Текст книги "Первый поход"

Прав, тысячу раз прав был Ирландец насчет сокровищницы. Разграбили, ироды, практически всю. Уже после пожара шмыгнул туда толстенький монах-паломник, с седоватыми венчиками волос вокруг лысины, посмотрел, понюхал воздух и, сверкнув черными глазами, безошибочно вытащил из притолоки кирпич, за которым и обнаружили не найденные иродами золотые монеты и увесистый крест из чистого золота на золотой цепи. Крест был щедро украшен средней величины изумрудами, обработанными неизвестным ювелиром матовой скромной шлифовкой. Крест этот и золото хранил отец Этельред на черный день. Монах ухмыльнулся, надел крест под сутану и, набив заплечную суму монетами – не жадничал, понимал – нести-то тяжеловато будет, – быстро вышел наружу. По освещенному пламенем пожара двору возбужденно носились люди…

Впрочем, Ирландец этого не видел. Просто предугадал…

– Магн должна привести лошадей.

– Сюда?!

– Нет, конечно. Она будет ждать у луга.

– Тогда что ж мы стоим?

Всем подряд улыбаясь и что-то дико крича, друзья выбрались из толпы и, очутившись на заднем дворе обители, бросились прочь, перепрыгивая через канавы.

Кстати, чуть не наступили на прячущихся там узников, то есть бывших узников, уже – как и Снорри – освобожденных восставшими. Одного звали Эрмендрад, другого – Дирмунд Заика. Поглядев вослед бегущим, они деловито переглянулись, кивнули друг другу и, не сговариваясь, пошли на север, в Нортумбрию. Бунт, конечно, веселое дело. Да больно уж опасное для здоровья.

На лугу у самой дороги прядали ушами кони.

– Молодец, Магн, – еще издалека крикнул Хельги и, подбежав ближе, удивленно спросил: – Ты что, плачешь?

И в самом деле, плечи девушки содрогались в рыданиях, а по лицу текли невидимые в темноте слезы.

– Зачем? – рыдая, спросила она. – Зачем они сделали это?

Хельги повернулся и увидел прибитый к дереву труп. Труп пастушонка Гайды. Два окровавленных гвоздя торчали из его плеч, и один – большой – из грудной клетки.

– Бедняга, видно, принял стилтонских крестьян за разбойников и пытался защитить скот, – подойдя ближе, тихо сказал Ирландец. – Что ж, жаль, конечно, парня… Похоронить его мы не успеем.

– Нет, – мотнул головой Хельги, чувствуя, как поднимается откуда-то изнутри черная тягучая горечь. – Нет, – повторил он. – Мы должны ехать. Садись на коня, Магн. И не плачь – это жестокое время.

Стегнув лошадей, всадники помчались прочь. Куда? Дорогу приблизительно знал Ирландец. Да самое главное было сейчас и не это, главное было – уйти.

Едва они отъехали, шевельнулись кусты, и на дорогу выбрался молодой светло-русый парень с остреньким лисьим лицом и бегающими глазками шулера. Посмотрел вослед всадникам, а затем перевел взгляд на прибитого мальчишку.

– Дурак ты, пастух, – пробормотал он. – Сказал бы сразу, куда делись твои напарники и где спрятаны лошади, – легко бы умер, а так…

Он махнул рукой и засмеялся противным дребезжащим смехом.

Далеко в госпитале, в белой реанимационной палате видел кошмарные сны Игорь Акимцев. Видел и горы трупов, и пылающий монастырь, и зверски убитого крестьянами мальчика-пастушка, и даже последующую расправу с восставшими. Видел и знал: виновник всего этого – он.

А позже, много позже, через одиннадцать веков после этих событий – и за пару десятков лет до рождения Игоря Акимцева, – в главе под названием «Англия до нормандского завоевания» советские историки напишут следующее:

«Как указывали К. Маркс и Ф. Энгельс, „процесс становления феодализма в англосаксонских государствах проходил медленнее, чем на материке“. Этот процесс, как верно указывал т. Сталин, сопровождался усилением классовой борьбы закрепощаемого английского крестьянства, выражением которой стали многочисленные восстания, самое известное из которых произошло в Мерсии в середине девятого века. Восставшие сожгли монастырь св. Бенедикта, являвшегося крупнейшим феодальным собственником Англии, и даже на некоторое время создали собственные органы управления, высоко оцененные В. И. Лениным в работе „Государство и революция“. Предводителями восставших были некто Хельг – сын зависимого крестьянина-лэта, и Конх-Ирландец, судя по всему, представитель угнетенного крестьянства Ирландии. Оба они, вероятно, погибли в ходе расправы с восставшими. Подобные крестьянские выступления происходили в те времена не только в Мерсии, но и в Нортумбрии, и в Эссексе, и в Кенте. Многие историки-марксисты считают, что есть все основания полагать, что именно этот накал классовой борьбы (а не только нашествия данов, на которые ссылаются реакционные историки Западной Европы и США) и явился важнейшей причиной консолидации королевской власти в Англии при Альфреде Великом. А то время – примерно с середины девятого до начала десятого века – английские хроники, вероятно, имея в виду органы самоуправления восставших крестьян, называют „временем мужицких королей“».

Глава 9
ЛОВУШКА

Август – сентябрь 856 г. Мерсия.

 
С таким коварством золото волос
На ней покрыла сетка золотая,
Что взору вряд ли разрешить вопрос,
Где мертвая краса и где живая.
 

Э. Спенсер

Капище было старым, очень старым. Поставленные правильным кругом огромные каменные глыбы резко вздымались вверх, а в середине была положена ровная квадратная плита – жертвенник. Покрытые серым мхом глыбы давно почернели от времени, а те, что поменьше, давно превратились в небольшие холмики, заросшие бурой травой. Вокруг капища теснился лес. Черный, почти непроходимый, страшный. Тем более сейчас, когда закатный шар солнца повис где-то далеко за лесом, освещая лишь верхушки сосен да низкие кучерявые облака. Каким чудом они оказались у капища, никто бы сказать и не мог. Увидев позади себя тучу дорожной пыли, приняли ее за погоню и на всякий случай свернули в ближайший лес, куда вела довольно-таки широкая утоптанная тропинка… затем полностью затерявшаяся в лесной чащобе. Покрутились, полазали по буреломам – нет, похоже, лошадям дальше было не пройти. Снорри даже порывался залезть на высокое дерево, посмотреть… но вот кто-то, кажется Ирландец, наткнулся-таки на тропинку. Узенькую, еле заметную, больше похожую на звериную. Что ж, все лучше, чем ничего. Взяв коней под уздцы, вся компания беглецов – Хельги, Снорри, Магн и Ирландец – медленно пошла по тропе, настороженно сжимая в руках мечи и копья. Шли долго – тропинка то выводила на веселые солнечные полянки, то вновь ныряла в чащу, – а один раз пересекли такое урочище, что уже не чаяли и выйти, – рыча, шастал там по кустам какой-то большой зверь, похоже – медведь. Правда, на глаза так и не показался, хоть и хрипели лошади. Ушел, слышно было, как затрещали кусты малинника. Только лишь ближе к вечеру боги словно услышали их молитвы – внезапно лес расступился, и показалась большая поляна, с этими вот самыми плитами. Капище. Самое смешное, что, похоже, обратно из него было не выйти, по крайней мере сейчас, на ночь глядя.

– Устраиваемся на ночлег, – объявил Хельги, и все облегченно вздохнули – утомились шататься по лесам, да если б еще и лес-то был путний, а то ведь одни урочища. Наломав веток, устроили шалаши. Магн предлагала один, большой, прямо у жертвенника, однако Хельги рассудил иначе. Шалашей соорудили пару. Небольших, незаметных, и не в капище даже и не на поляне, а чуть глубже, в лесу. – На всякий случай, – пояснил ярл. – Вдруг кто нагрянет?

Магн хмыкнула, Снорри, глядя на нее, рассмеялся, а Ирландец одобрительно кивнул. И правда – вдруг кто нагрянет? Кто знает, может, этим капищем пользуются?

Ночь пришла незаметно. Просто потемнело небо, а в лесу и без того было темно, лишь поляна с плитами светлела между стволами. На краю поляны развели костер в маленькой, специально для этого вырытой яме. Поджарили подстреленного в лесу зайца. Зайца подстрелил Снорри и даже полез за добычей в чащобу, игнорируя осуждающий взгляд ярла. А вот теперь пригодился заяц! Вкусный. Дрожащее пламя костра выхватывало из темноты ближние камни капища и стволы деревьев до самых вершин. Хельги поморщился. Эти отсветы были бы хорошо заметны издали, если б было кому смотреть. Сразу после того, как заяц поджарился и привязанных меж деревьями лошадей напоили водой из текущего рядом ручья, ярл велел затушить костер. Готовились спать, разделив ночную стражу на смены. Первой дежурила Магн, затем Снорри, Хельги и – уже под утро – Ирландец. На черном небе мерцали звезды, прятался за облаком узкий край луны, заливавшей капище зеленоватым колдовским светом. Где-то недалеко, в балке, тихо верещали сверчки. На надоедливо звенящих комаров уже давно не обращали внимания – привыкли, да и не до них, честное слово, было. От ручья струился туман. Густой, дрожащий, холодный. Магн поплотнее закуталась в плащ, бросив взгляд на луну… Ага, серебряный полумесяц уже над краем капища, а вот когда будет вон над той сосной – тогда можно будет будить Малыша Снорри.

Снорри проснулся быстро, как и полагалось викингу. Протер кулаками глаза, кивнул и, обойдя капище – не появилось ли чего подозрительного? – уселся под старую ель, положив на колени копье. Охватывающая лес тишина была лишь кажущейся. Малыш прислушался к ночным звукам. Вот грузно захлопали чьи-то крылья. Сова. Ага, вот и пискнула мышь. В отдалении послышались чьи-то шаги, тяжелые, но вместе с тем осторожные. Снорри приподнялся, крепче сжав в руке копье. Кабан! Здоровенный секач, да не один – со всем стадом. Было слышно, как хрюкали детеныши и самки. Поводив длинной клыкастой мордой, кабан призывно хрюкнул и, спустившись к ручью, стал шумно пить. За ним последовало все стадо. Напившись, ушли… только чуть погодя, уже довольно далеко, раздались вдруг приглушенный визг и злое рычание. Видно, напала-таки на кабаненка рысь. Да, это ее дурное мявканье. А вот странный тягучий вопль – так кричит выпь. Похоже, в той стороне болото. Вот снова пролетела какая-то большая птица, на этот раз куда как более ловкая, чем сова. Коршун? Или пустельга? Нет, пустельга вроде бы по ночам не летает, да и не такая она огромная. Вот захрапели в темноте лошади. Затихли. А вот опять кто-то идет к водопою. Даже, скорее, крадется. Какой-то большой зверь. И, видно, опять не один. Стадо. Или стая? Волки? Нет, коли б были волки, не стояли бы так спокойно кони. Снова кабаны? Но не слышно хрюканья. Лоси? Косули? Лани?

Чья-то нога неосторожно шлепнула по воде ручья. Нет! Это не зверь. Явно люди! Снорри быстро поднялся и осторожно прокрался ближе к ручью. Впрочем, и красться-то долго не пришлось – идущие вышли на поляну. Они ничуть не скрывались – а кого опасаться в этом безлюдном, давно заброшенном месте? – трое, один впереди, двое других – следом, с какой-то тяжелой ношей. Они шли прямо к капищу и, остановившись у жертвенника, бросили ношу наземь. Снорри ужом прополз к шалашам, разбудил всех, шепотом поведав об увиденном.

– Магн и ты, Ирландец, – к лошадям, а мы со Снорри посмотрим, – распорядился ярл и вслед за Малышом пополз к капищу.

А там уже разворачивалось весьма интересное действо! Пришедшие зажгли воткнутые в землю факелы, четыре, по краям жертвенника, один – среднего роста, длиннобородый, возраст из-за полутьмы было не определить – завозился у жертвенника, а двое других – здоровенные парни – наклонились к ноше. Послышался чей-то стон… Следящие переглянулись. Ношей, что притащили сюда парни, оказалась завернутая в рогожу связанная нагая женщина. Даже не женщина, юная дева с прекрасным, белеющим в свете луны телом и длинными темными волосами. Длиннобородый обернулся к ним и что-то повелительно произнес. Разом кивнув, парни грубо подхватили девушку и быстро потащили ее к каменной плите жертвенника. Перевернув на спину, привязали, воткнув по углам вешки. Девушка застонала и что-то сказала длиннобородому, в голосе ее, дрожащем и беззащитном, явственно слышалась мольба. Тот что-то злобно прошипел в ответ и, наклонившись, несколько раз ударил девушку по щекам. Послышались приглушенные рыдания. Между тем здоровяки низко поклонились длиннобородому и встали по обе стороны жертвенника. Главный взмахнул рукой. Блеснуло изогнутое лезвие серпа. Девушка вскрикнула и закрыла глаза, готовясь к неминуемой смерти.

Не дожидаясь этого, Хельги поднялся и, схватив короткое копье, изо всех сил метнул его в длиннобородого! Пронзенный почти насквозь, тот со стоном повалился на жертвенник, заливая своей кровью испуганную нагую красавицу. Помогая ярлу, Снорри быстро пустил несколько стрел подряд, и одна из них, судя по короткому вскрику одного из парней, явно попала в цель. Парень схватился за шею и навзничь повалился в кусты. Его напарник не стал дожидаться нового потока стрел, а, низко пригнувшись, бросился прочь, намереваясь укрыться от неведомых врагов в густой лесной чаще. Как раз там, где были привязаны лошади. Донесшийся оттуда крик красноречиво свидетельствовал о том, что Магн с Ирландцем отнеслись к своим обязанностям часовых явно непредвзято.

Снорри и Хельги быстро освободили пленницу от пут. На вид ей было вряд ли больше двадцати, а скорее и того меньше. Бледное, чуть заостренное книзу лицо, пышные темные немного волнистые волосы, черные загнутые ресницы, аккуратно, по ниточке, выщипанные брови – девчонка, видно, была большой модницей, – глаза темно-зеленые, большие; белая, чуть тронутая ровным светло-коричневым загаром, кожа, тонкая талия, грудь – средних размеров, не большая и не маленькая, – с призывно торчащими коричневатыми сосками, плоский живот с изящной ямочкой пупка…

– Красивая, – вздохнул Малыш Снорри и сглотнул слюну.

Девушка посмотрела на него и неожиданно улыбнулась.

– Кто вы? – спросила она на языке саксов.

– Путники, – уклончиво пояснил Хельги, предложив прекрасной незнакомке свой плащ.

Чуть прикрыв наготу, та благодарно кивнула, дрожа от накатившей прохлады раннего утра.

– Их друзья не придут сюда? – покосившись на убитых, поинтересовался ярл.

Девушка отрицательно качнула головой:

– У них нет друзей, есть лишь сообщники по грязным делам. Вряд ли они придут сюда, тем более что эти… – она презрительно кивнула на трупы, – выкрали меня втайне.

– Выкрали?

– Да. Я – Гита, дочь Седрика, купца из Честера.

– О, так вы из Честера? – переспросил неслышно подошедший Ирландец. – А мы как раз туда и направляемся.

– Мой отец даст вам много серебра, только доставьте меня к нему, – попросила Гита, и в зеленых глазах ее проскочили искры – видно, она не привыкла к отказам.

– Седрик… – задумчиво повторил Ирландец. – Седрик из Честера. Не тот ли это Седрик, корабли которого постоянно ходят в Ирландию?

– Да, – кивнула Гита. Дрожь ее унялась, и теперь девушка, одетая в запасную тунику Снорри, благосклонно принимала оказываемое ей внимание.

– Так эти негодяи… – начал было ярл, но Гита предвосхитила вопрос:

– Да, они обманом похитили меня и поначалу хотели потребовать у отца выкуп. Но потом встретили Вульфрама, жреца…. – По плечам девушки вновь пробежала дрожь.

– Ты, наверное, хотела сказать – друида? – поправил Ирландец. – Что, в Англии еще существуют друиды?

– Не знаю, как во всей Англии, – Гита вздохнула, – а у нас в Мерсии и в соседней Нортумбрии, бывает, встречаются. Особенно когда неурожай, голод или иная какая напасть. Но и Вульфрам тоже не собирался приносить меня в жертву. Он встретил Эйра с Хорсой – ну, этих парней – в Честере, в корчме Лохматого Теодульфа…

– Знаю такую… – разговаривая словно сам с собою, снова кивнул Конхобар. – Бывшая римская харчевня. То еще местечко!

– Вот и я говорю, – подтвердила девушка, с благодарностью принимая из рук Снорри плетеную флягу с элем. – Они увезли меня в какую-то деревню, не помню, как она называется, у местного тана там выстроена в усадьбе такая высокая башня. Нет, в ней меня не держали, заперли в сарае. Сами все совещались о чем-то, а потом Вульфрам ушел. Парни промеж собой говорили – пошел в Честер, узнать, что да как. Вернулся к утру, злой, пнул во дворе хозяйскую собаку. Потом разбудил Хорсу – тот постарше, – отошел с ним к изгороди, шушукались там, я половину слов не разобрала, но кое-что услышала. В Честере, в той же корчме, он встретил какого-то монаха, паломника. И вроде как, оказывается, этот монах никакой не монах, а друид, имеющий над этим самым Вульфрамом необъяснимую власть. Что-то он ему там приказал, этот монах-друид, что нужно было обязательно выполнить, хотели они того или нет. Когда разговаривали, они иногда в сторону сарая, ну, в мою, значит, все посматривали этак нехорошо. Я-то, дура, тогда и не подумала ничего худого, ладно, их проблемы. К вечеру посадили меня на лошадь, вроде как договорились с отцом, поехали… а как свернули с прямой дороги к лесу – я и спросить не успела куда. Стащили с лошади, да в мешок. Ну, а потом уж вы видели… Вообще, вы производите впечатление благородных и сильных людей. Молю, отвезите меня в Честер! – Гита упала на колени, и стоило больших трудов снова поднять ее на ноги.

Они тронулись в путь, едва рассвело. Выбрались из леса, остановились на короткий привал, а потом Хельги случайно взглянул на солнце – о, как высоко оно уже поднялось!

Вокруг тянулась ровная, покрытая лугами местность, кое-где перебиваемая пологими холмами с густым смешанным лесом. Изредка попадались дубравы и кленовые рощи, а за холмами, параллельно дороге, то и дело мелькала широкая лента реки. Места кругом были вполне населенные – не раз и не два виднелись выгоны, слышался лай собак, а однажды совсем рядом – еле успели свернуть в кусты – проскакал им навстречу большой, хорошо вооруженный отряд. От воинов пахло луковой похлебкой.

– Вижу, и у вас много врагов? – улыбнулась Гита, скакавшая на одном коне со Снорри, как с более легким по весу. Малыш, конечно, был вне себя от счастья.

Ярл ничего не ответил, лишь задумчиво кивнул. Покосившись на Гиту, Магн подстегнула коня. Не очень-то по нраву пришлась ей возможная соперница, хотя та и вела себя более чем скромно. Ну, может, слишком много болтала о чем-то со Снорри, видно, рассказывала что-то смешное – Малыш все время морщился и фыркал.

– Похоже, они подружились, – кивнул, проезжая, Ирландец. А Магн, услыхав, лишь покривила губы.

Снова потянулись мимо смешанные леса, луга, напоенные запахом трав, буковые и дубовые рощи. Все чаще встречались деревни, и беглецы уже давно не бросались в придорожные кусты, завидев первого встречного, только Гита при этом всегда поплотнее закутывалась в плащ с надвинутым на глаза капюшоном. Ехали не так чтоб очень медленно, но и не быстро – лошадь под Снорри и Гитой все время плелась позади, хоть и была выносливой саксонской породы. Хельги то и дело останавливался, поджидая отставших, а те плелись как ни в чем не бывало, вполне довольные друг другом.

Между тем погода начинала портиться. Синие, копящиеся с утра облака слились наконец в одну большую тучу темного, мутно-фиолетового цвета, – цвета протухших внутренностей. Дело пахло дождем, и проливным. Хельги оглядывался, ища места для дневки. Впрочем, близился вечер, и, судя по туче, вполне можно было присматривать, где бы заночевать. Смешанный лес, начинавшийся узким клином справа от дороги и далее расширявшийся к югу, показался молодому ярлу весьма заманчивым. Подождав остальных – Снорри с Гитой по-прежнему еле плелись сзади, – Хельги махнул рукой, показывая на лес, и вся команда дружно свернула с дороги. Лес ненадолго прервался лугом, а за ним, почти сразу за зарослями дрока, ярл отыскал вполне приличную поляну – вблизи ручья и с трех сторон окруженную буреломом, – вообще же лес казался ему достаточно диким, слишком диким, чтобы принадлежать королю, местному тану или крестьянской общине. Ну, в последнем случае – ладно. Уж с кэрлами-то можно, ежели что, как-нибудь сговориться.

Едва Магн с Ирландцем успели нагнать вырвавшегося вперед ярла, как начался дождь, тут же превратившийся в ливень. Хельги успел заметить, как только что выехавшие на луг Снорри и Гита резко повернули обратно. Снорри махнул рукой – дескать, переждем дождь под деревьями. Было видно, как, спешившись, они привязали коня под старым вязом. А потом уже не стало видно ни зги. Одна лишь темно-серая пелена ливня. Тяжелые капли срывались вниз, словно стрелы, барабанили по кронам деревьев, проникали сквозь плащи, стекая за шиворот противными холодными змейками. Стоя под широкими лапами ели, Хельги подумал, как хорошо, что они успели проехать луг. Впрочем, это они успели, а вот кое-кто – нет… Ладно, не маленькие, найдут себе укрытие, хоть под тем же вязом.

Они и стояли под вязом, привязав лошадь, и с надеждой смотрели, как далеко на западе пробивается сквозь фиолетовую мглу яркая полоска неба. Сначала узенькая, она быстро расширялась, становилась все ближе и, наконец, поймав солнечный луч, засияла чистой лазурью, а над лугом повисла яркая разноцветная радуга, именно разноцветная, а не какая-нибудь убогая зеленовато-розовая полоска.

– Красиво как! – сбросив промокший плащ, воскликнула Гита, ловя протянутыми руками осколки внезапно показавшегося солнца. – Тепло. Смотри, как стало тепло, Снорри! Даже жарко. А ну-ка…

Лукаво обернувшись, она схватила за подол просторную тунику, столь же мокрую, как и плащ, и, одним движением сняв ее, аккуратно повесила на ветки. И повернулась к юноше, ослепительно красивая, нагая, сияющая. С темных, влажных от дождя волос ее стекали вниз узкие ручейки и, пробегая по шее к груди, срывались с твердых коричневатых сосков сияющими бриллиантами. Такой же бриллиант блестел в изящной ямочке пупка.

– А ты что же? – улыбаясь, тихо произнесла девушка и, подойдя ближе, схватила подол промокшей туники Снорри. – А ну, подними руки…

Малыш плохо понимал ее слова. И не только потому, что совсем не знал языка.

Миг, и полетела в траву сорванная туника, а губы впервые почувствовали вкус поцелуя…

– Не забыл, о чем мы договорились? – оглянувшись по сторонам, быстро спросила Гита. Снорри кивнул, чувствуя под своими руками шелковисто-мокрую кожу.

Они добрались до поляны уже довольно поздно, вызвав справедливые замечания остальных. Уже горел костер, варилась в котелке дичь – утка или тетерев, из лесу доносился стук секиры – Ирландец рубил для шалашей ветки.

– Пойди, помоги, – бросил Хельги и чуть задержал взгляд на Снорри. Уж больно не понравились ярлу его глаза – какие-то не от мира сего, шалые, словно напился Малыш отвара сушеных мухоморов, как делают, говорят, коварные финские колдуны. Ярл искоса посмотрел на Гиту и про себя цинично усмехнулся. Что ж. Все когда-то бывает в первый раз. Что сказать… повезло Малышу. Лишь бы не натворил теперь каких глупостей. Впрочем, похоже, Снорри не собирался творить никаких глупостей, а, наоборот, изо всех сил помогал Ирландцу – орудовал секирой так, что сучья трещали. Почесав затылок, ярл тоже поспешил туда же.

– Странная женщина, – отойдя в сторону, к лошадям, сказала сама себе Магн, искоса взглянув на Гиту. – Почему она выбрала мальчика? Что это, нездоровое влечение, как у развращенных аристократок Рима? Непохоже. Тогда почему?

Ночь прошла безо всяких приключений. Никто не потревожил сон спящих в шалаше путников.

Утро выдалось солнечным, чистым. И лес был под стать ему – вымытый, весь какой-то нарядный, сверкающий на фоне ослепительно синего неба. Над лугом плыл пряный и вместе с тем какой-то чуть сладковатый, невыносимо приятный запах – запах цветов. Каких здесь только не было! Ромашки, густо-синие васильки, лиловые колокольчики, трехцветные, бело-желто-сиреневые фиалки, пурпурно-синий иван-чай, розовый сладкий клевер. На вершине холма дорога раздваивалась – более широкая шла через луг, прямо, мимо далеких деревень и вересковых пустошей к высокой зубчатой стене у самого горизонта, скорее угадывающейся, нежели хорошо видимой, а узкая, поросшая редковатой пожухлой травою, повертка, более похожая на тропу, сворачивая влево, исчезала среди кустов жимолости и дрока.

Кусая губы, Гита смотрела на далекую стену.

– Это и есть Честер? – обернулся к ней Хельги.

– Нет… то есть да, – вздрогнув, ответила Гита. – Нам лучше свернуть влево – так будет удобней.

– Но прямо же явно короче! – возразил Ирландец. – И, думаю, мы будем в Честере уже после полудня.

– Не всегда прямой путь самый короткий, – улыбнулась Гита. – Он ведет через земли глафордов, по своим повадкам более схожих с разбойниками, нежели с людьми благородной крови. Та же дорога, – она кивнула на тропку, – обходит их владения стороною.

– Что ж, пожалуй, это разумно, – согласно кивнул Хельги и, повернув коня, крикнул: – В путь!

Пробравшись сквозь росшую прямо на пути жимолость, беглецы обогнули болотце и, выбравшись на сухое место, прибавили ходу. Тропинка – то расширяясь, то вновь становясь у2же – прихотливо изгибалась между холмов и дубовых рощиц, иногда ныряя в ореховые заросли и проходя по краям длинных и глубоких оврагов, густо заросших чертополохом и репейником. Вскоре дорожка углубилась в смешанный лес, темный и дикий, и, выйдя к лесному озеру, раздвоилась около старой осины со сломанной веткой.

– Нам налево! – крикнула позади Гита.

И вновь потянулись с обеих сторон огромные, скрывающие солнце, деревья. Те редкие лучики света, что изредка все-таки пробивались сквозь высокие темно-зеленые кроны, терялись без следа в колючем густом подлеске. Зеленовато-бурые папоротники высотой почти до холки коня лениво покачивались под легким дуновением ветра, словно бы осуждающе качая головами. Тропа стала заметно у2же, захрустели под копытами какие-то коряги и ветки, пришлось спешиться и взять лошадей под уздцы. Они долго пробирались сквозь остатки пожарищ, сквозь буреломы и строй мертвых деревьев, даже потеряли счет времени, лишь тоскливо взирая на маячивший впереди сухостой. За сухостоем потянулось болото, тропинка стала топкой, зачавкала под ногами и копытами жирная болотная жижа. Вот впереди снова показалось озеро, и снова тропа раздваивалась. И – Хельги вздрогнул – опять у старой осины, впрочем, их – этих осин – тут было множество.

– Направо! – крикнула Гита, и отряд, напоив лошадей в озере, послушно последовал ее совету. Отъезжая, ярл обернулся – у старой осины была сломана ветка.

– Это такой знак для путников, – быстро пояснила девушка. – У каждой развилки.

Обогнув озеро, тропа расширялась и ныряла в березовую рощу. Стало заметно светлее и суше, сверху, сквозь шелестящую листву, пробивались зеленовато-желтые полосы света, яркие, радостные, какие-то по-домашнему теплые. Слева, на поляне, потянулся малинник, а сразу за ним в просветах между деревьями виднелась дорога.

– Ну, вот, уже совсем скоро, – улыбнулась Гита. Она сидела на лошади перед Снорри, и тот, непривычно молчаливый и тихий, осторожно придерживал девушку за талию.

Между тем солнце уже клонилось к закату. Надвигались сумерки, и беглецы прибавили ходу – в город обязательно нужно было поспеть до ночи. На дороге все чаще попадались путники и целые обозы, едущие в город и из него. На отряд Хельги никто не обращал особого внимания, не такой уж он и был многочисленный, чтобы представлять угрозу королевским дружинникам или местным глафордам. Вот проскакали навстречу двое вооруженных всадников в синих плащах – королевские глашатаи или посланники управителей графства. Беглецы почтительно посторонились, уступая дорогу, и даже удостоились благодарственного кивка. Проехал длинный крестьянский обоз с сеном – тут уж уступили дорогу крестьяне.

– Далеко ли до Честера? – не удержавшись, спросил на ходу Ирландец.

– К ночи будете, – ответил кто-то из крестьян. – Если, конечно, поторопитесь.

Беглецы подстегнули коней. Странно, но на этот раз лошадь, несущая двойной груз – Снорри и Гиту, – не плелась далеко в хвосте, как обычно, а даже вырвалась вперед.

Хельги скакал, улыбаясь. Радовался наступающему теплому вечеру, предстоящему концу утомительного пути, отдыху, окружающим лугам и рощам, да и просто теплому, бьющему прямо в лицо ветру. Он давно уже не ощущал себя таким беззаботно-счастливым, каким был когда-то раньше… до того, как появились в его мозгу бьющиеся, как стучит в сердце кровь, барабаны, чужие, холодные, непонятные. А ведь давненько не слышал уже молодой ярл этих пугающих звуков, льющихся откуда-то изнутри, да, с тех самых пор, как сгорел монастырь… нет, пожалуй, с того момента, как, убегая, остановились они перед телом прибитого к дереву пастушка. Нет! Нет! Нет! Нет больше этих страшных ритмичных ударов, не раздается в голове леденящий душу скрежет, и не вопит волчьим голосом сумасшедшая девушка Магн. Магн… Да вот же она, Магн, сидит в седле, как влитая, в черной рясе послушницы и зеленом плаще на правом плече. Не очень-то похожа на сумасшедшую. Правда, речи ее были странные. И дело, ради которого сломя голову скакал сейчас ярл, тоже отдавало безумием – остановить Черного друида и отнять у него какой-то там колдовской камень. Впрочем, почему бы не отнять? Сделаем, раз обещали. Добраться до Ирландии? Легче легкого.

Вечером они уже будут в Честере, вернут дочь обезумевшему от горя купцу Седрику, торговые корабли которого постоянно ходят к Изумрудному острову, а уж в Ирландии можно будет и половить этого друида, а поймав и отобрав от него камень, добраться до Бильрест-фьорда с местными викингами или пристать на первое время в дружину одного из морских ярлов, добыть в бою корабль и… Все складывалось как нельзя лучше. И без всяких пугающих непоняток!

– Йо-хо-хо!

Хельги захохотал во весь голос, подпрыгнул в стременах, дотянувшись до мелькнувшей над ним ветки, сломал, выбросил, снова расхохотался, как обычный мальчишка, которым, в общем-то, и был, невзирая на высокое звание ярла.

– Йо-хо-хо!

Они въехали в город поздним сиреневым вечером, когда густо-синее небо постепенно темнело, а сквозь редкие черные облака загадочно мигали звезды. Честер – город, построенный гордыми римлянами для защиты от нападений пиктов. Высокая зубчатая стена, тянущаяся по крайней мере на две мили… и какое-то запустение внутри. Не поймешь, город или деревня. Римские виллы – с колоннами, заложенными камнями и кирпичом так, что остались лишь маленькие оконца-бойницы, и тут же, рядом, вросшие в землю хижины с копошащимися в уличной грязи свиньями. Мостовая из круглых камней, и – прямо напротив – многочисленные огороды, засаженные капустой, чесноком и репой. Дивная – даже сейчас – ограда с арками, и стог сена, смотревшийся на фоне каменных стен крайне нелепо. Такое впечатление, что саксы, завоевав когда-то эту неприступную римскую твердыню, не знали теперь, что и делать с городом. Нет, конечно, небольшая крепость на холме в центре города, явно подновленная, выглядела вполне внушительно, что же касается остального… Узкие кривые улочки, припозднившиеся торговцы, какие-то бродяги, паломники, нищие. Деловито проезжавшая стража – дружинники местного лорда. Этих людей – лорда, дружинников, крестьян – кормил не город, кормила земля, а городская жизнь, замерев на время, сделалась как бы ненужной, окончательно все же не умирая. Все больше селилось у величественных римских стен различного рода умельцев, бросивших деревенскую жизнь ради своего ремесла и, надо сказать, не прогадавших; все больше разорившихся крестьян, а также их выросших сыновей, вместо того чтобы идти в кабалу к лорду или монастырю, оседало здесь, ибо в городе было то, что давало им средства выжить: работа и люди. Работу давало море. Не только и не столько рыбная ловля, сколько порт – на реке Ди, и рядом, у моря, строились многочисленные причалы, и десятки торговых судов грузились товарами, чтобы выгодно сбыть их в соседней Ирландии. Большинство тех товаров привозили в больших плоскодонных лодках по реке Трент, дальше перегружали в Ди, или Диву, как когда-то называли эту не очень-то широкую, но вполне полноводную речку римляне. Везли не только из Мерсии, из Восточной Англии, Кента, Эссекса, поднимаясь выше по Темзе. Везли восточные ткани – аксамит, шелк, бархат; пряности – гвоздику и перец, дорогую посуду, франкские мечи, кольчуги из далекой Гардарики, соты душистого меда, воск для свечей – товар, пользующийся большим спросом в многочисленных монастырях Ирландии, – олово, что добывали в шахтах Нортумбрии, тонкую шерстяную ткань из Уэссекса и Фризии. Впрочем, собственно сама торговля кормила немногих – купцов, моряков, грузчиков. Куда как больше кормилось от них: строители кораблей и лодок, содержатели таверн и доходных домов, сводники, ремесленники и многочисленные мелкие торговцы – зеленщики, молочники, мясники. Народу хватало. Правда, по сравнению с прежними римскими временами не очень-то их всех было много. Куда больше людей кормились с земли. И так было не только в Честере и не только в Англии – везде. Торговля и ремесло обслуживали не всех – только богатых.