Текст книги "Год волка"

Вышла и встала как раз над тропой, повернув голову и уперевшись взглядом в глаза Фёдора. Так ему показалось, – прямо в глаза. Расстояние было приличное, но волосы под шапкой, кажется, зашевелились. Кончик хвоста чуть дёрнулся и тигрица, так же легко, скрылась в зарослях.

Повертев в руках абсолютно бесполезную, в подобной ситуации, тозовку, охотник ещё потоптался на месте, покрутил головой, но, всё же пересилил себя и двинулся дальше.

День прошёл нервно. Постоянно хотелось оглянуться, прислушаться, всё казалось, что где-то верхом, сопкой пробирается давешняя гостья.

– Чего они тут остановились, что им надо?

Этот вопрос застрял в голове и требовал ответа. А ответа не находилось. Нет, не находилось. По логике и опыту, семья должна жить там, где есть корм.

– Где корм… Где корм?!

Но ведь кабанов, любимой добычи тигров, в округе нет. Нет. Была семейка, как раз под этой сопкой, так они ушли сразу, после того, как я на них поохотился. Кабарга? Кабарга на сопке есть, не очень много, но встречается. Может кабаргой кормятся…

Утром, выйдя на путик, с интересом обнаружил в руке карабин.

– Когда успел его взять вместо тозовки?…

И не на плече, а именно в руке, готовый к выстрелу. Что это?

– Это просто нервы. Нервы. Просто Кучума жалко. Всё пройдёт, всё… Вот уйдёт это семейство, перестанут следы встречаться и всё будет по прежнему. Сколько лет охотился, ходил по тайге не оглядываясь, всё пройдёт, всё пройдёт.

…Тигрица стояла прямо на тропе и пристально, не мигая, смотрела на обалдевшего охотника, торопливо дёргающего затвор карабина.

Уже когда она исчезла, лишь чуть шевельнувшись, лишь чуть дёрнув хвостом, патрон, наконец заскочил в патронник и приклад упёрся в плечо.

Руки не слушались, на лбу выступила испарина.

– Что это? Что? Она на меня охотится?! Значит бывает такое? Бывает?

В голове переваливалась какая-то каша, из которой выплывали события двухлетней давности.

– Не поверил ведь тогда Николаю Аверьяновичу, что тигр прижал его к скале. Не поверил. А, получается, он тогда правду рассказывал. Вот как легко можно сломать дружбу и оскорбить человека. Недоверием оскорбить.

Фёдор крутил головой во все стороны, сопровождая эти движения поворотами ствола карабина. Теперь уже было ясно, что тигрица решила нападать на человека. От этой ясности легче не стало. Ведь человеком этим был он сам.

Что делать? Что теперь делать?

– Стоп! Она стояла близко, совсем близко. Почему не напала? Два-три прыжка и всё. Всё!

…Близко. Близко… Что-то не то, что-то не так. Не так!

Фёдор вдруг понял, что не так, или начинал понимать. Когда в прошлый раз она вышла на тропу боком, было всё так. Огромная, красивая кошка, только глаза какие-то потухшие. Пустые глаза, или грустные. И далековато была.

– А сейчас она стояла ко мне головой… Она же худая как доска! Она худая… Болеет?

Да, скорее всего, тигрица была больна. Её болезненная худоба чётко отложилась в памяти охотника.

Когда вечерами перечитывал директорскую книжицу о работе егерей, узнавал, что егеря не только гоняются за браконьерами. Оказывается, основная работа егеря, это создавать условия для нормальной жизни животных. Это и строительство кормушек, с последующим выкладыванием туда корма, это посевы кормовых культур именно для зверей, это устройство солонцов, так как очень многие животные не могут нормально жить без соли. Да много таких работ, они называются биотехническими мероприятиями.

А ещё там описывается, что егеря должны следить за здоровьем животных, и иногда даже производить отстрел больных. Правда, это по особым разрешениям, например, больных бешенством лисиц.

– Я пытаюсь оправдать себя? Пытаюсь… Ещё не убил, а готовлю себе оправдание…

К ночи снова испортилась погода. Небо заволокло холодными, зимними тучами, порывистый ветер выхватывал из этих туч охапки снега и сыпал его по тайге, сыпал без жалости, будто знал, что снегу много, и он ещё долго не иссякнет. Этот же ветер утрамбовывал сугробы, заметал человеческие и звериные следы.

Утром ничего не изменилось, может ветер стал потише, а снег валил и валил не останавливаясь. Фёдор решил сделать выходной, устроить банный день. В такую погоду даже по хорошо знакомому путику лазить, мало приятного, тем более, если знаешь, что на тебя охотятся, хотят тебя сожрать.

Позавтракал, покрутил приёмник, взял вёдра, отправился на ключ по воду, что бы согреть её на печке и помыться. Из головы так и не выходила тигрица с её котятами.

– Где они сейчас? Голодные, или поймали кого?

Зачерпнув воды, развернулся к зимовью, до которого рукой подать и увидел её. Кошка медленно, как показалось, слишком медленно, будто крадучись, пробиралась по береговым кустам. Их разделяли какие-то шаги, может десяток шагов.

Одно ведро выскользнуло из руки и, опрокинувшись, покатилось по тропинке, издавая гнусавые, металлические звуки. Тигрица сделала мягкий, словно в замедленном кино, прыжок в сторону и исчезла.

Добежав до зимовья, сунул ведро с водой к двери и схватил карабин. Выглядывая из-за угла, пытался определить место, где она могла затаиться, но береговые тальники и молодой пихтач устроили там сплошную, непроглядную стену, сквозь которую ничего невозможно было различить.

– На меня охотится. На меня… Тварь…

Весь день просидел в зимовье, то и дело выглядывая в приоткрытую дверь или мутное, полузамёрзшее окошко. Но тигрица больше не показалась.

Ночью снег прекратился, а ветер разогнал остатки дряблых туч. Упал мороз.

Идти на путик совсем не хотелось. Топтался по зимовью, делал какую-то совсем не нужную работу, переставлял с места на место посуду, подмёл пол глухариным крылом. Оттягивал время выхода. Сам понимал это и всё оттягивал. Даже листок из старой, завалявшейся тетради вырвал, карандаш взял, но убрал и листок, и карандаш. Некому было писать записку.

– Или иди, или оставайся. – Нарочито громко сказал.

Проверил карабин, убедившись в десятый раз, что патрон в патроннике, в ожидании команды, нож на боку, легко вытаскивается из ножен. Шагнул по свежему снегу.

– Как на войну… Что за напасть? Дался я тебе.

Тигрица вышла на тропу в том месте, где Фёдор увидел её впервые. Вышла так же боком, так же неожиданно, просто появилась, как привидение. Только теперь она была совсем близко. Совсем близко…

Глаза, не мигая и не прищуриваясь пристально смотрели на человека, на своего извечного врага. Во всём облике была какая-то безысходная решимость. Она не собиралась больше отступать, убегать, прятаться. Она всем видом показывала, что именно сейчас должно всё решиться. Всё…

Сколько раз за свою жизнь тигрица видела этих несуразных, неуклюжих людей, шагающих на двух ногах. Но тогда она их видела издали, не позволяя приблизиться к себе даже на выстрел. Проявляя особую осторожность, видела их сквозь заросли, видела через реку, или плывущими в лодке по этой реке, видела на той стороне поля, на дороге, когда сама находилась в безопасности, далеко на скале, на сопке. А теперь видит вот так. Близко. Почти рядом. Рядом…

Достаточно двух прыжков и одного лёгкого удара лапой, чтобы этот человек сломался. Одного удара лапы будет достаточно, чтобы человек больше никогда не поднялся на свои две ноги, он больше не сможет ходить по тайге и стрелять по верхушкам деревьев. Всё зло в тайге от человека. Это он стреляет, пугает зверей, он ставит разные ловушки… Достаточно одного удара лапой…

Всякий мандраж сразу прошёл, да его и не было, мандража, были сомнения. Да, сомнения! Никак не мог согласовать свой ум со своей же совестью. А теперь всё встало на свои места. Теперь уже отступать некуда:

– Или я, или меня.

В голове вихрем пронеслась вся жизнь, вспомнилась мать, почему-то заметно постаревшая, стоящая в обнимку с Любаней. Любаня, чуть располневшая после рождения детей, но от этого ставшая ещё желаннее, сыновья, тянущие к нему руки, даже дед вспомнился, давно упокоившийся на деревенском кладбище.

Медленно, медленно поднял карабин и в прорезь прицела поймал лопатку зверя. Чуть ниже… Чуть… Где сердце. Вот. Да, вот же оно бьётся, вот.

И правда, было чётко видно, как шерсть чуть вздрагивала от ударов сердца.

Палец плавно потянул спусковой крючок, уже начался процесс, возврата которому не бывает. Не будет возврата. Не будет… Это как плохое, бранное слово, случайно вылетевшее в приличной компании. Становится стыдно за это слово, но вернуть его уже невозможно. Так и пуля, несущая смерть. Вылетевшую пулю не вернуть, не оживить того, кому предназначена эта пуля…

– Почему, почему она даёт себя убить? Не может быть, чтобы она не понимала, что сейчас будет выстрел. Почему так покорно стоит и ждёт выстрела?…

Почти физически ощущая за спиной ту скалу, у которой Николай Аверьянович торопливо произвёл выстрел, Фёдор ослабил палец на спусковом крючке, но мушку от ещё бьющегося сердца не убирал. Ещё раз посмотрел в глаза зверю.

Ему показалось, нет, не показалось, это так и было на самом деле, тигрица смотрела на него с какой-то затаённой болью, взгляд её выражал страдание, тяжёлые муки, выпавшие на её долю. И сожаление. Сожаление, что человек не может её понять, или не хочет. Человеку легче пошевелить пальцем на спусковом крючке и все проблемы будут решены.

Тигрица медленно, медленно отвела тяжёлый взгляд, а потом и вовсе отвернулась от охотника.

Стало чётко видно, как на шее развалилась шерсть.

– Ошейник? Откуда ошейник?!

И тут Фёдор всё понял: это петля!!

– На шее тигрицы петля! Она где-то попала в браконьерскую петлю, затянула её и открутила, оборвала. И петля осталась на шее затянутая.

– Она… Она же хочет, чтобы я ей помог?…

Карабин медленно опустился, тигрица снова повернула к человеку огромную голову, с широкими, рыжими бакенбардами, сразу скрыв в густом меху даже признаки присутствия петли. Подняв верхнюю губу, показала белый, кривой клык невиданных размеров. Издала короткий, гортанный рык, похожий на дальнее бормотание летней грозы, в жаркий, душный день и исчезла, словно её и не было.

Перед глазами охотника ещё стоял образ этого лесного великана и он, будто только теперь увидел, как по хребту, под шкурой проступают позвонки, а на боках увидел вдруг, торчащие рёбра, подчёркивающие высшую степень худобы, истощенности попавшего в беду зверя.

Осмысливая всё увиденное, случившееся, Фёдор шагал по путику и машинально выполнял работу: очищал капканы от снега, обметал сбежки, поправлял что-то, добавлял приманку. Уставившись на кусок рябчика, который хотел подвесить на приманку на очередной капкан, он, вдруг, понял, что котята, где-то в сопке, голодные.

– С тех пор, как они съели Кучума, прошло почти две недели, а тигрица всё это время ходила за мной. Сами они ещё не охотники, не умеют. Если ещё не погибли, их надо срочно чем-то кормить.

Развернувшись, он торопливо зашагал к зимовью. Или читал где, или просто из разговоров, Фёдор знал, что тигры не едят мёрзлое мясо. Он снял с лабаза два куска кабанятины и занёс в зимовьё, положил в ведро, подвесил над печкой.

Утром, завернув растаявшее, выделившее кровавый сок, мясо в целлофановый пакет, укутав в старую куртку, сунул поклажу в рюкзак и двинулся в сопку, где когда-то нашёл поляну с окровавленным снегом. Почему-то шёл быстро, торопился. Сам себя тормозил, и тут же набирал ход, спешил. Спешил.

В густых зарослях элеутерококка и орешника не больно разбежишься, приходится выискивать проходы, звериные лазы и по ним пробираться. Путь себе определил именно на сопку, на ту поляну, в надежде найти там котят. Но пробираться долго не пришлось, вчерашние следы молодых зверей встретились уже здесь, на склоне. Пройдя по следам какое-то время, Фёдор обнаружил две свежие лежанки тигрят. Чуть в стороне была и третья, большая, но она заметена снегом. Значит мамка не появлялась тут давно.

Постоял, раздумывая, выложил куски мяса, специально закровянив снег и испачкав кусты, чтобы было больше запаха, ушёл своим следом.

В соседнем госпромхозе была одна бригада по отлову тигрят. Трое братьев. Когда им давали разрешение на отлов, они очень серьёзно готовились, потом искали тигрицу с котятами и начинали гонку. Гонка эта, как и сам способ отлова тигрят, требовали очень выдающихся физических способностей.

Сперва все трое, на лыжах, бежали и бежали по следу тигриной семьи. Гонка эта проходит шумно, с криками, со стрельбой в воздух, чтобы заставить семейство удариться в панику, уходить от погони как можно прямолинейнее.

Преследование продолжается не один день, да и ночью, с фонарями, нужно бежать и бежать, гнать зверей, чтобы они, в конце концов, ослабли, обессилели. А мамка, от усталости, потеряла способность защищать своих детёнышей. И наступал такой момент, когда котята больше не могли убегать, останавливались и принимали оборонительную позу. Один из бригады продолжал гнать тигрицу, беспрестанно стреляя в воздух, дальше и дальше отпугивая её.

Двое других преследователей настигали котят и, отогнав одного, другого начинали ловить. Основной способ отлова, это когда люди доводят кота до отчаяния, раздразнивая его всеми способами, и он набрасывается на обидчиков, попадая в крепкие, умелые руки, оказывается прижатым к земле крепкими рогатинами. Его связывают, оставляют на месте и бросаются в след за вторым, ни минуты не расходуя на отдых. Если учесть, что такой котёнок весит более ста килограммов, то можно только догадываться, каким мужеством, сноровкой и ловкостью должны обладать ловцы этих зверей. Какая сила и выносливость должна быть у них.

Связанного котёнка укладывают на носилки и вытаскивают к ближайшей дороге. Спешат за вторым, так как зверь не может долгое время находиться в обездвиженном состоянии, он может погибнуть от разрыва сердца. Снова, чуть не бегом, несут его к дороге, к машине. И хорошо, если так повезёт, что та дорога окажется не далее десяти, пятнадцати километров, и не будет на пути таёжных рек и проток, с их вечными пропаринами, а то и вовсе не замерзающим руслом. Адский труд.

Фёдор уже спустился с сопки, выбрался на свою тропу и шёл к зимовью. Постоянно чувствовал на себе взгляд, но сам, как ни старался, как не присматривался, ни крутил головой во все стороны, никого заметить не мог.

Когда тигрица, словно из ниоткуда, опять возникла перед охотником, он, хоть и вздрогнул от неожиданности, но смотрел на огромного зверя уже другими глазами. Совсем по другому смотрел.

Он сразу увидел затянутую петлю, даже увидел, что петля изготовлена из старого, ржавого троса. Увидел, как трудно дышит тигрица, видимо петля серьёзно перетянула горло. Даже не снял с плеча карабин. Стоял и рассматривал тигрицу, впервые так близко, впервые почти спокойно. Она тоже смотрела. Смотрела в упор, определяя, сможет ли этот человек помочь ей выбраться из беды, из большой беды, в которую она попала по вине может и другого, но, всё же человека. Захочет ли он помогать. Стоит ли ему довериться? Снова показала клыки и исчезла, совершенно не потревожив ни одну веточку, ни один кустик.

Вечером Фёдор опять занёс большой кусок мяса и положил оттаивать. Нашёл на полке пассатижи и сунул в карман куртки. Ночью плохо спал, ворочался.

– Интересно, а были когда-то несчастные случаи при отлове котят? Наверное были. Может кого поцарапал… Тьфу ты…

Утром следующего дня не составило труда найти следы тигрицы. За ночь она пару раз обошла зимовьё и до утра лежала под лабазом. Только перед рассветом ушла. Фёдор встал на след, и начал неторопливое преследование. Все сомнения были отброшены, погашены. Была цель, чёткая и ясная, и он не отступит от поставленной цели. В рюкзаке кусок оттаявшего мяса, а так же продукты для себя, на три дня, маленький котелок и топор.

Когда тигрица поняла, что человек неотступно идёт её следом, что он и не думает отдыхать, а значит и ей не даёт, не позволяет прилечь, она начала нервничать, злиться. Принималась бежать прыжками, но, тут же задыхалась и останавливалась, разворачивалась навстречу преследователю и скалилась, пыталась рычать.

Дважды обогнули сопку, продираясь по немыслимым кущам и заломам. Фёдор продирался по следу только что не ползком, преодолевая дикие заросли, куда уходила от него тигрица.

Услышав, а потом и увидев приближающегося человека, она снова делала один, два прыжка и переходила на быстрый, рысистый шаг, опять и опять скрывалась в непролазной чаще. Так продолжалось весь день.

К самым сумеркам тигрица уже не убегала, хоть и пыталась скрыться, но не могла, физически не могла. Её истощённый организм не мог перенести такие нагрузки, ей требовался отдых. Трудно переступала, покачиваясь из стороны в сторону. Но когда человек подходил слишком близко, она резко разворачивалась и злобно била лапой снег, который разлетался широким веером, скалилась, сипела, шла дальше, едва удерживая огромное тело, чтобы не упасть.

Уже стемнело, а кошка продолжала шагать и шагать, правда, движения стали совсем замедленными, будто тягучими и неуклюжими. Фёдор видел, что зверь на пределе, выбрав место, где можно скоротать ночь, остановился и развёл костёр. Настелил себе толстый слой лапника, привалился спиной к нагретому у костра сутунку и сразу уснул.

За последние две недели он ни разу не спал так спокойно, как сейчас. Спал так, будто сделал самую большую и трудную работу в своей жизни, в таком случае ещё говорят: спал, как младенец.

За ночь поднимался раза четыре, подживлял костёр, переворачивался на другой бок и снова засыпал, не обращая внимания на крепкий, по настоящему зимний мороз. Звёзды заполонили всё небо, не оставив даже чуточку свободного места, подмигивали наперебой, и на душе охотника становилось ещё теплее, ещё легче.

Чуть начало брезжить, человек, напившись уже крепкого, горячего чая, двинулся по следу. Тигрица, лежавшая в каких-то тридцати шагах от преследователя, трудно поднялась и, тяжело глянув на приближающегося человека, даже не оскалилась, двинулась вперёд. Фёдор поджимал, не давал даже остановиться.

Когда солнышко добралось до своей верхней точки, двое, зверь и человек, шли друг за другом совсем рядом, человек мог бы дотронуться до хвоста тигрицы, но не делал этого, просто шёл и шёл следом. Он шагал, нарочито громко разговаривая, приучая к себе, к своему голосу, к своему запаху дикого зверя.

Тигрица уже не оборачивалась, не била лапой снег. Она трудно дышала, сипела и свистела. Уже снова, в который раз они оказались у подножья той самой сопки, где ждут голодные котята, откуда и началось это путешествие, эта гонка за жизнь. За вчерашний и сегодняшний день они уходили довольно далеко, пробираясь распадками и калтусами, но обязательно возвращались сюда. Сюда, где ждут беспомощные котята.

Когда тигрица, обессилев, останавливалась и, с трудом поворачивала к преследователю огромную голову, охотник тоже останавливался, но каждый раз он останавливался всё ближе и ближе. Расстояние измерялось уже не метрами, или шагами, а какими-то двумя, тремя четвертями.

И вот, ближе к вечеру, настал тот момент, когда тигрица остановилась, чуть повернула голову, даже не увидев человека, упала, подкосив все четыре лапы. Не легла, а именно упала на мягкий, пушистый снег.

Фёдор сделал широкий шаг и присел рядом, на одно колено, мягко положил руку на загривок кошке. Та вздрогнула от прикосновения, но уже ни сопротивляться, ни встать, ни рычать сил не было. Даже показывать клыки не хотелось, она смирилась… Отдала себя в руки человека.

Перебирая мягкую, шелковистую шерсть, Фёдор осторожно продвигал руку к голове. Нужно было спешить, ведь тигрице хватит и одной минуты, чтобы отдохнуть и набраться сил для одного удара. Нет, она может наброситься не от злобы, или другой причины, просто она дикий зверь, вольный зверь, и просто инстинкт самосохранения может в любой момент проявиться.

Нащупал петлю и просунул под неё палец. Петля была очень плотно затянута на шее зверя. Не делая резких движений, вытянул из кармана пассатижи, перехватил их поудобнее и медленно просунул рядом с пальцем. Приложив не малое усилие, перекусил трос и сразу почувствовал, как глубоко и свободно вздохнула тигрица. Какая-то мелкая дрожь прошла по её телу, но она продолжала лежать, полностью подчинившись человеку, доверившись ему.

Медленно убрал руку, ещё раз залюбовавшись красотой этого лесного гиганта. Отполз на шаг в сторону и стянул с себя рюкзак, извлёк оттуда свёрток с мясом. Кусок мяса, хоть и был укутан старой курткой, но уже изрядно подмёрз, видимо холодная ночь сделала своё дело. Положил его перед мордой кошки.

Тигрица медленно подтянула, подобрала под себя лапы, качнулась и легла на живот, подняла голову. Казалось, она удивилась, увидев рядом с собой человека, задержала взгляд на расплывшемся в улыбке лице, но ни враждебности ни страха не проявилось. Обнаружила мясо, прямо перед носом, нежно, словно лаская, дотронулась до него языком, просто прикоснулась. Ещё полежала, будто прислушиваясь к окружающей тайге, более уверенно лизнула мясо. Снова посмотрела на человека и трудно, словно после продолжительной болезни, поднялась. Опять замерла, постояла так, демонстрируя своё великолепие, словно осмысливала, что случилось, что с ней произошло, взяла в зубы мясо и медленно, тихонько ушла в заросли.

Фёдор неторопко шёл к зимовью, мечтая о том, как он сейчас натопит печь, напьётся вкусного чая и завалится спать. Ловил себя на мысли, что никак не может сдержать улыбку.

– Если кому-то рассказать, всё равно не поверят. И не нужно рассказывать.

После окончания охотничьего сезона Фёдор сдал пушнину и зашёл в кабинет директора.

– Я прочитал книгу, которую вы мне давали. Занятно. О работе егеря.

– Это сколько же лет прошло? Долго читал.

– Каждый овощ в свой срок зреет.

– Значит, надумал, созрел?

– Да, хочу работать егерем.

– Сначала на курсы отправим, это не простое дело, учиться нужно.

– Я согласен.