Текст книги "Отражение удара"

– Северное Бутово, – ответил пассажир.

– Извиняюсь, конечно, но мне это не по дороге. Может, вы поймаете такси? Я устал, как собака, спать хочется.

«Сдеру не меньше двадцатки, – подумал водитель. – Северное Бутово! А не хочешь – вали отсюда.»

– Я заплачу, – словно прочтя его мысли, сказал седок, – Очень надо.

– Двадцать баксов, – развязным тоном сказал водитель.

– У меня есть только десять." к сожалению.

– Тогда вылезайте. Или высадить вас на полдороге?

– Меня это вполне устраивает. Только поехали отсюда, ради бога. Все равно, куда, только побыстрее.

Водитель обернулся, скрипнув сиденьем, и окинул пассажира внимательным взглядом. Нет, на бандита, скрывающегося с места преступления, седок похож не был.

Он включил передачу и тронул машину с места. Новенькая «десятка» мягко покатилась вперед, тихо шурша шинами по подсохшему асфальту.

– Дома неприятности? – не поворачивая головы, спросил водитель.

– Можно сказать и так.

Некоторое время водитель молчал, время от времени поглядывая на седока в зеркало и что-то прикидывая. Наконец он принял решение и заговорил снова.

– Вечная проблема, – сказал он, – мужчина и женщина. Вечный поиск взаимопонимания… У меня, например, такой проблемы нет.

– Да? – вежливо удивился пассажир, сжимая в кармане рукоятку ножа и внимательно глядя по сторонам в поисках укромного местечка. «Рано, – подумал он. – Надо отъехать подальше».

– Представьте себе, – кивнув, сказал водитель. – Я, знаете ли, бисексуал. Вас это не шокирует?

– Нисколько. Будь вы хоть трисексуал – это ваше личное дело, меня оно не касается.

Это получилось излишне резко, и водитель обескураженно замолчал. Впрочем, надолго его не хватило, и он заговорил снова.

– Понимаете, – сказал он, – то, что я «би» – вовсе не психическое отклонение. Просто это увеличивает спектр возможностей ровно вдвое. Понимаете?

– Конечно, понимаю.

Водитель оторвал руку от руля и кашлянул в кулак.

– Так может, – осторожно сказал он, – если вам все равно, куда ехать, поедем ко мне? Послушаем музыку, посмотрим записи.., у меня есть очень любопытные.

Немного выпьем, расслабимся.., вы как?

Убийца немного помолчал, соображая. Ну и ну, подумал он. Ловелас с широким спектром… Собственно, почему бы и нет? Так даже лучше.

– А вы хорошо подумали? – спросил маньяк. – Здесь темновато, и вы могли не, обратить внимание на мой возраст…

– Возраст в этом деле не помеха, – оптимистично заявил водитель. – Так как – поедем ко мне?

– А к вам – это куда?

– В Измайлово.

– Далековато…

– Так вы же и хотели далеко.

– Не знаю, право… Мне как-то не приходилось раньше…

– Ну да? Тем лучше для вас! В жизни так мало новых впечатлений! Я вам даже завидую. Мой первый опыт в этой области был уже давненько, но я его помню до сих пор. Как первую любовь, так сказать. Так как, решено?

– А, была не была! – сказал убийца и улыбнулся. – Решено. Поехали в ваше Измайлово. Я, конечно, новичок, но постараюсь сделать так, чтобы у вас тоже появились новые впечатления.

– Ловлю вас на слове, – рассмеявшись, довольным тоном сказал водитель.

– Не сомневайся, дружок, – переходя на «ты», пообещал убийца, – что-что, а новые впечатления у тебя будут.

…Через два с половиной часа усталый и неразговорчивый таксист высадил маньяка в получасе ходьбы от его дома. Убийца расплатился и наискосок, дворами двинулся к себе, чувствуя во всем теле приятную опустошенность.

Зверь внутри него дремал, набив себе брюхо, и проделано все было весьма ловко: вряд ли кто-то сумел бы найти связь между оставшимся в Измайлово голым истерзанным трупом и действиями маньяка с Малой Грузинской.

Как и было обещано, они с водителем доставили друг другу массу новых, волнующих впечатлений как в области секса, так и в том, что касалось игр с острыми предметами. Убийца вынужден был признать, что анальный секс не так уж плох, и пообещал себе на досуге попробовать заняться новым делом с постоянным партнером.

Глаза у него слипались, но следовало еще позаботиться о том, чтобы у этого недоумка, Шинкарева номер один, с утра было, о чем подумать. Убийца испытывал к этому ходячему недоразумению презрительную симпатию – временами этот клоун бывал забавен, и его темному собрату нравилось исподтишка наблюдать, как он мечется.

Войдя в подъезд, убийца первым делом спустился в подвал и спрятал в чулане то, что вынес из квартиры незадачливого любителя нетрадиционного секса. Это была добротная кожаная сумка, внутри которой лежала видеокамера, золотые часы и туго перетянутая аптечной резинкой пачка долларов. Кипр так Кипр, подумал убийца, пробегая большим пальцем по срезу пачки. Там тоже хватает тех, кто зажился на свете. А местная ментовка пусть пока отдохнет…

Хозяйственная курица Алла Петровна всегда закупала картошку мешками, которые послушный дурак Шинкарев, пыхтя и попукивая от натуги, стаскивал в подвал. Картошку ссыпали в большой деревянный ларь, где она и лежала до весны. До весны, конечно, долеживало немного, но весна была далеко, так что картошки в ларе было навалом. Ночной двойник Шинкарева потратил некоторое время на то, чтобы докопаться до дна, и туда, на дно, затолкал сумку со своей добычей. Добыча его не радовала, он охотился вовсе не за ней, и впервые обчистил свою жертву. Это несколько омрачало удовольствие от расправы, но было необходимо для того, чтобы придать убийству вид ограбления.

Убийца хорошо усвоил, что маньяков всегда выдает почерк, и прилагал все усилия к тому, чтобы менять его каждый раз.

«И все, – подумал он, засыпая сумку картошкой, – и пока что хватит. До Кипра придется потерпеть. А потом еще что-нибудь придумается…»

Он поднялся наверх, шагая через ступеньку, снова улыбнулся, взглянув на опечатанную дверь забродовской квартиры, и бесшумно вошел к себе. Не зажигая света, повесил куртку в стенной шкаф, взял в углу полочки для шляп свечу, которая всегда лежала там на случай отключения электроэнергии, затеплил маленький огонек и на цыпочках отправился в ванную. Тщательно умывшись, убийца прихватил свечу и прокрался в спальню. Здесь все было тихо, лишь с постели доносилось ровное сонное дыхание. Убийца быстро разделся, задул свечу и ужом скользнул под одеяло.

Глава 15

Угрюмый вертухай в чине прапорщика ввел в допросную камеру подследственного Забродова, нажатием на плечо заставил опуститься на привинченный к полу табурет и с помощью наручников приковал его правое запястье к укрепленному над откидным столиком металлическому кольцу.

– Благодарю вас, – с обаятельной улыбкой сказал ему Забродов.

Вертухай не ответил. Лицо его сохраняло совершенно каменное выражение, но на скулах играли желваки, из чего майор Гранкин сделал вывод, что по дороге подследственный Забродов опять трепался в свойственной ему манере, способной в считанные минуты довести нормального человека до белого каления.

Закончив свои дела, прапорщик ушел, напоследок бросив на арестанта многообещающий взгляд. Гранкину этот взгляд не понравился, хотя прапорщика можно было понять.

– Жалобы есть? – спросил он официальным тоном.

– Здравствуйте, майор! – Забродов опять улыбнулся. В своем камуфляжном костюме он был похож на пленного наемника. – Жалобы? Сколько угодно! Сижу, понимаете ли, за решеткой, в темнице, так сказать, сырой.., вскормленный в спецназе маньяк молодой.

Иллюстрируя свои слова, он подергал прикованной рукой, бренча наручниками, потом оскалил зубы, зарычал и принялся увлеченно чесаться, как одолеваемая блохами дворняга.

Гранкин скривился, словно ненароком раскусил лимон.

– Перестаньте паясничать, – устало сказал он, – Я к вам по делу.

– Ну вот, – огорчился Забродов. – А я-то, дурень, думал, что вы соскучились… И это после всего, что между нами было!

Гранкин тяжело вздохнул, вынул из кармана ключ от наручников и расковал узника.

– Ого, – сказал Забродов, растирая запястье, – какой жест. А вы не боитесь, что я вас здесь.., того? Мне, маньяку, терять нечего, вы даже крикнуть не успеете.

Поверьте, ни лом, ни краденый пистолет мне для этого не понадобятся.

– Я разговаривал с Сорокиным, – признался Гранкин.

– С каким еще Сорокиным? – сделал голубые глаза подследственный. – Это что, тоже писатель? Клянусь, я его пальцем не трогал.

– Да прекратите же! – взмолился Гранкин. – Глядя на вас, невозможно поверить, что вы.., э…

Он замялся, с некоторым опозданием вспомнив, что полковник Сорокин взял с него слово никому не говорить о содержимом белой папки. Никому – значит никому, а не «никому, кроме Забродова.»

– Чему вы там не можете поверить? – заинтересовался Забродов. – Что я кого-то могу убить? Могу, не сомневайтесь. Специальность у меня сами знаете какая.

– Ax, да подите вы к черту! – взорвался майор. – Вас что, отправить обратно в камеру?

– Полно, майор, – сказал Забродов нормальным человеческим голосом и рассмеялся так, словно и слыхом не слыхал о следственном изоляторе и провел эти двое суток, лежа на диване с любимой книгой. – Я же вижу, что вы пришли извиняться, так не валяйте дурака хотя бы вы! Извиняйтесь поскорее и переходите к делу, .потому что ваши извинения мне нужны, как мертвому припарки.

Гранкин закряхтел.

– Ну, – сказал он, – где-то вы, Конечно, правы…

Полковник Сорокин убедил меня в том, что вина ваша, мягко говоря, сомнительна…

– Убедил или приказал? – быстро спросил Забродов.

– Я же говорю: убедил. Я еще раз все взвесил и понял, что несколько поторопился.

– В таком случае будем считать, что извинения приняты. Давайте переходить к вашему делу. Судя по тому, что вы тянули с этим визитом до вторника, вам хочется, чтобы я в интересах следствия еще немного позагорал на нарах.

– Почему вы решили, что я тянул? – совершенно ненатурально удивился Гранкин.

– Ай-яй-яй, Алексей Никитич! Врать не умеете, вот что. И это при вашей-то работе! Сами подумайте:

Сорокин наверняка говорил с вами еще вчера.., если, конечно, был на работе. Да если бы и не был, все равно не стал бы откладывать.

– Ваша взяла. Мне действительно хочется, чтобы тот, кто вас подставил, окончательно успокоился и проявил себя.

– Гм, – сказал Забродов. – А вы не боитесь, что он будет долго успокаиваться? Проявлять себя ему теперь не резон. Может так случиться, что я просижу здесь дольше, чем получил бы по суду.

– Дольше никак не получится, – успокоил Гранкин.

– Ну, спасибо! Значит, мне повезло при любом раскладе. Теперь я могу сидеть спокойно – хоть десять лет, хоть двадцать…

– До этого, я думаю, не дойдет. Мы постараемся что-нибудь придумать. Дадим какую-нибудь дезинформацию в СМИ: мол, маньяк, который орудовал в районе Малой Грузинской, задержан, осужден, и дело закрыто. Он расслабится, выйдет на улицу, тут его и прихлопнем.

– Извините, майор, но это чепуха, – сказал Илларион, потирая подбородок. – Это вы, как я понимаю, от растерянности… Должен вам заметить, что он уже много раз, как вы выражаетесь, выходил на улицу, и никто его не прихлопнул. Я не против посидеть, особенно если меня переведут куда-нибудь, где можно спать не по очереди и не втроем на одной койке, но, по-моему, это будет пустая трата времени. Он либо залег на дно, либо переместился в другой район.

– Об этом я уже думал, – со вздохом признался Гранкин. – Его надо как-то выманить…

Забродов вдруг улыбнулся.

– А вдруг это все-таки я? – провокационным тоном спросил он. – Вдруг я и вправду сошел с катушек и сам не знаю, что творю? Читали про доктора Джекила и мистера Хайда?

– Читал, – сказал майор. – Ерунда. Беллетристика. Здесь вам не Англия. Здесь все чокнутые, и мы с вами в том числе. Посмотрел вечерком телевизор, и готово: глаза на лоб – и на улицу с топором.

– Вы мрачный тип, – сказал Забродов. – Кстати, с самого момента ареста мне не дает покоя одна мысль.

Помните, я просил вас об очной ставке с Шинкаревым?

Ну, с тем моим соседом, который сказал, что меня в тот вечер не было дома.

– А вы были? Тихо, тихо, я пошутил! Что вы. в самом деле… Зачем вам теперь очная ставка? Я вам и так верю.

– О! – сказал Илларион, уставив на майора указательный палец. – Мне вы верите. А ему?

– О, черт, – медленно сказал майор. – Сорокин правильно сказал: под самым носом…

– Сорокин не дурак, – подтвердил Забродов.

– – А вот я действительно дурак, – вздохнул Гранкин. – Вы были правы. «Из рук же дурака не принимай бальзама…»

– Ага, запомнили! Кстати, дайте закурить, что вы, как жлоб какой-то…

Гранкин поспешно угостил сигаретой и поднес спичку. Илларион сделал глубокую затяжку и блаженно закатил глаза к потолку.

– Ай, хорошо!.. Вы не дурак, Алексей Никитич, вы просто заезженный российский милиционер. Вам некогда думать, и вы молотите по прямой, как паровоз по рельсам, вам не до нюансов. Это не в укор, поверьте.

А что касается Шинкарева, то вам стоило бы узнать, зачем он соврал. Причин тут может быть множество, причем самых обыденных: забыл, например, или я ему где-то нечаянно на мозоль наступил-. Жена у него красивая – может, приревновал?

– А вы давали повод? – спросил майор, заранее завидуя: и тут он успел… Алла Петровна Шинкарева была женщиной в высшей степени привлекательной, и ее обаяние не оставило майора Гранкина равнодушным.

– Давал, – сказал Забродов. – Пару раз мы с ней беседовали, книги она у меня брала… Но вы же знаете, какие у людей бывают языки! Так что ничего про Шинкарева заранее не выдумывайте, но ведите себя таю, чтобы он испугался. Форму наденьте, что ли… Ну, ото вам виднее.

– Это все, конечно, ерунда, – со вздохом сказал майор, – но попробовать стоит. Вдруг да попадем пальцем в небо?

– Так уж и пальцем, – ухмыльнулся Забродов. – Кстати, вот вам еще одна деталь. В ту ночь, когда убили эту скрипачку, мне прокололи все колеса – то есть не мне, а моей машине, конечно, – и нацарапали на дверце ругательство. Помните, я вам жаловался?

– Помню. Я тогда, если честно, решил, что это вы сами – для алиби.

– Ничего себе, алиби… Так вот, то же самое слово было написано мелом на двери моей квартиры.

– Ну и что? То есть, неприятно, конечно…

– На двери подъезда стоит кодовый замок, – напомнил Забродов.

– О, черт, – повторил Гранкин.

– Теоретически, конечно, возможно, что кто-то узнал код и карабкался аж на пятый этаж специально для того, чтобы разукрасить именно мою дверь, а не чью-нибудь еще. Но Репа клялся, что его шпана тут ни при чем, и я склонен ему верить. Знакомых у меня мало, а таких, которые стали бы писать мелом на чужих дверях, и вовсе нет. Ума не приложу, кто и за что меня может так не любить, но… Шинкарев мог сделать это совершенно свободно.

– А зачем?

– А зачем он меня топил? Накануне, кстати, я отказался идти к нему на новоселье. Может, с этого и началось?

– Соседей надо уважать… Так вы посидите здесь денек-другой? Может быть, даже меньше. Если окажется, что это он, я вас сразу выпущу.

– Да ладно, не мельтешите… Скажите, а одиночки здесь есть? Мне, как маньяку-убийце, положена одиночка, а вы меня сажаете с какими-то жуликами…

– Будет вам одиночка. Давайте руку, я вас пристегну, а то меня вместе с вами упекут за нарушение порядка. Кстати… – Гранкин замялся. – Сорокин мне вчера сказал одну вещь насчет полковника Мещерякова… Будто бы он набирает добровольцев для штурма тюрьмы. Скажите, это может быть правдой?

Забродов пожал плечами, изо всех сил стараясь не улыбаться.

– Теоретически это может сделать группа из пяти-шести человек. Мещеряков по неопытности в такого рода делах может перестараться, и тогда сюда придет рота…

– Но это же.., черт возьми, это бандитизм!

;. – Да бросьте, никто не пострадает, и никто никого никогда не найдет. Большинство этих людей прошли через мои руки, так что не волнуйтесь – если что, все будет сделано очень чисто.

Некоторое время он наблюдал за майором, а потом все-таки расхохотался.

– Подите вы к черту! – обиделся Гранкин. – Конвойный! Уведите арестованного…

* * *

Прежде, чем отправиться на Малую Грузинскую, майор Гранкин заехал в управление, чтобы поинтересоваться новостями, доложиться полковнику Сорокину и переодеться в форму – совет Забродова показался ему дельным. Форма, которую обычно носил майор, когда этого было не избежать, висела у него дома, однако на работе хранился запасной комплект, уже отслуживший свой срок, но сбереженный майором специально па случай экстренной необходимости.

Для начала он заглянул в «аквариум» дежурного и бегло просмотрел сводку происшествий по городу, пропустив пожары, дорожно-транспортные происшествия, кражи личного и государственного имущества и прочую ерунду, не имевшую отношения к делу. Его интересовали разделы, касавшиеся убийств, разбойных нападений и – чем черт ни шутит! – изнасилований.

За истекшие сутки этого добра накопилось более, чем достаточно, но с Малой Грузинской и прилегающих к ней улиц никаких известий не было, и Гранкин невольно подумал о Забродове и его друзьях: докторе Джекиле и мистере Хайде. Он немедленно одернул себя: такие мысли были не более, чем попыткой идти по пути наименьшего сопротивления, да и забывать о «неопытном в этих делах» полковнике Мещерякове, пожалуй, не следовало. Забродов, конечно, валял дурака, да и Сорокин тоже (два сапога пара, подумал Гранкин), но Мещеряков действительно мог потерять терпение, а оказаться в числе «не пострадавших» майору Гранкину как-то не улыбалось.

Так и не зная, смеяться ли над удачной шуткой или негодовать по поводу угрозы силового давления, сердитый майор Гранкин поднялся на второй этаж и предстал пред светлые очи Сорокина. Полковник сидел за столом в своем кабинете и теребил нижнюю губу, что служило верным признаком дурного настроения.

– Можешь быть доволен, – не дав Гранкину раскрыть рта, проворчал Сорокин. – Ты, кажется, хотел, чтобы твой маньяк себя проявил? Вот и радуйся теперь.

Гранкин без приглашения опустился на первый подвернувшийся под руку стул, пытаясь угадать, что бы это могло значить. В сводке ничего такого не было. Маньяк выходит по ночам, а сейчас день на дворе.., нашли жмурика в каком-нибудь подвале?

– Сводку читал? – неласково спросил Сорокин.

– Ну, читал… Ну и что? Там же по нашему делу нет ничего…

– А ты не нукай. На-ка вот, ребята из Измайлово факс прислали. Ознакомься, мистер Шерлок Холмс.

Гранкин стал читать, удивленно хмурясь и попеременно поднимая брови. Об этом случае упоминалось в сводке: какого-то парня нашли в собственной квартире уже остывшим. Соседка, направляясь на работу, обратила внимание на открытую дверь, ну, и…

Читая копию протокола осмотра места происшествия, майор представил себе, каково было этой женщине, когда она нашла своего соседа, молодого предпринимателя Антона Козлова, в таком состоянии. Предпринимателю перерезали глотку, выкололи глаза, кастрировали, а отрезанный мужской орган завинтили ему же в задний проход. Последнее обстоятельство навело майора на некоторые мысли, которые тут же подтвердились: все опрошенные в один голос заявляли, что Козлов был бисексуалом и никогда этого не скрывал. На столе у потерпевшего стояла початая бутылка вина при двух бокалах, с одного из которых были тщательно стерты отпечатки пальцев, а сам потерпевший был совершенно раздет. Разбросанная одежда валялась по всей комнате, из квартиры исчезли кое-какие вещи, и все выглядело так, словно Козлов пришел домой с партнером, – намереваясь заняться любовью или как это у них называется. Видимо, он не на того напал: партнер его прикончил и изуродовал, схватил, что подвернулось под руку, и был таков.

Майор хотел было разразиться сакраментальным:

«Ну и что?», но тут в глаза ему бросилось знакомое словосочетание, и свет перед глазами начал стремительно меркнуть. Деловой партнер Козлова жил на Малой Грузинской и показал, что вчера вечером Козлов засиделся у него допоздна и ушел только в начале второго ночи – живой, здоровый и веселый.

– Совпадение, – пробормотал Гранкин, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Сорокин молчал.

– Другие соображения есть? – спросил он наконец.

– Имеются, – сказал майор. Голос его окреп, на скулах заиграли желваки. «Ну, козел, – подумал он о Шинкареве, – ты у меня пожалеешь, что на свет родился. Я тебя возьму в оборот. Я тебе покажу, как надо заниматься однополым сексом…»

Он изложил Сорокину свои соображения, подробно пересказав разговор с Забродовым и умолчав лишь о штурмовом отряде полковника ГРУ Мещерякова.

– Вот это уже на что-то похоже, – одобрил его Сорокин. – Пожалуй, я даже съезжу с тобой.

– Думаете, не справлюсь? – обиделся Гранкин.

– Не волнуйся, справляться будешь сам. А я буду вроде свадебного генерала. Знаешь, чем больше звезд, тем лучше. Еще лучше было бы, конечно, если бы на него налетели омоновцы с автоматами, но вдруг он все-таки не виноват? Может выйти неловкость. А так мы с тобой заявимся, оба в пуговицах… А? Не возражаешь?

Гранкин плотоядно ухмыльнулся и, взглядом спросив разрешения, придвинул к себе телефон. Полистав растрепанный блокнот, он нашел нужную страничку и стал, сверяясь, набирать номер.

– Алло, ремонтно-строительный? – закричал он в трубку сварливо-заискивающим голосом умудренного многолетним опытом прораба. – А Шинкарев близко?

Как нету? А где? Ах, на больничном… И.., ага. Ага. На месяц, говорите? А потом в отпуск? Везет же некоторым™ А давно? С понедельника… Ну, спасибо, дочка, извини.

Ага, домой позвоню. Знаю номер, знаю, спасибо".

Он нажал пальцем на рычаг и посмотрел на Сорокина.

Оказалось, что полковник уже надел форменную куртку и теперь поправлял фуражку с двуглавым орлом.

– Ну, чего ты расселся? – спросил полковник. – Поехали, а то слиняет.

Гранкин, забыв о субординации, досадливо отмахнулся от него, как от мухи, и снова полез в блокнот. Сорокин послушно сел и закурил.

Майор набрал новый номер и долго держал трубку возле уха, слушая длинные гудки.

– Неужели правда слинял? – процедил он сквозь зубы, но тут ему ответили.

Трубку снял сам Шинкарев.

– Слушаю, – невнятно, словно спросонья, прошелестел он.

– Здравствуйте, Сергей Дмитриевич, – сказал Гранкин самым дружеским тоном. Лицо у него при этом нехорошо кривилось, а пальцы свободной руки выстукивали на крышке полковничьего стола какой-то медленный и, как показалось Сорокину, угрожающий ритм.

– Ты все-таки не очень, – тихо сказал полковник. – Не спугни. И потом, вдруг это все-таки не он?

Гранкин снова яростно махнул на начальника рукой.

Сорокин замолчал и снял фуражку – сидеть в кабинете в фуражке и утепленной куртке было жарко, и он чувствовал, что начинает потеть.

– Кто это? – спросил Шинкарев. Голос у него действительно был совсем больной.

«Я тебя вылечу», – подумал Гранкин.

– Это майор Гранкин из криминальной милиции, – весело сказал он, продолжая барабанить по столу. – Помните меня? Мы с вами беседовали. Алексеем Никитичем меня зовут, если забыли.

– Как же, – с явным трудом проговорил Шинкарев, – помню. Здравствуйте. Что случилось?

– Да ничего не случилось. Надо бы повидаться, Сергей Дмитриевич. Ничего серьезного, но у меня тут возникли кое-какие вопросы.., сомнения, знаете ли, всякие… Вы не против поговорить?

В трубке повисла пауза, которая продолжалась секунд двадцать. Потом Шинкарев осторожно спросил:

– Куда мне приехать?

– Господь с вами, куда же вы поедете в таком состоянии! Я же знаю, что вы на больничном. Да и потом, чего вы здесь, у нас, не видали? Я правильно говорю?

– Это да, – сказал Шинкарев, – это точно. Как-то мне действительно… Не по себе что-то.

– Ну, вот видите. Я ни за что не стал бы вам надоедать, зная, что вы нездоровы, но, сами понимаете, служба… Начальство за горло берет – подавай им отчет, и никаких гвоздей. У нас полковник знаете какой?

Мертвого за.., гм.., замучает.

Сорокин значительно кашлянул в кулак. Гранкин в ответ осклабился и закатил глаза к потолку.

– Так я подъеду, если вы не возражаете, – продолжал он.

– Разумеется, – ответил Шинкарев.

– Часика через два вас устроит?

– Да когда хотите. Все равно я целый день дома.

– А милейшая Алла Петровна?

– Она куда-то ушла. Даже не знаю, куда. Я, честно говоря, вздремнул, мне что-то нездоровится…

– Это вы правильно. Это вы просто молодец. Сон – лучшее лекарство. Так я приеду через два часа.

Он положил трубку и демонстративно утер несуществующий пот.

– Что это еще за новости – через два часа? – сердито спросил Сорокин. – Чего ради я тогда вырядился, как павлин? Сижу тут, потею… Чего ждать-то?

– Нечего, товарищ полковник. Это я его с толку сбиваю. Пусть заранее понервничает: что это я решил уточнить? А если он решит, что за эти два часа успеет собрать чемодан, это будет вообще подарок. Прямо с чемоданом и застукаем. Вызывайте машину, я пошел переодеваться.