Текст книги "В Портофино, и там…"

СТРАННЫЕ МУЖЧИНЫ В ЮБКАХ

Как правило, сговорчивого, а если по-честному, то безответного Отто ставили на дежурства в самое «сонное» время, на которое приходились лучшие сны, и он их пропускал, обещая себе, что однажды все-таки вырастет и тогда будет спать, спать и спать… До тех пор, пока не посмотрит все то, что не по своей воле прободрствовал. Днем он, когда не дремал, безропотно вылизывал отдающую мокрой тряпкой шерсть пристарелых матрон, любительниц молодых и крепких розовых язычков, при этом не претендовал ни на послабления, ни на дополнительный паёк. Это не было проявлением природной скромности, один раз он действительно заявил о своих претензиях, после этого целый месяц прокушенный загривок ныл к перемене погоды.

«А еще говорят: «заживёт как на кошке»…

Эту мудрость людей Отто поместил в ячейку «Сомнительные».

«Может, на кошке и заживет, а вот мы, коты, совсем по-другому устроены», – философствовал он, свернувшись клубком в отведенном ему углу, возле щели, через которую нещадно задувало.

Иногда по ночам, при сильном ветре, щель принималась заунывно– пугающе выть и Отто, до дрожащих усов страшась таинственной черноты, пересиливал страх и спиной затыкал дыру. До момента, пока сон тяжелой и душной периной ни накрывал его с головой, он лежал, отупевший от ужаса и усталости, и все ждал и ждал…

Он толком не знал, чего именно следует ожидать от внешнего мира – укола, укуса или другой какой пакости… прямо в незащищенное место?

Просто готовился к «чемунибудьнехорошемуидажеоченьплохому». Вот так, в одно слово. С этим и засыпал. В такие ночи ему снились страшные люди с вилами, топорами и обоюдоострыми, домиком на конце, длинными плоскими железяками. Только мужчины, все как один грязные, с синими лицами, длинноволосые и, что особенно странно, в юбках… К этому времени Отто уже многое знал о людях и их повадках, но наяву ни одного мужчину в юбке не видел.

Однажды дремучий и подслеповатый бенгальский кот, служивший в большом и холодном тирольском доме диваной подушкой и подрабатывающий среди своих психоанализом, будет лениво выслушивать странные истории Отто. Он лишь раз заметно оживится – при упоминании о тех особенных снах и поселившихся в них существах, сделает для себя пометку когтем в мягком дереве половицы:

«Мел Гибсон, «Храброе сердце». Никаких сомнений, однако хорошо бы проверить – кто из его родни смотрел этот фильм и сколько раз? Увы, поверка невозможна ввиду отсутствия возможности проверить.»

Повторив про себя последнюю фразу, чтобы глубже, как свойственно только животным, посвятившим себя науке, вникнуть в ее смысл, он утратит к Отто всяческий интерес, окончательно и бесповоротно. Тот, в свою очередь, настаивать на продолжении сеанса не станет, честно расплатится обрезком колбасной шкурки, а уходя, прихватит – «совершенно случайно, рефлексы, что с ними поделаешь?!» – жирненькую хозяйскую мышь, охлажденную на сквознячке и отложенную для ужина с такими же как сам хозяин занудами. Если правду сказать, то исключительно ради этой мыши Отто и навещал кошачье светило.

МАЛОИЗВЕСНОЕ О КОТАХ

Единственным развлечением маленького тщедушного котенка были рассказы обитателей клетки о невероятных кошачьих похождениях в необъятном человеческом мире. Он представлял себя их героем – сильным, отважным, ловким, непобедимым – и грезил, грезил, грезил. Конечно же, он не мог предвидеть – одинокое, недолюбленное, слабое существо, что пройдет время и все эти выдуманные-непридуманные чужие истории, приумноженные собственными головокружительными приключениями, превратят кота в настоящий портофинский миф по имени Отто. И какую недобрую шутку этот миф попытается с ним сыграть в тот день и час, когда будет решаться его судьба, пусть и во сне…

Мало кто знает, что у котов хоть и девять жизней, но все они изрядно коротки, и нет никакой возможности подглядеть из проживаемой нынче в следующую – что там? Разве только из девятой… Но это совсем другое – из жизни в «не жизнь»… Правда, нельзя исключить, что у кошек все устроено по другому и вышеприведенные сведения относятся только к котам.

ДИКАРЮША

Потом наступил день, когда за Отто пришли. Большой Человек и Маленький Человек. Маленький – сразу с двумя хвостами, смешно торчащими в разные стороны прямо из головы. Раньше такие приют животных не посещали, по крайней мере, на коротком веку Отто. Он безошибочно уловил связь между появлением этих людей и собственной персоной, но решил не противиться, в какую бы сторону ни разворачивалась его судьба. Во-первых, трудно было представить себе что– то худшее, чем непроглядная ночь с голым задом в бездонной дыре; во– вторых – где ей было – судьбе – развернуться, на жалких пяти квадратных метрах?

Большой Человек усадил Отто в чашу широкой и жесткой ладони, а другой рукой уверенно мял его лапы в суставах; небольно. Потом мягко провел пальцами вдоль хвоста, словно проверяя его на гибкость и аккуратно передал котенка Маленькому Человеку:

– Держи…

Для тех кто не в курсе: собаки и кошки с рождения понимают все до единого человеческие языки. Господь наделил их возможностью путешествовать и селиться где заблагорассудится – в любом уголке мира. Но, как и принято у Всевышнего, небезграничны дары его… И с условием… Стоит, к примеру, прижиться коту-кошке в человеческой семье, полюбить ее, как все прочие языки, кроме хозяйского, в считанные дни забудутся за ненадобностью, и больше эти способности не возродятся. Только одинокие бродяги да вольные, живущие в стаях, или же «домашние», но не признающие людей за хозяев, а лишь цинично пользующиеся их доверчивостью, сохраняют талант полиглотов, готовые в любой момент предпринять новое путешествие; таких – девять из десяти…

–…Спасибо, дедушка!

Маленький Человек на радостях чуть сильнее чем следовало бы прижал Отто к груди, но котенок зажмурился и стерпел непривычную для него ласку. Не то чтобы он доверился незнакомке… Из недолгих родительских наставлений Отто вынес, что настоящие скоттиши не паникуют и не суетятся, ну а люди принимают их показное спокойствие за добродушие и покладистый нрав.

«Больше всего на свете люди обожают заблуждаться. Не стоит им в этом отказывать. Радуй их бесконечное самомнение и живи вольготно и сытно».

Кот-отец называл эти жизненные премудрости Сводом правил кошачьего племени, а еще Кодексом Настоящего Скоттиша. Пастулат, приведенный выше, почитал как один из главных.

– Могли бы обойтись и без химии, – Дедушка (отныне Отто называл его именно так) укоризненно глянул на женщину, управлявшую здешним приютом, а фактически – тюрьмой. – Это же настоящий Скоттиш Фолд, да еще какой! Ему цены нет, а вы – стерилизация… Вы хоть понимаете, что наделали?

Женщина согласно кивнула. Если не заглядывать ей в глаза, то и в самом деле можно было подумать, что она искренне огорчена происшедшим:

– Понимаю. Только и вы нас поймите. Натуральная беда у нас с этими бездомными… Некогда нам их сортировать, условий нет… Ни людей нет, ни денег, все держится на голом энтузиазме. Вон, два чудака двор метут, видите? Попробуйте рассказать им что-нибудь про своих Скоттиш Фолдов… У нас по показателям каждый год – чуть ли не стопроцентный прирост отлавливаемости. Мы их круглый год ловим, кастрируем, а их все больше и больше…

Отто с пониманием, как на своих, глянул на парагвайцев. Даже Дедушкин взгляд на мгновение смягчился, но потом снова стал строг.

Котенку было неясно – куда пропадают все прочие отловленные и кастрированные парагвайцы, и почему эти двое живут себе на свободе, а его, Отто, четвероногие собратья, столь же безопасные в плане потомства, прозябают в клетках.

«Потому что люди… Для своих – завсегда поблажки», – самостоятельно додумался он, но порадоваться своей прозорливости не успел, так быстро эту мысль снесла следующая; как зазевавшуюся кеглю тяжелым шаром…

«Я стерилизован!»

Так стерилизация, о которой Отто всего лишь догадывался – ему как и всем делали болезненный укол, – стала очевидным фактом. Это было открытие, но оно не шокировало котенка и не ввергло его в пучину унынья. Просто открытие и все. Отто по сути ничуть не расстроился, поскольку смешно думать о потомстве в столь нежном возрасте.

«Химкастрат, – повторил он про себя стильное словечко услышанное от Ретро. И еще одно: – Круто!»

В будущем это обстоятельство также нисколько не омрачит его существование, а однажды, больше того – создаст неоспоримые преимущества. Отто будет впроголодь зимовать в уездном венгерском городишке, недалеко от Дьёра, и ему придет в голову поместить на снегу объявление «Кого не интересует потомство, но увлекает процесс – обращайтесь. Недорого. Буквально за еду.» Альфонсом он пробудет недолго, но весьма обстоятельно, даже успеет жирок нагулять для скорого взятия приступом австрийской столицы.

– Безответственные все-таки люди, – продолжала оправдываться или что-то доказывать – трудно понять – неприятная Отто и Дедушке женщина. – Понадарят своим чадам котят да щенков к дням рождений, на праздники… Через неделю – половина уже у нас у нас, как минимум… Вот и этого красавца, – женщина глянула на Отто и даже протянула руку – погладить, но в последний момент передумала, – вручили кому-нибудь с бантом на шее, а он нашкодил пару раз… И выставили на улицу…

Это была откровенная и возмутительная ложь. Отто знал, что она знает…

«Нигде я не шкодил, никто меня не выгонял», – произнес Отто тихо и как мог спокойнее.

– Он плачет, – Маленький Человек потянул Дедушку за рукав и при этом чуть не выроднил Отто, самым кончиками коготков котенок удержался за кофту Маленького Человека, но как только угнездился в изгибе локтя, когти убрал, не хотел портить впечатление.

– Поехали уже домой. Он голодный, наверное.

Автомобиль произвел на Отто такое же впечатление как китовое брюхо на океанский планктон. С первой же секунды он примирился с мыслью о неминуемой быстрой кончине и теперь лишь покорно ждал этого мгновения. В том, что оно хищно и неотвратимо близится, сомнений у него не было никаких. Увы, быстрая гибель не состоялась и Отто приготовился к долгим страданиям, но, Бог свидетель, время шло, запахи в этой глухой и довольно подвижной клетке, без решеток на окнах и навесных замков на дверях, приятно щекотали нос, а мягкое покачивание убаюкивало… Отто одернул себя – «Не поддаваться!». Он весь подобрался и лежал с широко распахнутыми глазами, очень боялся в момент погибели пропустить в небесной толчее маму, хотя и надеялся, что она уже знает о его приближении, значит будет искать сама.

«Там же еще и сестрицы…» – осенило кота.

Такого кошачьего рая он себе не выпрашивал.

– Дикий он какой-то, Дикарь… – в очередной раз оглянувшись на заднее сиденье, сказал Маленький Человек.

– Станешь тут диким… Среди диких людей. себя бы лучше стерилизовали… Не слушай, внучка, это я так, ворчу себе по-стариковски. Ты хорошо пристегнулась? – Дедушка мельком глянул на замок ремня безопасности, потом подергал ремень для верности, убедился, что все впорядке, держит. – Он и пожить толком не успел, а уже натерпелся.

Крепкий будет парень. Уже крепкий – видела его глазищи?! А вот люди в питомнике совсем безголовые… Прости… Это я опять о своем, не слушай…

Отто доподлинно знал, что те, кто заправлял смешанной кошачье– собачьей тюрьмой, которую Дедушка называл питомником, все были с головами, натурально с головами, иначе «чем бы они ели?», но спорить не стал.

«Натерпелся», – повторил он про себя, стремясь копировать интонацию Дедушки. Получалось пискляво и неубедительно, хотя и верно по сути – кто бы спорил. Зато у этого мелодичного слова была почти забытая мягкость шерстки на материнском животе, привкус нагревшегося под кожей ароматного молока… Теплая волна разлилось по худому кошачьему тельцу, он втянул носом воздух и выдохнул, совершенно неожиданно для себя издав странный как будто бы посторонний урчащий звук, как клетка в которой ехал, только тише и душевнее… Попробовал еще раз – получилось громче. Это было так необычно, что обо всем прочем Отто позабыл в ту же минуту, вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал.

– О как… А ты говоришь, дикарь… – Дедушка глянул на Отто в зеркальце заднеего вида и, похоже, остался доволен увиденным, потому что рассмеялся, первый раз за все это время. – Дикарюша он, а не дикарь.

В кошачье счастье Отто не верил, не во что было, знать о таком не знал. То, что знал, меньше всего походило на счастье. Поэтому примерно через двадцать минут он сбежал. Это был первый в его жизни побег. Через несколько лет, очаровывая персидскую блондинку, он поэтически назовет его «пробой пера». «Удачной, – добавит он скромно потупившись, подглядывая за реакией из под ресниц. – Как и все, за что ни возьмусь.»

ПОБЕГ

Передвижная клетка заехала под навес, где неизвестно от какой напасти прятались еще с полдюжину таких же железных уродцев, и человек, помеченный крупной надписью по одежде – чтобы легко было найти, если потеряется или решит смыться, протянул к узилищу Отто зловещую черную змею с металлическим клювом. Змея пахла резко, незнакомо и недружелюбно. В считанные секунды котенок насочинял себе таких ужасов, что маленькое тельце с трудом выдерживало создаваемый сердцем напор. Он готов был поднять Самую Тревожную Тревогу В Мире, и послать к черту Кодекс Скоттишей! Котенка не заботило даже то, что скорее всего до конца своих дней он будет запечатан в тюрьме, где рано или поздно от безысходности подсядет, как Ретро, на траву и стерилизацию. Предостерегать, однако, оказалось некого: Дедушка и Маленький Человек стояли снаружи, преспокойно наблюдая за напрягшейся телом змеей, а потом, не оглядываясь, спокойно минуя других людей с надписями на спинах, тоже пугавших змеями клетки, направились, взявшись за руки, в маленький домик по соседству.

Одно окно в клетке было приоткрыто, ни решетки, ни намека на западню…

«Неосмотрительно, можно сказать беспечно до крайности, но уместно, если по-другому нельзя». В свое время он зазубрил эту выхваченную из постороннего разговора фразу. Ему казалось, стоит произнести ее глубокомысленно, вроде бы невзначай, главное – к месту, как все окружающие сразу поймут, что перед ними не котенок, а кот – юный, но уже с опытом, с биографией. До этого момента проверить гипотезу повод не предоставился, да и то сказать – подняли бы сокамерники насмех котенка, всякий знал его как облупленного. Сейчас же он был один… От невероятной мысли, что впервые в жизни рядом с ним никого нет, Отто забыл про змей, про их безжалостные железные клювы, ядовитый воздух, которых из них вырывался… Вот от чего стало по– настоящему страшно Дрожащим голосом котенок пролепетал заветную фразу вслух, шепотом, потом, собравшись с духом – он не желал собираться – еще раз, получилось четче и громче. А спустя нецелую минуту, будучи на пике лицедейского мастерства, Отто пренебрег советом бывалого кота, доживавшего век в тюрьме, никогда не прыгать, не посмотрев заранее – куда.

Апологет этой мудрости сиганул однажды в окно с третьего этажа и угодил прямиком в открытый канализационный люк. Он чудом остался цел и фактически невредим, если не считать, что внутри его головы все шестеренки сместились, а некоторые умудрились поменяться друг с другом местами. На волю выбрался без посторонней помощи. Правда, совершенно в другом месте и, похоже, в незнакомый, совсем иной мир: ходил с того дня, как астронавт по Луне – придирчиво осматривал каждый дециметр пути и медленно, предельно осторожно переставлял лапы, одну за другой. Если приходилось возвращаться, передвигался шаг шаг по проторенному пути, как по скрытой тропе через болотные топи. Квартиранты кошачьей тюрьмы знали, что последние хозяева называли бедолагу Армстронгом[5]5
  Нил Олден Армстронг (5 авгю 1930) – америкснский астронавт, первый человек, ступивший на Луну. (Прим. автора)


[Закрыть], но в отличие от людей, представления не имели, о ком идет речь, иначе повеселились бы от души.

Отто, не в пример соплеменнику, сказочно повезло. Земля оказалась ближе, чем ему представлялось и никаких неприятных сюрпризов в себе не таила, не сподличала. Никем не замеченный, он метнулся в ближайшие к навесу реденькие кусты, все в проплешинах после кустовой часотки. Пока восстанавливал сбившееся дыхание, заметил, что когти, на треть длины окрашены в ярко-зеленый цвет, точь в точь как самоходная клетка снаружи. Таких когтей он не видел ни у одного кота.

«Свежо, неожиданно, с настроением!»

Случайно обретенный имидж пришелся ему по душе, хотя само слово не сказало бы ни о чем.

«По кайфу, в лом! – процитировал он теперь уже далекого Ретро, наверняка в очередной раз подсуетившего к химической кастрации. – Дай ему, Бог Всех Котов, побольше удовольствия. И почаще.»

Оставалось понять – что делать дальше. Несказанно хотелось чем– нибудь поживиться, вот только чем – Отто не знал. Да и знал бы, что с того? «Еду следует добывать», – этим нехитрым знанием Отто владел практически безупречно, а вот по поводу «как ее добывать?» память и гены предательски молчали. Сговорились, наверное.

– Эй рыжий, давай к нам!

В это мгновение в животе Отто перестало урчать, в теле – биться, в голове – думать. Таким глобальным, всепоглощающим был охвативший его ужас. Он непроизвольно вжался в землю, пожалев, что у скоттишей нет шкуры шарпеев, в которую можно было бы завернуться с головой, сложиться внутри колобком, а складку зажать изнутри зубами… И чтобы на всю оставшуюся жизнь… Только, когда дошло, что прятаться бесполезно – раз окликнули, значит видят – он сообразил, что голос не похож ни на низкий Дедушкин, ни на высокий Маленького Человека, вообще он донесся с противоположной навесу стороны, со спины. Стараясь максимально сохранить общее положение тела, Отто медлено оглянулся и увидел невдалеке, в тени старой дырявой лодки, троицу котят примерно его же возраста. Похоже, они давно за ним наблюдали, но то ли спорили долго – стоит ли окликать, то ли всё не решались.

– Давай, не бойся!» – позвал еще раз тот же звонкий голосок.

«Скоттиши никого и ничего не могут бояться, потому, что они бесстрашны!» – напомнил себе Отто параграф из Кодекса, очень полезный параграф, а вслух довольно глупо спросил:

– Это вы мне?

Ветер переменился, и со стороны лодки потянуло такой рыбной вкуснятиной, что разум, мудрость, бесстрашие, независимость, уравновешенность, сдержаннось – фирменные черты характера Вислоухих Шотландцев – тотчас же оказались в подавленном меньшинстве. Когда Отто это понял, то с удивлением обнаружил, что движется навстречу еде. Разочарования, однако, не испытал, лишь походку взял под контроль, перестал вилять задом. Так думал.

«…Клетку я сперва угнал, потом отпустил на волю. На фиг она сдалась – таскать ее за собой, дрыну такую… – конструировал Отто по ходу свою историю. – А дальше что? Что дальше? Дальше – как пойдет…»

Он изо всех сил старался двигаться в ленцой, вальяжно, а трое котят рядом с лодкой с некрываемым любопытством наблюдали за тощим нескладным собратом с необычно крупной и круглой, совсем без ушей, головой, передвигавшимся так, будто состоял он из двух несвязанных между собой половин: передние лапы буквально тащили кота вперед, а задние упирались и намеренно замедляли движение. Если бы котятам хоть раз довелось послушать сказку про «Тяни-Толкая», то сейчас бы они точно бы поняли, о ком собственно шла речь.

В метре от приглашающей стороны смелость передней и задней частей визитёрского тела наконец-то пришли к согласию. Отто остановился.

– Привет, братва! Я так смотрю, раз позвали меня, покататься хотите… Это круто, это правильно. Не надо ничего говорить, я по глазам как в книге читаю. Как на чем? Шутите?! А, ну да… Чёрт, вот же незадача… Я ее отпустил и сей же момент выбросил из головы… В смысле вылетело. Спасибо, что напомнили. Ну, на «нет» и суда нет… Сегодня не покатаемся… Я так смотрю, у вас и без этого есть чем заняться, обед тут у вас затеялся, я смотрю… Да нет, какой там голоден, у нас – скоттишей – с этим делом всегда впорядке. Ну разве что знакомство скрепить… Я тут третьего дня с фоктерьером знакомился – в родню набивается – только сегодня с утра от мисок не отошли… Ну если только ради знакомства, а то я вообще-то не очень…

Последняя фраза, с забитым до отказа ртом, далась Отто особенно трудно. Однако, далась.

Скоттиш.

Так началась непредсказуемая карьера записного враля, требовавшая лишь одного – чувства меры или, что будет точнее и справедливее, чувства времени. Говоря простым языком, Отто не следовало слишком подолгу задерживаться на одном месте. Даже у кошачей чаровницы – мадам Популярности – есть сестра уродина по имени Зависть.

«И что с того? В конце концов, полноценная жизнь – это и есть движение! Реализация дарований – это тоже движение, движение к совершенству!» – убеждал себя Отто, покидая на ципочках очередную компанию благодарных слушателей, которая, пробудившись, поймет к большому расстройству, что вернули ее, будто по рекламации, в однообразные скучные будни. И впадет, как водится, в унынье, обжорство и кошачьи интриги.

Только в Портофино Отто осядет на долгие два сезона, прослышав о богатеньких и доверчивых – он говорил «лоховатых» – любителях домашних животных, будто цунами накатываюших каждое лето на эту благословенную заусеницу средиземноморского побережья. Впрочем, там он объявится зрелым, матерым котищем в зените творческой и физической формы. Крутым и битым, в самом буквальном смысле этого слова.

А пока, на Майорке, спустя год с хвостиком вольной жизни и скитаний по прибрежным компашкам, Отто, набравшего рост, вес, свиту завзятых поклонников и поклонниц, представили авторитетным котам периферийного местного порта. Как восходящую звезду побережья и, вне всяких сомнений, главную достопримечательность наступающего сезона. Ни сам Отто, ни кто другой и представить себе не могли, каким образом и, главное, где завершится для него этот самый сезон…