Текст книги "Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам"

Блоки

Прибыв в Лондон, отец поступил в соответствии со своими намерениями, и сразу два влиятельных и заинтересованных человека – генерал-инспектор строительных и ремонтных работ английского военного флота Сэмюель Бентам и руководитель снабжения флота Сэмюель Тэйлор – поддержали его идею.

Разработка проекта поточной линии для изготовления корабельных блоков заняла около полутора лет. В 1801 году отец получил на свое изобретение британский патент за № 2478. Надо сказать, генерал-инспектор Сэмюель Бентам был талантливым и опытным инженером. В ту пору он сам завершал работу над решением задачи механизации производства блоков, и часть его проектов уже даже была воплощена в отдельные механизмы. Однако замысел этого невесть откуда взявшегося, но даровитого Брюнеля выглядел явно проще и обещал значительное удешевление всего процесса. И Бентам, человек безупречной честности, сразу отказался от своего проекта в пользу идей Марка Изамбарда и принялся активно ходатайствовать в его пользу.

Получив одобрение Адмиралтейства, отец приступил к доработке чертежей и подготовке к созданию действующей модели будущей производственной линии. Изготовить модель должен был механик. Задача состояла в том, чтобы найти наилучшего.

Так вот, возвращаясь к событию, произошедшему до моего рождения, но оказавшему на меня – через рассказы отца – столь сильное впечатление, нужно сказать, что в кругах людей, интересующихся техникой, был тогда кое-кому известен некий Генри Модсли.

По словам отца, Модсли от природы был богато одаренным человеком, способным смотреть вперед и создавать новое. С юных лет работая на производстве, он сделался искуснейшим кузнецом, слесарем, токарем, механиком-сборщиком и, главное, приобрел опыт создания новых, прежде не существовавших машин. Одаренность Модсли объективно позволяла ему стать настоящим творцом новой техники эпохи Промышленной революции. Но для того чтобы реализовать свои богатые возможности, ему для начала требовалось благоприятное стечение обстоятельств. Например, им мог бы стать крупный заказ на новое оборудование. Он позволил бы изобретателю развернуться и показать, на что тот способен. Однако Модсли не мог похвастаться ни влиятельными знакомыми, ни богатыми друзьями, готовыми ему помочь. Он был всего лишь ремесленником, с утра до ночи в одиночку трудившимся в своей мастерской.

Между тем у отца завелись обширные связи среди французских эмигрантов, наводнивших в то время Лондон. Когда он поделился с одним из них своими заботами об отыскании талантливого механика, кавалер де Баканкур предложил познакомить его с Модсли. Сам он встретился с Модсли случайно – как-то раз от нечего делать забрел на глухую улочку и заинтересовался поделками, выставленными в окне неказистой мастерской. Заглянув, он разговорился с приветливым хозяином, и его познания в механике произвели на де Баканкура неожиданно сильное впечатление. Выставленные в качестве рекламы замки́ поражали качеством изготовления и конструктивной сложностью. Вскоре де Баканкур сделался завсегдатаем в мастерской Модсли. Тот умел вести интересную беседу, не отрываясь от слесарной работы, рассказывал о планах, описывал задуманные конструкции. Кавалер де Баканкур, искренне интересовавшийся техникой, получал от их общения большое удовольствие.

Когда их знакомство состоялось, отец из осторожности не стал показывать Модсли свои чертежи, а лишь в самых общих чертах описал предполагаемую конструкцию. Каково же было его изумление, когда механик со свойственной ему добродушной прямотой предложил говорить без опаски, тем более что ему, Модсли, все уже и так понятно. Отец не поверил, однако Модсли, взяв карандаш и лист бумаги, в два счета обрисовал ему не только сущность идеи, но и такие ее подробности, о которых сам отец еще не задумывался, а также показал, как лучше разработать некоторые проблемы, представляющиеся сейчас довольно сложными.

Понятно, что вопрос об исполнителе для отца был решен.

Однако дело даже не в этом, а в том, что проницательность механика показалась ему столь необыкновенной, что отец до конца своих дней вспоминал об этом случае как о ярком примере неслыханной, на его взгляд, технической одаренности, – и именно его рассказы о чудесном даровании Модсли засветили в моем воображении звезду, на которую я шел затем все отведенные мне годы жизни.

Вероятно, не следует бросать рассказ о блоках на середине, а хотя бы вкратце довести его до конца. Отец представил Модсли генералу Сэмюелю Бентаму, и того просто поразил станок Модсли с механизированным суппортом и набором сменных зубчатых колес, который должен был стать основным при изготовлении деталей машин поточной линии. (Разумеется, важно, что Модсли оказался способен соорудить поточную линию для производства блоков; но гораздо более значимо, на мой взгляд, то, что он создал первую машину для производства других машин – совершенную конструкцию токарно-винторезного станка!)

15 апреля 1802 года действующая модель поточной линии была установлена в портсмутских доках. Испытания прошли успешно, и Модсли получил заказ на изготовление линии машин в натуре.

В соответствии с потребностью флота в блоках разной величины, строительство линии по их производству было разделено на три очереди. Первая очередь – для блоков размером от 7 до 10 дюймов, вторая – от 4 до 7 дюймов, третью и последнюю очередь составило оборудование для производства блоков от 10 до 18 дюймов. Они пускались в ход соответственно в 1803, 1804 и 1807 годах.

Автор одной из многочисленных биографий сэра Марка Изамбарда Брюнеля впоследствии так отзывался о его проекте:

«Там, где до появления машины Брюнеля для завершения оковки блока требовалось пятьдесят рабочих, теперь нужно было лишь четверо, а где для изготовления шкива не могли обойтись без усилий шестидесяти, теперь хватает шести. То есть благодаря машине Брюнеля десятеро могут ныне быстро и единообразно выполнить то, что прежде требовало усилий ста десяти человек и не могло гарантировать достойного результата».

Но вернемся к идеям моего отца. Благодаря его оригинальному мышлению конструкторы, да и вообще все, кто работает по металлу, доныне восхищаются и воздают хвалу тем совершенным по красоте комбинациям приспособлений, явленным в совокупном механизме Брюнеля. В машине по производству блоков присутствовали модели и прообразы всех современных самодействующих инструментов: сверлильные, прорезные, строгальные механизмы, зажимной патрон, сложный суппорт, червячный регулятор…

Что касается материальной стороны дела, то Модсли, получив по результатам своих усилий огромную по тем временам сумму – около 12 000 фунтов стерлингов, – стал более чем состоятельным человеком. Что еще более важно, благодаря участию в проекте у него появилась возможность реализовать свои идеи, касавшиеся технологии машиностроения, – а они были истинно новаторскими! – и разработать общие принципы механизации производства металлорежущего оборудования. Жалкая кузница Модсли превратилась в огромную мастерскую, где трудились десятки механиков и рабочих.

Кроме того, ему открылись широкие возможности технического творчества и самосовершенствования. Он воспользовался ими в полной мере, и они оказали влияние на все его дальнейшее творчество и развитие личности. Он общался с выдающимися деятелями техники, людьми высокой культуры – с моим отцом и Бентамом, сохранив близкие отношения с ними до конца жизни. Их долгой дружбе, несомненно, способствовал не только технический талант Модсли, но главное – его незаурядный ум и высокое человеческое достоинство, единодушно отмечавшиеся всеми, кто его близко знал…

Отец в денежном отношении оказался не столь удачлив. Несмотря на то что он вложил в проект около 2000 фунтов стерлингов собственных денег, Адмиралтейство долго тянуло со следуемыми ему суммами, и лишь в августе 1808 года выдало тысячу фунтов в качестве аванса. Но двумя годами позже все же рассчиталось полностью, выплатив еще свыше 17 000 фунтов.

Разумеется, все эти годы отец не переставал работать. По его проектам одна за другой строились лесопильные и фанерные фабрики, как коммерческие, так и казенные. Он разработал и соорудил машину для производства солдатской обуви – правда, машина не смогла показать своей максимальной производительности, поскольку как раз к моменту ее пуска закончились наполеоновские войны, в расчете на продолжение которых она, собственно говоря, и создавалась.

В целом отец был весьма и весьма успешным изобретателем. Однако и в его жизни случались катастрофические провалы. Например, приняв участие в нескольких неудачных предприятиях и в результате потеряв почти все свое состояние, к началу 1821 года он оказался по уши в долгах. В мае того же года суд приговорил его к заключению в долговую тюрьму. Должникам позволялось отбывать в заключении с семьей, и мама посчитала необходимым составить ему компанию. Они провели там 88 дней, не имея никаких видов на освобождение. Сидя за решеткой, взбешенный отец начал решительную переписку с администрацией Александра I, предлагая, буде царь этого пожелает, незамедлительно переехать в Санкт-Петербург и продолжить свою деятельность теперь уже на благо России. Однако как только стало известно, что Англии грозит потеря столь яркой личности и столь талантливого инженера, несколько влиятельных персон, в числе которых был и герцог Веллингтон, обеспокоенные сей неприятной и даже, возможно, опасной перспективой, вынудили правительство выплатить более 5000 фунтов отцова долга с условием, что тот забудет о своих изменнических планах. В августе мои родители покинули тюрьму.

Жизнь переменчива, господа.

Детство

Я нарочно завожу отдельную главу, чтобы вкратце описать свою жизнь до достижения мною сознательного – в полной мере – возраста.

Честно говоря, я бы вообще не касался дел возраста несознательного, поскольку, на мой взгляд, качество и количество юных забав не имеет значения для становления и будущей жизни человека. Их может вовсе не быть – в силу того, например, что детство оказалось беспросветно скудным и суровым; казалось бы, мы вправе ждать, что суровость детства должна сказаться во взрослом цельностью характера, пусть и обремененного излишней угрюмостью; но, вопреки нашим ожиданиям, мы видим перед собой безответственного верхогляда, сущность которого более всего напоминает пустой орех. Или, напротив, детство и юность могут явить пример совершенной беззаботности, веселья и времени, потраченного не просто без пользы, но и принесшего немало вреда как в глазах окружающих, так и в отношении физического здоровья, – но затем сей разболтанный юноша достигает определенных лет, и оказывается, что мир пополнился умным, добрым, сознательным и – что для меня крайне важно! – изобретательным человеком.

Да я, честно говоря, и не помню толком, каким я был. Детство – кривое зеркало, в центре которого находишься ты сам, остальной мир занимает периферийные части, и все при этом так искажено, что позже, повзрослев, трудно разобраться, где была реальность, а где – иллюзия.

Первые мои воспоминания связаны с домом в Челси. Когда мне исполнилось восемь, я начал школьное обучение под руководством преподобного Видена Батлера, жившего по соседству. До этого отец преподавал мне основы евклидовой геометрии.

Года через три меня отослали в школу доктора Морелла в Хоуве, близ Брайтона. Это была хорошая школа, разнообразные занятия оставляли мало времени для безделья. В ящике стола завалялось мое письмо тогдашней поры. Вот о чем я писал маме, когда мне было четырнадцать:

«Недавно я прочел Саллюстия[2]2
  Гай Саллюстий Крисп (86 до н. э. – 35 до н. э. (?)) – древнеримский историк, реформатор античной историографии, оказавший влияние на Тацита и других авторов исторических трудов. – Прим. А. В.


[Закрыть], но, к моему сожалению, не всего, так как доктор Морелл пожелал перевести меня в другой класс. Сейчас я читаю Теренция[3]3
  Публий Теренций Афр (195 (или 185) до н. э. – 159 до н. э.) – драматург, представитель древнеримской комедии. – Прим. А. В.


[Закрыть] и Горация[4]4
  Квинт Гораций Флакк (65 до н. э. – 8 до н. э.) – древнеримский поэт «золотого века» римской литературы. Его творчество приходится на эпоху Гражданских войн конца Республики и первые десятилетия нового режима Октавиана Августа. – Прим. А. В.


[Закрыть]. Гораций мне очень нравится, однако не так, как Вергилий[5]5
  Публий Вергилий Марон (70 до н. э. – 19 до н. э.) – один из величайших поэтов Древнего Рима. Прозван «мантуанским лебедем». В его честь названа борозда Вергилия на Плутоне. – Прим. А. В.


[Закрыть]. Я бы хотел попросить кое о чем. Я сделал полдюжины лодок и совсем стер руки. Еще я снял план Хоува – это была очень интересная работа. Я был бы очень обязан, если бы Вы спросили папу (я надеюсь, что он пребывает в здоровье и бодрости), не сможет ли он одолжить мне свою длинную измерительную ленту. В ней восемьдесят футов[6]6
  1 фут равен 0,3048 м. – Прим. А. В.


[Закрыть]; он знает, что я имею в виду. Я обещаю обращаться с ней аккуратно. Я хочу начертить план точнее, хотя и этот довольно точный, как мне кажется. Еще я немного рисовал. Я хочу снять виды всех (наверное, пяти) главных домов этого славного города. Я уже нарисовал пару».

В перерывах между классическими штудиями я занимал себя не только составлением плана города Хоува в его тогдашнем состоянии, но и критическим изучением деятельности по его расширению, что тогда активно велась. В непосредственной близости от школы тоже возводили два дома, и мне казалось, что новостройки изобилуют разного рода небрежностями и упущениями. Как-то вечером, в преддверии сильного, судя по всему, шторма, я сказал двум своим однокашникам, что не успеет еще наступить утро, как эти дома повалятся. Они возразили. Мы поспорили и держали пари. Так что же – я оказался прав: ночью во время бури их стены и в самом деле повалились.

Затем два года я провел в Парижском коллеже… Но вообще-то мне не так уж и часто приходилось покидать дом, а потому я мог непосредственно наблюдать работу отца. Особенно восхищала меня модель уже упоминавшегося мной механизма для пошивки сапог и фанеровочная машина – у нее была пила огромного размера, в диаметре больше моего роста, обеспечивавшая замечательную равномерность вращения, и еще механическое приспособление для очистки фанеры от опилок…

Что сказать дальше? Не знаю. Кажется, я и в раннем детстве старался придерживаться честных правил, тяготел к порядочной игре, не любил разного рода мелких жульничеств, которые столь часто позволяют себе дети, а во всем остальном… да был как все, наверное. Я рос в хорошей и довольно обеспеченной семье, поэтому занимался именно тем, чем занимались все отпрыски таковых: гребля, велосипед, пешие прогулки, прилежная и упорная учеба, пикники, частные спектакли… В общем, кто жил в Англии первой половины XIX века, тот знает, о чем я говорю. А кто не знает, пусть почитает хотя бы Джерома Клапку Джерома. Замечательный автор, скажу я вам.

Но все это не обходилось без хотя бы частичного удовлетворения того изобретательского зуда, что не покидал меня ни на минуту. Так, помню, лет в шестнадцать, чтобы обеспечить друзьям успех в соревнованиях по гребле на время (нужно было преодолеть по Темзе расстояние от Лондона до Оксфорда и обратно – в общей сложности около 180 миль), я разработал конструкцию, а затем и организовал строительство новой четырехвесельной лодки. Она заметно превосходила любое из ходивших тогда по Темзе суденышек такого типа по длине и по соотношению длины к ширине, благодаря чему летала просто как птица. В итоге заветный приз был нами получен. И, надо сказать, получен довольно легко, поскольку первые из отставших прибыли к пристани минут через сорок после нас.

Подводя черту под своим детством, скажу лишь, что мне совершенно не хотелось его насильно длить. Меня манила взрослая жизнь, я уже чувствовал в себе и достаточно сил, и внутреннюю готовность. Поэтому прямо из отрочества, у многих неуверенного и долго еще волочащего за собой лохмотья детства, я прыгнул в нее, как прыгают в глубокую воду, невольно затаив дыхание, – и почти сразу занял среди инженеров, людей нашей профессии, равное с ними положение.

Вероятно, это стало возможно благодаря свойственной мне быстроте мышления, точности во всем, врожденной способности применить теорию на практике и поддержать свои предварительные, интуитивные выводы строгими математическими расчетами.

Начиная с 1823 года, то есть семнадцатилетним юношей, я приступил к регулярной работе в конторе отца. А когда началось строительство туннеля, мне было уже девятнадцать и я ощущал себя полноценным инженером – взрослым, опытным и твердо стоящим на земле человеком.

Кроме того, я начал курить сигары.

Щит

Компания, называвшаяся Thames Archway Company, была образована в 1805 году. Своей целью она ставила прокладку туннеля под Темзой. Ему предстояло соединить два оживленных деловых района Лондона – Ротерхит и Лаймхауз.

В начале проекта в качестве главного конструктора был нанят Ричард Тревитик, бывший не только знаменитым изобретателем паровозов, но и опытным горным инженером. Он привлек к работе видавших виды корнуоллских горняков, однако на втором году их деятельности проходка встретилась с песками-плывунами. Это не только значительно ее затрудняло, но вскоре стало представлять собой и серьезную опасность. В конечном счете туннель, уже пробитый ими более чем на тысячу футов, пришлось забросить. По итогам этой неудавшейся попытки мнение экспертов свелось к тому, что затея в целом нереализуема.

Между тем отцу уже приходилось проектировать нечто подобное – это был туннель, которым в свое время предполагалось соединить берега Невы в столице России. Тогдашняя идея никогда не достигла даже начальной стадии исполнения, но, так или иначе, в 1818 году Марк Брюнель запатентовал устройство, названное им проходческим щитом.

Проходческий щит представлял собой усиленную конструкцию из чугуна и стали, позволявшую горнякам работать в ее отдельных ячейках, извлекая из них доступный грунт. По мере извлечения грунта составляющие щита можно было передвигать. А когда благодаря этим передвижениям весь слой впереди щита оказывался выбран полностью, сам щит с помощью особых приспособлений делал шаг вперед, а высвобожденное пространство готового туннеля каменщики тут же обкладывали кирпичом, чтобы воспрепятствовать осыпанию стен и сводов.

Отец говорил (и это тоже было для меня серьезным уроком), что идея щита пришла к нему, когда он однажды наблюдал за тем, как корабельный червь[7]7
  Корабельные черви (лат. Teredinidae) – семейство морских двустворчатых моллюсков из отряда Myoida. Взрослые особи живут в ходах, которые протачивают в древесине с помощью модифицированной раковины. – Прим. А. В.


[Закрыть] прокладывает дорогу в твердой дубовой щепке. По его словам, он с удивлением заметил, что жесткой раковиной покрыта только лишь голова маленького моллюска и зазубренными краями этой раковины он и буравил дерево. Углубляясь, червь оставлял на стенках хода гладкий защитный слой извести. Это наблюдение и упорные размышления над ним в конце концов и привели отца к идее проходческого щита.

Впоследствии его изобретение стало основой для создания модифицированных проходческих щитов: с их помощью прокладывалась как подземная система Лондонского метро, так и множество других туннелей.

Отец был убежден, что с помощью своего щита он способен провести туннель под Темзой. Он развил бурную деятельность, стараясь вовлечь в проект всех, кто был в нем хоть сколько-нибудь заинтересован и кто мог оказать хоть сколько-нибудь положительное влияние на его воплощение в жизнь.

К концу года покровители проекта приступили к учреждению компании. Было выпущено и распространено 2128 акций по 50 фунтов каждая. В феврале 1824 года компания Thames Archway Company возобновила свое существование, а в июне была с Высочайшего одобрения зарегистрирована.

Сейчас, возможно, кому-нибудь странно это слышать, но туннель предназначался лишь для организации в нем пешеходного и гужевого движения[8]8
  В сентябре 1865 года туннель приобрела одна из железнодорожных компаний, и 7 декабря 1869 года через него прошел первый поезд, а в 1948 году сооружение было включено в систему Лондонского метро. – Прим. А. В.


[Закрыть].

* * *

Как совершенно справедливо отмечал отец в своих записках, «прокладка туннеля сквозь гравийные слои не может считаться безопасной. Туннель должен брать начало в плотном глинистом слое».

Осуществленное вскоре бурение тридцати девяти скважин – по двум параллелям поперек русла на глубину от 23 до 37½ фута – показало, что под гравийным слоем, занимающим верхнюю часть ложа реки, лежит плотный слой голубой глины, и его мощности достаточно, чтобы обеспечить туннелю, который будет в нем прокладываться, отсутствие какого-либо риска обрушения.

Отчет о результатах бурения отец представил акционерам на их первом общем собрании, состоявшемся в июле. Тогда же он объявил, что, по его расчетам, работы по строительству будут завершены в течение трех лет.

Первым делом предстояло соорудить шахту. Акционеры приобрели участок на сравнительно высоком берегу Темзы возле набережной Ротерхит, ближняя граница которого была удалена от реки на 50 ярдов[9]9
  1 ярд равен 0,9144 м. – Прим. А. В.


[Закрыть]. 2 марта 1825 года состоялась церемония закладки первого камня.

В сущности, способ, к которому прибегнул отец для строительства шахты, был давно известен, однако на этот раз масштабность его использования не могла не впечатлить.

Суть состояла в следующем. На выровненной площадке разместили металлическое кольцо диаметром 50 и шириной 3 фута, на котором возводилась круглая пустотелая кирпичная башня соответствующего диаметра. Толщина ее стен определялась шириной кольца. Кирпичная кладка добавочно укреплялась железными стяжками. По мере того как башня вырастала, ее вес все сильнее давил на металлическое кольцо, а в то же время рабочие выбирали грунт из его внутренней части. Постепенно эта башня, представлявшая собой, в сущности, кирпичную крепь шахты, опустилась на 40 футов своей итоговой высоты. Она прошла гравийный слой до его подошвы и углубилась в подстилающий пласт глины, который изолировал ее нижнюю часть, препятствуя проникновению воды.

Параллельно шла работа по изготовлению деталей проходческого щита.

Однажды отец дал ему следующее определение: «бродячая плотина, перемещающаяся горизонтально». Я уже говорил о его принципиальном устройстве, но все же потрачу еще немного времени, чтобы вкратце рассказать о кое-каких особенностях конкретно нашего.

Наш проходческий щит состоял, во-первых, из 12 отдельных трапециевидных рам, изготовленных из чугуна и ковкой стали. (Каждая имела номер, в соответствии с которыми, от 1 до 12, они фигурировали в разного рода отчетах и записках.) Сверху и снизу рамы были оснащены чугунными подошвами, которыми они упирались в свод и в дно туннеля. Высота рам составляла 22 фута, а ширина – более 3 футов. Поставленные одна возле другой подобно тому, как стоят книги на полке, они занимали всю ширину туннеля, а по его длине – 9 футов от границы уже готовой кирпичной кладки, остающейся позади.

Каждая рама делилась по высоте чугунными перегородками на три клетки-ячейки. В этих ячейках, общим числом 36, стояли рабочие.

Между рамами и собственно грунтом располагалась система расположенных горизонтально поперек туннеля вандрутов[10]10
  Вандрут (нем. Wandrute) – длинные деревянные брусья, прибиваемые к стенкам деревянного крепления шахт для повышения их прочности; для большей устойчивости распираются особыми железными балками или деревянными брусьями. – Прим. А. В.


[Закрыть] и винтовых зажимов вроде домкратов. С их помощью можно было как максимально туго упереть каждый вандрут в расположенный перед ним грунт (зажим одним концом упирался в раму, другим в вандрут), так и ослабить напряжение, чтобы на время сместить вандрут выше или ниже.

Длина каждого вандрута составляла 3 фута, ширина 6 дюймов, толщина 3 дюйма. Их насчитывалось более 500, и они покрывали всю поверхность грунта перед рамами.

Рабочий, занимавший ячейку, ослаблял один из вандрутов. Временно сместив вандрут, он получал возможность выбрать грунт из-под него на определенную глубину. Когда это было сделано, он помещал вандрут в образовавшуюся выемку, закреплял его винтовыми зажимами и переходил к работе со следующим вандрутом.

Производя такую полосово-гнездовую выемку грунта, можно было в итоге снять целый его слой во всю высоту и ширину общей конструкции щита, не опасаясь того, что грунт в каком-то месте окажется незакрепленным и начнет обваливаться.

Когда длины винтов-домкратов уже не хватало, чтобы выносить вандруты еще дальше вперед, то (в точном соответствии с поговоркой о горе, которая не идет к Магомету) к вандрутам передвигалось все основное рамное сооружение. Это тоже делалось ступенчато, постепенно, так что сами вандруты, держащие грунт, ни на мгновение не оставались без необходимого напряжения.

Изготовлением бесчисленных составляющих щита занимался Генри Модсли, к тому времени обзаведшийся целой фабрикой.

Когда все было готово, детали доставили на набережную Ротерхит и спустили в шахту. У подножия стены было оставлено свободное от обмуровки отверстие шириной 37 футов и высотой 22 фута. В нем началась сборка щита.

25 ноября 1825 года щит был впервые использован в работе. К сожалению, отец не смог присутствовать при этом настоящем начале строительства туннеля – за три дня до этого он был сражен внезапной болезнью и был вынужден оставаться в постели.

Он не выходил из дома вплоть до 6 декабря, и все это время ответственность за проведение работ была полностью возложена на мои плечи. А мне, повторяю, в ту пору еще не исполнилось и двадцати лет.