Текст книги "Звонок другу"

Глава шестая

С переднего сиденья джипа вылез мужчина лет тридцати пяти в коротком плаще цвета хаки, джинсах и ковбойский сапогах с кожаной бахромой и ушками. Ольшанский носил галстук, голубую рубашку в цвет глаз, вьющиеся каштановые волосы смазывал какой-то дрянью, но не машинным маслом и не вазелином. Волосы блестели и пахли морем. Он за руку поздоровался с Глотовым, крепко сжав ладонь, тряхнул руку Кота. Представился коротко: Виктор.

Следующие пять минут он сосредоточенно изучал «мерседес». Залез под капот, облазил салон, кажется, хотел убедиться, что на чехлах нет кровавых пятен. Заняв водительское место, осмотрел приборную доску, ласково погладил ладонью безупречно отполированную деревянную панель, потыкал пальцами в кнопки бортового компьютера. Окончательно убедившись, что пригнали ему не рыдван с европейской свалки, а новенький мерс с шестисотым движком, вылез из машины и сунул нос в багажник. Он не задавал вопросов, видимо, берег их напоследок. Пока Ольшанский инспектировал машину, его люди выгрузились из джипа.

Трое парней, включая водителя, похожего на попугая, обутого в ботинки на высокой платформе, мерили шагами пространство подземного гаража. Они молчали и переглядывались. Костян, скрестив руки на груди, молча наблюдал за происходящим.

– Хорошо, – бросил Ольшанский.

Захлопнув крышку багажника, он приблизился к Коту. Остановился в двух шагах от него, засунул руки в карманы плаща. Глотов, прикурив сигарету, так внимательно смотрел себе под ноги, будто увидел на грязном бетоне китайские письмена.

– Ты хочешь получить расчет? – спросил Ольшанский. – Прямо сейчас?

– Мы так договаривались, – кивнул Кот.

– Хорошо, – повторил Ольшанский. – Сделаем, как скажешь. Только… Небольшая заминка. Сущий пустяк. Видишь вот этого человека? Точнее, этот кусок навоза, который вывалился из задницы больной коровы?

Он указал пальцем на Глотова. Тот еще ниже опустил голову. Ссутулился и, бросив окурок, раздавил его каблуком.

– Он работал на меня. Ну, какое-то время, пока ему за воровство не прищемили хрен. Короче, он имел доступ к наличке. И обворовывал меня. Потихоньку, не торопясь. Он не откладывал деньги на черный день, на старость. Просирал бабки на ипподроме и в катранах.

– Я хотел все вернуть, – Глотов попятился назад. – Я бы так и сделал. Мне нужно было время.

– Заткнись, тварь, – поморщился Ольшанский. – Держи пасть на замке. А когда кражу обнаружили, оказалось, что с Глотова нечего взять. Костюм, пара ботинок и еще та ржавая помойка под названием «форд». Вот и все его имущество. У него даже квартиры нет. Снимает какой-то угол на выселках. Потому что квартиру он тоже просадил. Неизвестно где и неизвестно как.

– Это не мои дела, – ответил Костян.

Пальцами правой руки он расстегнул верхнюю пуговицу куртки. Одно движение, и рукоятка пистолета окажется в его ладони.

– Я пришел за деньгами.

– Мы это решим, – пообещал Ольшанский. – Но сначала дослушай. Глотов ползал на коленях, умолял дать ему шанс. Он найдет человека, который приведет новый мерс. Тем самым наш Иван Павлович снимет с себя часть долговых обязательств. А потом еще что-нибудь придумает. Теперь понимаешь? Глотов подставляет тебя, а сам списывает свой должок. Ты совсем не разбираешься в людях, если связался с этой поганкой.

Глотов достал из кармана мятый носовой платок. В гараже было холодно, но на лбу у него выступила испарина, мутная капля пота повисла на кончике носа. Он стоял, ссутулив плечи, вытирал лицо платком и ждал, когда Ольшанский вынесет приговор. Возможно, оправдает подчистую. Приступы великодушия с хозяином случались и прежде. В добрую минуту он мог простить почти все. Хамство, грязные интриги, даже растрату денег. Возможен другой вариант… Но об этом не хотелось думать…

Два парня из охраны Ольшанского подошли к Коту, встали справа и слева. В затылок ткнулся ствол пистолета. Это водила джипа зашел с тыла.

– Подними ручонки, паш-шкуда, – скомандовал из-за спины водитель.

Этот попугай, носивший ботинки на платформе, к тому же оказался шепелявым. Зубов у него, что ли, не хватает? Или это с рождения? Или испугали в детстве?

– Только не дури. Курок на боевом взводе. Предохранитель ш-шнят. Мне ош-штается согнуть палец. И пуля ош-штынет в твоей башке.

– Ош-штынет… – передразнил Кот и молча поднял руки.

Охранники Ольшанского расстегнули ему куртку, выудили из внутреннего кармана пистолет Макарова. Потом ощупали всего, вывернули карманы, проверяя, нет ли кастета или бритвы. Когда унизительная процедура обыска закончилась, разрешили опустить руки.

– Макарон? – Ольшанский взвесил на ладони пистолет Макарова, передернул затвор, досылая патрон в патронник. – М-да… Ты пользуешься такой хренотой? И еще считаешь себя крутым гангстером?

– Стреляю по банкам.

– А мне и в людей доводилось, – печально улыбнулся Ольшанский.

Он приподнял ствол, повернулся в полоборота к Глотову. Иван Павлович, бешено озираясь по сторонам, отступил на шаг. Он искал спасения, но видел только кучи строительного мусора, три автомобиля и пистолет в руке Ольшанского. Грохнул выстрел, эхом прокатился под сводчатым потолком. Глотов рухнул на колени, уперся ладонями в пол. Пуля, не задев кость, навылет прошила икроножную мышцу, вырвала клок мяса. Левую ногу жгло так, будто в нее всадили острый металлический прут. Штанина, быстро пропитавшись кровью, сделалась тяжелой и горячей. Глотов, стоя на четвереньках, тихо, по-собачьи выл.

– Заткнись, дерьмо, – кто-то подскочил к Глотову и ударил носком ботинка в лицо.

– Честно говоря, идея Глотова с «мерседесом» мне понравилась, – как ни в чем не бывало продолжал Ольшанский. – Это остроумно. И мерс мне, как солидному человеку, действительно нужен. Поэтому, так и быть, я его забираю. Ты не возражаешь?

Костян молчал, потому что крыть было нечем. Разумеется, он не возражает. Его развели и кинули, как последнего лоха.

– Разумеется, – он заглянул в глаза Ольшанского. Глаза поменяли цвет, из голубых сделались темно-серыми, как свинец. – Глотов говорил, что ты в Москве недавно. Так вот, ты плохо начинаешь на новом месте.

– Ты угрожаешь? – неожиданно заорал Ольшанский. – Ты, сраный урка, угрожаешь мне?

– Нет, я объясняю. Если ты заберешь тачку и оставишь меня здесь живого, жди неприятностей. Если ты грохнешь меня, значит, жди большой беды. По-другому не будет. Поэтому сделаем так: ты отдашь бабки, и мы разойдемся. По-хорошему.

– У меня их нет. Забыл снять с банковского счета. Память подвела.

Ольшанский через силу улыбнулся, поглядел по сторонам, хотел, чтобы эту улыбочку видели его парни. Он отвел локоть назад, резко, со всей положенной от природы силой, выбросил руку вперед, ударив Кота стволом пистолета в печень. Костян отступил на шаг, но устоял на ногах. Ольшанский ударил стволом под сердце. Боль, как молния, прошила тело сверху вниз, до самых пяток. На мгновение мир погрузился в темноту. В этой темноте заплясали оранжевые козявки.

– Ты просто ворюга, поганая дешевка, – брызгая слюной, прокричал Ольшанский. – Ты ни на что не способен. Все, что ты умеешь, – увести чужую тачку. И сбросить ее за копейки. Если повезет. Но сегодня не твой день. У меня есть принципы. Например, такой. Если вещь можно взять бесплатно, я и не плачу ни гроша. А зачем?

Костян терпел. Хотелось схватиться за грудь и живот, согнуться пополам, но он пересилил себя, лишь до крови прикусил нижнюю губу. Показывать свою слабость этим говнюкам – слишком много чести. Он вспомнил тот самый сон, что видел сегодня днем. Вот и говори после этого, что вещие сны туфта на машинном масле. Что-то тяжелое, кажется, кулак с зажатой в нем свинчаткой, влепился ему в ухо.

Костян вскрикнул.

Новый удар кулаком в нижнюю челюсть уложил его на пол, на подстилку из гравия и кирпичных осколков. Чей-то башмак придавил ему горло. Извернувшись, Костян скинул башмак, перекатился на бок. Но тут же на него снова обрушились пинки и удары по голове.

– Вставай, скотина, – крикнул Ольшанский. – Ну же… Встань. Я хочу посмотреть, какой ты жалкий поц.

Ошпаренный лежал на куче гравия в дальнем углу подземного гаража. Справа строители оставили вентиляционные короба, отбрасывающие густую тень. Димон наблюдал за тем, что происходит в двух десятках метров от него, не рискуя быть замеченным. Он проник в гараж не через ворота, обошел недостроенный дом сзади, наткнулся на вход в подвал. Спустившись вниз по осклизлым ступенькам, долго блуждал в темных коридорах.

Наконец в одном из технических проходов он увидел тусклый свет. Через пару минут Димон оказался в гараже. Услышав голоса и сухой хлопок выстрела, повалился на гору щебня, закрытую вентиляционными коробами. Пополз вверх на брюхе. Теперь он мог видеть все, что происходило внизу.

Ольшанский и его люди топтались возле Кота. Между стареньким «фордом» и несущей колонной на карачках стоял Глотов. Он хватался за простреленную ногу, вытирал окровавленные ладони о плащ, тихо подвывая, размазывал по лицу слезы. От этого воя по спине пробегал холодок, начинался какой-то странный зуд между лопатками.

В первую же минуту Димон понял, что дело дрянь. Сбылись худшие опасения. Кажется, Коту крепко достанется, и хорошо, если все кончится малой кровью. Хорошо бы так… Глотова уже ранили и, похоже, на этом не успокоятся. Мерса не видать как своих ушей. Ну, и хрен с ним. Это всего лишь железо. Но как вытащить из этой каши Кота?

Ошпаренный лихорадочно соображал, искал выход. Но выхода не было. Костян сам запретил ему брать с собой пушку. А Димон, дурак, развесил уши, не захватил ствол. Мысли путались.

Итак, в кармане куртки мобильник. Можно осторожно выбраться отсюда тем же маршрутом. И позвонить. Но куда? Кому? В ментовку? Не самая блестящая идея. Звать на помощь Леху Киллу и Петю Раму уже не имеет смысла. В лучшем случае они окажутся здесь через час с лишком. Если вообще найдут эту улицу и этот клятый гараж. К тому времени все будет кончено.

Так что же предпринять? Схватить арматурный прут и попереть с ним на стволы? Чушь. Лежать и смотреть, как пропадает Костян? Лежать и смотреть… Хуже этого ничего не придумаешь, но и лучше ничего не придумаешь. От сознания собственной беспомощности кружилась голова, к горлу подступала тошнота. Выходит, он вернулся только затем, чтобы увидеть своими глазами все, что тут произойдет? Увидеть и ничего не сделать.

Димон зажал ладонями уши. Он больше не мог слушать надрывные стоны Глотова.

Надо встать… Кот пытался оттолкнуться руками от пола, подняться, но только исцарапал ладони. Кто-то пнул его в грудь носком ботинка, кто-то ударил кулаком по лицу. Мир плыл перед глазами, изо рта на грудь бежал тонкий кровавый ручеек, а руки сделались непослушными и тяжелыми, будто к ним привязали пудовые гири. Наконец, попытка удалась, Кот сел на бетонный пол. Ольшанский засмеялся, кто-то плюнул сверху… Молодчик из людей Ольшанского, выскочив из-за спины хозяина, снова ударил Кота в грудь твердым, как гранит, рантом ботинка. И тут же влепил тяжелым кулаком в ухо.

Костян спиной повалился на битый кирпич, сквозь туман, плывущий перед глазами, старался разглядеть рожу того ретивого гада. Кожаный прикид, узкий лоб, глубоко спрятанные глаза дегенерата, темная родинка между губой и основанием носа. Сутулит спину, на безымянном пальце массивная золотая печатка. Если какой-то человек действительно произошел от обезьяны, то это как раз он. Кот, оттолкнувшись локтями, сел. Он старался решить для себя, велики ли его шансы выжить. Как ни прикидывай, выходило, что шансов мало. Или почти нет.

– Жри, – заорал Ольшанский, пытаясь запихнуть в рот Кота мятую долларовую купюру. – Ну, сука, жри… Ты ведь этого хотел. Этого хотел, я спрашиваю? Отвечай!

Парни, обступившие Кота со всех сторон, переглядывались и ржали в голос. Не сдерживая веселого настроения, пинали его по бедрам и коленям. Сзади водила несколько раз вмазал ногой по почкам. Кто-то сжал голову Кота, чьи-то руки разжали челюсть. В рот запихали долларовую бумажку, скатанную в шарик. Затем еще одну…

– Ты же этого хотел, чувак, – надрывался Ольшанский. – Ты пришел за деньгами. Получи расчет. Жри свои бабки. Парни, только без насилия. Я не люблю насилия. Просто помогите человеку, он не может проглотить лаве. Тебе нужна запивка? Жалко, воды нет. Но, если хочешь, я поссу тебе в рот.

На нижнюю челюсть, на подбородок продолжали давить с такой силой, что Костян не мог закрыть рот, уже полный мятых долларовых банкнот. Он кашлял, старался языком вытолкнуть деньги наружу, вытащить их руками. Но кто-то сзади выкрутил предплечья, надавил коленом на шею. Кто-то, мертвой хваткой вцепившись в волосы, задрал голову Кота, и все совал в открытый рот новые бумажки. Все совал.

– Жри, жри…

Костян вырывался, мотал головой, старался боднуть ближнего к себе противника лбом в промежность. Но получалось вяло. Кот лишь мотал головой взад-вперед и мычал, как корова, которую ведут на бойню. Кровь, заполнившая рот и пазухи носа, мешала дышать, глаза вылезали из орбит, а лицо приобретало мертвенный синеватый цвет. Кажется, это унизительная экзекуция никогда не кончится.

– Жри, – орал Ольшанский. – Жри, сука… Подавись.

Слушать вопли впавшего в истерику Ольшанского не было никаких сил. Костян плохо соображал, что происходят, чего хотят Ольшанский и его прихлебатели. Грохнуть Кота? Они могли пустить пулю ему в лоб еще пять, десять минут назад. Поучаствовать в этом представлении с долларовыми банкнотами?

– Хватит, – вдруг крикнул Ольшанский. – Вам бы только хорошего человека обидеть. Ну, какого хрена вы ржете? Чего тут смешного? Оставьте его.

Он шагнул вперед, провел ладонью по волосам Кота. Смех, гул голосов стихли. Парни отступили от своей жертвы.

– Досталось человеку ни за хрен собачий, – Ольшанский покачал головой. – Хотели посмеяться, но шутка получилась неудачная. Извини, мужик, что так вышло. Забудем?

Кот стоял на коленях, выплевывая изо рта слюнявые бумажки.

– Времена сейчас тяжелые, – продолжил Ольшанский. – А юмора не хватает. Видишь мою бригаду, какие из них юмористы?

Ольшанский обвел взглядом своих приятелей, криво усмехнулся. Переложил оружие в правую руку и, широко размахнувшись, со всей силы саданул им по затылку Кота. Кто-то засмеялся, кто-то скорчил плаксивую рожу. Костян упал на грудь, провалившись в бездонный колодец темноты.

Иван Глотов перестал выть и стонать. Он стоял на коленях, забыв обо всех унижениях, о своей боли, о простреленной ноге. Из рассеченной брови капала кровь, заливая левый глаз. Но он не обращал внимания на такие пустяки. Он думал о главном. А главное сейчас – спастись, выжить. Из внутреннего кармана пиджака он вытащил цветную фотографию светловолосого мальчика лет шести в матросском костюмчике. На обратной стороне карточки крупными неровными буквами было выведено: «Любимому дедушке от Пети».

– Я боюсь боли, – путаясь в словах, повторял Глотов. – Я боюсь боли… Это мой внук. Пожалуйста. Я уеду отсюда навсегда. Я еще пригожусь. У меня есть немного денег. Пожалуйста, я ранен…

– Не ври, не так уж тебе больно.

Ольшанский стоял над Глотовым, вглядываясь в его синюшное лицо, вылезшие из орбит глаза, в фотографию внука. Перекладывая пистолет из руки в руку, он, казалось, раздумывал, как поступить.

– Прошу… – всхлипывал Глотов. – Не за себя. Ради внука. Он хороший мальчик. Если меня не станет, кто позаботится о Пете? У него нет отца. Мать шляется по кабакам. Ей плевать на ребенка. Господи, Виктор Иванович, я вам ноги мыть буду…

Ольшанский, словно подводя итог своим раздумьям, плюнул на пол. Опустил пистолет в карман плаща.

– Ладно, не унижайся, – он брезгливо поморщился. – Только ради него, ради этого пацана… Паскудный у него дед. Зато живой.

– Спасибо, Виктор Иванович, – Глотов заплакал. – Я вас… Я за вас в огонь и в воду…

– Живи, – процедил сквозь зубы Ольшанский. – Но, как говорится, помни. И не меня благодари. Не надо. Я этого не люблю. Его, внука, благодари.

Глотов сделал попытку на коленях подползти к своему хозяину, поцеловать ему руку. Но Ольшанский отступил на пару шагов, брезгливо спрятал руки за спиной.

– Все, парни, по машинам, – скомандовал он. – Гена, мобильником не пользуйся. Остановишься у бытовки, где валяется тот старик ханыга. Там протянут кабель, значит, должен быть и телефон. Позвонишь в местную ментовку. Скажешь, что зашел справить нужду в подземный гараж на улице Речников, в недостроенный дом. А там труп. Еще теплый. Видимо, бандитская разборка или что. Пусть срочно выезжают. И положишь трубку.

Натянув на правую руку перчатку, Ольшанский вытащил из кармана пистолет. Глотов стоял на коленях. Не в силах унять слезы, он всхлипывал, еще до конца не веря в свое чудесное спасение. Ольшанский приподнял ствол и от бедра трижды выстрелил в залитое кровью лицо Глотова. Протерев пистолет носовым платком, он подошел к Коту и вложил ствол в его правую руку. Затем оглянулся по сторонам, сел в джип, хлопнул водилу по плечу.

– Трогай.

Следом, подняв облако въедливой цементной пыли, из гаража выскочил «мерседес». Через несколько секунд все звуки стихли.

Ошпаренный выбрался из своего укрытия. Мельком взглянул на Глотова. Широко расставив ноги, он лежал грудью на бетонном полу. Голова повернута набок. Глаза закатились, рот казался неестественно огромным, а подбородка просто не было на месте. Пуля девятого калибра, выпущенная почти в упор, вырвала нижнюю челюсть. Фотография внука плавала в луже крови. В свете люминесцентных ламп лужа отливала насыщенным голубовато-синим цветом.

Димон подскочил к Коту, взял пистолет и сунул его во внутренний карман куртки. Похлопал Костяна по щекам. Никакой реакции. Ухватив Кота за плечи, попытался приподнять его.

– А ты тяжелый, – прошептал Ошпаренный. – Ну, бляха, если я тебя допру на себе хотя бы до забора…

– Ай, – прошептал Костян. – Башка… Меня что, поезд переехал?

Через пару минут Димон тащил Кота по узкому темному коридору к запасному выходу. На улице стало немного легче. Утопая в грязи, натыкаясь на битые плиты и кирпичи, кое-как дотюкали до вросшего в грязь трактора на гусеничном ходу. Передохнули минуту. Костян пытался собраться, переборов головокружение, стал сам перебирать ногами, даже ни разу не упал. Ошпаренный, усадив Кота на гусеницу трактора, вытащил мобильный телефон, набрал номер.

– Ты сейчас где? – прокричал он в трубку, услышав голос Лехи Киллы. – Не слышу… Громче. Тогда вот что, садись в тачку и дуй к Балашихе. Там указатель на въезде в город. Развернешься и остановишься напротив нет

– Чего случилось?

– Подберешь нас с Котом.

– Где вы? Я могу подъехать на место.

– Сам не знаю где. На какой-то долбаной стройке в Балашихе. На какой-то улице. Речников или говнюков… Тут темно, как у негра… И ехать сюда уже нельзя.

– Ты чего мелешь? Вы как, вмазали по пузырю, что ли? Дай мне Кота.

– Пошел ты! У нас менты висят на заднице, – пролаял Димон. – Вот-вот прихватят. Кот сейчас не в форме. Леха, скорее… Ноги в руки и в Балашиху. На полном газу.

Стометровку до тыльной стороны забора прошли минут за десять. Где-то вдалеке уже запели сирены милицейских машин. Через лаз в заборе выбрались на тропинку, петлявшую вдоль кочковатого пустыря. В темноте наверху гудели провода высоковольтной линии. На открытом месте туман немного рассеялся, стали видны окна трехэтажного дома, фонарь у дороги. Выбиваясь из сил, Димон шагал вперед, подставляя плечо Коту, ноги которого заплетались в косичку.

Дорога оказалась пустой. В палисаднике возле дома стоял москвичонок, которому подпорки из деревянных чурбанов и кирпичей заменяли колеса. Ошпаренный пытался усадить Кота на бордюрный камень, но Костян почему-то не хотел садиться. Теперь он уже мог без посторонней помощи стоять на ногах, но гнулся даже от порыва ветра, готовый вот-вот грохнуться на асфальт. Костян взмахивал руками при каждом шаге, хватался за голову, в который раз проверяя, цела ли затылочная кость, не хрустит ли, как сухое печенье.

– Черт, черт, – повторял Ошпаренный. – Бляха, черт…

Наверняка менты уже нашли в бытовке избитого пьяного сторожа, от которого не добились ни одного вразумительного слова. Затем спустились в подземный гараж. И теперь, обступив труп Глотова со всех сторон, вызывают на место дополнительные патрули, прокурора и бригаду криминалистов. Скоро сюда понабежит столько ментов, что спрятаться будет негде. Они прочешут мелким гребнем всю округу. Надо уходить. Но как? На своих двоих с Котом на загривке, пожалуй, и до ближайшего поворота не дотянешь.

Запоздало вспомнив про пистолет, Ошпаренный вытащил его из кармана, осмотревшись по сторонам, заметил решетку ливневой канализации. Присев на корточки, просунул пистолет между железными ячейками, разжал пальцы. Было слышно, как ствол упал в воду. Пушку унесет потоком, затянет донными отложениями. Ищи ее в этом дерьме…

Автомобильные фары выхватили из темноты фигуру Кота, стоявшего посередине дороги. В грязной кожанке, штанах, пропитавшихся цементной пылью, он напоминал бомжа, вылезшего из канавы. Ошпаренный рванулся к Коту, остановился рядом с ним, перевел дух. Слава Богу, тачка не ментовская. Какой-то чайник на серебристой «нексии» чешет домой или к бабе. Димон выступил вперед, в темноте споткнулся о кирпич, валявшийся на дороге. Расставив руки в стороны, застыл на месте, перекрывая чайнику дорогу. Скрипнули тормоза, машина остановилась. Сидевший за баранкой мордастый мужик опустил боковое стекло.

– Тебе что, парень, на этом свете скучно стало? – спросил он. – Тут, мать твою, проезжая часть, а не бульвар.

– Мужик, выручай. С другом плохо. Сердце прихватило. Подвези до выезда из города.

Димон вытащил деньги, попытался сунуть их водиле, но тот отпихнул от себя протянутую руку.

– Да ты на себя посмотри и на друга своего. – крикнул водила. – Я обоссанных алкашей в чистую машину не сажаю. Убери свои бабки. И уйдите с дороги. Оба. Ну, в две секунды.

– Мужик, ты серьезно заработаешь…

– Я сказал: уйди, – прорычал водитель. – Иначе на хрен перееду. И жалуйся потом хоть прокурору.

Понимая, что переговоры зашли в тупик, Димон отскочил назад. Подхватил с асфальта грязный кирпич, поднял его над головой. Замахнулся, целя в лобовое стекло.

– Только дай задний ход, – крикнул Димон. – Только попробуй.

Водила оказался не из трусливого десятка.

Он не мог пожертвовать лобовым стеклом новенькой машины.

– Ну, скотина, не обижайся, – мужик толкнул дверцу плечом. Он даже монтировку не прихватил, решив, что этого пьяного таракана раздавит левой лапой. – Я предупреждал, тварь. Теперь береги яйца.

Он вылез из машины и двинулся на Димона, непроизвольно отступившего назад. Водила был выше на полбашки, весил не меньше центнера, руки здоровые, как тракторные сцепы. Если попадешь ему на кулак, пожалуй, без рогов останешься. Времени на раздумья не осталась. Димон метнул кирпич в колено противнику, но попал ниже, в голень. Водила вскрикнул, согнулся, ощупывая поврежденную ногу. Ошпаренный вытащил из кармана связку ключей, сжал ее в кулаке.

Прыгнув к противнику, с разворота въехал ему в ухо. Водилу шатнуло в сторону. Он устоял на ногах, но потерял ориентацию в пространстве, а вместе с ней способность к сопротивлению. Димон снова ударил его. Мужчина опустился на асфальт, Димон, махнув прямой ногой, достал его ударом в подбородок. Финальная точка. Все кончено. Водила рухнул спиной на дорогу, открыл рот и протяжно застонал.

Наклонившись над ним, Димон ощупал карманы, нашел мобильник. Бросив трубку на дорогу, раздавил ее подметкой башмака. Чтобы, когда очнется, в ментовку не звякнул.

Через несколько секунд Димон затолкал Кота на заднее сиденье, сел за руль и рванул с места.