Текст книги "Первый поход"

– Греческий? – оживился Трэль.

– Тот древний и звучный язык, на котором говорили эллины, на котором творил великий Гомер, писали Аристофан и Анаксагор. Ты не знаешь ничего этого, Никифор?

– К сожалению, нет, отче. – Юный вольноотпущенник с горечью покачал головой. – Ты же знаешь, я вырос рабом у норманнов… вы называете их финнгаллами.

– Ничего, Никифор. – Отец Деклан провел рукой по волосам юноши. – Теперь Господь даст тебе совсем другую жизнь. Совсем другую…

– Я все же хочу добраться до своей родины, отче… Которую совсем не помню.

– Доберешься. Обязательно доберешься, Никифор! А в святой город Рим мы с тобой поедем вместе с братьями. Ну, а уж там – решай сам. Из Италии в град Константина частенько ходят суда. Позволь спросить – что ты намерен делать в Константинополе?

– Не знаю, – честно ответил Трэль. Он и в самом деле не знал. Не раз и не два задумывался юноша о своей судьбе, повернувшейся вдруг совсем неожиданной стороной, начиная со встречи с ромейским купцом Михаилом, погибшим в стычке с пиратами. Купец говорил, что он, Трэль… вернее, Никифор, Никифор Дрез, – выходец из очень знатного рода. И некие люди якобы очень бы возрадовались, узнав, что ветвь этого рода не сломлена и нить жизни его отнюдь не прервалась. Значит, в Константинополе – если купец не врал – у него, Никифора, найдутся и влиятельные друзья и не менее влиятельные враги. Только что ему-то от всего этого? Этот солнечный далекий город, град святого Константина, он чужой для него, и что он, бывший раб Трэль Навозник, будет там делать? Даже язык и тот уже полузабыт. Так не лучше ли было остаться в стылых северных фьордах? Ведь он теперь не раб, у него есть хижина, небольшой участок, немного семян… Нет!!! Сколько себя помнил, все долгие годы Трэль жил одной мечтой – покинуть эту холодную землю и никогда больше даже в самом страшном сне не видеть ни снега, ни льда, ни фьордов. Хитрый ромей поманил его отблеском красивой сказки, поманил, как оказалось, в своих гнусных целях, и вот что теперь из всего этого вышло. И нужен ли ему этот далекий Константинополь? Может, лучше будет поступить в один из ирландских монастырей? А что? Совсем неплохая идея, и неплохой приют для уставшего странника. Правда, вот устал ли он? Трэль усмехнулся. А пожалуй, что и нет. Вполне выдержит еще немало путешествий, хоть в тот же Рим, уж это обязательно, тем более с верными спутниками, например с отцом Декланом – за все время скитаний юноша сильно привязался к старому монаху. А потом, после Рима, кто знает? Может, и Константинополь покажется не таким уж далеким?

Трэль перевернулся на жестких досках палубы, пододвинув под левый бок побольше соломы, лег, вытянувшись на спине. С черного чистого неба прямо в глаза ему ярко светили звезды. Похоже, завтра будет хороший день, с пронзительно-синим небом, ослепительным, почти что летним, солнцем и ласковым зеленовато-голубым морем. В такой день хорошо плыть по волнам на надежном судне, таком, к примеру, как кнорр «Око Единорога». Несмотря на несколько отдававшее язычеством название, «Око Единорога» представляло собой крепкое и просторное судно, из тех, что называют пузатыми, весьма грузоподъемное и вполне устойчивое на волнах. Основным движителем корабля был прямоугольный шерстяной парус с вытканным изображением волшебного голубого зверя с длинным могучим рогом, весла тоже имелись, но лишь на носу и корме, применяясь лишь во время швартовки и отхода от причала. Вообще же Трэлю кнорр нравился куда больше боевой ладьи – драккара, – пусть не такой изящный и быстрый, да зато надежный и основательный. Драккар – корабль-разбойник, корабль-пират, корабль-воин, кнорр же – честный морской труженик.

Трэль почесал голову – хоть и мылись недавно с отцом Декланом в реке, а все же одолевали вши, впрочем, как и всех. Затем осторожно – чтобы не разбудить – отодвинулся от своего храпящего спутника, поправив на нем старый шерстяной плащ. Встал, тихонько подошел к борту. Тьма! Почти что непроницаемая, глухая – не видно ни зги, и даже никакой огонек не мелькнет со стороны высоких городских стен. Если не знаешь – ни за что не угадаешь, что здесь рядом – город. Да и с чего бы это честным горожанам – тем более деревенским кэрлам – жечь по ночам огонь? Честные люди ночью спят. Тут лишь два исключения – монахи и стражники. Кстати, на кнорре последних что-то не видно. Странно. Должны были бы быть, хоть и стоял корабль у родного причала, да мало ли лихих людишек шастает по окрестным лесам? Вон совсем недавно повесили одного из них на городской площади. Страшный, говорят, был злодей. Ага! Вот, кажется, и пожаловали… ночные гости…

Трэль спрятался за одним из висевших на носовой надстройке щитов. Хоть и темна ночка, да береженого Бог бережет, к тому же у тех, на причале, факелы… Значит, не разбойники, те не стали бы так себя выдавать.

– Эй, кормщик! – стукнув в борт корабля, грубым голосом заорал один из пришельцев. – Давай просыпайся. Возьмешь до Темной Гавани? Сколько?!!! Ну, ты б вполовину сбавил хотя бы…

Кормщик спросонья, видимо, отвечал шепотом, по крайней мере Трэлю его было не слышно. Зато ночные гости – похоже, их было двое – орали, не чинясь. Впрочем, вскоре затихли, видимо, договорились… Так и есть – хлопнули по рукам. Со скрипом спустили сходни. Затопали по палубе обутые в грубые башмаки ноги. Кто-то из гостей что-то недовольно забормотал, видно, не понравился трюм. Да и правда – кому понравится-то, коли еще не так давно в нем везли лошадей? Ну, что на носу, что на корме место есть. Не так чтобы уж очень много, но для шатра вполне хватит.

– Ульва говорил – не ставить шатер и не очень-то шуметь на кнорре, – протопав, произнесли, казалось, над самым ухом юноши.

– Да мало ли что он говорил, – презрительно ответил другой голос, тот самый, грубый, что только что спрашивал кормщика. – Что ж нам теперь, в вонючем трюме валяться или тут, прямо на досках? Кормщик!!! А ну, тащи сюда шатер, в рот тебе дышла от двух повозок! Гауторб, дай ему монету… Дай, я сказал, не жадись, после с шулера свое получим.

– Да уж, получим, – усмехнулся осторожливый Гауторб. – Если не сгинем на проклятом острове.

– Скорее мы с тобой сгинули бы здесь, – хохотнул второй. – Вспомни Худышку. Красиво висит, а?

По всей палубе прокатился хохот.

– Чтоб тебя разорвало от таких слов, Родинка! – в сердцах буркнул Гауторб и завозился, помогая морякам разбить шатер. Вскоре, с руганью, к нему присоединился и Родинка. К тому времени Трэль уже лег обратно, привалясь к борту и накрывшись краем плаща.

– Это кто еще здесь? – Родинка споткнулся об отца Делана.

– Пилигримы, – пояснил чей-то глуховатый голос, видимо, кормщик или кто-нибудь из матросов. – Постоянно они тут, то в Ирландию, то обратно. Непоседливый народ, Божьи странники.

– Чего ж они валяются-то прям под ногами? Ладно, ладно, не бурчу… Ну-ка, держи веревку… Ага!

Поставив наконец шатер, оба ночных визитера забились туда и засопели, устраиваясь поудобнее.

– Нет, ты как хочешь, дядюшка Гауторб, а я все-таки предлагаю схватить его прямо у сходней, – неожиданно произнесли прямо над ухом Трэля.

– Тихо ты… – шикнул Гауторб. – Ишь, разговорился. Ульва что сказал? Сначала проследить, а хватать после.

– Ага, проследить, – не унимался Родинка. – Ты что, знаешь этот поганый Дуб-Линн как свою глотку?

– Бывал когда-то, – вздохнул Гауторб.

Они говорили совершенно свободно, хоть и шепотом, но вполне слышно, что и понятно – немало не самых глупых людей сбивали с толку вышитые стены шатра. Изнутри кажется – собеседники абсолютно одни, и забывается как-то, что стены вокруг – всего лишь тонкая тряпка. Слушай, кто хочет. Что и делал сейчас Трэль. Не потому, что страдал излишним любопытством, а просто никак не мог уснуть. Усни тут, попробуй! Ишь, разболтались, гады!

А «гады» между тем продолжали обмениваться фразами, иногда довольно-таки интересными и загадочными. Много говорили об Ульве – вот тут Трэль прислушался, уж не о странном дружке отца Киарана идет речь? И где вообще сам Киаран? Может, убил его Ульва, если и не сам, так нанял кого-нибудь, да вот хоть этих двоих. Еще, как понял юноша, ночные гости сели на кнорр со вполне конкретным заданием, полученным от Ульвы: по прибытии в Дуб-Линн схватить кого-то и, как выразился «дядюшка» Гауторб, «дальше ждать, сидеть тише полевой мыши». Интересно, кого они схватить собираются? Впрочем, выяснить это можно было только лишь утром. Вскоре разговоры затихли, и лишь тихий плеск волн разгонял тишину ночи. Незаметно для себя самого Трэль задремал, в который раз увидев во сне белые стены чудесного града Константина…

Полная луна висела низко над черным лесом, освещая мертвенно-кровавым светом болотистую пустошь близ небольшого холма, где в редколесье проступала небольшая поляна, идеально круглая, как и само ночное светило. Точно по кругу поляны, ограниченной болотами и лесом, угрюмо тянулись вверх черные базальтовые плиты, вытесанные в неведомые времена. Посередине этого круга, на земле, лежала еще одна большая плита – жертвенник. Слышались какие-то звуки. То глухое рычание, то чей-то визг, то пронзительные крики выпи. Место было глухое, дикое, куда не осмеливалась бы сунуться ни одна христианская душа, тем более сейчас, в полночь. Однако близ края поляны мирно горел костер, возле которого на еловых лапах сидели двое: Альстан Ворон и Немой. Обоих разбойников, казалось, ничуть не беспокоили ни ночные крики, ни само место, где они находились, ни даже несколько обглоданных волками трупов, без особого трепета выкинутых в ближайший овраг. Позади костра, в лесу, под большой елкой был устроен просторный шалаш, даже, скорее, полуземлянка, с покрытой лапником кровлей. Рядом с ней, прислоненные к мощному стволу дерева, виднелись две рогатины и длинный охотничий лук. Судя по замечательному запаху, идущему от костра, тати подстрелили зайца, который сейчас и жарился над углями на импровизированном вертеле.

– Я всегда говорил, что здесь хорошее место, – втянув ноздрями воздух, продолжал начатый монолог Альстан. А что еще за беседу можно вести с Немым? – Тихо, спокойно и, главное, нет никого. Место-то поганое. Вон оно, капище. – Ворон кивнул назад, на жертвенные стелы. – Местные сюда не придут – боятся, а королевская стража – тем более, троп не знают. Что ты мычишь? Думаешь, Худышка навести может? Худышка-то может, да только повесили его недавно на рыночной площади, аккурат напротив церкви. Что смеешься? Ульва? Да, эта тварь здешние места знает. Только вряд ли сунется – уж слишком труслив. Даже в тот раз, когда за его голову была назначена награда, он так и не рискнул укрыться здесь – нанялся на службу к настоятелю какого-то дальнего монастыря, аж на том побережье. Представляешь, куда забрался? А ты говоришь – Ульва. Нет, ему только сельских дурачков околпачивать в кости в какой-нибудь тихой корчме, а не шастать по лесам да болотам.

Альстан Ворон засмеялся тихим глуховатым смехом, напоминающим клекот какой-нибудь хищной птицы. Немой пошевелил палкой угли и перевернул жарящегося зайца…

А в это время тот, о ком они так уничижительно говорили, находился совсем недалеко от них, в заброшенной пастушьей избушке. Правда, не один, а в компании монаха с добрым лицом и черными дьявольскими глазами.

– Утром мы наверняка обнаружим их, – поплотнее заворачиваясь в плащ, заверил своего патрона Ульва. – Ну, или, по крайней мере, их логово.

– Если никуда не уйдут, – желчно усмехнулся друид.

– Не уйдут, – махнул рукой шулер. – А и уйдут, так не далеко. Не дураки же они, в самом-то деле, самим на виселицу лезть? Так что никуда они от нас не денутся, уважаемый!

Смачно зевнув, Ульва повернулся на другой бок и тут же уснул на жесткой узковатой лавке. А его спутник не спал. Похоже, он и не собирался ложиться. Вышел на улицу и вдруг опустился на четвереньки, подставив лицо луне, и завыл, дико, тоскливо и тревожно. И тут же в разных местах леса раздался ответный вой, словно бы серые воины отвечали на зов своего вожака. Довольная усмешка исказила лицо друида. Он снова завыл, и вой его, сначала глухой и тихий, быстро набрав высоту, вдруг рухнул вниз, словно оборванная струна лютни. И, странное дело, окрестные волки отозвались точно таким же воем, перешедшим в визг и внезапно оборвавшимся, словно его и не было.

– Ну, развылись, – недовольно поморщился Ворон, за обе щеки уплетая зайца. Жир стекал по его узкой бороденке и шипел, падая на угли. – Думаешь, сюда доберутся? – Он искоса взглянул на Немого, полностью поглощенного пищей. – Черта с два! По болотной гати волки не сунутся, а лесной тропой тоже не пойдут, потому как сейчас сыты, а дичи здесь мало. Да у нас, в крайнем случае, и рогатины есть. Так что можем спать спокойно. – Разбойник потянулся к бочонку с элем и, вытащив зубами пробку, начал жадно пить. Кислая, перебродившая жидкость стекала по его бороде и усам, падая на штаны и тунику. Утолив жажду, Ворон передал бочонок Немому. Тот тоже сделал несколько глотков и поднял глаза к небу.

– Хочешь провести ночь на дереве? – проследив за его взглядом, развеселился Ворон. – Ну-ну. Смотри только не упади, ха-ха-ха. Вот уж не знал, что ты такой боязливый.

Немой лишь помычал в ответ. Доев зайца, они еще раз приложились к бочонку и, затушив костер, улеглись спать. Волки больше не выли, лишь в лесу кто-то громко хлопал крыльями да по-прежнему иногда протяжно кричала выпь. Немой заснул сразу, как только забрался в землянку, а вот Альстан Ворон все ворочался, несколько раз вставал попить, а затем, чуть толкнув спящего – тот как храпел, так и храпел, – осторожненько выбрался наружу. В свете луны были отчетливо видны огромные плиты капища и черные ели, обступающие поляну. Воровато оглянувшись, Ворон подошел к одной из них, нагнулся, скрываясь от лунного света, и достал из-под корней дерева какой-то небольшой завернутый в тряпицу предмет. Предмет этот имел над ним какую-то волшебную власть с тех самых пор, как Альстан только увидел его среди вещей одного монаха. И словно бы забыл обо всем, в том числе, что у монаха еще было и золото, а под сутаной прощупывался большой крест, тоже, вероятно, не медный. Ничего этого не взял Альстан, похитил только… великолепный сверкающий камень, размером с куриное яйцо, время от времени мерцающий чарующим зеленовато-сиреневым светом.

Осторожно развернув тряпицу, разбойник огляделся и, положив кристалл на ладонь, принялся любоваться им, выйдя из тени деревьев. Холодный свет луны, пройдя через навершье одного из камней жертвенника, словно упругий, бьющий неизвестно откуда луч, упал на грани кристалла. И тот вдруг вспыхнул, ярко, как солнце, Ворон еле успел зажмурить глаза… И тут же погас, привычно засветившись сиреневым…

Вспышка, видная из-за леса, отразилась в черных глазах друида. Осклабившись, он снова встал на колени и завыл, на этот раз призывно и беспрекословно, как будто трубач собирал верную рать. В ответ опять послышался вой… Слева… Справа от дороги… И снова слева, из леса… Миг, и жалкую хижину пастуха окружила целая орава волков. Штук десять вполне серьезных, сильных зверей, красивой светло-серой масти. Их шерсть была густой и длинной, загривки – крепки, мощные мускулы пузырились на груди и лапах. В пастях, можно быть уверенным, торчали нешуточные клыки. А глаза, желтые и блестящие, не отрываясь, смотрели на монаха в черной сутане, угодливо и даже с каким-то затаенным страхом.

– О мои братья! – раздув ноздри, произнес Форгайл и завыл, встав на корточки, и вой его, грозный и беспощадный, дружно подхватили волки. – Вперед же! – прорычал друид, из раскрытого рта его капала на землю слюна. – Вперед, вы чуете куда. Разорвите там всех, мои братья! Вперед!

С этим криком он, не вставая на ноги, бросился к лесу и несся так с изумительным проворством. А за ним с горящими в лесной тьме глазами неслась и вся стая.

– Однако, дела, – приоткрыв дверь, изумился Ульва и, дрожа от страха, принялся лихорадочно рассуждать, как ему дожить до утра. Выходить из хижины что-то не очень хотелось.

А волки неслись во главе с друидом. Неслись мимо деревьев, перескакивая овраги, неслись по болотной гати, забрызгивая шкуры ряской и тиной, неслись, чтобы сеять смерть…

И они принесли смерть.

Рыча, ворвались в землянку, и Немой не успел даже проснуться, как из разорванного горла его густыми толчками потекла кровь. И волки рвали его на куски, еще живого.

Стоявший снаружи Ворон тут же схватил рогатину и отпрыгнул к ели. Один из молодых, волк-трехлеток, прижав уши и зарычав, бросился на разбойника и промазал, на лету щелкнув пастью. Ловко уклонившийся Ворон тут же распорол ему брюхо, и дымящиеся сизые кишки упали в красные заросли папоротников. Миг – и еще один зверь, завизжав, рухнул с распоротым горлом. Но остальные алчущие крови бестии уже окружили человека ровным полукружьем. Их смрадное дыхание чувствовалось со всех сторон, рядом, и так же отовсюду желтели глаза.

– Ах, курвы… – выругался Ворон и, размахивая рогатиной, с воплями бросился на прорыв. Волки расступились, чтобы тут же навалиться сзади. Однако Альстан Ворон был не так глуп. Чуть пробежав, он резко развернулся, отскочил назад и, опершись на рогатину, проворно взобрался на ближайшее дерево, где и уселся на крепком суку.

Озадаченные волчищи, рыча, пытались в прыжке достать его ноги. Один из них, самый проворный, с белой, галстуком, грудью и желтоватым хвостом, подпрыгнул выше всех и… со всей силы получил удар кулаком по загривку. Такой силы, что серый, упав на землю, тут же испустил дух. Волчары заходили кругом.

– Что ж. Настала моя пора, – тихо прошептал монах, наблюдавший побоище из тени деревьев. Нагнувшись, он взял прислоненный к стволу сосны лук. Послюнявив палец, деловито попробовал ветер. Наложил стрелу, прицелился…

Вжжжик!

Сшибленный с дерева Ворон кулем повалился на землю. Волки быстро бросились на него, стуча клыками…

– Стоять! – тихо сказал им друид, и звери замерли, послушно прижав уши. А Форгайл в образе добряка-монаха медленно подошел к несчастному – стрела попала тому в горло – и, пошарив за пазухой, вытащил некий предмет, завернутый в грязную тряпицу… – Он! – прошептал друид и, обернувшись к терпеливо ждущим волкам, разрешил: – Рвите!

Раздалось злобное рычание, и все вокруг быстро забрызгалось кровью.

– Камень Лиа Фаль опять у меня. – Обрадованный, друид возвращался назад. – Теперь остался ярл. И если этот подонок Ульва нанял стоящих людей, то и с ярлом все будет в порядке… О, боги! О, Кром Кройх, о, Дагд, о, Моргана! Клянусь, скоро вас ждут достойные жертвы! Клянусь! Клянусь! Клянусь!

А волки, рыча, рвали жертву, из пастей их стекали тягучие слюни. Вот один из них, насытившись, поднял окровавленную морду к луне и завыл. А вскоре выла уже вся стая. Это был вой победителей, громкий и страшный, словно бы подтверждающий слова клятвы друида.

Глава 14
ШТОРМ БИТВЫ

Октябрь 856 г. Ирландское море.

 
Я вижу знамена – предвестье сраженья,
Что реют, как птицы,
В обличье несчетных цветов.
 

Предания и мифы средневековой Ирландии. «Борома»

Утром, едва рассвело, кнорр «Око Единорога», отдав швартовы, вышел в Ирландское море, взяв курс на Дуб-Линн – поселение, основанное лет тридцать назад знатным норвежским хевдингом Торкелем. Подняв парус, поймали попутный ветер, и судно, тяжело переваливаясь на волнах, неожиданно быстро пошло на запад, сзади в корму кораблю били лучи восходящего солнца.

Трэль и отец Деклан проснулись рано. Помолились да съели лепешку – одну на двоих, – подивившись расписному шатру, стоящему рядом. Из шатра раздавался молодецкий храп. Внизу, между носом и кормой, располагалась палуба с большим квадратным проемом, ведущим в трюм и тщательно закрытым коровьими шкурами. Что делалось на кормовой палубе, было не видно – мешал парус, тень от которого падала на нос и волны впереди корабля, но паломники слышали распоряжения кормчего, стоящего у широкого рулевого весла, как и положено, у правого борта. Тяжело протопав, поднялись – а скорее, взбежали – на носовую палубу моряки, схватились за носовые весла. Загребли, повинуясь крику кормчего, огибавшего мели. Дернувшись, судно чуть повернуло влево, затем снова выправилось и, выйдя на прежний курс, ходко пошло вперед. Утирая пот, моряки вытащили тяжелые весла и положили их на палубу, рядом с бортами. Кормчий что-то одобрительно закричал им с кормы.

Его крики разбудили Хельги. Выбравшись на палубу, молодой ярл громко приветствовал кормчего – дюжего широколобого мужика с красным лицом и густой, растрепанной ветром бородищей непонятного рыжевато-пегого цвета, одетого поверх туники в теплый ирландский бовин – длинную шерстяную куртку с поясом. Звали его Эддриком, а прозвище было – Секач, он и в самом деле напоминал огромного рассерженного кабана, особенно когда скалил зубы. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому Эддрик Секач считался лучшим кораблеводителем в Честере и был одним из немногих, кто осмеливался выходить в море в одиночку. Впрочем, зная курс как свои пять пальцев, Секач – как ходили слухи – мог запросто уйти от любого пирата. Хельги, кстати, подобным слухам не очень верил – уж слишком несопоставимые скорости у драккара и тяжелого кнорра. Скорее всего – об этом тоже поговаривали втихомолку, – Эддрик делился с пиратами кое-какой информацией. Потому его и не трогали.

Поплотнее запахнувшись в плащ – чай, не лето, – ярл взглянул на небо, голубое, с белыми кучерявыми облаками, похожими на снежные башни. Ничто не предвещало бури. Впрочем, и путь был недалек. Дня два. Вполне можно было успеть в промежутках меж страшными осенними штормами, хозяин кнорра Седрик вовсе не собирался прекращать торговые операции в угоду погоде. Берег давно скрылся из виду, но судно не сбавило хода. Лишь кормчий время от времени ворочал веслом, ориентируясь по солнцу, по косякам серебристой сельди, по серовато-белым птицам-глупышам, что всегда чуют землю. Как и любой викинг, Хельги тоже умел пользоваться всей этой премудростью и с ходу угадал в Эддрике опытного кормчего. А такие всегда пользовались уважением.

Потягиваясь, выбрались на кормовую палубу и остальные: Снорри, Ирландец, Магн. Эддрик Секач недовольно покосился на них, но ничего не сказал. Заплачено было щедро.

Снорри, усевшись прямо на палубу, принялся внимательно наблюдать за действиями кормчего, Ирландец задумчиво смотрел вдаль, а Магн, пойдя к украшенному щитами фальшборту, встала рядом с Хельги, потерлась плечом, словно кошка. Ярл чуть отстранился – ведь любви меж ними не было, была лишь одна страсть, что хорошо понимали оба.

– Нас ждут трудные дела в Таре, – вздохнув, тихо произнесла Магн.

– Да ну? – усмехнулся Хельги. – А мне вот что-то теперь не верится. Ну каким образом этот черный друид, про которого ты мне рассказывала, доберется теперь в Ирландию? Нам просто повезло – ведь сейчас время штормов.

– Доберется, – снова вздохнула Магн. – И камень Лиа Фаль уже у него. А с этой вещью можно натворить дел.

– Откуда ты знаешь? – изумился ярл, искоса поглядев на собеседницу.

– Я не спала вчера ночью. Вышла на палубу – была луна, яркая и кроваво-алая, потом она зашла за облако. Стало темно… И в этой темноте, далеко за холмами, я вдруг увидела вспышку. Яркую, как тысячи солнц! Это был камень, ярл. И Черный друид тоже заметил его… не мог не заметить. А значит – уже отыскал. И теперь сделает все, чтобы добраться до древнего святилища Тары… И чтобы схватить тебя, ярл! Ведь ты нужен ему для самых ужасных целей.

– Я помню, ты говорила. Пусть попробует меня взять. – Ярл нехорошо усмехнулся.

– Поверь, это ничего не стоило бы друиду, – возразила Магн. – Не стоило бы, если б ты был обычным человеком… таким, как все…

– А я необычный?

– Нет! Прислушайся к самому себе. Твои мысли, разум, душа переплелись еще с кем-то… с тем, кого не могут достать колдовские чары друида… уж слишком далек он, слишком далек… – Синие глаза девушки затуманились.

– Да кто – он? – воскликнул Хельги. – В конце концов, я должен знать!

– Узнаешь… – утерев рукавом слезы, слабо улыбнулась Магн. – Придет время, узнаешь. Сейчас же этого пока не знает никто.

– Парус!!! – вдруг заорал один из матросов, тот, что сидел верхом на мачте. – Справа по борту парус!

Команда кнорра – по численности как минимум раза в два-три меньше, чем на драккаре, ведь тут не нужно было грести – забегала по палубе, приготовляя стрелы и копья. Послышались крики, деловитая возня и ругань.

– Может, это торговый кнорр? – Хельги подошел к кормчему.

– Может, и кнорр, – усмехнулся тот. – Только уж больно быстр для кнорра. Смотри, как идет! И прямо нам наперерез. Нет, это не кнорр…

– Драккар!

– Так и есть. Ты, судя по выговору, с Севера? Так, может, это твои соплеменники?

– Может, – не сводя глаз с приближающегося драккара, сухо кивнул Хельги. – Только это ничего не значит. Ограбят, убьют или продадут в рабство и тебя, и меня.

– Да это я знаю, можешь не рассказывать. – Кормчий расхохотался, так громко, что затряслась его буйная борода. – Значит, будешь помогать нам, – отсмеявшись, серьезно произнес он. – Ты и твои люди.

– Да, – отозвался Хельги. – Я и мои люди. Мы будем сражаться. А если среди нападавших окажутся вдруг знакомые – мы узнаем об этом в битве. Эй, Снорри, Ирландец, Магн!

Впрочем, никого из команды ярла и не надо было звать. Все давно уже приготовили оружие. Снорри натягивал лук, Магн разворачивала пращу, и даже, прямо скажем, несколько трусоватый Конхобар Ирландец сжимал в руке короткое метательное копье.

А встреченное судно летело, словно на крыльях. Уже были хорошо видны носовая фигура в виде головы дракона, алые щиты на бортах и толпившиеся на носу вооруженные люди. На их головах в лучах холодного солнца блестели шлемы. Парус драккара уже был снят, теперь поспешно опускали мачту. Да, явно готовились к бою.

На носовой палубе кнорра тоже деятельно кипела работа. Все – включая паломников и двух ночных пассажиров, быстро свернувших шатер, – засуетились, забегали, готовясь к отражению штурма. Кто-то тащил дротики, кто-то – стрелы, а кое-кто, нехорошо улыбаясь, пробовал пальцем смертоносное острие секиры. А с вражеского корабля роем летели стрелы. Она из них, пропев победную песнь, ударила в шею Эддрика. Выпустив из рук рулевое весло, кормчий упал на палубу, обливаясь кровью.

Между тем драккар разгонялся все быстрее, все чаще мелькали над волнами весла, корабль целил прямо в середину кнорра, как раз туда, где не было ни надстроек, ни весел. К рулю быстро встал Хельги, имевший достаточно опыта, чтобы вовремя просечь вражеские действия. По его указанию матросы быстро спустили парус, часть моряков взялась за весла, быстро затабанив и уменьшив ход судна. К тому же Хельги чуть повернул корпус судна навстречу вражескому драккару, уберегая от удара менее защищенную среднюю часть, и форштевень пиратской ладьи с треском въехал прямо под носовую надстройку кнорра. Вот уж тут разбойники несколько озадачились. Да, они, конечно, полезли на надстройку, словно на гору, но защитникам было очень удобно поливать их стрелами и спихивать копьями в воду. Завыв, заулюлюкав, несколько пиратов огромными, прямо-таки нечеловеческими прыжками бросились на кнорр.

– Снорри, – обернулся к верному сотоварищу ярл. – Я знаю, как ты действуешь луком. Поэтому не ищи их вождя, стреляй только в берсерков, видишь?

– Да, мой ярл!

И меткие стрелы Снорри полетели во вражеских безумцев. Это были опасные люди – берсерки, впадающие во время боя в особое бешенство. Во многих случаях они вполне могли бы покрошить и своих. А стрелы словно бы не брали их, вызывая лишь приступ ярости. За счет этой ярости и злобной нечеловеческой силы берсерки, сбивая висящие щиты, с воем карабкались на надстройку, и защитники попятились перед их неодолимой силой.

– Стреляй, стреляй, Снорри! – кричал ярл. – Не давай им передышки. И ты, Магн… Где твоя праща?

А вокруг пели стрелы, визжали секиры, с воем проносились дротики. Этот шум битвы был приятен Хельги, как приятен он был и Малышу Снорри, однако, что до остальных, то, пожалуй, те скорее молились, чтобы сраженье закончилось. Неважно – как. Лишь бы не слышать этот ужасный вой и злобные крики, лишь бы не видеть толпы орущих язычников, лишь бы…

– Ирландец, бегом проберись на нос и скажи, чтобы рубили канаты и копья, – в который раз взглянув на явно преобладающий рой нападавших, быстро скомандовал Хельги.

Конхобар кивнул, он и сам видел, о каких канатах и копьях ведет речь ярл. Ну конечно, о тех, что, зацепившись за борта кнорра, стянули два судна в одно. Уклоняясь от стрел и отчаянно труся, Ирландец на брюхе прополз над трюмом.

– Рубите! – поднимаясь, яростно закричал он. – Рубите… – Он указал на драккар.

– Мы поняли, – обернувшись, кивнул молодой смуглолицый монах.

– Навозник?! – удивленно воскликнул Конхобар. – Ты здесь откуда?

– Да, когда-то меня звали именно так, – сваливая копьем врага, оглянулся Трэль. – И я никак не ожидал тебя здесь встретить.

– Рубите канаты, – уклоняясь от летящего дротика, крикнул ему Ирландец. – Похоже, это наш единственный шанс.

Почти все члены команды уже были убиты, и лишь двое верзил – ночных гостей – организовали оборону носовой палубы. Коренастый Гауторб лихо орудовал секирой – и рядом с ним полукругом протянулась широкая кровавая полоса. Другой, тощий и длинный Хильред, по кличке Родинка – из-за здоровенного пятна на левой щеке, не менее успешно действовал копьем, время от времени подбадривая себя криками «Коли!». Видно, эти двое были настоящими профессионалами.

Огибая их, Трэль крикнул что-то отцу Деклану. Тот кивнул и, схватив окровавленную секиру, принялся рубить канаты, привязанные к остроконечным якорям-кошкам, впившимся в корпус кнорра. Вражеский ярл, в синем плаще, с развевающимися белыми, словно выгоревший на солнце лен, волосами, закричал что-то, яростно показывая рукой на действия защитников кнорра. Где там… Его уже никто не слышал. Шум битвы поглотил все. Лишь несколько воинов на корме драккара подняли луки. Тяжело пропели стрелы. Часть из них бесполезно стукнулись в борт, часть попали в щиты, и лишь одна – видно, более удачливая – впилась-таки в грудь отца Деклана. Монах упал на палубу, обливаясь кровью. Бросив секиру, Трэль подхватил его на руки.

– Не умирай… Не умирай, отче! – тщетно молил он, но глаза пилигрима, бездвижно застыв, уставились в небо. И Трэль заплакал, опустив внезапно ставшую тяжелой ношу на доски палубы, скользкие от крови. Слезы текли по лицу его, глаза горели жаждой мести. – Ничего, – прошептал Трэль. – Я отомщу за тебя, отец, хоть поступать так и не велит Господь.