Текст книги "Апостол"

 
Прости меня, моя любовь!
нам предстоит с тобой расстаться.
отпущен Богом только миг,
и этот миг нам дарит Царство
всех судеб, счастьем одарённых,
всех душ, нашедших свой покой;
прощай, мой ангел, скоро вновь
мы повстречаемся с тобой.
 
 
так надо – знаешь это.
ты понимаешь всё без слов.
не жду я твоего ответа,
моё послание – любовь.
она покроет расстояния,
она разлуку победит,
сильнее будет с каждым днём
и нас в себе соединит!
 

 
Печаль подругой верной стала,
погас огонь в моих глазах,
и то, что пульсом трепетало,
теперь молчит, я снова прах.
мои дела – моё проклятие
вернули воды вопреки
словам мудрейших поколений,
что дважды в реку не войти.
 
 
я снова прежний, одинок.
я соль земли, стальная воля.
и путы сердца превозмог,
и сплю опять в земной юдоли.
забытый богом уголок
мне колыбель, моя могила,
моё пристанище в пути,
здесь дремлет пламенная сила,
здесь ад и рай в одной груди,
и где я буду – мне решать:
лишь слабым дуновеньем мысли
я день и ночь могу менять
и Бога к дьяволу причислить.
 
 
стирает время жизнь мою
за часом час, за ночью день.
я сон забыл, и день в бреду
проходит призраком, поверь,
моя душа, моя Голгофа,
в терновых путах и в венке
дошёл до высей Гелио́са,
где бездна улыбнулась мне
прощеньем смертного порока.
 

 
И год за годом, как во сне,
всё те же холода сменяют лета
за окнами в моём дворе,
где крест смирение влачит
в безлюдном православном гетто.
 
 
здесь детвора не топчет снег,
здесь мать не заключит в объятия
многоголосие прорех
беспечных шортиков и платьев
под сенью вековых дерев.
 
 
пустынный мир уединения
забыт в своём глухом молчании.
как в землю вросший древний скит —
хранит историю стяжания
спасенья в тысячах молитв.
 
 
обходит стороной деревня
калитки праведной земли,
в которой вера не отпета
и спасом яблочным сады
благословляют и трезвят
нерукотворной силой света
в запойном царствии тщеты.
 
 
кругом стена непонимания,
куда ни устремлю свой взгляд —
я вижу алчность и презрение
к тем, кто Тебя в себе творят.
в сердцах бесчинствуют пороки,
законом защищают грех,
я вижу – люди на пороге
того, что кончится их век.
 

 
Но что же делать? – только ждать?
как возродиться? – через веру?
Ты вновь решишь меня распять,
предав суду легионеров.
прибить, отречься, продырявить,
копьём пометив на века,
венком страдания прославить
и кислотой смочить уста…
довольно! хватит развлечений
ненаигравшейся толпе!
я дерзким стал и нет терпения!
в конце времён – дай время мне!
я в клетке день и ночь живу,
безсильно меряя глазами
половозрелую броню!
в закрытых окнах зазеркалья
мной пересчитаны все звёзды,
я вспомнил все свои грехи,
все перевёрнутые позы
и асаны отстроены!
 
 
я просыпаюсь до рассвета,
годами я живу в посте,
моя молитва – это ветер,
моё причастие – в огне!
мне храм, как ветхая избушка,
купель – парное молоко,
а золотые безделушки
нужны, как вольному ярмо!
 
 
сомнение – мера всех вещей —
живёт во мне, не угасая.
нетленным тлением страстей
то выжигая, то спасая.
клеймит и чистит, бьёт, ласкает,
благословляя проклянёт,
осветит, снова затмевает —
сомнение меня убьёт.
 
 
как можно ждать, как можно верить,
меняя годы на рубли?
валютным курсом время мерить,
пытаясь не уйти в нули?
в потрёпанных лучах заката
времён святых ростовщиков
горят монашеские злата,
дымясь процентами грехов.
мне душно жить. мне тесно в мире.
мне силу тяжело носить.
в свинцовых латах, как в могиле —
не возродиться и не сгнить.
тринадцать лет тысячелетия —
моё счастливое число —
я получил благословение
и снял проклятие своё.
 

 
Кто не достоин покаяния?
кто не увидит белых врат?
тот, кто идёт по спинам братьев
к венкам мифических Эллад,
и чьи деяния прославят
всевластье тьмы и немощь дня…
как знать? – быть может, в этом мире
весь дым уйдёт из их огня.
 
 
служа молитвами мамоне,
слагая гимны мертвецам,
они взывают к беззаконью
и воздаётся по делам
за скупость, жадность и стяжание
любым путём, любой ценой
прибрать к рукам то достояние,
что создано чужим трудом.
 
 
да, эта ноша тяжела.
не каждый справится с соблазном
идти по торенным путям
к вершинам чувственных оргазмов.
но что в конце? какой резон
иметь завод, огромный дом,
исколесить весь мир в погоне
за чувством безграничной воли?
менять машины каждый год,
сменить завод на пароход,
жену – на мальчика-лакея,
друзей предать суду плебеев
и каждый вечер забываться
тревожным, алкогольным сном,
а утром снова – мальчик, дом…
 
 
порочный круг изнеможения
из года в год, из рода в род
проклятьем благодостижения
вновь четвертует мой народ:
сердца – на север изгоняет,
в края морозов и ветров;
на запад, в мекку просвещения,
ссылает лучших из сынов;
на юг, в объятия тирана,
бросает щедро юных дев;
на откуп души отдаёт
востоку – мудрость в нём узрев.
 

 
Не знаю, слабость или сила
ведёт зигзагами страну
от благовонного кадила
в атеистическую мглу?
от вековых, семейных вязей —
к слезам детдомовских сирот
в отчаянном многообразии
однообразия невзгод.
 
 
так было. будет ли так впредь? —
я задаю вопрос народу,
который, если бы воскрес,
то освятил собою воды
всех рек, впадающих в моря
людских бушующих волнений!
но как, себя не хороня,
воскреснуть в этом измерении?
 
 
как не исчезнуть безвозвратно?
не сгинуть в небытье годов?
как брату не оставить брата
во времена войны миров?
забыть покорную наивность,
не слушать вечное «к ноге»
и, окрылив свою безкрылость,
подняться над собой в себе?
 

 
Сверкает пустотой глазниц
тревожный призрак раболепия.
в лохмотьях, безнадёжно ниц,
он ляжет дряхлым многолетием
к ногам великого страдальца,
непокорённого трудом
в слепых застенках Бухенвальда,
испепелённого огнём
в печах Освенцима, Дахау…
 
 
Варшава, Львов и Собибор
таких горячих зим не знали,
когда снега, впитав тепло
из труб, кидавших в небо пепел,
чернели, подлетев к земле,
и грели в сорок третьем ветер,
который остывал в тайге,
в бараках стынущих ГУЛагов,
в кровавых лёгких мертвецов,
уснувших в каменных обшлагах
страны ежовых рукавов.
 
 
так было. память вечна.
она живёт в любом из нас.
в крови и в душах человечьих
с бесчеловечностью подчас.
как тяжело об этом думать,
взывать, надеяться, когда
в святые, мирные минуты
оплакивает мать дитя.
 
 
безбрежно небо над Россией,
безкрайни русские леса,
поля и степи кочевые
невольно мучают меня
своим великим безграничием
в просветах тесных городов
и выцветших до неприличия
зачастоколенных садов.
 

 
Разлейся, сила, над страной!
облегчи тяжкое томление!
освободи из пут неволь
моё метущееся бремя,
дышать свободою позволь!
 
 
влачит своё существование
моя безсмысленная плоть,
с печи слезая с содроганием,
чтобы безволье превозмочь
и сократить своё молчание.
два раза праведное имя
моя земля в себе несла,
но знает избранное племя,
что верой в троицу сильна
его душа во дни гонения.
 
 
через меня спасётесь вы,
через меня придёте к вере,
в мои растаявшие льды
направите свои галеры
для обретения земли.
 
 
есть время, но оно конечно.
есть тело, но оно уйдёт.
в душе своей найдёте свет,
неиссякаемым лучом
пронзающий пространства вод.
 

 
Я верую, Отец, в Тебя,
в Твою единую природу,
во Вседержителя, Творца
небес, земли и всех народов;
в невидимом во всём и в зримом,
и всяком проявленьи дня,
спаси, мой Господи, меня
и душу грешную помилуй!
 
 
мне напророчили вещать
Твоим воинствующим словом;
открыться, выйти, прокричать,
стать всемогущим полководцем
народов страждущей земли,
Твоей карающею силой;
но, Боже правый, отведи
меня от этого кормила!
 
 
и если такова судьба,
таков мой крест, моё служение,
то сделай своего раба
способным пережить презрение
к своей мятущейся природе
на протяжении пути,
который приведёт к свободе
всех узников, в которых – Ты.
 

Эпилог

 
Кричать оглохшим? но зачем?
я буду говорить миллионам,
я буду звучать ко всем.
тихим шёпотом войду в ваши души:
слушайте! слушайте! слушайте!
 
 
время настало. пришёл тот час,
когда каждый колос зерно уронит,
когда каждый скажет: довольно с нас
стяжать спасение, просить взаймы,
в исходах времени – рубить кресты;
настало время взглянуть в глаза
своей беспечности – рабыне зла,
забыть сомнения, молить у всех
себе прощение за каждый грех,
пройти по углям своей души
к истокам жизни, ко дням любви
всего и вся каждый миг, каждый вдох,
который дарит единый Бог.
 
 
довольно страха за жизнь детей,
довольно подлости и просьб людей
о мире – в ненависти, о правде – в лжи,
о вере – в грешности и в свете – тьмы.
 
 
восстань из пепла, Святая Русь!
проснись и действуй, Великий Рус!
прозрейте светом глаза слепцов,
глухие – сердцем услышьте зов,
когда святые взойдут на крест,
и в каждом храме засядет бес,
когда все воды вольют ручьи
своих народов в котёл войны
во имя злобы, во имя тех,
чей гимн свободы – свободный грех.
восстань, воскресни, взойди на трон!
под звуки песен, под бронзы звон —
вернись во святость, предав земле
всё то, что сгнило, что жмёт тебе,
мешая липким удушьем пут
могучим вдохом наполнить грудь!
 
 
моя безплотность и плоть моя!
невеста духа, души – жена!
мать всех народов, искавших свет, —
прими, Россия, любви обет!
прими мой постриг в твой монастырь,
в твою обитель, дай вышних сил
в священной битве добра и зла
щитом молитвы укрыть тебя!
 

2008–2014

Стихи
^{Избранное}

Тетрадь 1

 
Катится бестолково у большинства жизнь,
дайте бродяге пройти путь,
заросшие тропы в глаза влить
и не моргнуть, и не моргнуть…
 
 
в крепком вине утопить мысль,
имя забыть того, там,
который напротив смотрит в глаза,
пусть даже если – это ты сам.
 
 
писать, не писать – один черт.
время всегда берет свое.
лишнее слово – тяжкий груз —
тянет на дно, тянет на дно.
 
 
забыт давно лучший друг,
спиной не видно дороги вперед,
надо бы жизнь перевернуть
и запустить наоборот.
 
 
не понимаю сбивчивых фраз,
спрятан надежно верный путь,
попробую снова его отыскать
в другой раз, другой раз…
 

 
Склонился, припал к земле,
прижался щекой – к траве,
услышал стук – сердца,
где-то там, в глубине.
 
 
перебои… дрожит…
что-то не так.
видимо – скоро будет —
какой-то знак.
 
 
полетели строчки.
между ними – смысл —
должен быть.
надо учиться – его находить.
 
 
скоро зима.
замерзнет все.
всего на метр,
а под ним – тепло.
только не помнит об этом – никто,
кроме тех, что в глубине
поры вскрывают, и газ-яд
сочится вовне.
 
 
они молчат.
все равно —
никто не услышит
в этой стране – глухих.
 
 
большинство – спряталось
в своей дыре.
там спокойно. тепло тоже.
словно во сне.
волшебные сказки видят —
все.
 

 
Серое утро нависло над городом,
слякотью снег растекается грязной,
давится горло солнечным голодом,
зиму вдыхая со смрадом бродяжьим.
 
 
ходит, шатаясь, пьяная скука,
вешая с грустью дней вереницы,
и, поджав хвост, как последняя сука,
робко глядит в безразличные лица.
 
 
лед на дорогах ломает лодыжки,
стон в проводах замерзает устало,
мы набиваем привычные шишки,
только морщин, увы, меньше не стало.
 

 
Белый шелк распускался в окне,
обнимая вздыхающий ветер,
тот, который грустил обо мне,
когда был я безудержно весел.
мягкий свет пробивался сквозь ткань
иногда ослепляя мгновением,
перебором на струнах играл
в волосах моих с ветреным пением.
краски жизни ложились на холст
вдохновенно, мазками беспечными,
становясь образами с икон,
уходящими с первыми встречными.
 

Тетрадь 2

 
Никогда не бросай меня.
это будет потом.
тишина и бессонница
постучатся в мой дом.
слезы высохнут сами,
оставляя следы
в переулках морщин,
что оставила ты.
грусть пройдет незаметно,
будет выпита боль,
станет памятью сладкой
прошлых горестей соль;
и счастливые будни —
мимолетные дни —
все, что ляжет на пальцы
после жизни воды.
пустяки растворятся,
измельчают дела,
соберемся в дорогу
в чем мать родила;
поцелуешь всухую
ты беспомощным ртом:
никогда не бросай меня —
это будет потом…
 

 
все сказано, дело не в этом,
а в том – как сказать об этом…
 

 
Сколько людей прошло мимо меня,
незамеченных и непонятых…
в самомнении слепнет, любя лишь себя,
наш рассудок в невидимой копоти.
 
 
перекрестки путей миллиардов миров
пролетают видением диким;
разрываюсь осколками путаных снов —
их никто никогда не увидит.
 
 
мимолетные взгляды и формулы фраз
пустотой пеленают сознание;
я боюсь этих слов, прозвучавших не раз,
после встреч или пред расставаниями.
 
 
пуля навылет пронзает эпоху,
новая жертва в списке имен
тех, кто не понят был или не к сроку
выложил душу в архивы времен.
 
 
и растекается алым подбоем
след высохшей кисти в неверной руке,
и облагается барским оброком
слово, рожденное в вечном огне.
 

 
Покоя! покоя и тишины!
оставьте пустое! слова не нужны!
оставьте за дверью стога мелочей,
звенящие тысячью тысяч идей!
их звон опостылел! душа увядает!
энергия жизни все тает и тает…
пусть падают в глину спелые зерна!
найдут там могилу, и будет не больно:
умрут ожиданья, растают мечты,
останется только чувство вины
за то, что тянул, что сразу не бросил
и душу мотал столько сказочных весен…
 

 
Широкими взмахами упаду в небо.
обниму взглядом тебя, даль.
стану с тобой единым,
да, в общем, и не был собой никогда
среди мыслящих стай.
 
 
талые воды стремятся с вершин
вниз, к неизбежным истокам судьбы.
там, где впитаются в землю ручьи, —
вырастут новыми всходами дни.
 
 
румянцем восхода окрасятся будни.
краски сольются в радугу снов.
в танце закружатся гордые братья,
плетя хороводы путаных слов.
 
 
падают тени в открытые окна,
трогая стекла прохладой ночи.
грустными слезами катятся капли,
чтобы опять превратиться в ручьи.
 

 
Здравствуй, Солнце!
ты снова меня обнимаешь
руками золотых слитков,
в прищуре своем улыбаясь!
ты надеваешь очки облаков,
прячась стыдливо от ищущих взглядов
твоих любопытных и дерзких сынов,
живущих в садах лучистых каскадов…
 
 
здравствуй, Солнце!
я звал всю ночь тебя,
когда утонул в позабытых снах
и камнем лежал, ожидая рассвета,
мечтая о ярких солнечных днях!
стогами свежими зеленеют они,
сотканные из тысяч травинок,
проросших из света старой луны,
пересеченной небом, словно ладонь…
 
 
здравствуй, Солнце!
пламя вечной любви,
в котором сгорают, стремясь к свету,
счастливые дети свободной Земли!
они исчезают, чтоб возродиться, —
старые вехи на новом пути,
будут встречаться знакомые лица,
стертые в памяти вечной реки…
 

 
Сколько?!
сколько осталось дышать свободой,
петь песню жизни без звона цепей,
падать на самое дно беззаботно,
смеяться над страхом нормальных людей?
 
 
только!
только один день имеет значение.
тот, что последний, и ты знаешь о том.
ты выпиваешь его по мгновениям,
и все кайфы жизни смешаны в нем!
 
 
сейчас!
сейчас уходят минуты мечты,
которую ждал всегда завтра,
готовил основу для радужных дней
и в мелких заботах забыл о ней!
 
 
зачем?
зачем эти песни немых шутов?
мычанием бездарей забиты уши.
нет больше места в эфире мозгов!
слова без значений, – нет больше слов!
 
 
прямо!
прямо в сердце летит пуля.
летит давно, издалека.
неважно, кто жал на курок и зачем.
важно – навылет – наверняка.
 
 
пусть!
пусть падают капли рифмованных слов.
они не исчезнут, сольются в реки,
и понесут в океаны голов
чувства и мысли, что мы – Человеки!
 

 
Я слова закопаю в память.
те, что всхожие, – прорастут
и будут щекотать пожелтевшие пятки прохожих,
только б не топтали – пускай плюют.
 
 
рваные слова цепляют нервы.
заусенцами рвут отглаженный слух.
и если был я далеко не первый —
вслух не надо – я к этому глух.
 
 
слова катятся ртутью, заполняя щели
меж прямых извилин моих палачей.
топоры на взводе. командует первый
в когорте пузатых и важных нулей.
 
 
дни за днями слетают с моих счетов.
остаются обрывки памяти зыбкой —
безценные секунды золотых песков
поцелуями времени лежат на страницах.
 
 
причесаны мысли нежной рукой,
что вскормлена грудью отцами толпы.
кричат, надрываясь, картавые рты
о полной свободе в застенках страны.
 

 
Я смертельно болен жизнью.
диагноз безрадостный, но с перспективой
скорейшего выздоровления и выхода в свет
кривыми коридорами тещи-судьбы,
этой убогой, заваленной хламом
и бесполезным добром коммунальной квартиры.
 
 
гордость – заставляет страдать.
на колени ставит глупцов.
бремя тщеславия петлей на душе
все туже и туже давит – пусть!
задыхаюсь, воздух хватая ртом.
не хватает. тебя не хватает.
пойму это поздно. потом.
 
 
сейчас же неясно мне и непонятно, —
как это случилось? когда? почему?
сердце болит от ноющей грусти.
а может грусть от сердца болит?
удар кулаком в бедолагу грудь:
– не мешай, сердце! дай душе отдохнуть!
 
 
опущу голову пред своим алтарем:
ни ликов, ни образов скорбных;
горы, леса и поля в углу медвежьем моем.
перстом зачеркну наотмашь себя.
посмотрю в глаза небу.
отпущу грехи себе сам.
и нет на вопрос ответа:
– а был ли я или все-таки не был?
 
 
зачем отвечать на это?
глупость на глупость слоями ложить?
ты мне улыбку свою подарила,
и ради этого – стоило жить!
 

 
Я голос эпохи включу на вой!
пусть слышат суки и кобели мохнатые!
ткну мордой их в уборной пол —
немытый, заплеванный, нещадно загаженный.
вопросы шкурные – решу сапогом —
железом кованным, в грязи умытым,
и воспитательно-больным пинком
пощекочу под брюхом сытым!
прольются слова ледяным дождем,
а может градом пробьют макушки,
и семя разума пронзит ростком
целинный пласт под черепушкой!
 

 
Дайте мне сил! скажите, что это кому-нибудь нужно!
я бы и не просил вовсе, да что-то простужен.
кашляю, чихаю, сопли и слезы мажу по строчкам,
стонать по ночам начал опять и спать клубочком.
 
 
скажите, что это ценят теперь, и есть те, кто читают
не только глянец и желтую, но и ручную гладь!
 
 
дайте мне сил и немного терпения к людям,
к любопытным лицам, торчащим над грудью,
они посматривают из-за занавесок-стен и задают вопросы:
«не спать ли ты захотел?» и «что за усы под носом?»
 
 
дайте мне сил и запал вдохновения!
зажгите его своим равнодушием иль вовсе презрением —
это лучший мотив для дальнейших писем моих,
и если я презираем вами, – суть истина в них.
 
 
зовите меня на «Вы», фамильярность – оставьте другим.
не тыкайте языками своими, я бы вас попросил;
удила жизни сильней закусите, строптивые хамы,
бегите галопом к морям, кабакам и храмам.
 
 
меня же оставьте в покое в осени благословенной,
рядом с озимыми в поле, в лесах замшелых,
в березовых рощах, сверкающих солнечным днем,
на тропах лесных, укрытых осенним ковром;
оставьте мне тишь речную, гуденье рассерженных ульев,
шум ветра, прохладу росы и звонкую поступь косы.
 

 
Зачем кричать и рвать связки души?
стучать в двери мертвых сердец?
я шепотом произношу слово свое
без воплей надрывных и маек «на крест».
оно спокойно плывет, не дергая нервы,
без пыли и бурь проникая в умы;
мне важен последний так же, как первый,
пытливо читающий сказки мои.
 

 
Их не сосчитать осталось сколько —
сквозь пальцы текут, оставляя следы,
бесплодные пары белых и черных,
дважды сливаясь в свете зари.
не в силах порвать этот круг непорочный
девственной связи нетленных миров, —
все, что могу я, – это проснуться
или забыться на несколько снов.
судьбы людей лежат на ладони
размером не больше ста с шильдиком лет,
немногим удастся на ней удержаться,
выдержав ветры по или бед.
 

 
Снова лгу себе,
засыпая с глазами открытыми;
пытаюсь уйти от страхов своих в ночи,
в людных местах одиноко с ними толкаюсь,
– молчи, моя память. молчи.
 
 
порвана жизнь пополам. кончено. в прошлом.
то, что было, – забыто, мосты сожжены;
слушает ветер ересь седых пепелищ,
пылью вечности старые идолы падают ниц.
 
 
белое кажется черным, если ты в темноте.
пребываешь в неведенье, на случай беды страхованный.
белое в черном всегда непременно есть,
если глаза – стариковским бельмом не заплеваны.
 
 
звуки песен далеких слышны в тишине.
непонятны слова, непривычны мотивы, удары.
перебои ладоней и пальцев живут
и играют в непокрытой моей голове, —
это храм, и я его – словом своим охраняю.
 

 
Самореспект гипертрофированный,
выросший до культа своего я.
выше – только звезды небесные,
погасшие до начала нашего бытия.
они остыли до рождения Солнца,
их сердца не пульсируют боле,
но чистый, неистовый свет
прорезает космический вздор,
оставляя частички себя
тем, кто подставил ладони.
 

 
– Привет, – шепчет мне падающий снег.
– я долетел до земли и скоро улягусь навек.
бесконечность моих воплощений
ты можешь увидеть в полете,
все с разными лицами и размерами вроде.
парят, с ветра́ми не спорят, летят,
вьюгами по лесу ходят, пургою кружа́т.
миллионы судеб, миллиарды путей,
движение – жизнь, – истина – кто бы спорил о ней?
или ты не согласен со мной? расскажи, как живешь?
чем занят? против какого теченья плывешь?
сколько мельниц побил? как пленил ты судьбу?
как и прежде витаешь во сне наяву?
для тебя одного Солнце день начинает?
звезды падают с неба, желаньям твоим помогают?
ты один в целом мире. жизнь – борьба, деньги – власть;
и хозяйка твоя – многоликая страсть.
честолюбие, похоть и коварный джек-пот —
вот твое триединство и священный киот…