и выражения того будущего, которое она стремилась вызвать к жизни. Особенно существенную роль она сыграла при переходе от традиционной государственности к государству нового времени. Естественное право, таким образом, оказало весьма мощное влияние на все социально– политическое движение рассматриваемого периода, но прежде всего – на кодификацию.

Кодификация права в странах Восточной Европы эпохи Просвещенного абсолютизма прошла следующие основные этапы: начала кодификационных работ; проведения кодификации; собственно период Просвещения; и, наконец, завершения кодификации права, приходящийся уже на конец всего рассматриваемого периода.

Утверждение абсолютизма в странах Восточной Европы означало качественно новый этап в развитии общества и государства, сопровождавшийся усилением его вмешательства в социальные отношения. Усиление военного, административного и экономического контроля над обществом, выразившееся в создании особого полицейского или регулярного государства, было возможно лишь при условии известной систематизации и унификации права, определении обязанностей всех сословий и социальных групп по отношению к государству. Рационализация управления была, таким образом, главной побудительной причиной пересмотра традиционного права, будь то обычного, статутного или римского. Подходя к этой проблеме с другой стороны, можно отметить, что модернизация права (принимавшая, как правило, форму кодификации) была для государства основным способом регулирования социальных отношений и структур, их изменения в желательном для себя направлении. Это не значит, конечно, что кодификация права не имела места ранее утверждения абсолютизма. Она возможна в принципе при любой форме правления, хотя и совпадает, как правило, по времени с периодами консолидации и централизации власти. Важно подчеркнуть здесь другое: в период утверждения абсолютизма в странах Восточной Европы – России, Пруссии, Австрии, отдельных германских государствах, кодификация получила новые функции, состоящие не только и не столько в систематизации старого права, сколько в создании нового, построенного на иных началах и активно проводящего в обществе волю государя.

C этой точки зрения обращает на себя внимание тот факт, что начало кодификационных работ в странах Восточной Европы приходится на одно время и судьба их оказалась во многом сходной122122
  Jakubowski I. Prawo Rzymskie w projektach kodifikacyjnych polskiego Oswiecenia. Lódz, 1984; Chisalberti C. La Codificazione del Dirilto in Italia. Roma, 1987; Das schwedische Reichsgesetzbuch von 1734. Frankfurt am Main, 1986.


[Закрыть]. Так, в Австрии начало кодификационных работ относится к 1709 г., когда император Иосиф I учредил комиссии в Брюнне и Праге для создания единообразного законодательства для Богемии и Моравии. Аналогичные работы в Пруссии начались со вступлением на престол Фридриха-Вильгельма I (в 1713 г.), когда впервые была четко сформулирована идея о необходимости создания кодекса или общего земского права. Кодификация права в Пруссии, как и повсюду в Европе, а возможно, даже в более сильной степени, сама по себе явилась важным инструментом контроля, унификации и централизации управления, финансов и судопроизводства в ходе подъема национального государства нового времени. Соглашаясь, в принципе, в объяснении общих предпосылок кодификации, специалисты, однако, спорят по вопросу о непосредственных побудительных ее причинах. Формально главной целью монарха при объявлении о начале кодификационных работ было покончить с засилием римского права, которое традиционно здесь действовало или, во всяком случае, обеспечить такое его применение, которое не противоречило бы состоянию страны и здравому смыслу. Однако дело было, на наш взгляд, прежде всего в том, что старое право не имело цельного систематического выражения, рождало много спорных вопросов, было написано на непонятном народу языке. К замене его новым кодексом побуждали прежде всего соображения рационализации управления и судопроизводства. Сходными причинами и стремлениями объясняются и попытки кодификации права в других странах того же времени. Так, в скандинавских странах они привели даже к созданию первых кодексов, изданных соответственно в Дании в 1688 г. и в Швеции в 1736 г., носящих, впрочем, довольно традиционалистский характер. В Италии попытка кодификации права была осуществлена в Пьемонте и приходится на 1723 г., когда был издан кодекс Виктора-Амадея II, не отменивший, однако, действия прежних законов и обычного права.

Для России петровского времени, на которое приходятся первые в период утверждения абсолютизма попытки создания нового кодекса, можно говорить об универсальной, направленной и систематической реформе права, охватившей все его области – государственное, гражданское, уголовное право и судопроизводство123123
  Богословский M.M. Административные преобразования Петра Великого в 1699–1708 гг. M., 1928–1929.


[Закрыть]. Уже в начале XVIII в. возник вопрос, неоднократно поднимавшийся и позднее, о замене Уложения 1649 г. новым кодексом124124
  Латкин B.H. Законодательные комиссии в России XVIII столетия. СПб., 1887.


[Закрыть]. Только в области государственного права, например, петровская реформа поставила и разрешила вопрос о престолонаследии, реорганизации центральных и местных учреждений, введении новой податной системы, нового порядка чинопроизводства и т.д., принципиальные для государства проблемы. Если в эпоху Московской Руси законодательство создавалось эволюционно – путем обобщения прецедентов (указов и жалоб, практики государственных учреждений, решений Боярской думы и Земских соборов, переосмысления иностранного законодательства и др.), то законодательство XVIII в. имело уже другую природу: оно исходило не из фиксации традиции и обычая, а из активного вмешательства в жизнь, часто с целью преодоления прежних порядков125125
  Филиппов А. Н. Учебник истории русского права. Юрьев, 1912. С.549.


[Закрыть]. В период петровских реформ право, ориентированное, в отличие от традиционного, на разумное и рациональное регулирование социальных отношений, их модификацию с целью достижения общего блага, творится уже не посредством прецедента, но путем внедрения самого этого закона, становящегося в идеале единственным источником права. Возникают предпосылки для более широкого заимствования западных институтов, идей и законов, которые представляются более соответствующими принципам рационального общественного устройства. Исходя из этого для петровской эпохи следует различать два типа кодификации – традиционный, ставящий своей задачей простое упорядочение и систематизацию уже имеющегося законодательства (как это делалось и ранее), и новый – стремящийся к созданию на имеющейся основе или без нее нового законодательства. Законодательные комиссии XVIII в., и особенно первой его четверти, ставили перед собой фактически обе эти задачи – кодификацию существующего права и создание нового Уложения. Это в свою очередь открывает возможность рассматривать их с двух точек зрения – как кодификационные учреждения и одновременно как центры проведения определенной политической линии, выражающие стремление правительства законодательно закрепить социальные изменения.