Текст книги "Редкий тип мужчины"

Инга внесла ровно столько, сколько в то «стартовое» время стоила транспортная компания «ПК-бест» («ПК» – «Перевозки Кудрявцева», а «бест» для того, чтобы вызывать заведомое расположение у клиентов), и получила долю в пятьдесят процентов. Еще и пошутила, что «пятьдесят на пятьдесят» – это «отстрельное» соотношение, то есть если противоречия-разногласия между соучредителями зайдут в тупик, то голосованием вопроса не решить, один блокирует другого, и наоборот, стало быть, остается только один выход – отстреливать. Слышать такое от вдовы убитого конкурентами бизнесмена было немного неожиданно, все равно что слышать разговоры о веревке в доме повешенного. Но Алексей, психолог-самоучка, истолковал эту фразу как хороший знак: если уж Инга начала шутить на подобные темы, значит, ее отпустило, и очень обрадовался. Ингу действительно отпустило. Многие вдовы (да и вообще родственники умерших) создают после смерти близких некий культ. Хотя бы в первые годы. Выставляют на видном месте фотографии, берегут какие-то памятные вещи, вспоминают, печалятся, часто навещают могилы… У Инги ничего этого не было, ни фотографий, ни воспоминаний, ни походов на кладбище. И о своем неродившемся ребенке она никогда не вспоминала. То ли очень глубоко прятала переживания, то ли горе было настолько сильным, что «пережилось» в первые же месяцы, а потом эмоции словно «отключились», а то ведь так и до суицида дойти можно, то ли в клинике неврозов Инге посчастливилось напасть на хорошего специалиста, который объяснил ей, что жить надо сегодняшним днем, а не вчерашним, и научил так жить. Дочь Лиза однажды ляпнула (хорошо хоть, что не при тетке), что Инга (она ее звала по имени – Инге это нравилось), наверное, не любила своего мужа, раз не плачет о нем и не носит траура. Закономерное, в общем-то, суждение для развитой не по годам, но все же десятилетней девочки, только что осилившей «Унесенных ветром». Алексей рта открыть не успел, как Инна (первый и единственный раз в жизни!) накричала на дочь, в крайне резкой форме посоветовав ей не лезть в дела взрослых. Потом обе плакали, обнимались и просили друг у друга прощения, хотя Лизе, по мнению Алексея, просить прощения было не за что. Человек, даже маленький, имеет право выражать свое мнение в корректной форме. Но Инну тоже понимал: она столь сильно переживала и переживает за сестру, что, образно говоря, вспыхнула от одной искры. Инна после призналась, что ей неловко перед Ингой за свое счастье – семья, любящий муж, ребенок. Бедная Инга лишена всего этого, а ведь это и есть самое главное, без этого жизнь не жизнь. Алексей (хоть и без особого энтузиазма) выразил надежду на то, что Инга еще встретит человека, который сможет заменить ей Борьку, но Инна печально покачала головой и сказала, что дело совсем не в Борьке, а в страхе. Инга так испугалась произошедшего с ней кошмара, что теперь панически боится повторения. Боится привыкать, привязываться к кому-то. Боится забеременеть. Может, и хочет привыкнуть и забеременеть, но страх пересиливает желание. Алексей предложил найти Инге хорошего психоаналитика, ведь такие проблемы как раз решаются при помощи психоанализа, на что Инна ответила, что к психоаналитику, так же как и на исповедь к батюшке, человек должен приходить сам, по собственной воле, а не по чужому совету. Да и не так уж всемогущ психоанализ, как в кино показывают. Инна уповала на время. По ее мнению, только время залечивает любые раны. Главное, чтобы страх прошел до того, как Инга окончательно свыкнется со своим одиночеством. По мнению Алексея, свыкаться Инге было не с чем, потому что у нее были они, да и кто-то из любовников постоянно маячил на горизонте (в дом к сестре Инга их никогда не приводила), но возражать жене он не стал, потому что хотелось как можно скорее закончить разговор, неожиданно оказавшийся очень тяжелым.

Время? Со дня Борькиной смерти прошло больше одиннадцати лет. «Сколько еще можно ждать?» – удивлялся про себя Алексей. С одной стороны, удивлялся, а с другой – не мог представить свой, то есть их общий бизнес без Инги. Талантливый человек талантлив во всем. Из хорошего юриста получились хороший менеджер, хороший финансист, хороший логистик и большой знаток автомобильного дела. При этом, будучи полноправным «половинным» совладельцем бизнеса, но занимая при этом пост заместителя генерального директора (теперь уже первого заместителя), Инга продолжала соблюдать служебную субординацию и не давала себе никаких поблажек. С ней было удивительно легко работать, на нее можно было спокойно оставлять компанию. Партнеры завистливо вздыхали, когда Алексей рассказывал о том, что, уезжая в отпуск, он отключает мобильный и всю связь с внешним миром сводит к ежевечернему десятиминутному пребыванию в скайпе. «А как же иначе? – удивлялся Алексей. – Ведь отпуск на то и отпуск, чтобы отдыхать от дел, разве не так? Подбирайте правильно заместителей! Незаменимых нет».

Инга прекрасно вела переговоры и вообще умела находить подход к людям лучше Алексея, поэтому Алексей чаще всего поручал переговоры ей. Не только по вышеизложенным причинам, но и из-за одного хранимого в тайне соображения: вдруг на каких-то переговорах Инге повезет встретить человека, который понравится ей настолько, что сможет занять Борькино место. «Да и нравился ли ей Борька? – порой сомневался Алексей. – Любила ли она его?» Пока Борька был жив, складывалось такое впечатление, что любил он, а Инга всего лишь позволяла ему делать это. Или она просто не выставляла свои чувства напоказ? Переживала ведь после Борькиной смерти непритворно, всерьез. Или только потеряв его, осознала всю глубину и силу своего отношения, своей любви? Что имеем – не храним, потерявши – плачем? Порой Алексей укорял себя за то, что лезет не в свое дело: зачем ему копаться в мотивах и чувствах свояченицы? Но не думать об этом не мог. Слишком уж близко, не проигнорируешь, не отвернешься, да и жена время от времени заводит разговор про сестру.

У Инны, доброй по своей натуре, желание помочь ближнему с годами превратилось в настоящую страсть. Она жертвовала деньги во множество благотворительных фондов (Алексей не возражал – хорошее дело), участвовала в благотворительных мероприятиях (обычно исполняла что-нибудь фортепианное, но могла и на раздаче постоять), занималась волонтерством, регулярно ездила в дом престарелых, находившийся в Рязанской области, привозила вещи, продукты, книги.

– Что, ближе ничего не нашла? – спросил однажды Алексей, удивляясь энтузиазму, с которым жена моталась за двести с лишним километров (в оба конца выходило почти пятьсот – расстояние!).

– Ближе многие ездят, а туда только одна я, – без какой-либо рисовки ответила Инна.

Несколько раз она брала с собой Лизу, чтобы ребенок привыкал к добрым и полезным делам. Правильное решение. Побывав в доме престарелых в первый раз, дочка начала более сдержанно относиться к своим желаниям, соразмерять потребности с тем, как живут другие люди. Алексей с Инной старались не баловать Лизу, но разве можно не баловать ребенка, да еще и единственного? Хочешь – не хочешь, а побалуешь. Правда, Алексей иногда заводил разговор о том, что не все люди живут так, как они, что жизнь – это не вечный праздник, а вечный труд, что все блага надо воспринимать как дар судьбы (заслуженный, но все же дар), что надо быть скромной и «держать в уме», что жизнь всегда может измениться, и надо быть к этому готовым… И так далее, обычное родительское занудство. Но лучше один раз увидеть своими глазами, чем сто раз услышать. Глазам больше веры, чем ушам.

«Общественная деятельность» Инну нисколько не напрягала, поскольку на работе, в частной музыкальной школе, она была занята всего три дня в неделю, да и то не на полный день. Работала не ради денег (в этом не было нужды), а ради удовольствия. Учила играть на фортепиано, только не детей учила, а взрослых. Алексею казалось странным осваивать инструмент в зрелом возрасте (самому пожилому из учеников Инны стукнуло шестьдесят три года), но желающих было много. Во всяком случае, без учеников Инна не сидела, напротив, сожалела о том, что возможности школы (дефицит помещений и инструментов) мешают ей взять всех желающих. Алексей советовал искать помещение побольше и обещал хорошую скидку на перевозку школьного имущества. «Ты что! – ужасалась Инна. – Знаешь, как трудно найти подходящее для музыкальных занятий помещение? Знаешь, как плохо инструменты переносят перевозку?» Возможно, причина была в том, что владельцу школы, бывшему концертмейстеру государственного симфонического оркестра, недавно исполнилось семьдесят пять лет и он, в силу своего возраста, не тяготел к переменам. Или, быть может, считал (и совершенно верно считал!), что ничто так не привлекает клиентов, как наличие небольшой очереди. Люди же как рассуждают: раз там от клиентов нет отбоя, значит, там хорошо. К перевозке грузов принцип очереди неприменим, поскольку транспорт большинству клиентов нужен «сегодня и немедленно», а меньшинству «завтра прямо с утра», а к музыкальной школе – вполне.

Александру очень нравилось место работы жены. Он считал, что лучшего места и быть не может. Со взрослыми проще работать, они меньше капризничают, с ними интереснее общаться (так, во всяком случае, казалось Алексею), а самое главное, обучение взрослых не должно было (опять же, по мнению Алексея) бередить в душе жены несбывшиеся надежды. В свое время Инна так мечтала об исполнительской карьере, но в девяностые годы, особенно в первой их половине, кругом творился невероятный бардак, а кроме того, классическая музыка на долгое время оказалась «в загоне». Концертная деятельность предполагает гастроли, а с маленьким ребенком, который вдобавок часто болеет (если неделя проходила без какой-то болячки, то впору было праздновать), особо не наездишься. Даже с учетом всегда готовой прийти (и приходившей) на помощь свекрови.

Увы, обстоятельства зачастую сильнее наших желаний. А Инне так сильно хотелось… Ей даже сны снились о том, как она выходит к стоящему на сцене роялю, садится за него и начинает играть. Снились. А может, и до сих пор снятся, только она об этом перестала рассказывать.

12

– Как все изменилось вокруг! – ахнула Инна. – Я каждый раз поражаюсь! Совсем другой город! Волшебство! Настоящее волшебство! Фантастика!

– А газон все тот же, – вернула сестру на землю Инга. – Такой же лысый!

– Да, лысый, – признал Алексей и тут же постарался найти объяснение: – Ходят тут много, срезают напрямик, вот и вытоптали всю траву.

– Трава, Леша, стесняется расти на этом памятном месте, – сказала Инна. – Сознает и проникается. И еще опасается, что рано или поздно здесь поставят памятник…

– А что? Хорошая идея! – подхватила Инга. – Памятник! Бронзового Лешку на одной ноге!

– Очаровательная идея! – усмехнулся Алексей. – Все станут натирать мне нос на счастье и говорить: «Встречаемся в шесть возле футболиста!»

– Почему возле футболиста? – спросила Инна. – Ты же вроде не футболист?

– А как еще народ назовет мужика, стоящего с поджатой ногой? Только футболистом!

– Согласно историческим данным, у тебя еще и руки были разведены в стороны, – Инга не могла обойтись без того, чтобы не позанудничать хоть немного, хоть самую малость. – Так что на футболиста, Леша, не надейся. Будешь балеруном! Фуэте-муютэ!

– Точно – балерун! – одобрила Инна. – Только это было не фуэтэ, а пируэт.

– Давайте я лучше футболистом буду, ладно? – попросил Алексей с таким серьезным видом, будто памятник уже собирались отливать в бронзе или высекать в граните. – И вообще, никто вам не даст здесь ничего поставить. Вот если бы я героически погиб на этом месте…

– Тьфу-тьфу-тьфу! – сплюнула через плечо Инна. – Что ты несешь?! Постучи по своему деревянному лбу! Нет, ты не смейся, а постучи! А жаль, что нельзя памятник… Ставят же разные прикольные фигуры и в Европе, и у нас… Ингусик, а точно нельзя? Есть такой закон?

– Алексей! – Инга картинно заломила руки. – На один знаменательный момент накладывается другой! На твоих глазах меня в первый, и очень надеюсь, что в последний, раз в жизни поставили в тупик вопросом, относящимся к действующему и недействующему законодательству! Присутствующие обязуются под страхом немедленного облысения хранить perpetuum silentium, вечное молчание!

– Ну, мне-то, положим, лет через пять эта кара будет совсем не страшна… – сказал Алексей, проводя ладонью по лысине.

– Ирония судьбы, Леша, очень часто проявляется в фамилиях, – назидательно заметила Инга. – Князевы, Богачевы и Казначеевы живут в бедности, Генераловы умирают сержантами, Котовы страдают аллергией на кошачью шерсть, а Непейпиво других напитков, кроме пива, знать не хотят! Так что в лысом Кудрявцеве нет ничего удивительного. А что касается памятников, то какой-то соответствующий закон непременно есть. Или правила. Иначе бы утыкали этими памятниками всю Москву, пройти бы нельзя было.

– А жаль! – вздохнула Инна. – Бронзовый Леша чудесно смотрелся бы здесь. И ленточку можно было бы на ногу привязать. На счастье… Жаль!

Как хорошо, как замечательно, когда тебе приходится жалеть лишь о том, что нельзя поставить памятник любимому мужу на московской улице, прямо на том месте, где вы когда-то познакомились! Как хорошо, что есть муж, есть дочь, есть сестра! Как хорошо смотреть на их счастливые, улыбающиеся лица, такие родные, такие красивые лица, и чувствовать себя абсолютно счастливой! Счастливой до того, наивысшего предела, выше которого, кажется, ничего и не бывает, не может быть! Инна упивалась своим счастьем, купалась в нем, радовалась ему безмерно и время от времени спрашивала у кого-то или, может, у самой себя: «Неужели так бывает? За что? За что мне такое счастье?» Счастье было приятным, но в то же время каким-то незаслуженным. Его не пришлось добиваться, оно было дано сразу. Раз – и вот тебе счастье! Ощущение «незаслуженности» слегка горчило, но самую капельку. Даже, скорее, не горчило, а приправляло, оттеняло, подчеркивало вкус счастья. Да и разве в заслуженности дело? Дело в самом счастье. Инна была счастлива, и ей хотелось, чтобы все вокруг были счастливы. Инге же для полного счастья нужен был контраст, нужно было сознавать, что счастлива только она, а все остальные если даже и счастливы, то «не по-настоящему». «The devil is in the detail», – говорят англичане (дьявол в деталях).

– Проблема решается легко! – объявила Инга.

– Надо кому-то занести? – Алексей выпятил нижнюю губу и развел руками. – Боюсь, что у меня столько не наберется. Тем более на такую глупость…

– Да у тебя не только на «занести», но и на бронзу для памятника не наберется! – поддела его Инга. – Я не о том. Мы приходим сюда раз в год, так?

– Так! – хором ответили Инна с Алексеем.

– Стоим примерно полчаса, не больше. Так?

– Так!

– Надувной Леша нас вполне устроит, – Инга подмигнула сестре. – Меня, во всяком случае. Приносим, надуваем, ставим, поклоняемся, сдуваем и уносим. Знаете фирму «Аэробамс групп» – надувные конструкции любого размера?

– Постой-постой! – наморщил лоб Алексей. – Это же наши постоянные клиенты!

– Истинно так, – кивнула Инга. – Верные, надежные, с девяносто лохматого года. Изготовят тебя, Леша, с полным уважением в натуральную величину так, что Инна еще путать будет. Считай, что с подарком тебе на будущий год я определилась…

Легко определяться с подарком, если знаешь, что ничего дарить не придется. И ходить сюда больше не придется. Сколько раз она тут была с того дня? Тринадцать? Нет, двенадцать. В девяносто третьем не приходила, лежала в клинике. Двенадцать раз! Хватит! Более чем достаточно! Сегодня она пришла сюда в последний раз! Как же долго порой приходится ждать…

В первый раз Инга собралась осуществить свой план в девяносто восьмом, но помешал кризис. Идея стать совладелицей компании была очень хороша и позволяла осуществить возмездие так, чтобы не подрывать финансовое благополучие сестры и племянницы. Племянницу Лизу Инга любила безумно. Поначалу, когда она родилась, даже «доченькой» называла, но перестала, уловив удивленное раздражение во взгляде сестры. Ну а после выкидыша, когда стало ясно, что своих детей у нее не будет, полюбила племянницу еще сильнее, хотя, кажется, сильнее и некуда было. Обрушила на нее весь запас неистраченных материнских чувств. Очень радовало, что Лиза полностью пошла в мать – уменьшенная копия. От отца у нее было отчество и фамилия, все остальное – мамино. Это хорошо. Если бы в Лизе проглядывали какие-то ненавистные черты, Инга все равно любила бы ее, но любовь эта была бы в какой-то степени болезненной, царапала бы душу. А душа уже настолько исцарапана, что на ней живого места не осталось…

У любой медали две стороны. Очень удобно работать бок о бок со своим врагом, быть в курсе всех его дел, иметь широкие возможности для возмездия, знать, что вместе с моральным удовлетворением получишь и материальное (Инна никогда в дела вникать не станет, не деловой она человек, доверит все сестре)… Преимуществ много, но есть и один недостаток. Если у тебя с твоим врагом один бизнес на двоих, нельзя осуществлять возмездие во время кризиса. Коней на переправе не меняют, и в одиночку можно не вытянуть. Инга объективно оценивала свои способности и возможности, никогда не обольщалась (ей вообще не было свойственно обольщаться) и прекрасно понимала, что она может, а чего не может. Организовать, просчитать, контролировать, не только сохранить на существующем уровне, но и развить, приумножить – она может. Но вот нестандартные идеи ей в голову не приходят (а нестандартные идеи самые перспективные), и рисковать она не любит, потому что нет у нее того, что называется «деловым чутьем» или «чуйкой». Слишком уж прагматична она для того, чтобы полагаться в делах на интуицию. Все время пытается просчитать варианты, а то, что просчитать невозможно, отвергает. Алексей же и чуйку имел звериную, и мыслил нестандартно, и умел подметить то, чего не видели конкуренты. Недели у него не проходило без какой-нибудь новой идеи. В кризис Инга без него не выстояла бы. Ее весьма забавляла мысль о том, что кризис, по поводу которого так сокрушался Алексей, подарил ему несколько лишних лет хорошей жизни. Классический пример того, как несчастье оборачивается счастьем. Ну, ничего, подождем еще. Чем выше заберешься, тем больнее падать. Читайте «Выстрел». Белкин, то есть Пушкин, там все верно обрисовал.

План у Инги был хороший, надежный, можно даже сказать – гениальный, как все простое. Слабой стороной его была потребность в посторонней помощи, но без этого никак нельзя было обойтись. Инга перебрала множество вариантов, пока не остановилась на этом. Наказать Алексея можно было и без посторонней помощи, но только один-единственный план гарантированно обеспечивал полный разрыв отношений между ним и сестрой. И между ним и племянницей тоже. Тут никаких сомнений быть не могло. Ради этого стоило рискнуть и привлечь к делу одного (всего одного) человека, у которого, в силу обстоятельств, рот будет на замке.

В двухтысячном году ситуация выправилась окончательно. Дела шли в гору, Инга набралась опыта и даже переняла у Алексея немного чутья. Собственно, то было не чутье, не интуиция, а расширение кругозора и умение просчитывать нестандартные варианты. Не сама чуйка, а ее протез, но все равно огромное достижение.

Можно было приступать. Сознание того, что возмездие произойдет на рубеже тысячелетий (вот как!), добавляло вдохновения, хотя вдохновения и без того было хоть отбавляй. Обида, перебродив в душе, превратилась в терпкое и очень крепкое вино мести. Стоило чуть пригубить, как ударяло в голову, и появлялся такой кураж, от которого до сознания собственного всемогущества было рукой подать. А это ли не всемогущество? Почти.

Стены Ингиного кабинета украшала одна-единственная рамочка, в которую был вставлен лист обычной бумаги с малоизвестным латинским выражением: Caelo tonantem credidimus Jovem Regnare [2]2
  Гром с неба убеждает нас в царствовании Юпитера (лат.). Смысловой перевод примерно таков: «Сила проявляется в ударе», то есть сила, мощь, могущество становятся ясны другим после каких-то проявлений.


[Закрыть]. На фоне повального увлечения развешиванием дипломов и грамот подобный аскетизм привлекал внимание. Замечали все, многие просили перевести. Инга переводила дословно, но подтекста не разъясняла. Тот, для кого было вывешено предупреждение, переводом никогда не интересовался. Не иначе как запомнил и втихаря в словарь заглянул. Толстенный словарь латинских крылатых слов, доставшийся в наследство от отца, хранился у Инны. Отец частенько заглядывал в словарь за красивым латинским словцом, любил щегольнуть эрудицией и образованностью. Мог даже тост (небольшой) произнести на латыни, ну прямо как римский патриций. Патриций не патриций, но Косаровицкие – старинный польский дворянский род. Отец, со слов прадеда, утверждал, что в свое время, то есть лет четыреста назад, в Кракове не было более знатного семейства. Инга однажды, чистого любопытства, а не зазнайства ради, попыталась поискать фамильные корни в Интернете. Не нашла ничего, даже ни одного однофамильца. Козаровицких было много, а Косаровицких – ни одного. И к Кракову фамилия Косаровицких никак не относилась, однако это обстоятельство не поколебало уверенности Инги в своих аристократических корнях. Она решила, что за столько-то лет, да еще в переложении с польского на русский, фамилия могла существенно измениться. Были Коморовские или Косцелецкие, а стали Косаровицкие. Да и память у отца, царствие ему небесное, ближе к пятидесяти годам стала дырявой (допился), так что вполне мог спутать и назвать Краков вместо Вроцлава или, скажем, Люблина. В породе своей сомневаться нечего. Вот она порода, налицо, достаточно только в зеркало взглянуть.

На рубеже тысячелетий тоже ничего не вышло. Алексей выводил компанию из кризиса с таким энтузиазмом, что никак не мог остановиться. В двухтысячном, едва дойдя до «докризисного» уровня, затеял обновление автопарка и решил создавать партнерскую сеть в регионах. Партнерская сеть – хорошая идея. Если сам, в силу каких-то причин, не можешь выполнить заказ или можешь выполнить только частично, то зачем отказываться от заказа? Лучше передать заказ партнеру (разумеется, надежному, проверенному, который не подведет) за определенный процент. Возможности фирмы расширяются, всем приятно – и клиентам, и владельцам. Опять же не надо срочно гнать замену в Екатеринбург, если там сломалась машина. Партнеры дадут транспорт и помогут с ремонтом. Партнеры тоже могут передавать те заказы, которые им не по зубам, – взаимная выгода.

Инга создала бы партнерскую сеть не хуже Алексея, тем более что договариваться она умела. Но договариваться пришлось бы не в Москве, а в регионах. А там, не везде, конечно, но часто, женщину на переговорах всерьез не воспринимали. Транспортными компаниями преимущественно владели и управляли мужчины (из всех региональных партнеров только в Уфе была женщина), им хотелось иметь дело с мужчиной. В традиционном, освященном веками, стиле «три Б» – банкет, баня и те, с кем мужики в бане развлекаются. Инга в этот стиль совершенно не вписывалась, поэтому Алексей снова получил отсрочку. До нынешнего, 2004 года. Сеть создана, сеть работает, сеть понемногу растет, и, самое главное, все эти региональные добры молодцы уже успели не раз убедиться в том, что Инга Олеговна, несмотря на свою хрупкую стать, любого из них, в случае возникновения непонимания, легко прижмет к своему красивому холеному ноготку-коготку. Слухом земля полнится, и теперь уже можно ехать на переговоры в любую Тмутаракань. Еще приехать не успеешь, а слух уже дойдет, и согласия можно будет достичь быстро, без разного рода излишеств и при полном взаимопонимании. Партнеры за глаза звали Ингу «Акулой Олеговной». Инга была в курсе (она умела и любила быть в курсе всего – информация никогда не бывает лишней), и ей это прозвище нравилось. Иногда так и подмывало подписать какое-нибудь резкое письмо: «С искренним уважением, Акула Олеговна». Слово «искренним» применительно к уважению означало угрожающий посыл, контрастировало с содержанием письма. Инга вставляла его лишь в том случае, когда содержание в самом деле было грозным…

– Подарки! – вспомнила Инна. – Мы так увлеклись памятником, что забыли о подарках! Угадай, что у меня в сумке?

Каждая из них в честь радостного (кому как!) события дарила Алексею небольшой подарок. Большой тащить сюда было просто неудобно, да и подарок был всего лишь частью ритуала, напоминанием об утраченном и чудесно обретенном кошельке. Алексей, в свою очередь, дарил подарки Инне и Инге. Разные. Всегда разные. Можно было подарить и что-то одинаковое, с намеком на сходство, но он всегда дарил разное. Как будто хотел подчеркнуть разницу между сестрами, разное отношение к ним. Во всяком случае, Инга понимала именно так.

– Крокодил! – «угадал» Алексей.

Он всегда говорил что-нибудь смешное, нелепое. Всерьез угадывать не старался. Все равно не угадаешь, так лучше повеселиться.

– А вот и не угадал! – Инна притворно нахмурилась, и Инга вдруг подумала о том, что у нее больше морщин, чем у сестры (у той из морщин только складка на переносице, да и то, когда она хмурится). – Вторая попытка, она же последняя. Не угадаешь, не получишь.

– М-м-м… – Алексей округлил глаза, выждал немного, словно и в самом деле пытался угадать, и выпалил: – Знаю! Там подарок!

– Угадал! – рассмеялась Инна и вручила мужу футляр с красивой перьевой «договорной», то есть предназначенной для подписания договоров и прочих важных документов, ручкой.

Ручки (как дорогие, так и дешевые) были бичом, наказанием Алексея. Он их вечно терял и никогда не находил. Говорил: «Удивительно, как в вечность провалилась». Лиза утверждала, что у отца в офисе живет домовой, коллекционирующий ручки. Если так, то коллекция у него должна была быть нехилой.

Инга играть в «угадайку» не любила, поэтому просто вытащила из сумки и протянула Алексею нож для разрезания бумаги в виде сувенирного кинжала, купленный в марте на Гоа. Когда покупала, уже знала, что это будет последний подарок, поэтому выбрала самый дорогой и элегантный – пусть заклятый враг порадуется напоследок. Покупала возле пляжа, одетая в прозрачное парео поверх купальника, минималистичного на грани приличия, поэтому долго торговаться не пришлось. Обалдевший продавец назвал, кажется, цену ниже закупочной. Двести рупий за такую красоту – это же даром! Не переплачивать было правилом Инги. Не переплачивать вне зависимости от цены и ситуации, никогда ни за что не переплачивать!

– Дай ей денежку! – сразу же заволновалась сестра, хотя прекрасно видела, что кинжал тупой и никак не подходит под определение «острого предмета», который, согласно распространенному суеверию, нельзя дарить, а можно только продавать.

Видела, но разве можно упустить лишний повод проявить заботу о любимом муже? Заодно и сестру уколоть – нашла, мол, что подарить. «Ничего, – привычно успокоила себя Инга, – будет и на моей улице праздник. Очень скоро будет…»

Алексей послушно отдал Инге сторублевую купюру.

– Переплатил! – усмехнулась Инга, отметив в уме, что ее затраты на покупку ножа почти окупились. – Приятно видеть человека, у которого мелочь начинается с сотни! Но еще более приятно, когда это твой компаньон!

Алексей шутливо поклонился, изобразив, как снимает с головы шляпу и метет ею асфальт.

«А самое приятное – это понимать, что совсем скоро тебя не будет рядом, – подумала Инга, отводя взгляд, чтобы ненароком не выдать себя. – Тебя вообще не будет в нашей жизни! Совсем!»

Алексей «надел» воображаемую шляпу и вручил свои подарки. Инне достался гарнитур – серьги и бусы из ее любимого авантюрина (по мнению Инги, то был ужасный китч и квинтэссенция безвкусицы), которым Инна искренне обрадовалась. Она любила такие простенькие безделушки и предпочитала их золоту и бриллиантам, считая, что они лучше подчеркивают ее индивидуальность. «Подчеркивают, ничего не скажешь, – соглашалась про себя Инга, – когда в гостях все дамы в брюликах, сестра выделяется в этих своих «минералах». Но стоит ли так выделяться? Никто же не поймет про «индивидуальность», подумают, что муж ее в черном теле держит или что у него дела идут плохо, если даже на «парадные» драгоценности денег нет. Но Инна же такая – хоть наизнанку вывернусь, но выпендрюсь! Жизненное кредо».

Инга получила японскую фигурку нэцке, вырезанную из кости. Два улыбчивых пузана, у одного мешок за плечами, у другого рыбина под мышкой.

– О, какие хомяки! – вырвалось у Инги.

Она любила маленькие прикольные штучки. Из каждой поездки непременно привозила что-нибудь и складывала дома в большие картонные коробки в надежде разобрать и расставить «когда-нибудь потом, когда будет время». Но время, как ему и положено, не находилось.

– Бог богатства и бог удачи, – пояснил Алексей и с оттенком гордости добавил: – Настоящая японская работа, не в Малаховке сделано.

– А где надпись «мэйд ин джапэн»? – пошутила Инга.

Фигурка ей понравилась, стильная. Такую в коробку отправлять жалко, такой место на рабочем столе или на прикроватной тумбочке. На столе, наверное, лучше: больше времени на глазах будет. В кои-то веки зятек угодил с подарком, раньше все какую-то дрянь дарил! То, что жертва дарит охотнице изображения богов богатства и удачи, Инга истолковала как добрый знак. И одновременно как сигнал к действию, стартовый выстрел. Мистика, конечно, чепуха и надуманно – при желании любой подарок можно было принять за знак, хоть живого хомяка. Но думать так было приятно. И вообще было приятно сознавать, что ты в последний раз участвуешь в этом дурацком ритуале. Тоже мне – фамильная традиция! Ха-ха! Инга даже задержалась на секунду, когда сестра с мужем уже двинулись к черному «Хайландеру» Алексея. Захотелось набраться впечатлений напоследок, чтобы помнить, как сегодня солнце играло в листве, как пахла свежескошенная трава, даже кошку, шмыгнувшую под ногами, хотелось запомнить. Такой день.

В ресторане, под десерт, Инга приступила к осуществлению своего плана.

– Прости, что я заговорила о делах в выходной день, – сказала она, отломив ложечкой микроскопический кусочек тирамису, – но на работе все время вылетает из головы, да и удобнее здесь, а не у тебя в кабинете. Ты не находишь, что Таню пора продвигать?

Таня Тутубалина была бессменной секретаршей Алексея, одной из трех человек, стоявших у самых истоков. Двумя другими были Алексей и Инга. Придя по объявлению, Таня не испугалась того, что фирма, в которой ей предстоит работать, пока существует только в воображении ее владельца (Инга тогда еще в долю не вошла). Напротив, сказала, что так вот, с нуля, ей гораздо интереснее. Время шло, сотрудники менялись, а Таня оставалась, и Алексею казалось, что она будет вечно. И хотелось, потому что о такой секретарше, как Таня, можно было только мечтать. Умная, красивая, организованная, исполнительная, преданная, честная… Алексей мог перечислять Танины достоинства очень долго, но в конце всегда говорил: «А еще у нее манеры хорошие». Манеры у Тани были самые что ни на есть аристократические, как будто она не школу в Капотне окончила плюс заочно юридический, а какой-нибудь пансион благородных девиц. Представить себе Таню, полирующую ногти в рабочее время на глазах у людей, ждущих в приемной, было так же невозможно, как восход солнца на западе. Ну и выражений вроде «как вас представить?» или «это наши коллеги по работе» она никогда не употребляла.