Текст книги "Семьи. Книга 3"

Глава VIII

Несколько минут Ринат не мог расположиться в кресле, усаживаясь то на одну, то на другую ногу, то упираясь рукой в подлокотник, то откидываясь назад; когда же эмоции немного поутихли, он устремил свой взгляд в ноутбук в попытке отвлечься от обуревавших его мыслей, но отвлечься не получалось. Произошедшая ссора перевернула все с ног на голову. Весь тот семейный уют и привычная атмосфера, в которых покоилось его сознание еще только десять минут назад, были начисто уничтожены, и единственное, чего он жаждал сейчас, это восстановить разрушенное согласие. Всей душой ему хотелось броситься к жене и, сковав ее в объятиях, не отпускать до тех пор, пока она не сдастся, не смягчится, но он понимал, что этого нельзя было делать, и сдерживал себя.

За долгие годы совместной жизни с супругой процесс примирения после ссор был настолько хорошо отрепетирован Ринатом, что он всегда в таких случаях действовал по накатанной. Он знал, что сразу после конфликта, пока в жене бурлят эмоции, лезть к ней с примирениями бессмысленно и даже вредно делу – это только еще сильнее распалило бы бушевавшую в ней стихию. Единственно правильным решением в этот момент было отстраниться от супруги, не разговаривать с ней, вовсе не обращать внимания, а, наблюдая со стороны, ждать, пока не выдастся удобный случай, и он не видел сейчас никаких причин действовать иначе. Разразившийся конфликт беспокоил и тревожил его, но в том, что он разрешится в самое ближайшее время, Ринат не сомневался. Это был вполне рядовой проступок, как если бы он, гуляя всю ночь с друзьями, проспал и не встретил с утра Вику на вокзале или отправил ее с детьми к теще, пообещав приехать на следующий день, и не приехал. Ситуация была, конечно, крайне неприятная, но самая что ни на есть обычная.

Спеша отгородиться от мужа, один вид которого бередил ее кровоточащую душевную рану, Вика скрылась за простенком, частично отделявшим кухню от зала, и, чтобы только занять себя чем-нибудь, принялась убираться на обеденном столе. Поначалу она вся была поглощена бурлившими в ней злостью и негодованием, в полной мере отражавшимися в ее резких порывистых движениях: предметы, которые невозможно было сломать или разбить, с грохотом сгружались ею на подоконник или стоявшие поблизости стулья, переносимая к мойке посуда бряцала и звенела на все лады, а разные коробочки, упаковки и пакеты безо всякого разбора сминались и летели прямо на пол. Когда же стол был освобожден, Вика начисто вытерла его и взялась разбирать вещи на стульях, а затем перешла к шкафам. Постепенно обида и злость на мужа за измену стихали в ней, но внутреннее напряжение только усиливалось.

Разразившийся в семье конфликт терзал и беспокоил Вику куда больше, нежели Рината. Для него это был вопрос комфорта, уютного спокойного быта, превосходного регулярного секса; для нее же супруг и семья являлись – ни больше ни меньше – всем, что было в жизни. Мысль о том, что эта ссора может так или иначе разрушить их брак, не проявлялась в сознании Вики явно, но внутри, очень глубоко в душе, на подсознательном уровне она чувствовала, что возникшие разногласия представляют угрозу их отношениям – угрозу всему, что у нее было. И когда вспыхнувшее и затмившее собой все на свете негодование по поводу очередной измены мужа стало стихать, душу Вики окутала сильнейшая тревога, вызванная неразрешенным конфликтом между ней и супругом.

Видя, что после ссоры Ринат замкнулся и отстранился от нее, Вика с каждой минутой впадала во все большее отчаяние. Хватаясь то за одно, то за другое дело, она ходила из зала в спальню, затем в ванную за ведром и снова в зал. Она по-прежнему перемещалась по квартире быстрым тяжелым и шумным шагом, двигалась стремительно, хлопая дверьми, гремя ведром, стульями, дверцами шкафов, но сейчас во всех этих на первый взгляд преисполненных прежней яростью и агрессией действиях просматривался их нарочитый характер, будто они были вызваны теперь не только и даже не столько бурлившей в ней злостью, сколько желанием обратить на себя внимание. Вика уже не избегала мужа за простенком, а как бы между прочим то и дело выходила из-за него, следовала в другие комнаты, все чаще появляясь в той части зала, где сидел супруг, и раз даже прошла мимо, чтобы выкурить сигарету на балконе. Она терзалась в беспокойстве, которое рождала в ней полная отстраненность мужа, и всячески старалась вызвать на себя его внимание, но Ринат, видя, в каком душевном волнении пребывала супруга, продолжал вовсе не замечать ее.

В квартире за полных полчаса никто не проронил ни слова: напряжение Вики нарастало, но заговорить с Ринатом, пусть даже опять обрушившись на него в негодовании, она не могла. Первой пойти на контакт означало проявить слабость, всецелую свою зависимость, выказать, что примирение для нее, понесшей обиду, важнее, чем обидчику-мужу, и это останавливало ее. Появляясь в зале, она старалась даже не глядеть в сторону Рината – он сам должен был пойти на сближение, иначе было нельзя. Но хотя сознание Вики оставалось все так же сосредоточено на измене супруга, душа ее жаждала только примирения и, не находя его, трепетала и металась в груди. Молчание и замкнутость мужа, его полное безразличие к возникшей ситуации, к ней самой ввергли ее в совершеннейшее смятение.

Закончив со шкафом, Вика устроилась возле раковины, чтобы вымыть скопившуюся в ней посуду, но вдруг увидела среди горы грязных тарелок, ложек и кружек пластиковые игрушки дочки, представлявшие собой разную кухонную утварь, которые та, несмотря на замечания матери, периодически сгружала в мойку.

– Даша, сколько раз я тебе говорила не ложить свою посуду в общую раковину? – гневно обратилась к дочке Вика, с отвращением доставая из полной воды салатницы маленькую пластиковую кастрюльку, всю заляпанную майонезом и кусочками пищи. – Сколько раз?! Одно по одному… Нет, мне это надоело. Я всю твою посуду выкидываю! – отправив кастрюльку в мусорное ведро, громко и решительно сказала она.

Услышав это, Даша вдруг в одно мгновение вся покраснела, скуксилась, скривилась лицом от лобика и до подбородка в каком-то отчаянном всеобъемлющем животном страхе и с криком «не-е-е-ет!» спрыгнула с дивана и подбежала к матери.

– Да! Вот так! Всё в мусорку! – вылавливая предмет за предметом, продолжала Вика отправлять игрушечную посуду в ведро, бессознательно стремясь словами усилить боль, которую она причиняла дочери своими действиями.

Не смея доставать игрушки из ведра, Даша стояла рядом, замерев всем телом, и, не зная, что делать, подняв кулачки со сжатыми добела пальчиками к подбородку и сотрясаясь мелкой истерической дрожью, полными безграничного ужаса глазами наблюдала за матерью, не в состоянии даже плакать, а только судорожно проговаривая скривившимся в беспомощной гримасе ртом:

– Моя… посу-у-удка!

– Ну что ты творишь?! – упреком раздался голос вышедшего из-за перегородки Рината.

Не обращаясь больше к жене ни словом, ни взглядом, он с возмущенно-негодующим выражением на лице подошел к мусорному ведру и, присев около него на корточки, прямо возле дочери, в ногах у супруги, принялся вытаскивать из него игрушки.

При прочих обстоятельствах Ринат занял бы в отношении жены куда более строгую позицию и ни за что не стал бы сам доставать выброшенные игрушки, а заставил бы ее сделать это. Но сейчас он и не думал проявлять свою власть главы семейства: намного важнее для него было изобразить покорность и смирение перед гневом супруги. Ему нужно было подыграть жене, дать ей утолить свое уязвленное самолюбие, которое, растравляя ее, противостояло примирению, что он и делал. Ринат не осознавал, как именно его действия влияли на Вику, но по опыту знал, что, проявив покорность, – смягчит жену. Знал он также и то, что если супруга в запале совершала какой-либо неблагоразумный поступок, то нужно было молчаливым укором указать на ее неправоту, сформировав в ней, таким образом, чувство вины; если же при этом удавалось заручиться поддержкой маленького союзника – дочки или сына – и вместе выказать несогласие с вдруг проснувшейся тиранией матери – это был уже залог самого скорейшего примирения. Обо всем этом он не задумывался прямо, но на уровне подсознания прекрасно понимал, какая великолепная возможность уладить конфликт с супругой представилась сейчас ему, и точно знал, как нужно действовать.

При этом Ринат вовсе не замечал, что нападки Вики на детей во время их ссор стали происходить чаще: истерзанная тревогой и беспокойством жена в порыве разрешить конфликт с супругом бессознательно все охотнее вымещала злобу на детях, потому что в глубине души знала – после этого муж пойдет на примирение.

– Ну, успокойся. Вот твои игрушки. Целые, – вытаскивая из ведра пластиковую посудку, утешал Ринат дочку, которая теперь лишь тихо отрывисто всхлипывала, смотря на отца робкой подрагивающей улыбкой, пробивающейся сквозь еще не сошедший с лица испуг.

– Конечно! Игрушки он достает. Добрый папа! – выпалила Вика в негодовании. – А то, что семья уже почти год живет на коробках, тебя не волнует?! Да с чего бы тебе волноваться, если ты домой только ночевать приезжаешь, и то через день.

– Не переживай так. Сейчас мы все вымоем, и будут как новые, – не обращая внимания на нападки жены, с теплой улыбкой на лице обратился к дочери Ринат, раскапывая подтухший, раскисший, неприятно липнущий к рукам мусор в поиске провалившихся на самое дно игрушек.

– Посмотри, как мы живем! – не унималась Вика, сверху вниз смотря на сидящего у ее ног и ковыряющегося в мусорном ведре мужа. – Мне губку с моющим средством некуда положить. Это разве кухня?! Полгода прошу розетки сделать!

– Ну, вроде бы все достали, – улыбнулся Ринат дочке. – Пойдем теперь мыть?

Смотря на отца широко раскрытыми блестящими от слез глазами, Даша молча кивнула и последовала за ним в ванную. Вымыв игрушки, они вернулись в зал, где Ринат усадил дочку на диван и, попросив больше не кидать свою посудку в раковину, чтобы мама не ругалась, вновь расположился в кресле. Он был в предвкушении примирения. В последний раз негодование Вики уже не относилось к измене, а касалось обычных их бытовых проблем, и это был еще один верный знак, что она готова простить его. Оставалось только дождаться подходящего момента.

Глава IX

Через некоторое время Вика ненадолго вышла из комнаты, а вернувшись, встала возле шкафа. Заметив это, Ринат поднялся с кресла и, пройдя на кухню, остановился у стола, не поворачиваясь к супруге, которая, до этого интенсивно протиравшая тряпкой вазу, тоже замерла. Простояв пару секунд, Ринат вдруг развернулся и, весь подавшись к Вике, обнял ее сзади за талию.

– Ки-иса, давай помиримся, – виновато-упрашивающим тоном проговорил он.

– Уйди. Я не собираюсь с тобой мириться, – попыталась отстраниться от него Вика, но порыв был настолько невнятным, что Ринату даже не пришлось увеличивать усилия, чтобы сдержать ее.

– Я люблю тебя.

– Езжай к этой девке и с ней развлекайся, – дернула торсом Вика, желая освободиться от объятий мужа, но в этот момент Ринат крепче прижал ее к себе.

– Да нет никакой девки. Есть только ты… Хочешь, я прямо сейчас удалю ее номер?

– Я уже удалила.

– Ну вот и здорово, – по голосу ничуть не расстроившись, а будто даже обрадовавшись, сказал Ринат и, наклонив голову в сторону, в покорном ожидании заглянул из-за плеча в лицо супруге.

Вика молчала. Он первый подошел, он нежен, он раскаивается и признался в любви, а самое главное – она чувствует, что он искренен. Душе ее ничего больше не требовалось, и она уже готова была сама прижаться к нему и сказать, как он ей дорог, но в то же самое время в сознании Вики еще слишком значима была нанесенная супругом обида, и требовалось что-нибудь, что хоть частично компенсировало бы ущемленное чувство ее женского достоинства.

– В субботу надо будет отвезти маму в больницу, – по-прежнему не смотря на мужа, строго и сухо сказала Вика.

Ринат тяжело выдохнул, будто услышав приговор, и замолчал. Отвезти тещу в больницу – и все! Такой пустяк для того, чтобы прямо сейчас замять эту невыносимую ситуацию и вернуть все на круги своя. Ринат возликовал в душе, что разногласия закончены, да еще такой малой кровью, но ни один мускул его лица не дрогнул. Он знал, что стоит ему охотно согласиться на эту меру или даже просто выказать радость, как жена почувствует ее несоразмерность вине и, пожалуй, в довесок нагрузит еще пару требований; если же он, сделав серьезное лицо, покажет, что решение дается ему с трудом, то она же потом, когда все уляжется, будет оправдываться, что заставляет его против воли.

Выдержав короткую паузу, Ринат обреченно закрыл глаза, еще раз выдохнул и сказал:

– Хорошо.

Вика улыбнулась и, развернувшись полубоком, посмотрела на мужа взывающим к ласке и нежности взглядом, в котором уже не было ни единой нотки строгости или злости. Ринат обнял супругу и подался головой вверх в ожидании, что та наклонится, чтобы поцеловать его, потому что сам дотянуться до ее лица или хотя бы до шеи никак не мог. Вика наклонилась, губы их сомкнулись в страстном поцелуе, и вдруг в распаленных душах обоих вспыхнуло яркое возбуждающее пламя сексуального влечения друг к другу, подобно тому, как в одну секунду вспыхивает огнем полено, брошенное в тлеющие угли хорошего кострища.

– Я хочу тебя, – сказал Ринат, отстранившись от лица жены.

– А дети? – тихо спросила Вика.

– Пойдем в ванную, – ответил он и тут же направился в коридор, увлекая за собой супругу.

Увидев, что родители пошли куда-то, Даша вскочила с дивана и выбежала за ними.

– Вы куда? – спросила она.

– Даша, мы в ванную, – развернулась к дочке Вика. – Нам нужно помыться, а ты пока посмотри мультики по телевизору, – и, сказав это, она поспешила за Ринатом.

Даша осталась стоять в коридоре. Тут же играл за компьютером брат. Когда родители вдвоем направились в ванную, лицо его вдруг приобрело особенно сосредоточенное выражение: он напрягся, как бы затаился за столом, склонив голову ближе к монитору, будто стараясь сконцентрировать все свое внимание на игре и больше не слышать, не замечать ничего вокруг.

После того как дверь в ванную комнату закрылась, Даша подошла к ней и прислушалась. Секунду было тихо, а затем раздался монотонный звук воды, льющейся из крана в пустую ванну.

Первое, что увидели Вика и Ринат, выйдя из ванной, была сидевшая на полу в коридоре дочка, рядом с которой стояла до половины наполненная водой кастрюля, а в кастрюле находился Кеша. Тяжело взмахивая мокрыми крыльями, попугай то и дело производил попытки выбраться, но каждый раз его сталкивали назад бдительные ручки девочки.

Когда родители вышли, Даша подняла головку и, просияв в широкой веселой улыбке, сказала:

– Он тоже купается.

Услышав задорный голос дочери, Вика, хотевшая было сделать ей порицание, что кастрюля не предназначена для купания попугая и что для этого есть специальная купальня, сразу все простила ей и, усмехнувшись, посмотрела на Рината – он тоже улыбался.

Увидев, что родителям весело, Даша звонко засмеялась.

Глава X

После того как Полина узнала о любовнице мужа, супруги неделю не разговаривали друг с другом. Несмотря на то, что Завязин постоянно пытался наладить общение в семье, став необычно словоохотливым даже с дочкой, жена отвечала ему только в крайних случаях и всегда предельно короткими фразами. Спали они по отдельности: она все так же на диване, а он на раздвижном кресле. Ели тоже врозь.

Полина не желала и не могла идти на контакт с мужем. Впервые столкнувшись с фактом наличия у супруга постоянной любовницы, да еще с которой он, по самым скромным подсчетам, встречался не менее полугода, она не представляла, как теперь вести себя с ним. О возможности же напрямую объясниться с Завязиным или тем паче выставить ему ультиматум Полина даже не думала. В глубине души ей в полной мере представлялись вероятные катастрофические последствия подобных шагов, которые настолько страшили все ее существо, что она и близко не подпускала мысли о разговоре с мужем начистоту в свое сознание. Везде: находясь на работе, в автобусе, на встрече с подружками и, конечно же, дома, – Полина мучилась и терзалась, не зная, как она могла бы разрешить сложившуюся ситуацию.

Между тем Завязни очень изменился в отношении к ней. Когда он понял, что Полине известно о его связи с любовницей, ему стало и стыдно, и жалко ее. Чувствуя себя виноватым в семейном разладе, он сделался внимательней к супруге: начал проявлять постоянную заботу, периодически готовил (как любил – все очень тяжелое, мясное и сытное, типа расстегаев и плова), а раз даже вечером забрал ее на машине с работы. Поначалу Полина пыталась сохранять стойкость и никак не реагировала на внимание мужа, но каждый такой случай неизменно свидетельствовал ей, что он ценит и дорожит ею. Ко всему прочему, Завязни перестал задерживаться на работе, выходные тоже проводил дома. Взаимоотношения в семье начали налаживаться, став лучше, чем были непосредственно перед разоблачением; в жизнь супругов даже вернулся секс, и никому из них не хотелось вспоминать о случившемся.

Когда же атмосфера в доме улучшилась, успокоенный позитивными подвижками Завязни возобновил общение с Любой. Опять начались задержки по вечерам: сначала редкие, затем все более частые; потом пошли и «командировки». Но если раньше все это развивалось постепенно и оттого не столь заметно, то теперь произошло в считаные недели, так что спустя два месяца Полина вновь погрузилась в состояние постоянной тревоги и борьбы с собственными опасениями.

К тому времени ее подруги – Ольга и Кристина (родная сестра Юрия) – узнав об осложнениях в семейной жизни Завязиных, решили посодействовать укреплению брака приятельницы. Они подумывали организовать какое-нибудь совместное мероприятие, и очень скоро им представилась отличная возможность. В разгар декабря на выходные по прогнозу должны были случиться замечательно теплые деньки, и Юрий предложил Ольге съездить покататься на горных лыжах, а та, сговорившись с Кристиной, подвигла на поездку и Завязиных.

В пятницу после работы они впятером на двух машинах отправились в О-ху – крупную деревню возле самой горнолыжной базы, заранее сняв там жилье, в котором в таких случаях частенько останавливались Юрий с Ольгой. Это был полноценный дом в три комнаты со всеми удобствами внутри и хорошей просторной кухней, в котором компания планировала провести две ночи, а в воскресенье выехать домой.

Заселившись в пятницу и переночевав, с утра в субботу все были на горе.

Глава XI

Являясь заядлыми любителями горных лыж, Юрий и Ольга имели собственное снаряжение. Остальным же пришлось брать напрокат, и если для Полины с Кристиной это не составило никаких проблем, то у Завязина с его сорок шестым размером ноги возникли сложности. Единственный подходящий ему комплект оказался занят, и он вынужден был засесть в баре в ожидании, пока снаряжение не сдадут назад. Женщины же с Юрием отправились кататься.

По несколько раз за сезон бывая на горнолыжной базе, на самой горе Юрий с Ольгой почти не пересекались. Они вместе только поднимались на фуникулере да проезжали метров пятьдесят в начале, на вершине. Ольга каталась тихо, делая продолжительные заходы по всей ширине спуска, наслаждаясь как самим процессом, так и природой, свежим воздухом, раскрывавшимся с высоты видом. Юрию же медленный, неспешный темп не приносил никакой радости, он вообще не видел в нем смысла. Сильнее разогнаться, почувствовать потоки бьющего в лицо и свистящего в ушах ветра, мчаться вперед, оставляя позади других лыжников, – вот в чем заключалось для него удовольствие от спуска. Изредка он, правда, предпринимал попытки проехаться с женой, но, сделав с ней несколько параллельных заходов, быстро разочаровывался в такой езде и скорее снова летел к подножию, где вынужден был несколько минут просто стоять в ожидании супруги, чтобы вместе с ней поехать на подъемнике, ворча по пути на ее медленный спуск.

В этот же раз Ольга попросила мужа помочь освоиться и показать несколько основных движений Полине с Кристиной, которые, как выяснилось, вообще никогда прежде не вставали на горные лыжи. Юрий без особых упрашиваний и даже со вполне определенным удовольствием от доставшейся ему роли наставника принялся за обучение, но тут же и разочаровался в своем назначении. Соглашаясь помочь, он отчего-то полагал про себя, что его ученицы, поняв все с первого раза, с ходу начнут кататься; столкнувшись же с их неловкими медлительными движениями, начал сильно раздражаться ими. Объясняя, как надо правильно стоять, ехать, тормозить, Юрий непременно старался скорее скатиться вниз, а как только Полина с Кристиной приближались к нему, демонстрируя очередные движения, уезжал вновь. Ему так и не терпелось спуститься с горы, но нерадивые ученицы задерживали его, не давая толком разогнаться и каждые пятьдесят метров заставляя подолгу ждать. Спустя пять минут процесс обучения Полины и Кристины стал до невозможности тяготить Юрия. С трудом провозившись с женщинами два спуска, он сложил свои обязанности наставника и, передав учениц на попечение супруги, начал кататься в свое удовольствие.

Погода между тем на удивление точно совпала с прогнозом и действительно выдалась отличной. Воздух был градусов семь ниже нуля и если и пощипывал на скорости лицо Юрию, то женщин с их медленной манерой езды не тревожил вовсе. Солнце светило ярко и весело на ясном насыщенно-голубом небе, до самого горизонта обливая своими лучами развернувшийся перед взорами горнолыжников пейзаж русской индустриальной действительности. Внизу, у подножия, виднелась О-ха, окаймленная железнодорожной линией, а дальше, за лесным массивом, шли пруды-охладители местного алюминиевого завода. Сам завод стоял тут же, своими бордовыми корпусами цехов и чередой длинных дымящихся труб занимая центральное место во всем пейзаже, просматриваясь со склона как на ладони.

Некоторое время Юрий катался один, по обыкновению дожидаясь супругу внизу у подъемника, но еще до обеда к нему присоединился получивший свое снаряжение Завязни, и друзья, оставив женщин, начали ездить вместе.

На горе Завязина, точно так же, как и Юрия, поглощало одно желание – скорее скатиться вниз. Он был новичком, и когда ему удавалось красиво на высокой скорости съехать с горы, испытывал ощущение настоящей победы, упоение от преодоления очередного рубежа – радость новых свершений. В то же время навык езды Завязина оставлял желать лучшего, и, увлекаясь, он иногда уходил в зрелищные продолжительные падения. В такие моменты Юрий помогал товарищу, подбадривая его, объясняя некоторые нюансы или привозя потерянную им наверху лыжу. Сам же никогда не падал и оттого чувствовал себя рядом с Завязиным особенно уверенно. Периодически Юрий останавливался на склоне, дожидался, пока друг спустится пониже, чтобы потом, хорошенечко разогнавшись, эффектно пролететь в считаных метрах от него. С появлением на горе Завязина настроение его заметно улучшилось.

– Давай постоим немного и перекурим, – сойдя с фуникулера на самой вершине, предложил Завязни.

– Я бросил, – ответил Юрий.

– Да ну? И давно?

– Месяц назад.

– Тоже надо бросать, – закуривая сигарету, безрадостно сказал Завязни, но вдруг оживленно обратился к Юрию: – Я тебе про ночных воров не рассказывал?

– Нет.

– Хах-ха, – усмехнулся Завязни. – Решил я тут раз ночью покурить. Ближе к утру уже было, где-то часа три. Выхожу на балкон – на улице темень и тишина гробовая. Вдруг слышу шорох. Присмотрелся, а по балконной решетке два мужика ползут. Аккуратно, тихо-тихо так ноги переставляют и куда-то вверх лезут, меня же не видят. Сначала один, за ним чуть ниже второй. Ну, я подошел поближе и как гаркну: «Вы куда ползете!»

– Ха-ха-ха, – засмеялся Юрий, представив, как разразился в ночной тишине мощный голос друга, который и сейчас-то прозвучал очень звучно.

– Ха-х. Эти голубчики вмиг вниз слетели и бежать в разные стороны. Ну, я проводил их взглядом, посмеялся, закурил сигарету, поднимаю голову, а передо мной две какие-то веревки странные болтаются. Белые, длинные, сантиметров в сорок, с решетки свисают, тогда как только минуту назад их не было вовсе. Я пригляделся, а это сухожилия. Да, ха-ха! – усмехнулся Завязни, увидев изумленное лицо друга. – У одного из этих верхолазов при падении два пальца в решетке защемило и вырвало, вытянув сухожилия от самого локтя.

– И что с этим мужиком случилось?

– Ничего. Я же говорю, что убежали оба… В шоке, наверное, был.

– А ты что?

– Что я? Неделю кошмарами мучился. Думал, в психушку лягу, – иронично сказал Завязни.

– Ха-х-ха, – сдержанно засмеялся Юрий, оценив шутливое замечание друга. – Ну а с пальцами-то что сделал?

– Ничего не делал. Вызвал полицию и рассказал все как было… Ну? Поехали, что ли? – выкинув окурок, обратился к другу Завязни.

– Поехали, – надев очки, рванул вниз Юрий. Только что мимо друзей на сумасшедшей скорости пронесся лыжник в профессиональной форме, со шлемом на голове, с умелыми поставленными движениями тела, и он вдруг испытал жгучее желание пуститься вдогонку, чтобы доказать себе, что не отстанет уж слишком от этого доки.