Текст книги "Око Тимура"

Хасан посмотрел ему вслед, покачал головою и быстро пошел назад в майхону. Ему следовало поторапливаться – в заведении уже наверняка были посетители, а хозяин не любил, когда кто-нибудь отлынивал от работы. Вполне мог рассердиться и отвесить пару хороших затрещин, а то и вообще прогнать – и это было бы самое худшее.

Осторожно осматриваясь по сторонам, Иван верхом пробирался по узеньким улочкам, по обе стороны которых тянулись наспех залатанные развалины. Откуда-то тянуло дымком, вкусно пахло жареным мясом и лепешками – видимо, не все здешние обитатели были так уж бедны. Быть может, больше прикидывались? Улочка неожиданно расширилась и привела Раничева на небольшую площадь, посреди которой образовавшаяся толпа подростков с кувшинами азартно разбирала льющуюся из самодельного акведука воду. Акведук – длинный рукав из толстой пропитанной конопляным маслом ткани – уходил куда-то на крышу. Так-то вот и воровали местные людишки воду.

Спешившись, Иван ухватил за руку пробегавшего мимо мальчишку:

– Скажи-ка, бача, где дом Кара-Исфагана?

– А вон. – Вырвавшись, мальчишка показал пальцем на ворота, выкрашенные в мрачный черный цвет. Впрочем, может быть, они просто казались такими в призрачном лунном свете.

Подойдя ближе к высокому дувалу, Иван стукнул в ворота ногой – и они тут же распахнулись, словно Черный Исфаган специально ждал поздних гостей. А может, и ждал?

– Входи же, господин. – Возникший в воротах слуга, длинный иссохший старик, поклонился и указал рукой во двор.

Проведя в ворота коня, Иван бросил слуге поводья и осмотрелся. Двор как двор, вполне обычный – несколько сараев, увитый виноградом помост под легкой деревянной крышей, круглая глиняная печь в углу… Ничего особенного, только на ветвях старой, росшей прямо посреди двора чинары были привязаны выбеленные человеческие черепа. На циничного от природы гостя они не произвели особого впечатления – мало ли кто как украшает свой двор? Пройдя под чинарой, Раничев уселся на расстеленный поверх помоста ворсистый хорассанский ковер, довольно-таки недешевый – Черный Исфаган, чем бы он ни занимался, явно не испытывал недостатка в средствах. Тогда почему жил в харабате? А наверное, ему тут было удобней общаться с клиентами…

– Что хочет уважаемый гость от хозяина? – неведомо откуда раздался вдруг звучный голос. – Фарраш, проводи гостя в дом.

Старик слуга молча поклонился Ивану и, остановившись перед распахнутыми дверьми дома, сделал приглашающий жест, и Раничев не заставил себя упрашивать дважды, оказавшись в довольно просторном помещении, несколько напоминавшем римский атриум – квадратное отверстие в крыше и журчащий фонтан. Да-а, Кара-Исфаган явно был не чужд роскоши.

Пожав плечами, Раничев уселся на низенькую софу у фонтана и задумался – как лучше изложить дело? Сказаться купцом, к которому попал неведомо как необычный камень? Или – наследником, коему перстень достался от батюшки? Или, может быть…

– Не надо думать, почтеннейший господин, – снова послышался тот самый голос, только теперь в нем явственно сквозила насмешка: – Говори все, как есть.

Высокого роста мулат лет пятидесяти, но вряд ли бы кто дал ему его годы, с огромными кулаками и широкой грудью – видимо, очень сильный, – одетый в просторный халат голубого шелка и красный, искусно обернутый вокруг головы тюрбан, подойдя ближе, уселся на ограждение фонтана и внимательно посмотрел на Раничева. В белках его глаз, казалось, отражались звезды… а может – и маленькие огоньки светильников, горящих в бронзовых нишах с изображением какого-то страшного бородатого бога. Кара-Исфаган явно не относился к числу правоверных, скорее это был язычник.

– Так я слушаю тебя, уважаемый, – сверкнул глазами мулат, вовсе не выглядевший агрессивным.

– У моего друга есть перстень, – негромко произнес Раничев. – Золотой, с огромным изумрудом в огранке. Перстень этот хорошо знаком старому Махмуду Ак-Куяку, но он затруднился оценить его и направил к тебе. Я и пришел – выполнить поручение друга.

– Перстень? – усмехнулся Кара-Исфаган. – Что ты хочешь знать о нем?

– Все!

– Но тогда мне нужен сам предмет разговора, – вполне резонно заявил мулат. – Иначе что я смогу сказать?

– Хм… – Иван немного подумал и наконец решился… – Вот! – Он показал на раскрытой ладони перстень – и все вокруг вдруг окрасилось изумрудом, а Кара-Исфаган попятился, прикрыв глаза рукою…

– Откуда он у тебя?

– Я уже говорил. Кстати, там, на улице, меня ждут всадники – слуги моего друга.

– Это древняя вещь, – спрятав в глазах хищный блеск, усмехнулся мулат. – Очень древняя… и очень страшная, колдовская!

– В чем же ее колдовство?

– Ты слышал о «Детях Ваала»?

– Ваал? Кажется, это древний бог финикийцев и Карфагена.

Кара-Исфаган удивленно посмотрел на гостя:

– Вижу, ты много чего знаешь. Гораздо больше, чем любой житель Самарканда… И хочешь узнать еще… Что ж! – Он вдруг громко хлопнул в ладоши. Иван схватился за саблю, но тут же расслабленно убрал руку – выскользнув из-за колонны, к фонтану подбежала закутанная в покрывало дева.

– Станцуй нам гедру – танец змеи, – улегшись на ложе, махнул рукой Кара-Исфаган. – А ты, уважаемый гость, смотри внимательнее – в этом танце скрыта одна из тайн перстня!

Откуда ни возьмись, послышалась нежная ритмичная музыка – танцовщица, сделав несколько движений, замерла, словно прикидывая что-то.

– Танцуй же, танцуй, дева черного дерева! – воскликнул Кара-Исфаган, и девушка, дернувшись, изогнулась, завалилась на бок, едва коснувшись пола – так стелется трава под бурным дуновением ветра. Хозяин дома взял в руки бубен и начал отбивать ритм, сначала медленно, потом все быстрее. Закутанная в покрывало девушка внезапно уселась на пол и замерла, подняв вверх тонкие, в звенящих браслетах, руки, казавшиеся совсем черными в тусклом свете светильников. Мулат перестал бить в бубен, на секунду замер и снова резко ударил. Руки девушки шевельнулись, словно почуявшие опасность змеи, подняли ладони-головы, посмотрели налево, затем направо, затем словно бы уставились на гостя – и Раничеву вдруг стало не по себе, будто бы и в самом деле он находился сейчас под немигающе злобным змеиным взглядом. Кара-Юсуф увеличил темп… Руки-змеи дернулись, опали, принялись извиваться, уползая от неведомого врага, танцовщица медленно поднялась на ноги, закружила, и руки ее, руки-змеи, сплелись, сцепились между собой и вновь опали, чтобы тут же подняться под убыстряющийся аккомпанемент бубна. Вот они опять разошлись в стороны, закружились, замерли, словно бы греясь на солнце, и вот резко воспрянули, раздули капюшоны-ладони! В этот момент, словно достигнув экстаза, танцовщица резко сбросила покрывало, оставшись нагою. Черная кожа ее – девушка оказалась негритянкой – блестела, умащенная благовониями и маслом, сквозь соски груди были продернуты кольца с висящими на них маленькими серебряными колокольчиками.

Две змеи-руки медленно поползли прямо на Раничева. Отдаваясь в ушах, звенел бубен, отбивая нарастающий сумасшедший ритм… которому все равно было еще далеко до пассажей Яна Пейса или Джона Бонэма, скорее так, на уровне «Ночного полета на Венеру», не больше. Подумав, Иван усмехнулся… и вздрогнул. И мулат, и чернокожая девушка вдруг исчезли, погасли светильники, а прямо перед Иваном, в ночном свете звезд, покачивались две огромные, раздувшие капюшоны кобры! Маленькие глазки рептилий светились лютой злобой.

Иван вытащил саблю… Ну, глупые твари, посмотрим, кто кого?

– Убери своих змей, Кара-Исфаган, – прозвучал за спиной Ивана усталый повелительный голос. – А ты, Ибан, спрячь в ножны саблю.

И – о чудо! – недовольно шипя, кобры уползли за фонтан. Раничев убрал саблю и обернулся – закутанный в черную джелаббу, позади него стоял Каим-ходжа, большеголовый визирь Тамербека.

– Мои люди устали сегодня ходить за тобой, Ибан, – укоризненно покачал головой визирь. – Помнишь, я говорил тебе о том, что ты отправишься в путь не один?

Раничев кивнул, сглатывая слюну. Он все еще не мог прийти в себя от увиденного.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил Каим-ходжа. – Сейчас ты познакомишься со своим спутником… вернее, спутницей. – Он улыбнулся: – Кара-Исфаган, представь же скорей свою гурию.

– Спешу, мой господин. – Вбежав, мулат упал на колени и кивнул на Ивана. – Клянусь Ваалом, я не знал, что это твой человек!

– Ты не понял меня, Исфаган, – поджал сухие губы визирь. – Тебя просят не клясться, а привести сюда девушку… Да, и ради Аллаха, верните ему перстень, это все ж таки подарок эмира. – Каим-ходжа резко повернулся к Ивану: – Ну как, друг мой, я появился вовремя?

– Пожалуй, – усмехнулся Раничев. – Еще немного, и я изрубил бы в куски обеих шипящих гадин… А потом занялся бы их хозяином. Тебе крупно повезло, Кара-Исфаган! Надеюсь, теперь-то ты мне расскажешь побольше?

Мулат лишь поклонился, блеснув белками глаз, и улыбнулся:

– А вот и Зейнаб!

Вновь завернувшаяся в накидку негритянка низко поклонилась визирю… и Раничеву.

– Это человек не очень-то поддался нашему колдовству, – тихо вымолвила она. – Обычно люди умирали, не дожидаясь появления настоящих змей.

– Низкий сорт, нечистая работа, – засмеялся Иван. – Однако ближе к делу. Значит, я так понимаю, эта Зейнаб будет сопровождать меня какое-то время, а потом свалит в Египет?

– Верно. – Визирь мотнул головой. – Только не совсем. Не Зейнаб будет сопровождать тебя, а ты ее.

– Вот как! Однако…

– И сделаешь все, чтобы ее путешествие было как можно более безопасным и быстрым.

– Значит, и мне с ней отправляться в Египет?

– Нет. Там уже не твоя забота… Вы отправляетесь завтра, с караваном почтенного работорговца Ибузира ибн-Файзиля.

Иван вздрогнул, услышав знакомое имя. Именно этот чертов купец когда-то увез в рабство Евдоксю!

– Ты поедешь под видом Хакима Иглысы, торговца фруктами из Сарая-Берке, – пояснил Каим-ходжа. – Девушка – твоя рабыня, да, найми еще и слугу, ордынский купец – невелика птица, одного прислужника вполне хватит. Готов ли ты ко всему, Ибан?

– Всегда готов. – Раничев шутливо отдал визирю пионерский салют. – Только я бы хотел сегодня закончить разговор с этим парнем. – Он кивнул на Кара-Исфагана.

– Закончишь, – уверил визирь. – Только быстрее.

– Ну это уж не от меня зависит. – Хохотнув, Иван повернулся к мулату: – Так что ты там говорил насчет каких-то детей Ваала?

– Я расскажу тебе о них все, что знаю, – спокойно кивнул Кара-Исфаган. – Велеть принести шербета?

– Лучше вина, – попросил Раничев.

В темной чаше фонтана…

Глава 7
Ноябрь – декабрь 1398 г. Антиохия. Мгновения…

Этот город странен, этот город непрост,

Жизнь бьет ключом.

Здесь все непривычно, здесь все вверх ногами,

Этот город – сумасшедший дом.

Майк Науменко

«Уездный город N»

…отражались желтые звезды.

Такие же звезды сверкали над антиохийской крепостью, над развалинами разрушенных крестоносцами стен, над рекой Оронт, над мостами, над набережной и колоннадою центральной улицы с бывшим римским дворцом и церковью Святого Петра. Много чего вытерпел этот прекрасный город, основанный в давние времена императором Селевком Невкатором и названный в честь его отца – Антиохией. Пышный утонченный разврат Рима и блеск ранней Византии, веселые песнопения языческих праздников и проповеди Иоанна Златоуста, полчища варваров и метательные машины крестоносцев. Ныне город, как и вся Сирия, принадлежал египетскому султану Баркуку, а чуть к северу тянулись границы государства Османов. После поражения европейского войска при Никополе султан Баязид активно готовился к штурму Константинополя, повсюду, в границах сельджукской империи, стояли войска, отовсюду шли груженые караваны. Антиохия находилась в центре торговых путей из Египта в Малую Азию, в Иран, в Басру, в могучую империю Тимура.

Выполняя приказ эмира, Раничев честно добрался аж до самой Бурсы, где находился двор и штаб Баязида, и почти сразу чуть было не попался, попытавшись с ходу завербовать в осведомители одного подвыпившего каракулчи-лейтенанта. Каракулчи оказался гадом, каких, по мнению Раничева, нужно было душить еще в колыбели, – мало того что турок взял изрядное количество денег, так он еще и выдал Ивана нумджи – капитану телохранителей султана. Хорошо, осторожный Раничев не бросился на назначенную встречу сломя голову, а выждал, внимательно осматривая округу. И, вовремя завидев янычар, смылся, проползя на брюхе в вонючей болотной жиже, проклиная и гада-каракулчи, и янычар, и самого султана Баязида. Пришлось быстро свалить из Бурсы – столицы Османского бейлика – в соседнюю провинцию Эртен, затем – в Караман, а уж потом, когда посланные нумджи воины обложили его, как медведя в берлоге, бежать со всех ног в Сирию, находившуюся под властью мамлюкского властелина Египта. Тот хоть и был союзником Баязида, однако имел в Малой Азии свои интересы, частенько не совпадавшие с интересами турок.

Антиохию Раничев выбрал по нескольким причинам. Не только потому, что здесь должен был жить агент Каюма-ходжи – он так и не отыскался, видимо, уже умер. Во-первых, Антиохия – многолюдный город – тысяч тридцать там проживало, вполне можно спрятаться, тем более кого там только не было! Турки, арабы, евреи, греки, армяне, черкесы, итальянцы, французы, болгары… В общем – не перечесть. И большая часть этого людского моря – купцы, маркитанты, вербовщики работали на армию Баязида. Именно здесь оказалось возможным быстро и относительно безопасно собрать все необходимые сведения – это было во-вторых. В-третьих, здесь сходились караванные пути из Египта и далекого Магриба, а Раничев, выполняя приказ Тимура, решил не забывать и себя. Он хорошо запомнил рассказ авантюриста мулата Кара-Исфагана о «Детях Ваала» – странной секте, промышлявшей кровавыми оргиями в Тунисе и мечтавшей о возрождении славных времен Карфагена. Именно этой секте, по словам мулата, и был известен секрет перстня Тимура, который очень хотел узнать Раничев, пожалуй, даже больше, чем проникнуть во все тайны армии турок-османов. Османы – как они себя называли по имени первого, объединившего разрозненные племена, повелителя. Турки – это было сейчас презрительное слово.

Благополучно затерявшись среди многочисленного и многонационального населения Антиохии, Раничев на последние деньги снял верхний этаж в небольшом домишке, фасадом выходившем на речную гавань, и теперь, стоя на галерее, грустно – по причине отсутствия денег – смотрел вдаль, на развалины крепостной стены и темные воды реки с отражающимися в них звездами и луною. Где-то далеко справа угадывался мост, акведук и – еще дальше, за излучиной – христианское кладбище. В городе было много христиан и христианских храмов, начиная от давно разрушенного «Золотого дома» – блистательной восьмиугольной церкви на большом острове на середине реки – до действующих еще и поныне менее известных церквушек, из которых самым знаменитым был храм Святого Петра, расположенный напротив ворот, на главной улице города. Кроме церквей в Антиохии было много очень красивых мечетей, несколько синагог, бани, лавки, таверны и огромное количество развалин – начиная от древних, римских, и заканчивая тем, что осталось от штурма города крестоносным воинством в самом конце XI века. Независимое княжество антиохийское просуществовало недолго, будучи поглощенное мамлюками Египта.

В общем-то, Ивану нравился город, и не только из-за архитектурных памятников, в основном относимых к периоду поздней Римской империи и ранней Византии. Антиохия сама по себе была изумительно красива, сочетая в себе пышные архитектурные формы и девственную, почти не тронутую человеком природу – прямо в черте города можно было увидеть скалистые горные склоны с бурными прозрачными ручьями, пещеры, луга, дубовые, лавровые и оливковые рощицы, заросли жимолости и дрока. Да вот что далеко ходить, как раз сразу за оградой заднего двора дома, в котором пока проживал Раничев, начинался самый настоящий лес, тянувшийся почти на полквартала, почти что до самых ворот Святого Георгия. Неплохо было жить в Антиохии, даже несмотря на то что сейчас стояла уже глубокая осень, почти что зима, и температура окружающего воздуха, как примерно представлял Иван, опустилась до отметки плюс десять градусов Цельсия – страшный холод по здешним меркам.

Поежившись от ветра, Раничев ушел с галереи в дом и, тщательно прикрыв за собой дверь, улегся на ложе, кутаясь в толстое шерстяное одеяло. Конечно, можно было бы просить у хозяина дома жаровню – но только за отдельную плату. А платить не то чтобы не хотелось – уже и нечем было. Вот и попробуй тут порешай разведывательные задачи! Штирлиц или там Иоганн Вайс хоть жалованье получали в официальных структурах рейха, а тут как быть? Хорошо хоть эта придурочная негритянка Зейнаб теперь не сидит на шее. Слава богу, свалила-таки наконец в Египет. Интересно, зачем Тимур послал туда отравительницу? Хм… Зачем? Ясно зачем. Отравить кого-нибудь, может – даже самого султана, убийства послов не прощают. Ну Зейнаб в этом смысле кандидатура вполне подходящая, сказано отравить – отравит, терпения не занимать. Так что никак нельзя позавидовать теперь египетскому султану, никак… Ну черт с ними со всеми, и с Зейнаб, и с султаном… Как же теперь самому-то прожить? Прямо хоть воровать иди или на паперть – шутка, конечно. Однако тех денег, что уплачены за жилье, хватит еще всего-то на пять дней, и это еще если не питаться с хозяевами. А где тогда питаться? Ну на рынке, конечно, дешевле, особенно у речной гавани. До сих пор ходят суда к морю, перегружают с тяжелых нефов товары, везут в город. Сколько тут до моря, верст двадцать? Нет, кажется, еще ближе. Вот среди кого надо агентов искать – среди перевозчиков, уж эти-то все знают – что, да куда, да кому. Да и армия Баязида, кроме нескольких янычарских полков да конницы, в основном из наемников состоит, и кого там только нет – греки, армяне, черкесы, а в основном, конечно, европейцы – итальянцы из Неаполя, лангедокские французы, хорваты… Султан хоть и не христианин, но платит щедро, к тому ж турки в данный момент истории отличались значительной веротерпимостью, впрочем, как и монголы когда-то.

Раничев поворочался – как же, черт побери, быть-то? Вспомнить волшебные слова «Же не манж па сис жур, подайте бывшему депутату Государственной думы»? Подать-то подадут, да ведь местные нищие тут же набьют морду – конкуренты никому не нужны. Что ж придумать-то? Гребцом на барку наняться? А и прогуляться завтра же в гавань, посмотреть, что да как. Финансовый вопрос решить надо, и как можно быстрее. Тьфу ты… Вот ведь хоть и зашил серебро в пояс, так все зря – сбежавший в Эдессе слуга прихватил его с собой, гад, а Раничев спохватился уже слишком поздно, раззява такая. Теперь вот сиди, глотай слюни. Что он здесь сможет без денег? Ни поручение эмира выполнить, ни довести до конца собственные планы. Надо, надо раздобыть денег. А как бы поступил на его месте какой-нибудь нелегал из известных фильмов, например Штирлиц. Ну тут ясно – занял бы у Шелленберга или, еще лучше, у «папаши» Мюллера, потом бы повинился, сказал, что проигрался на скачках, долг-то ему, конечно, не списали бы, но, по крайней мере, уж подождали бы… до победы Советской армии, ха-ха-ха! Иоганн Вайс, он же Алексей Белов? Тоже мог бы занять… Хотя нет, по фильму – он же автомеханик классный, ну тогда вообще разговора нет. Жаль вот, здесь, в Антиохии, нечего ремонтировать. Так, эти не подойдут – не тот опыт. Не подойдет и адъютант его превосходительства капитан Кольцов – белый офицер деньги не будет зарабатывать принципиально! А вот, к примеру, Ладейников, из фильма «Мертвый сезон»… Он чем там промышлял? Ага, игровыми автоматами. У церкви еще их хотел поставить, аферист… Вот-вот… уже близко… Какая-нибудь изящная афера в духе Остапа Бендера… Есть, есть наметки… тут же османских снабженцев полно…

Поразмышляв еще часа два, Иван широко улыбнулся, похвалил сам себя: «Ай да Раничев, ай да щучий сын!» – и, закутавшись в одеяло, крепко проспал до утра.

Утром, солнечным – бывало здесь и такое – ноябрьским утром, натянув сапоги и накинув поверх кафтана длинный, бесформенный, по местной моде, плащ, быстро направился в сторону речной гавани и рынка. Несмотря на сияющее в голубом небе солнце было не очень-то жарко – с Сильпийских гор дул холодный ветер, заставляя прохожих поплотнее заворачиваться в шерстяные накидки. Пройдя мимо живописных римских терм, Иван свернул к городским воротам и обрывистым берегом ручья спустился к рынку – бывшей эллинистической агоре – главной площади города. Тут уже бушевала стихия – средневековые люди, вне зависимости, где они жили, в большинстве своем поднимались рано и так же рано ложились – электричества и телевизоров не было, а жечь долго свечи – себе дороже. По всей прилегающей к реке площади разносился разноголосый гул – похоже, тут можно было купить все: светловолосых славянских рабов, черных девушек Ифрикии, египетские камеи и бусы, анатолийские шерстяные ткани, дамасские мечи, золотую посуду Багдада, пурпурную ткань, по высокой цене повсеместно предлагаемую местными купцами. Ивану нужно было что-нибудь такое… этакое… он пока и сам не знал что и поэтому пристально вглядывался в прилавки… Мечи, сабли, доспехи… очень неплохие, но пока не нужно… халаты и прочее одеяние, яркое, праздничное, украшенное драгоценными камнями… вот это бы нужно, да не хватит денег… О! Пояса! Торговец, похоже, турок. Откуда ты, уважаемый? Из Измира? Точно турок. А турки принципиально не торгуются, считают это дело низким… Да-да, господин хотел бы приобрести пояс. Сколько стоит вон тот? Однако дорого… А вот этот, синий? Угу… А бляшки на нем золотые? Медные… Понятно, оттого и цена… Что? Если почистить песком, не отличишь от золотых? Так это же низкий сорт, нечистая работа! Хотя… чего уж тут раздумывать, так и быть, давай… Не скажешь ли, где я могу купить чернильницу и перо? У хромого Мустафы? А где это? Лавка напротив последнего причала? Это где разгружается во-он то длинное судно? Понял, удачной торговли!

Услыхав звон медных колокольчиков водоноса, Раничев обернулся, подозвал усатого мужика с большим медным кувшином за спиной, протянул монетку. Водонос, с полной затаенного достоинства улыбкой, нацедил воду в высокий стаканчик. Иван с наслаждением выпил и, подумав, купил еще. Второй стакан уже пил медленно, словно бы с неохотой. Водонос тем временем повернулся к следующему клиенту.

– Господин, – услышал вдруг Раничев жалобный голос. Обернулся – худой, лет четырнадцати на вид, парень, в грязной короткой тунике, босой, с покрытыми коростой коленками. – Господин не оставит хотя бы глоточек? – приложив руки к груди, взмолился попрошайка, длинные темные волосы его лохматил налетевший ветер. Странно, обычно тут стригутся коротко.

– На, – не допив, без лишних слов Иван протянул мальчишке остатки воды. – Какой ты веры, парень?

– Христианин.

– Помолишься за меня на паперти Святого Петра.

– А за кого молиться-то? – благодарно кивнув, поднял карие глаза пацан.

– За Ивана, – обернулся, уходя, Раничев и, вздохнув, повторил: – За Ивана и за Евдокию.

Отыскав лавку хромого Мустафы, Раничев потянулся к кошелю… Ага! Разрезан! Наверное, тот самый длинноволосый парень. Нельзя быть таким сердобольным… Это не он там прижался в угол? Да и пес с ним. Иван усмехнулся, он уже давно, отправляясь на рынок, клал в кошель лишь одну медную мелочь, деньги посолиднее – динары, дирхемы, дукаты – прятал в специально пришитый к внутренней стороне кафтана карман, да еще и застегивал булавкой – поди, укради!

Выбрав в лавке несколько разноцветных павлиньих перьев и изящную чернильницу из тщательно отполированной яшмы с золотою цепочкою, Раничев прицепил все это к новому поясу так, чтоб хорошо было видно, и, выйдя на улицу, в задумчивости остановился. Требующаяся для задуманного дела экипировка была бы неполной без лошади или хотя бы осла. Ведь не ходит же пешком солидный османский чиновник-ага? Оглядываясь по сторонам, Иван словно бы желал увидеть на одной из лавок вывеску типа: «Прокат лошадей. Дешево. По будним дням – скидки». Однако, таковой не увидев, вздохнул…

– Господин не желает нанять слугу? – вкрадчиво осведомились сзади. Раничев оглянулся – тот самый парень, что шел за ним с рынка.

– Слугу? – задумчиво переспросил Иван. А ведь неплохая идея… Раз нет лошади, то…

– Если только в долг, – неожиданно хлопнув парня по плечу, громко произнес он. – И сначала верни медяхи…

– Какие медяхи?

– Такие. Из моего кошелька. Скажешь, не ты разрезал? – Раничев быстрым движением крепко схватил собеседника за руку.

– Пощади, господин! – в испуге залепетал тот. – Я тебе все верну, все, клянусь Святым Петром, только не надо звать стражников. – Парень замотал головой, в левом ухе его блеснула дешевая бронзовая серьга, а вместо правого… вместо правого уха торчал безобразный обрубок!

– Да не вырывайся ты, – скривил губы Иван. – Ты что, раздумал наниматься ко мне в слуги?

– Так ты, господин… – В карих глазах парня вдруг вспыхнула надежда.

– Меньше текста, – прервал его Раничев. – Лучше ответь на пару вопросов. Первый – на каких языках ты говоришь?

– Как ты видишь, хорошо знаю речь турок, еще говорю и пишу по-арабски, знаю иудейский и греческий, только писать на них не умею.

– Хорошо. – Иван удовлетворенно кивнул. – Теперь второй вопрос, он же и последний – кто тебе оторвал ухо? Да не нужна мне мелочь, пошутил я. Оставь себе… в счет оплаты. Ну?

– Султанский палач, – неожиданно улыбнулся пацан. – Ну я сам виноват – слишком уж неудачно продался в рабство.

– Это как? – заинтересовался Раничев.

– Да так. – Парень пожал худыми плечами. – Я ж сирота, из милетских греков – деревню мою разорили турки, вот я и подался сюда, в Антиохию, к родичам, ну да те уже давно, как оказалось, померли. Деваться некуда, ночевал на рынке да под мостом, присмотрелся к местным парням, как те купцов обманывают. Продают друг друга якобы в рабство, затем сбегают. Вот и я так попробовал. Два раза удачно прошло – деньги мы с Арсеном, напарником моим, поделили, ну а на третий раз попались оба… Меня сразу схватили, а Арсен – бежать, вот его на бегу стрелой и пронзили стражники. Прямо в сердце попали, так он, бедняга, не мучился… А мне вот… – Пацан показал на отрубленное ухо. – И это еще легко отделался.

– Да уж, – махнул рукой Раничев. – А звать-то тебя как?

– Георгиос.

– Вот что, Жора. Похоже, ты мне подходишь. Но – беру тебя с испытательным сроком, и знай – неудачники мне не нужны. Будешь исполнять все, что скажу, в деньгах не обижу… И еще… – Иван внимательно осмотрел парня. – Слишком уж ты грязен. Так не годится! Что про меня люди подумают?

– Я могу в баню…

– Вот-вот, в баню… – Раничев посмотрел на солнце. – До полудня успеешь?

– Запросто, – заверил Георгиос. – Тут недалеко и дешево. Моих… вернее – твоих… – он потупился, – медях хватит.

– Ну, вперед, – улыбнулся Иван. – Встречаемся у моста.

Новоявленный слуга понесся по улице рысью, а Раничев снова свернул к рынку, неспешно, как и подобает солидному человеку, прохаживаясь вдоль рядов вполне с определенной целью. Ивана не интересовали ни оружие, ни дорогие ткани, ни, уж тем более, рабы, нет… совсем не это выискивал он взглядом. Атлас, парча, золотая посуда – не то, не то, изящные, как молодые косули, амфоры, вместительные пифосы, глиняные расписные горшки… не то, но уже, кажется, ближе… Ага! Медные и бронзовые котлы на треногах – во-он торгует ими чернобородый сириец на самом краю рынка. Стоит себе скромненько – видно, мало что продал. Да и не так и много у него товара… а это плохо! Подойдя ближе, Раничев справился о цене.

– Пять дирхемов за штуку? Не смеши моего ишака!

– Могу немного скинуть, только из уважения к тебе, дорогой!

– Сколько это – «немного»?

– Целый дирхем.

– Ха! Ищи кого поглупее…

– Постой, постой, уважаемый… не торопись. Взгляни, какой хороший товар!

– Два дирхема.

– Уважаемый, побойся Аллаха!

– И это только в том случае, если у тебя найдется сотня таких. – Взяв котелок в руки, Иван щелкнул ногтем по его золотистому боку.

– Сотня?!

– Что, нет? – Раничев презрительно посмотрел на торговца.

Тот мелко затрясся:

– Подожди, подожди, уважаемый, сейчас обо всем договоримся!

– Что ж, – улыбнулся Иван. – За тем я сюда и пришел.

Пошептавшись с купцом, Раничев быстро пошел к мосту, где его уже ждал слуга Георгиос – чистенький, причесанный, в новой синей, с узорами, тунике, скромной, но вполне приличной, и в башмаках тонкой лошадиной кожи.

– Что, в бане уже и одежку с обувью продают? – удивился Иван.

Георгиос усмехнулся:

– Ротозеев хватает.

– Однако. – Раничев покачал головой. – Эдак тебе скоро и второе ухо оттяпают. Зачем мне слуга без ушей? Ладно, не дуйся. Скажи лучше, та барка, на которой приплыл за припасами османский кызбаши, надеюсь, еще не ушла?

– Да и не уйдет пока, – пожал плечами слуга.

– А где мне отыскать кызбаши?

– Как обычно, во-он там, за мостом, в таверне дядюшки Мисаила.

– Отлично! – потер руки Иван. – Однако же поспешим. На ходу тебе расскажу, что делать… Слушай внимательно и запоминай, второй раз повторять не буду.

Раничев вошел в таверну дядюшки Мисаила, громко отдавая распоряжения почтительно поспешавшему сзади слуге.

– Купишь новых тарелок, тех, золотых, про которые я тебе говорил, старые, серебряные, можно уже и выкинуть… Или нет, буду кормить из них собак… Да, и не забудь про парчу… Постелю на лавки. Все, пошел.

Слуга низехонько поклонился.

– И присмотри за моим хеджазцем…

При этих словах многие посетители таверны обернулись на Раничева. На Востоке всегда ценили лошадей, а арабские скакуны из Хеджаха считались самыми красивыми и дорогими, скажем, как автомобиль представительского класса.

Осмотревшись, Раничев заметил сидевшего у окна кызбаши – усатого пухлощекого толстяка с помятым лицом сластолюбца. Синий, с деревянными пуговицами, кафтан его явно был уже далеко не первой молодости, в глазах, мельком пробежавшихся по новому посетителю таверны, вспыхнула на миг зависть.

Проходя мимо кызбаши, Раничев нарочно отстегнул цепочку чернильницы, и та с громким стуком покатилась по полу.

– Эй, уважаемый, – подняв голову, закричал турок. – Не твоя ли вещица лежит у моих ног?

Раничев обернулся:

– Ах да! Моя. И как это я не заметил? От всей души благодарю тебя, благороднейший и учтивейший человек, не знаю, как твое славное имя, если б не ты…

– Меня зовут Кузрат Нымысы, – кызбаши прервал излияния Раничева. – Если хочешь отблагодарить меня – угости вином.

– О, вот поистине, я и сам бы хотел, да не осмелился отвлечь такого важного и благородного господина, сразу видно, всего погруженного в непростые дела.