Текст книги "Ладожский ярл"

– Знакомец, – злобно пробурчал Истома. – Таким бы знакомцам да ножик под сердце!

Мечислав засмеялся:

– Тебе дай волю, так весь Киев обезлюдеет. Чего лыбишься-то?

– Да так… – Мозгляк хитро прищурился. – Говорят, намедни видали на пристанях кой-кого.

Корчмарь вопросительно посмотрел на него.

– Из тех, с кем ты о-оченно посчитаться желал, – пояснил Истома.

– Не томи! – сверкнул глазами Мечислав. – Никак, Зевоту видали?

– Его, – кивнул круглой головой гость. – С артельными пришел ладьи конопатить.

– Ладьи, говоришь… – Хозяин корчмы зло скривил губы. – Ну, ну… А кто видал-то?

– Да есть тут людишки, – уклончиво ответил Мозгляк. Не всех же соглядатаев выдать Мечиславу, у него и своих хватает, в отличие от Истомы, который после бегства неведомо куда своего властного покровителя – князя Дирмунда – заметно сдал, иссох и словно бы стал ниже ростом, поседел даже. Поседеешь тут, с такими делами. Мечислав-людин, ранее, в бытность Дирмунда-князя у власти, заискивавший перед Истомой, сейчас чувствовал себя полным хозяином ситуации. Ничуточки не смущаясь, заставлял Мозгляка отрабатывать ночлег и корм – а тот уже был далеко не мальчик и ночные промыслы в составе бригады разбойничков-лиходеев вовсе его не радовали. Справились бы и без его пригляда лиходеи, так нет… Истома тоскливо взглянул на дрожащее в очаге пламя: эх, возвернулся бы князь…

– Не вздыхай, не вздыхай, человече, – угрюмо усмехнулся корчмарь. – Готовься лучше. Сеночь с Упырем на пристань пойдете, артельных потреплете – чую, зажирели они. Заодно и Зевоту там посмотрите. Сами не вздумайте трогать – сюда приволоките, а уж я… – Мечислав зло ощерился. – Эх, Яриле, Яриле… Чудный бы тать из тебя вышел, кабы… Ну, инда что говорить? Готовь кистень, ужо посейчас и соберутся ватажнички.

Вятша проснулся от шума: во дворе скрипели тележные колеса, мычали волы, громко ругались какие-то люди. То и дело хлопала дверь корчмы, в призрачном предутреннем свете маячили тусклые тени.

– Ну, что, гляжу, поймали ворога! – донесся довольный голос хозяина корчмы. Ему ответил кто-то знакомый. Вятша осторожно высунулся наружу. Стоя под навесом, Мечислав-людин освещал факелом двор – крытые рогожей возы, волы, кони. Несколько человек во главе с Истомой полукругом встали перед навесом, двое из них держали за руки какого-то взъерошенного парня.

– Поди, не чаял меня увидеть, Яриле? – поднеся факел к самому лицу парня, так, что у того едва не вспыхнули волосы, язвительно осведомился Мечислав и засмеялся. Хохот его враз подхватили остальные, посыпались скабрезные шутки и комментарии:

– Как мы его на пристани-то подловили?!

– Он-то думал, девки зовут, а то Неруч был!

– Эх, не надо было тебе зевать, Зевота.

Зевота? Вятша встрепенулся. Он знал Ярила Зевоту – парня, к которому была неравнодушна Любима, по осени они вместе с Ярилом даже как-то пили квас в корчме дедки Зверина. Порубор еще тогда с ними был, рассказывал, как долго не верили ему Зверин с Любимой тому, что он их родич. Хохотали. Потом пришла к ним и Любима, подсела к Ярилу, ластилась… Значит, схватил Мечислав Ярила? А зачем? Наверное, какие-то нехорошие дела раньше были у них вместе, теперь-то Зевота плотничал с артельными, Киев навещал тайно – опасался кого-то. Ну, теперь ясно – кого… Как же ему помочь-то?

– Давайте парня в амбар, – распорядился корчмарь. – Пущай посидит до вечера, не вернусь покуда. Да приготовьте лошадей, скоро в путь. И этого… Вятшу будите – хватит ужо ему спать, пора собираться.

Скрипнув, хлопнула дверь, и дрожащий свет факела скрылся за нею. Двое слуг – или лиходеев? Впрочем, у Мечислава все они были друг с дружкой повязаны – не очень-то торопясь поволокли по двору связанного Ярила.

– Куда его деть-то? – широко зевнув, спросил один другого. Тот сонно потряс головой:

– В овин хозяин сказывал.

– Так куда ж мы его тянем? Овин-то – вот он. А ну, поворачивай, тля!

Вятша проворно зарылся в сено. Отворилась дверь, и внутрь втолкнули Зевоту. Тот, споткнувшись, упал вниз лицом. Засмеялись:

– Сиди, паря.

– Гады! – с трудом поднимаясь на ноги, бросил в захлопнувшуюся дверь пленник. Вятша зашевелился в соломе, позвал вполголоса:

– Ярил! Яриле… Зевота вздрогнул…

Они успели переговорить, покуда опростоволосившиеся служки не выпустили Вятшу наружу. Увидев в овине обоих, заскребли шеи. Один попросил Вятшу:

– Ты это… не говори Мечиславу. – Он кивнул на осклабившегося Ярила.

– Не скажу, – пообещал парень. – Надо больно…

Выехали засветло – корчмарь дозволил даже воспользоваться конем, низеньким, косматым, зато выносливым. Так и скакали одвуконь – впереди Мечислав, за ним хмурый Вятша. Хоть и проговорили обо всем с Ярилом – да как оно еще выйдет-то? Как спустились с холма к развилке, Мечислав придержал коня, обернулся:

– Ты челн где оставил?

Вятша возликовал в душе – вот он, шанс на спасенье Ярила, но виду не подал, буркнул только, что за Подолом.

– За Подолом? – вздернул брови корчмарь. – Это мимо пристаней, что ли? – Съязвил тут же: – Покривей-то не мог дорожку сыскать?

– Так там разливы везде.

– Разливы… – недовольно повторил Мечислав, сворачивая к мосту через Глубочицу. – Таскайся тут теперь полдня.

Ну, делать нечего, поскакали. По мосточку через Глубочицу, дальше близ холма, к Почайне, во-он и Подол – заалели впереди крыши. За Почайной-рекой в сизых тучах вставало солнце, красное, холодное, неласковое– видно, день обещал быть ненастным. Задождит, разверзнутся хляби, да как бы не было града – побьет озимые. Справа замаячила широкая лента реки – Днепр – с серыми широкими мостками и привязанными к ним ладьями. Несколько судов было вытянуто на берег – для ремонта. Жившие тут же, в шалашах и сооруженных на скорую руку хижинах, артельщики уже поднялись, разжигали костры, варили в котлах похлебку да грели смолу – конопатить доски.

Достав нож, Вятша перерезал подпругу, чувствуя, как съезжает на бок седло, закричал Мечиславу:

– Эй, постой-ка, дядько!

Корчмарь недовольно повернулся в седле:

– Что еще там у тебя?

– Да подпруга лопнула.

– Тьфу ты… Что ж ты, не видал, что гнилая?

– Откуда ж, дядько? Хорошо, хоть народ рядом… Сейчас живо дратву сыщу!

Мечислав остановил коня, скривился:

– Давай поживее.

Вятше только того и надо! Вмиг спрыгнул с коня, побежал к кострищам, поклонился:

– Да помогут вам боги. Дратвы нет ли?

– Дратвы? Найдем. Погодь, и иглу сыщем.

– Вот благодарствую. А старшой ваш где, Корислав-лодейщик?

– Во-он, у реки, моется. Тебе почто он?

– Да так, пару слов молвить.

Парень проворно спустился к реке. Здоровенный рыжебородый мужик, по пояс голый, закатав порты, стоял по колено в реке и, довольно кряхтя, обливался студеной водицей:

– Эх, хор-рошо!

– Не ты ль Корислав, артельный староста? Мужик оглянулся – не молод уже, а мускулы -

всем бы такие. Прищурив глаза, уставился на Вятшу:

– Я-то Корислав, а вот ты кто такой будешь?

– Поклон тебе от Ярила Зевоты. – Не вдаваясь в не относящиеся к делу подробности, Вятша сразу перешел к главному: – Прознали про него дружки старые, схватили, предать хотят лютой смертии!

Корислав быстро вышел на берег.

– Схватили, говоришь? То-то не видать его… – Артельщик окинул Вятшу цепким взглядом. – Где он, говоришь?

– На Щековице, в корчме Мечислава-людина. Там держат.

– Держат? – Мужик усмехнулся. – Ништо… Хороший парень Ярил, ослобоним, выручим.

– Там людишек лиходейных в достатке, – оглянувшись, предупредил Вятша.

Корислав неожиданно рассмеялся, показав белые крепкие зубы:

– Так и мы, чай, силушкой не обижены! Не сомневайся, выручим Ярила, прям сейчас и пойдем, пока в корчме не очухались. – Он повернулся к кострам, закричал: – Эй, Гвоздай, Маета, Горшеня!

Артельные мужи – могучей статью ничуть не отличавшиеся от своего старосты – оторвались от похлебки:

– Звал, Кориславе?

– Звал, звал. Такое дело… Корчму на Щековице знаете?

Довольный Вятша прихватил дратву с иглой и, быстро наладив седло, вернул инструмент обратно.

– Долго ты что-то, – буркнул ему корчмарь.

– Так покуда иглу сыскал, дядько.

Покрытый утренним туманом Днепр с шумом бросал волны на низкий берег, покачивая привязанные к причалам суда. Маловато их еще было – сезон только начинался, месяц еще – и появятся здесь шустрые долбленки-моноксилы, многочисленные челны да плоскобрюхие ромейские скафы. Зашумит пристань разноязыким говором, заиграет одежками разноцветными, зачиная извечный, как небо, торг. А пока – тихо. Слышно даже, как плещут по воде весла. Сильно плещут, видно, не рыбачья лодка – ладья. Мечислав остановился из любопытства. Из тумана выплывало к пристаням узкое военное судно – насад – долбленое, с надставными бортами. Червленые щиты свешивались с бортов, мерно взлетали весла. С носа щурилась загадочная фигура – то ли Даждь-бог, то ли Велес, то ли Мокошь. Разогнавшись, ладья едва не врезалась в причал, да ловко затабанила левым бортом, мягко ткнувшись в мостки правым, – кормчий был опытен. Еще б не опытен – даже отсюда, с холма, было слышно, как приветствовали его артельные:

– Славен будь, Греттир-господине!

Греттир. Греттир из Вика, Хаскульдов воевода – длинный, рыжий, мосластый, с бельмом на глазу, так его и прозвали в Киеве – Греттир Бельмо. Кормчий изрядный, как почти все варяги, и один из немногих своих соплеменников, заслуживший искреннее уважение киевлян. Туман клубился над берегом, почти скрывая ладью и выскакивавших из нее воинов. Мечислав хлестнул коня, вслед за ним взял в галоп и Вятша, оглянулся напоследок, будто чувствовал что-то, да чуть не попал в овраг, и больше уже не оборачивался. Не видел, как вслед за Греттиром ловко выпрыгнул на мостки тоненький черноволосый отрок с разрумянившимся лицом. Тщательно подстриженные по киевской моде – горшком – волосы стянуты щегольским ремешком с тисненым золотым узорочьем, поверх желтой, с вышивкой красным, рубахи – синий варяжский кафтан с серебряными пуговицами, наборным пояском подпоясанный, на ногах – сапожки сафьянные – щеголь, да и только. Однако с виду скромен и – видно – встревожен чем-то.

Воевода Греттир обернулся к нему:

– Готов, Порубор?

Отрок кивнул, зарделся и быстро пошел вслед за Греттиром. Увидев варяга, расступилась воротная стража, пропустила с поклоном. У воротных же прихватил Греттир пару коней, сказал – по важному делу. До Детинца домчались вмиг, взлетели на холм соколами:

– Отворяй!

– Кто такие? – высунулся из башни молодой, безусый еще, воин.

– Зенки протри! Греттир из Вика с проводником Порубором. Ко князю немедленно!

Аскольд – Хаскульдконунг – любимый воевода Ютландца, а ныне – киевский князь – принял гостей тут же. Выглянул самолично с крыльца – кто это тут с утра пораньше буянит? Узнав Греттира, махнул рукой – мол, заходите. Вооруженные копьями гриди, окольчуженные, в остроконечных блестящих шлемах, молча посторонились у входа. Хаскульд ждал их, сидя в глубоком кресле из ясеня. Высокий, седобородый, крепкий, в длинной, до пят, тунике из плотной бордовой шерсти. Умные глаза проницательно оглядели вошедших.

– Рад тебе, Греттир из Вика. Кто это с тобой? – спросил князь по-варяжски.

– Проводник. Порубор-отрок, – отозвался Бельмо. Порубор низко поклонился, приложив руку к груди. Греттир повернулся к нему:

– Расскажи князю, что видел.

– Ты знаешь язык людей ясеня? – поднял глаза Хаскульд.

– Да, и думаю, что неплохо, – покраснел Порубор. – Я видел Дирмунда

– Где? – Длинные пальцы Хаскульда с силой сжали резные подлокотники кресла.

– В лесу, на пожарище возле старого капища.– Видишь ли, князь, мы обозревали древлянское порубежье, и я взял проводника… Вот его. – Греттир Бельмо положил руку на плечо отрока. – Он и увидел.

– Князь Дирмунд молился в капище, – продолжил рассказ Порубор. – Я узнал его, так как неоднократно видел и раньше. Он меня не заметил, поглощенный молитвой, я же не стал показываться на глаза, побежал к реке, к Греттиру-воеводе.

– Когда мы с воинами явились к капищу, там уже никого не было, – пояснил Греттир. – Я уж думал – показалось, но он настаивает!

– Дирмунд был один? – Хаскульд поднялся с кресла.

Отрок покачал головой:

– Нет, со слугою.

Князь недовольно покусал ус:

– Я имею в виду – не было ли с ним воинов?

– Нет, воинов не было… Впрочем… – Порубор замялся. – Может быть, я их просто не видел.

– И никаких следов? – Хаскульд недоверчиво воззрился на воеводу.

– Нет, князь, – покачал головой тот. – Кроме волчьих.

– Кроме волчьих… – задумчиво повторил князь и заходил кругами по горнице. – Эх, Дирмунд, Дирмунд, я верил тебе, как самому себе. Мы вместе начинали здесь великое дело и вместе ушли от Ютландца, и ты мог бы стать со временем истинным князем, заменив меня, если бы… Если бы не захотел полной власти. Хорошо, молодой Хельги-ярл вовремя предупредил меня об этом. Впрочем, я и так уж догадывался. Нет ничего хуже предательства… – с горечью промолвил конунг и посмотрел на Греттира: – Ты помнишь, как я сказал Дирмунду, что не хочу больше видеть его рядом? Как отпустил его на все четыре стороны, хотя многие советовали казнить, но… слишком многое он для меня сделал, чтобы быть неблагодарным, ведь это Дирмунд уговорил меня покинуть Рюрика, и Дирмунд же помогал управлять Киевом, помог и власть взять. Умен, ничего не скажешь. Если б он только знал, как не хватает сейчас его ума, его напористости и знаний! Клянусь Одином и Перуном, я простил бы его, если б он явился с повинной и честно покаялся, взглянув мне в глаза! Но вот так… возвратиться тайно, по-волчьи… – Покачав головой, Хаскульд перевел взгляд на воеводу: – Ты возьмешь с собой воинов, славный Греттир из Вика, разыщешь предателя и приведешь его ко мне, чего бы это ни стоило.

Ни слова не говоря, Греттир склонился в поклоне.

К полудню Мечислав-людин и Вятша добрались наконец до усадьбы Любомиры. Лил дождь, и оба насквозь промокли, кляня на чем свет стоит волхвов-облакогонителей, это ведь, верно, они накликали тучи. И на этот раз Вятшу не допустили в избу, да он не больно-то и рвался, уселся у летнего очага, под навесом, переоделся в сухое, развесив на просушку одежду. Лобзя присела рядом, погладила по плечу:

– Благодарствую за подарок.

Парубок улыбнулся – видно, по нраву пришлись деве и костяной гребень, и витой браслетик синего густого стекла. Оглянувшись на избу, прижал к себе

Лобзю, засунул руку за ворот рубахи… Другая рука скользнула к подолу.

– Тише ты, – прошептала девчонка. – Чай, увидят!

– А давай на пастбище убежим, – предложил Вятша. – Или – в амбар.

Лобзя счастливо улыбнулась:

– Уж лучше в амбар, эвон, дождь-то! Покуда до пастбища добежим…

Они юркнули в амбар, прикрыв дверь, Вятша стащил с девчонки одежду, почувствовал знакомое тепло кожи…

– Вятша! Вятша! – внезапно донеслось со двора. – Да где ж тебя леший носит? В амбаре, что ли? Сходи посмотри, Онфиска… Да ежели там, пускай сюда поспешает.

Около амбара послышались тяжелые шаги Онфиски – девушки, как и Лобзя, не слабой, кровь с молоком. Лобзя проворно натянула рубаху, как раз вовремя.

– Ой, а вот вы оба где! – заглянула в амбар Онфиска. – Собирайся, Вятша, хозяйка зовет.

Вятша с неохотой поднялся с сена:

– Ну, что там ей еще надобно?

Хозяйка Любомира дожидалась его под навесом:

– Пойдешь к реке, подождешь гостей у лодки. Весла приготовь да воду вычерпай. Лошади-то не убегут, чай?

– Не убегут, надежно привязаны.

– И славно. Ну, беги, не стой же.

Прихватив новое весло – старое-то не очень надежным было, – Вятша выбрался за ворота и сплюнул. Дождь все поливал – стоило ли переодеваться? А может, скинуть одежку вообще, спрятать под куст, да и сидеть в лодке так, голым? Не, холодновато будет, да и рубаха уже вымокла.

Перевернув челн, он вылил из него набравшуюся дождевую воду, затащил под куст, сам уселся на корточки рядом. Ждать пришлось недолго, вскоре за кустами послышались голоса, и к разливу вышли трое: Мечислав-людин, незнакомый мужичонка низенького роста и третий… Вятша едва не вскрикнул – третьим был князь Дирмунд! Тот самый, по чьему приказу Вятша и такие, как Вятша, должны были б стать безумными воинами-волками, по чьему приказу они убивали друг друга, по чьему приказу чуть было не погиб страшной смертью и сам Вятша! Да, это он, Дирмунд! Рыжеватый, с вислым унылым носом… И глаза! Черные, сверкающие, жгучие! Бежать немедленно? Так уже поздно.

– Ну и где тут челн? – Князь Дирмунд равнодушно повернулся к парню. И тот вдруг возликовал – не узнал! Не узнал же! А если б он, как собирался, скинул рубаху, показав выжженного на груди волка? Пожалуй, его тут же бы и порешили, а так… А так еще поживем! А может, опрокинуть князя-волка в студеную воду? Интересно, выплывет?

– Останешься здесь, – словно подслушав его мысли, хмуро произнес Мечислав. – Челн не выдержит четверых.

– Но как же…

– Вплавь, – жестко усмехнулся корчмарь. – Не так и холодно, а расстояние до того берега небольшое. Приплывешь и заберешь челн, весла мы оставим.

Вятша ничего не ответил. Следил лишь, как забирается в лодку Дирмунд. Вот челн качнулся… может? Нет, тут же и выпрямился. Низенький слуга протолкнул лодку вперед и, быстро запрыгнув сзади, зашевелил веслом.

– Чтоб вам перевернуться! – сплюнув в мокрую от дождя траву, от всей души пожелал им раздосадованный парень.

Они, конечно же, не перевернулись, доплыли до лошадей. Князь с Мечиславом поехали верхом, а слуга побежал сзади. Он был вынослив и не боялся отстать. Вскоре впереди показались серые городские стены, сквозь разрывы туч освещенные вымытым, клонившимся к горизонту солнцем. Проехали мимо пристани – ни Мечислав, ни Дирмунд не заметили вдруг резко отпрянувшего от них молодого лохматого парня.

– Фу, ты, леший, – прячась в кустах, передернул плечами Ярил Зевота. – Чуть не столкнулся. Эй, дядько Корислав, смола закончилась!

– Чего в кустища забрался, живот схватило? А смолу возьми, эвон, в бочке.

Так и проскакали Мечислав с Дирмундом мимо. Из распахнутых ворот навстречу им вынеслись всадники во главе с Греттиром из Вика. Увидев прямо перед собой – буквально в двух шагах – опального князя, Греттир осадил коня:

– Тебя ли вижу, Дирмунд из Халогаланда?

Дирмунд тоже узнал его. Нахмурился – видно, подобная встреча никак не входила в его коварные планы. Оглянулся по сторонам, словно затравленный зверь… и вдруг глаза его вспыхнули радостью.

– Рад тебе, славный Греттир из Вика, – громко произнес князь. – По здраву ли Хаскульд-конунг?

– По здраву, – несколько ошарашенно ответил воевода, раздумывая, отдать ли приказ тут же схватить предателя.

– А я ведь к нему поспешаю, – неожиданно улыбнулся Дирмунд. – Хочу явиться поскорей пред его светлые очи.

Воевода потеребил усы:

– Так и мне, выходит, теперь туда же.

– Едем же вместе, славный Греттир. Поспешим!

Только бы Хаскульд принял его один, тогда… Тогда есть все шансы на удачный исход. Похоже, пока все так и складывается. А если не примет сразу, если велит бросить в подвалы? И казнить без суда, как предателя, взалкавшего власти? Тогда нужно будет выбираться. В конце концов, с ним Камень. Волшебный камень Лиа Фаль, символ древних богов Ирландии. Жестоких кельтских богов, чьим жрецом давно уже был Дирмунд, вернее, принявший его облик Форгайл Коэл, Черный друид смерти. Ничего, ведь Дирмунд вскоре станет истинным князем в Киеве, именно так начертано в предсказаниях, и никто не изменит норн приговора!

– Никто не изменит норн приговора, – зловеще повторил Дирмунд, поднимаясь по крутым ступенькам крыльца.

Хаскульд принял его один – слава богам, надо будет поскорей принести им человеческую жертву! – И друид, незаметно достав из-за пазухи Камень, смиренно склонил голову.

– Прости меня, князь… Ты ведь собирался простить меня, ты этого хочешь, ты желаешь, чтобы все было как раньше: ты – правитель, я – твоя правая рука.

– Я давно собирался простить тебя, Дирмунд, – вздрогнув, неестественно ломким голосом произнес князь. – Хорошо, что ты пришел повиниться сам. Пусть будет как раньше: ты – моя правая рука. – Он обернулся к приоткрытой двери: – Слышите все? Слава ближнему боярину Дирмунду!

– Слава! – эхом отдалось за дверью.

Уже ночью друид решил выполнить обещанное богам. Самолично взнуздав коня, выехал из Детинца, свернул на Щековицу. Ветер разнес тучи, и желтая луна, выкатившаяся на небо, ярко освещала путь. Тянулись по сторонам черные холмы и деревья, и черные крыши домов маячили на фоне звездного неба. Усадьбы угрюмо щетинились частоколами, черными, как и душа друида. Впрочем, была ли у него душа?

Дирмунд ухмылялся. Кажется, в корчме Мечислава богов ждала хорошая жертва?

– Упустили! – хмуро ответил на его вопрос Мечислав. – Ух, ленивые твари!

– Мхх! – злобно выдохнул Дирмунд. Где ж сыскать теперь жертву? Ничего не попишешь, придется возвращаться несолоно хлебавши. Князь резко поворотил коня, чувствуя, как кто-то хватается под уздцы. Оглянулся – Истома.

– Не бросай,

– После с тобой, – отмахнулся друид. – Жди. Ткнул шпорами коня так, что прыснула кровь, и скрылся в сырой апрельской ночи. Впереди, на мосточке через Глубочицу, увидал одинокого всадника, во весь опор мчащегося прочь.

– А ты не так-то прост, Хаскульд-конунг, – поглядев ему вослед, невесело усмехнулся друид. – Послал следить за мной. Значит, не очень-то действуют на тебя мои чары, наверное, кто-то из твоих предков был кузнецом… Что ж, и мне нужно быть осторожней. Втираться в доверие, восстанавливать прежние связи… и не только связи, все прежнее: капища, волчьи дружины, страх. Восстановлю. И никто здесь не сможет остановить меня! Никто… Кроме молодого ублюдка – Хельги, сына старого Сигурда. Он – тот, кто может. Единственный! Но вспомнит ли он о своем долге? Узнает о возвращении – вспомнит. Хоть и где-то далеко сейчас, у Ютландца. Говорят, снова в Альдегьюборге. А может, и не там. Узнать. Узнать и послать людей! Ты, Хельги-ярл, наглый ублюдок Хельги, мешал мне здесь, в киевской земле, мешал, как только мог, разрушая все, что я с таким трудом создал. Теперь же – я буду тебе мешать, я, друид Форгайл Коэл, нанесу тебе удар первым! И стану терзать тебя, не давая покоя. Я уничтожу тебя, а если и нет, то не дам тебе покоя – и ты никак не сможешь помешать мне на пути к власти. У тебя будут другие заботы. Слишком много забот, слишком…Ты хочешь стать князем в Альдегьюборге? Попробуй! Месть моя настигнет тебя в твоем собственном логове. Испытывающие все больший страх люди скоро перестанут верить тебе и даже, быть может, поднимут на копья – а спорить с массой людей не хватит никакого колдовства, даже если оно у тебя и есть. Страх, недовольство и ненависть. Вот что встретит тебя в землях Альдегьюборга! За тем туда и послан Лейв с верными людьми, оставшимися от прежней дружины. Лейв жесток и верен, но слишком прямолинеен. Послать Истому – да, этот будет получше, но пусть действует в городе. Эх, самому бы… Впрочем, почему бы и нет? Часть меня останется здесь, в Киеве, восстанавливать разрушенное, а часть отправится в Альдегьюборг – разрушать! И я найду подходящее обличье, уже нашел, слава богам! Есть некто, кто не будет подвластен этому миру, а только лишь мне. И никакое колдовство не будет влиять на него, ибо он – выходец издалека. Из такого далека, что и вымолвить страшно! И самое главное, он верит мне так же, как верят богам. О, я вызову тебя, парень! И ты дашь мне свое тело. Крепкое молодое тело. Я сделаю это, и тогда трепещи, Хельги-ярл, ублюдок Хельги, ты встал у меня на пути, теперь моя очередь. И поглядим, кому будет больнее! Нахлестывая коня плетью, несся друид по ночным улицам Киева, залитым призрачным светом луны. Подъехав к Детинцу, в нетерпении застучал в ворота рукоятью меча и едва дождался, когда откроется створка.

В то же предрассветное время на Копыревом конце, на постоялом дворе Зверина, не спали двое: Ярил и Любима. Сидя у очага, парень гладил черные, распущенные по плечам волосы девушки, смотрел в ее темные очи, не смея думать о большем. Нет! Эта девушка останется чистой! И станет его женой, обожаемой и любимой. Не зря же ее так назвали!

– Свет мой, – тихо шептал Ярил. – Я должен ненадолго уехать… так, заработать на свадьбу выкуп.

Любима вдруг сильно тряхнула головой:

– Не лги мне, Ярил. Староста Корислав рассказал мне… Я знаю, тебе надо бежать, и бежать немедленно! Мечислав и его люди достанут тебя здесь, растерзают… Я… я не хочу этого, потому…

– Потому что устала видеть меня?

– Потому что люблю тебя, глупый! Слезы стояли в темных глазах девушки.

– Беги же, беги немедленно. Они здесь все равно не дадут тебе спокойно работать, а так… Альдегьюборг – богатый город. Еще его называют – Ладога.

– Ты знаешь и это?

– Порубор, мой недавно обретенный братец, проведет тебя к ладожским купцам. Нужно спешить… Где ж Поруборе? Должен бы уже давно быть… Что там за стук? А вот, кажется, и он.

И впрямь в корчму вошел Порубор – как всегда, изысканно одетый, красивый. Обняв сестру, взглянул пристально на Ярила:

– Готов?

Тот кивнул, сглатывая слюну. Тяжело было прощаться с любимой, да и с родным городом, где знаешь каждый закоулок, каждый кусток, тоже нелегко.

– Тогда идем. Волимир-гость ждет знающего человека, при случае умеющего отремонтировать ладью. Ты ж сумеешь?

– Конечно. – Ярил улыбнулся, крепко обнял Любиму, поцеловал в уста.

Со двора заглянул недовольный отрок. Усмехнулся, покашлял:

– Ну, скоро ты там?

– Корабли купца Волимира завтра отправятся в Альдегьюборг, – со значением взглянув на Истому, произнес Дирмунд. – Вернее, уже сегодня. Я дам тебе серебра – заплатишь Волимиру за путь. Да не высовывайся там и не в свои дела не лезь. Важно, чтоб ты спокойно добрался до Альдегьюборга. Найдешь подходящую корчму и будешь ждать там корабль из Вика… Эх, жаль, так не вовремя помер Ильман Карась! Вот кто пригодился бы в Альдегьюборге.

– Я знаю град не хуже, чем он, княже, – обиженно сказал Истома.

Князь усмехнулся:

– Надеюсь. Ты будешь встречать там каждый корабль, пока не увидишь молодого высокого парня, которого зовут… будут звать… Гм… ну, хотя бы – Варг. Да, Варг. Ты будешь полностью подчиняться ему.

– Но как я его узнаю?

– Узнает он.

– Это будет твой особо доверенный человек, княже?

– Нет, вовсе не особо доверенный, – друид усмехнулся, и в черных колдовских глазах его вспыхнули желтые искры. Встав, он подошел к сидевшему на лавке Истоме, положил ему руки на плечи, заглянул прямо в глаза.

– Это не будет мой доверенный человек, нет, – грозным шепотом повторил друид и воскликнул громко, так, что на улице загалдели грачи на деревьях: – Это буду я!