Текст книги "Филин"

Глава 9

Богатырев, кляня Сереброва на чем свет стоит, пребывал в уверенности, что его старший друг – Сергей Владимирович – спокойно отдыхает. Но тот и не думал предаваться лени. Первым делом он побеспокоил Геннадия Павловича. Люди такого калибра обычно сами телефонную трубку не поднимают, подобраться к ним можно только через родственников, секретарей. Важный человек готов встретиться, если ему что-то надо, а если же что-то собираются просить у него, он постарается увернуться от встречи.

Геннадий Павлович достиг таких высот в жизни, что имел практически все, о чем может мечтать нормальный человек. Вот и отвечал он исключительно на звонки, издаваемые «мобильником», номер которого давал лишь посвященным. Но, как говорится в пословице, «если о тайне знают двое, то знает и свинья».

Раз в три-четыре месяца Геннадию Павловичу приходилось менять секретный номер, потому как правдами и неправдами страждущие узнавали его и начинали докучать просьбами. Поэтому обычно бывший советник президента все же посматривал на определитель номера, чтобы понять, кто его беспокоит. Сереброву он ответил бы и среди ночи, ответил бы и лежа на верхней полке в парилке.

– У меня есть чем тебя порадовать. Презентация, на которой будут все три фигуранта с женами, вскоре все же состоится.

– Вот и отлично. В таком случае похороны Николая должны состояться завтра, максимум – послезавтра.

– Николая? – попытался припомнить Геннадий Павлович.

– Того самого парня, которого выловили из мелиоративного канала по моей наводке.

– А, – вспомнил бывший советник президента, – это не в моей компетенции. Во-первых, упрется следствие, они стараются продержать у себя труп как можно дольше, чтобы потом не заниматься эксгумацией, во-вторых, упрутся родственники, им решать, где и когда похоронят человека.

– Вы, Геннадий Павлович, солидный человек, способный горы перевернуть, если захотите, а рассказываете мне вещи банальные и понятные, будто я малый ребенок, еще не усвоивший, кто и на что имеет право. Еще раз повторюсь, мне надо, чтобы похороны состоялись до презентации, и это не моя прихоть, а условие выполнения нашего договора.

– Что же я могу сделать?

– Ваши проблемы. Хотя я бы посоветовал поступить как в старом анекдоте…

– Кто из нас зять, а кто из нас теща? Кому из нас не терпится упокоиться в кремлевской стене?

– Как хотите, но похороны завтра, – засмеялся Серебров. – Это, конечно, в том случае, если вы заинтересованы в благополучном исходе дела.

– Придется напрячься. Как только получится, сообщу.

– Не сомневаюсь.

Покончив с телефонным разговором, Серебров открыл дверки огромного платяного шкафа и принялся перебирать одежду.

Наконец ему пришлось признать, что у нормального человека одежды, подобной той, которую любил покойный Николай, в гардеробе не отыщется и ее придется покупать. Время еще позволяло.

«Если на машине, то за час до закрытия можно объехать несколько магазинов».

Продавцы в бутиках обычно вышколены по первому разряду, никогда не позволят себе возмутиться поведением клиента, пусть даже сразу сообразят, что он покупать ничего не собирается. На работу в торговом зале принимают людей со вкусом, тех, кто умеет подобрать галстук, пиджак, предложить рубашку нужного оттенка.

Молодая девушка подозрительно покосилась на Сереброва, когда тот входил в полуподвальное помещение, оформленное в ковбойском духе. Джинсы, клетчатые рубахи, свитера грубой вязки, ботинки на толстых рифленых подошвах, высокие стеллажи из грубых досок – вот что составляло убранство заведения. Сперва девушка подумала, что мужчина в строгом костюме, который сидел на нем словно влитой, забежал навестить подружку, но девушек, работавших вместе с ней, она знала не первый год, о крутом приятеле они бы наверняка успели проговориться.

– Добрый вечер, – ласково произнесла она. – Наверное, для сына решили присмотреть? – предположила она. – У нас есть хорошие молодежные модели.

Серебров улыбнулся мягко и приветливо:

– У меня нет сына. И знаете почему?

– Тяжело делать выводы, не зная человека.

– У меня нет жены, поэтому одежду я покупаю только для себя или для женщин, которые мне нравятся.

Лишь выдержка, привитая девушке двухлетней работой в магазине, не позволила ей выказать удивление. Мужчины, подобные Сереброву, – нарасхват, всегда отыщется проходимка, сумевшая захомутать состоятельного красивого мужика.

– Я умею бывать всяким, – предупредил Серебров, – и пусть вас не смущает мой строгий костюм.

Он остановил девушку взмахом руки и, подойдя к полке, пробежался пальцами по стопкам с джинсами.

– Вот эти, эти и эти, – выбрал он три пары, – занесите, пожалуйста, в примерочную.

Выбор сорочки занял много времени, но Серебров оставался недоволен.

– У вас нет чего-нибудь эдакого? – он щелкнул пальцами. – С придурью… даже с идиотизмом? Чтобы посмотрели на меня и сразу поняли: у мужика не все в порядке с головой.

Десять минут продавщица наблюдала, как колышется занавеска в кабинке для переодевания. На белой полотняной портьере с эмблемами джинсовых фирм то возникала, то исчезала тень хорошо сложенного мужчины.

«Ну и мерзость! – подумал Серебров, разглядывая свое отражение в зеркале. Его прическа абсолютно не совпадала с нарядом. – Встреть я подобного субъекта на улице, дорогу ему уступать бы не стал», – подытожил Сергей, откладывая комплект одежды и ставя наверх пару ботинок.

– Эти, – сказал он, – упакуйте, пожалуйста. Если несложно, то выпишите, пожалуйста, копию чека.

С бумажным мешком под мышкой Серебров выбежал на улицу.

«Я успею и в парикмахерскую», – взглянул он на часы.

Из двух парикмахерш, которым Серебров мог рискнуть доверить собственную голову, на месте оказалась лишь Тамара, а Валентина ушла в кинотеатр на показ модного фильма.

– Вы же совсем недавно стриглись! – изумилась девушка.

– Милая моя, – Серебров бросил быстрый взгляд на стройные ноги мастерицы ножниц и расчески, – у тебя появился непрофессиональный подход. Ты должна радоваться любому посетителю.

– Вам не понравилась прежняя прическа?

– Я от нее без ума. Но женщины, Тома, капризны, что нравится мне, не всегда нравится им.

– У вас новая пассия?

– Кто тебе сказал?

– Вы сами… только что, – изумилась Тамара, обертывая Сереброва в простыню.

– Что ж, назовем ее новой пассией, – Серебров высвободил из-под простыни руку и приподнял волосы, закрывавшие лоб. – Подними их вверх так, чтобы переливались, словно крутая волна, морская, океаническая, такая, на которой хочется прокатиться на доске для серфинга.

– Это не ваш стиль.

– Ты уверена?

– На все сто процентов.

– Тебя ввел в заблуждение мой костюм. Забудь о нем, он под простыней. У моей возлюбленной завелся ухажер, молодой бездельник и разгильдяй, я хотел бы выглядеть круче, чем он.

– Принесли бы фотографию, я бы постаралась.

– Нет, нет, работать следует на уровне ощущений. Он в меру распущен, в меру соблазнителен… Элвис Пресли российского розлива… Теперь уже представила?

Незаметно для самой себя Тамара втягивалась в странную игру. Она уже не только слушала Сереброва, но и сама подбрасывала возможные варианты.

– Ножницами особо не щелкай.

– Ваше ухо останется в целости и сохранности.

– Нет, мне волос жаль. Я не собираюсь навечно превращаться в лоха.

– Постараюсь.

И Тамара в самом деле постаралась для постоянного клиента на славу. То, что могли бы сделать ножницы, она совершила при помощи геля и лака.

– Тебе бы в женском зале работать.

– Женщины слишком капризны, они никогда не знают, чего хотят.

– Можно подумать, я знал, чего хочу?

– Но теперь-то мы оба знаем.

– Ты, Тома, – настоящая профессионалка. Когда ты меня стригла, то шесть раз прижималась к моему плечу грудью и пять раз припадала животом к локтю, но даже не замечала этого.

– В самом деле? – легкий румянец появился на щеках Тамары. Она абсолютно не помнила, касалась ли Сереброва собственным телом, грудью, животом. Если бы понадобилось, она могла бы и ногу поставить на подлокотник. Во время работы Тома видела лишь голову клиента, волосы и свои пальцы с инструментом. – Вы себя изуродовали, и я, дура, вам в этом помогла.

– Милая девочка, – Серебров взял Тамару за руку, – я сам знаю, что выгляжу ужасно. Но чего не сделаешь ради женщины? – и Сергей Владимирович картинно поднес ладонь Тамары к губам.

– До свидания, – пробормотала вконец смущенная мастерица.

– Боже мой, а я еще называл тебя профессионалом! Деньги за работу не получила, а уже прощаешься.

– Такого со мной еще не случалось, – Тамара развела руками, – я могу забыть дать сдачу, но забыть взять деньги…

– Как видишь, это наконец случилось и с тобой. Но не бойся, в твои молодые годы забывчивость вызвана не склерозом.

* * *

Каждый гражданин России по своему опыту знает, что дензнаки сами собой не размножаются и если у человека много денег, то это не значит, что он сделал их из воздуха. Финансы имеют способность перетекать из одного места в другое: в одном месте их прибыло, значит, в другом убыло. Более богатые разоряют менее богатых.

Нестеров даже по московским меркам был бизнесменом крупным и поэтому иногда не подозревал, что при очередном финансовом маневре он, словно танцующий в саванне слон, раздавил несколько мелких финансовых грызунов. Но желание выжить не зависит от размеров существа, не зависит от богатства, наоборот, если у человека отняли последнее, он готов перегрызть горло обидчику.

О существовании торговца компьютерными комплектующими Алексея Саламахина Нестеров даже не догадывался. Месяц тому он провернул крупную сделку, пропустив привлеченные финансы через десяток наспех зарегистрированных фирм-однодневок, и эти однодневные фирмы, зарегистрированные какая на бомжа, какая на пациента психиатрической больницы, лишь полгода как вышедшего на волю, естественно, тут же разорились. Концы Нестеров умело спрятал в воду.

На этом погорел и Саламахин, поверивший в перспективность торговой операции, вложивший в нее не только свои, но и одолженные деньги.

К счастью для себя, Саламахин не сообщил кредиторам, куда именно он вкладывал деньги, поэтому те пока еще пребывали в святой уверенности, что одолженное вскоре вернется к ним с положенными процентами.

Никто мелкого бизнесмена пока не теребил, требуя отдать деньги раньше срока, но он-то сам знал, что придет положенный день, и рассчитаться ему будет нечем. Вот тогда кредиторы и налетят роем, заберут небольшой загородный дом, машину, заставят продать квартиру. Поэтому он, как любой, кому терять нечего, решил идти до конца.

Товар в его фирме неизменно получали и доставляли на место верные экспедиторы, трое бывших милиционеров, уволенные из органов за то, что переусердствовали, приводя в чувство пьяного, который скончался по дороге в вытрезвитель. Начальство от тюрьмы их отмазало, но было вынуждено уволить из милиции. Экспедиторами их пристроили по знакомству к бывшему майору МВД Саламахину.

Воспользовавшись старыми связями, Саламахин сумел узнать, кто виноват в его несчастьях. Юридически придраться к Нестерову было невозможно: сделку с банкротством фирм-однодневок он организовал виртуозно. Поэтому у Саламахина оставался лишь один путь, казавшийся ему, как бывшему милиционеру, идеальным.

Саламахин единственный из всей фирмы однажды видел Нестерова живьем, когда подписывал бумаги у нотариуса.

– Ребята, если мы не выбьем из него деньги, то мне конец. Значит, накроется и ваша работа, – сообщил он экспедиторам, запершись с ними в кабинете. – Ребята в милиции обещали прикрыть, если что, – не очень уверенно сказал он. – Кто хочет отказаться, пусть делает это прямо сейчас.

Три здоровенных амбала, привыкшие носить милицейскую форму, а теперь переквалифицировавшиеся в экспедиторов, молча переглянулись и по очереди кивнули, мол, Алексей, всецело тебе доверяем, за свое и твое благополучие готовы биться до конца.

Как истинные профессионалы, они начали с разработки детального плана.

– В квартире мы никогда его не возьмем, там охраны выше крыши, – сообщил Саламахин.

Экспедиторы в память о службе в милиции называли друг друга по прошлым званиям.

– Если мы его возьмем по пути от подъезда до машины? – предложил бывший капитан.

– Дурак, – возразил лейтенант, – его, наверное, человек десять прикрывает.

– Точно, – вздохнул Алексей Саламахин, – когда он в офис едет, то с ним два охранника в машине и еще джип следом тащится.

– Круто, – отозвался сержант. – А если мы не самого Нестерова, а его жену возьмем, а потом потребуем деньги?

– У него на жене пунктик, – предупредил такой ход Саламахин, – если его бабу тронуть, он потом озвереет и нам всем не жить. Брать только его. В милицию он потом не обратится и в ФСБ тоже. Сам виноват, деньги чужие увел, к тому же лишнего мы требовать не станем, а только наши семьдесят тысяч и еще тридцать тысяч сверху на покрытие расходов и моральную компенсацию.

– Лучше сорок, – бывшие милиционеры переглянулись. – Нас же четверо.

– Посмотрим…

– Не может такого быть, чтобы человек никогда не ходил один. В сортир он с охраной не ходит.

– Сортир у него в квартире. Если можешь туда забраться, капитан, заберись.

– У него любовница должна быть, – предположил сержант.

– И не одна, – хмыкнул Алексей, – но к ним он наверняка тоже с охранниками ездит.

– Нас четверо… – ударил кулаком по столу капитан.

– Я не могу ему на глаза попадаться, потому как он меня в лицо знает.

– Все равно придется с ним потом тебе говорить.

– Придется, но уже когда он поймет, что никуда от нас не денется. Еще варианты есть? – спросил лейтенант.

– Есть, – Алексей хищно усмехнулся. – У него загородный дом в поселке.

– Там охрана сильная, – разочарованно вздохнул лейтенант.

– На воротах – да, и местами по периметру, а на самой территории никакой охраны. Я кое-что придумал, – и Саламахин изложил план действий.

– По-моему, должно получиться, – в глазах капитана загорелись огоньки.

– Где тонко, там и рвется, – потер руки лейтенант.

Сержант не стал радоваться раньше времени:

– Получится так получится.

Все четверо склонились над планом поселка, на котором дом, принадлежавший Нестерову, был обведен синим маркером.

* * *

Старый «Фольксваген-комби», прозванный в народе «чемоданом», на небольшой скорости ехал по шоссе вдоль поселка с «крутыми» домами. Капитан, управлявший машиной Саламахина по доверенности, как старший по званию, сидел за рулем, сжимая в зубах сигарету. Он нервно покусывал фильтр, лейтенант и сержант прильнули к стеклам.

– У ворот будка с охранниками, с машиной туда лучше не соваться, заприметят.

Пришлось заехать в лес, оставить «Фольксваген» на полянке и двигаться дальше пешком. Трое бывших милиционеров подобрались к забору и стали ждать. Прошло пять минут, никто их не обнаружил, во всяком случае, не проявлял никакого интереса к трем мужикам, явно замышлявшим что-то недоброе.

– Рискнем, – лейтенант подсадил капитана, и тот перелез через забор.

Сигнализация не взвыла, собаки не залаяли. Капитан спрыгнул в кусты дикой малины и, ломая сухие стебли, пополз вперед. У края малинника он замер, вытащил бинокль и принялся рассматривать местность. От дома Нестерова его отделяло небольшое искусственное озеро, два внутренних проезда и травяные теннисные корты. В доме явно никого не было, ни машины рядом, ни шезлонгов на лужайке, ни дымка от мангала.

Капитан затаился. Совсем недалеко от него проехал джип с тонированными стеклами.

«Живут же, сволочи, – осклабился бывший милиционер, – крутые!» – и, ломая малинник, пополз назад к забору.

Вскоре он уже оказался рядом с приятелями.

– Там все в порядке, тишь да благодать. Но в доме никого.

– Конечно, Нестеров в городе вместе с женой.

– Могли приехать родственники, – наставительно сказал капитан.

– Саламахин был прав, только тут его и можно взять. Алексей говорил, он довольно часто здесь появляется, нужно только устроить засаду и ждать.

– Я уже и дырку в заборе проковырял, – радостно сообщил сержант.

Капитан неодобрительно осмотрел дырку, прорезанную перочинным ножом между досками. Сами доски были серые от лесной сырости, а дырка светилась смолистой желтизной.

– Возьми землю и замажь желтизну, чтобы никто не заметил.

Машину отогнали подальше в лес, замаскировали ветками и по очереди стали дежурить у дырки с биноклем в руках.

* * *

С самого утра в гардеробной комнате Станислава примеряла наряды. Черный траурный цвет она любила из-за его универсальности, к тому же он выгодно оттенял ее зеленые глаза и делал еще стройнее.

«Длинное черное платье? – сомневалась Станислава, стоя перед огромным в половину стены зеркалом, – для театра оно подошло бы, но выглядит слишком торжественно».

Она сбросила вечернее платье с необычайной ловкостью. Работа научила ее менять наряды практически мгновенно.

«Брючный костюм? – женщина приложила пиджак вместе с вешалкой к груди. – Выгляжу я в нем как университетский преподаватель, не хватает только очков. Да, и прическу сменить надо, – она вновь осталась в одном черном белье. – Хотя, – спохватилась Нестерова, – если под пиджак надеть легкомысленную блузку, расстегнуть две верхние пуговицы, то может получиться впечатляюще».

Манекенщица нырнула в строгие брюки, туго затянула пояс. Примерила полупрозрачную белую блузку с оправленными в желтый металл перламутровыми пуговицами. Поморщилась. Ее не вполне устраивало, что черное белье просвечивает сквозь тонкий шелк.

«Пиджак все решит».

Узкий, черного цвета пиджак плотно облек ее плечи.

«Три золотые цепочки разной длины дополнят картину».

Станислава вертелась перед зеркалом. С лацкана пиджака поблескивала золотая змейка с изумрудными глазами.

«Хороша, чертовка, вот только любить сейчас тебя некому».

Еще добрых полчаса ушло на то, чтобы накрасить глаза и губы.

Наверное, профессиональные плакальщицы в Древнем Египте выглядели менее скорбно, чем Станислава в это утро. Она, сжимая в ладони ремешок от маленькой сумочки, гордо прошествовала перед открытой дверью кабинета мужа.

«Пусть только попробует меня остановить», – подумала она.

Но Нестеров лишь ухмыльнулся, глядя в спину жене.

«Приятно видеть траур, который надели по поводу смерти твоего врага», – подумал он, вновь переводя взгляд на монитор.

У входной двери Станислава замедлила шаг, готовясь к тому, что ее окликнут, тогда она с чистой совестью бросила бы в лицо мужу: «Подлец!»

Но никто ее не остановил, пришлось оставить это броское слово при себе.

В кабинет заглянул охранник Антон:

– Виктор Николаевич, ваша супруга уходит.

– Сам видел. Пусть идет.

Антон подумал: «Ну и сила воли у хозяина! Если бы моя жена себе позволила хоть половину того, что вытворяет Станислава, я бы ее по стенке размазал, – но тут же успокоил себя: – У богатых свои причуды».

«Подонок, даже не поинтересовался, куда я еду!» – Лифт чуть слышно гудел, опуская манекенщицу на первый этаж.

Станислава проехала на машине два квартала и, увидев большой киоск с цветами, остановила машину прямо на троллейбусной остановке. Она выбрала две ярко-красные розы на длиннющих стеблях, зажала их между большим и указательным пальцами. Вернулась к машине, возле которой уже топтался гаишник с полосатым жезлом в руках.

– Стоянка и остановка тут запрещены.

– Вы что, не видите, куда я еду? На кладбище! – глядя поверх головы милиционера, щуря полные страдания глаза, промолвила манекенщица и продемонстрировала две розы, поместив их точно в разрезе пиджака.

Молодой лейтенант тут же смутился. Куда только девался его вечно наглый тон, заставлявший тушеваться самых уверенных водителей?

– У вас служба, я понимаю, – Станислава, проходя мимо лейтенанта, как бы невзначай коснулась его плечом, села в машину и укатила.

– Ну и штучка! – пробормотал гаишник, понимая, что даже его провинциальной наглости не хватит на то, чтобы оштрафовать шикарную женщину. – Досталась же кому-то такая штучка!

– Козел, – глядя в зеркальце заднего вида, – произнесла Станислава. – Губу раскатал. Купи себе губозакаточную машинку, иначе слюной изойдешь.

Она вложила в проигрыватель компакт-диск. В салоне зазвучала музыка – сборка, под которую Станиславе предстояло выходить на подиум.

Приехала она к кладбищу чуть раньше, чем рассчитывала. Гроб с телом Николая только выгружали из автобуса. Народу на похороны собралось немного, человек двадцать пять. Женщина, сидя в машине, дождалась, пока гроб внесут на кладбище, пока провожающие зайдут в ворота, и лишь тогда покинула машину с двумя алыми розами в руке.

«Незачем с родственниками встречаться».

Окажись Станислава возле гроба, все приехавшие на похороны мужчины смотрели бы на нее, а не на покойника.

Впереди процессии шел священник. Под длинной рясой мелькали абсолютно земные остроносые туфли, очень стильные и дорогие. Станислава медленно брела, стараясь держаться у самого края дорожки. Кладбище было довольно старым, но на нем все еще оставались свободные места, и предприимчивый кладбищенский начальник умудрялся пристраивать свежих покойников за небольшую мзду – триста долларов себе и пятьсот официально переведенных на счет кладбища. Новые могилы выделялись богатством отделки. Даже временные надгробия, установленные здесь, внушали уважение к покойным.

Гроб установили на металлической подставке, священник принялся читать молитву. Станислава ступила на дорожку, посыпанную крупным песком, прислонилась к дереву.

Глаза ей затуманили непритворные слезы.

Плакать она не боялась: хорошая косметика не растеклась бы даже под воздействием ацетона. Как женщина, живущая эмоциями, она даже не задумалась над тем, почему так спешат с похоронами, почему не возражает против этого следствие. В контексте скорбного ритуала она видела лишь себя, облаченную в изящный черный наряд, настолько красивую и шикарную, что далеко не каждый мужчина решится к ней подойти.

Послышался хруст песка, осторожный, легкий. Женщина обернулась и замерла. По дорожке к ней шел незнакомый мужчина, чем-то смутно напомнивший ей покойного Николая. Сходство было не в чертах лица, не в походке, не в манере держаться, а всего лишь в нескольких деталях – зачес волос, покрой одежды. Всего несколько деталей… но их было достаточно, чтобы лишний раз вспомнить о Николае. В руке мужчина нес две белые калы.

Серебров остановился подле Станиславы и перекрестился:

– Пусть земля будет ему пухом.

Женщина ожидала чего угодно, но не крестного знамения, поэтому даже не нашлась, что ответить.

– Пусть будет, – сказала она и неумело перекрестилась.

Это движение далось ей с трудом, словно накладывала она его против воли. Серебров приложил палец к губам и, стоя рядом с женщиной, выразительно посмотрел на гроб и собравшихся возле него, а затем уже совсем некстати, как показалось манекенщице, вытащил из кармана сотовый телефон, продемонстрировал его Станиславе и выключил питание.

– Не понимаю… – начала женщина.

Но тут Серебров приложил палец уже к ее губам и вновь показал, как выключается трубка мобильного телефона. Если бы незнакомец отдаленно не напомнил ей Николая, она бы послала его к черту, но неуловимое сходство парализовало Нестерову. Поневоле задумаешься, если приходишь на кладбище хоронить близкого человека и видишь кого-то, напоминающего его.

– Вы хотите сказать, – негромко произнесла женщина, затем мягко улыбнулась. – Ах, да, – из сумочки она вытащила «мобильник» и выключила его.

– Теперь – отлично, – кивнул Серебров.

– В чем дело?

– Разве вы не знаете, что включенный «мобильник» работает как микрофон для прослушивания? Можно сканировать все, что говорится рядом с вами в радиусе десяти метров.

– Что вы!? – изумилась манекенщица.

– Наверное, это и погубило Николая. Вы же всегда носите при себе телефон?

– Он тоже носил.

Женщина рассматривала цветы в руках Сереброва – он умел, если нужно, держать вещи так, чтобы они не бросались в глаза, если же требовалось – ненавязчиво выставлял их напоказ.

– Тоже четное число, – задумчиво произнесла Станислава. – Вы почему не со всеми?

– Мне кажется, что там, – Серебров кивнул в сторону собравшихся у гроба, – очень много людей, которых Николай не хотел бы видеть рядом с собой при жизни. А здесь… – он выразительно посмотрел на женщину.

– Вы кем ему приходитесь?

– Дальний родственник, – не моргнув глазом соврал Нестеров.

– Он мне о вас не рассказывал.

– Мне о вас он, кстати, тоже не рассказывал. Но я догадался.

Пока еще Станислава настороженно относилась к незнакомцу. Во-первых, он не представился, во-вторых, говорил странные вещи. Его вполне мог подослать муж.

– Не бойтесь, – Серебров настойчиво взял манекенщицу за руку, – с вашим мужем я даже незнаком.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы прекрасно все понимаете.

Тем временем гроб уже опустили в могилу. Кладбищенские служащие сделали это оперативно. Напористо, молча они оттеснили родственников, тут же прикрыли гроб крышкой, вогнали в нее гвозди. Не успели родственники промокнуть слезы, как гроб уже оказался на дне ямы.

– Землю бросайте, – шептал родственникам мужик в синем комбинезоне, перепачканном глиной.

И вот уже заработали лопаты. Служащие засыпали яму меньше чем за минуту. Цветы, деревянный крест дополнили картину.

– Станем за дерево, – посоветовал Серебров, когда процессия возвращалась к воротам кладбища.

Ствол молодого дерева не мог прикрыть сразу двоих, поэтому мужчина и женщина стояли, тесно прижавшись друг к другу. Серебров чувствовал, что теперь Нестерова дышит чаще, но уже не от страха. Он задержался рядом с ней чуть дольше, чем требовали обстоятельства. Прежде чем отстраниться, заглянул в глаза Станиславы.

Та, первой не выдержав, отвела взгляд в сторону:

– Не смотрите на меня, пожалуйста, я почти не умею плакать.

– Я тоже.

Мужчина и женщина пробирались среди старых могил, разбросанных по кладбищу в полном беспорядке. Корни, вросшие в землю надгробия, безымянные оградки – все это приходилось обходить, переступать. Сереброву представилось немало случаев подать Станиславе руку, придержать ее за талию, дать опереться на свое плечо. К тому моменту, когда они добрались до могилы Николая, Станислава уже на ощупь знала, что Серебров хорошо сложен, силен, галантен.

Она хорошо сумела рассмотреть его лицо и убедиться, что мужчина старательно следит за собой, не хуже, чем ее коллеги по подиуму.

– Ну вот и все, Николай, – произнес Серебров, опуская цветы на могилу.

– Я хотела бы немного побыть одна.

Серебров с радостью согласился, потому как услышал произнесенное с придыханием слово «немного». Оно означало, что женщина готова вернуться к нему.

Манекенщица театрально опустилась на колени – прямо на сырой песок, покосилась на могильный холмик и решила, что падать на него грудью не стоит. Провожающие нанесли роз, а у них, как известно, шипы.

– Боже мой, Боже мой… – причитала Станислава так, чтобы ее мог слышать Серебров. – Прости меня, если можешь! Я не хотела, чтобы ты погиб из-за меня…

Женщина, из-за которой может погибнуть мужчина, в глазах представителей сильного пола выгодно поднимается в цене. Чем более редкий товар, тем дороже он стоит.

– Мне не хочется жить, – сказала Станислава и покосилась через плечо на Сереброва.

Сергей Владимирович стоял, скорбно опустив голову, глядя себе под ноги. Он не проявлял эмоций ни взглядом, ни движением, превратился в эдакий надмогильный памятник – сама воплощенная скорбь.

– Я не сумею отомстить за тебя, но я накажу того, кто виновен в твоей гибели…

«Актриса она никудышная, – подумал Серебров. – На хорошую артистку можно смотреть с первого ряда, упираясь коленями в край сцены, и все равно не заметишь фальши, несмотря на театральный грим, неестественно громкий голос. Плохую же актрису, как и плохую скрипку, на близком расстоянии чувствуешь сразу. В любой ситуации эта женщина способна любить только саму себя. Эффект – вот что ее интересует. А еще возможность возвыситься над остальными. Слабое место грех не использовать».

Станислава оперлась на руку, поданную ей Серебровым, и поднялась с колен. Песок даже не пришлось отряхивать, он сам осыпался с добротной материи брючного костюма.

– У меня разболелась голова, – манекенщица приложила ладони к вискам.

– Немудрено, кладбище и похороны ни на кого еще благотворно не действовали.

Под руку мужчина и женщина шли по аллейке. Теперь уже не требовалось предлога, чтобы быть вместе.

– Ну вот, все теперь позади, – Станислава, словно позируя для фотографа, прислонилась к кирпичной ограде кладбища и, запрокинув голову, смотрела в пронзительно-голубое небо.

– Погодите, – Серебров приблизился к ней, придержал голову двумя руками. – Чувствуете? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Кажется, да.

– Что?

– Тепло, исходящее от ваших ладоней.

– Сейчас… кажется, я нашел. Вот она, ваша боль. Я концентрируюсь на ней, я забираю ее. Ощущаете?

– Да, словно ток проходит сквозь мою голову.

– Он не только проходит, он уносит боль, – шептал Серебров.

Его ладони скользнули на плечи женщины.

– Я прохожусь по вашим чакрам, они сейчас открыты, как бывает в моменты сильных душевных переживаний. Вы обмениваетесь энергией с космосом.

Серебров не боялся нести чушь, потому как понимал: Нестерова в чакрах, акупунктуре и прочей восточной дребедени разбирается еще меньше, чем он. Его руки замерли на уровне груди.

– Из вашего сердца струится сильная, чистая энергия! Мне еще никогда не приходилось встречаться с подобной чистотой. Ваша энергия прозрачна, как вода в горном ручье…

«Наверное, про горный ручей я уже загнул, – подумал Серебров, – сразу возникает нежелательная ассоциация с Кавказом, а кавказцев у нас в России не любят».

– Я бы сказал, это божественная энергия, потому как она дарована Всевышним. Вы удивительная женщина, вы можете грешить, не совершая греха.

– Не совсем понимаю вас… – крайне польщенная, проговорила Станислава.

– Погодите еще секунду, нет, минуту… я должен понять, что с вами происходит, – ладони Сереброва оказались на бедрах женщины.

Он держал ладони так, что те то находили, то теряли контакт с телом, и женщине постепенно передавалась эта дрожащая нервность. Ее Серебров умело симулировал. Теперь уже подрагивали бедра Станиславы.

– Почему вы замолчали?

– Я боюсь, вы обидитесь, если я скажу правду.

– Лучше скажите, что вы чувствуете?

– У вас очень мощная половая чакра, она такая же сильная, как и сердечная.

– Боже мой, что вы говорите?

– Я не обидел вас?

– Я сама виновата, спросила такую глупость, а вам было невозможно отказать. Как хорошо, что я отключила телефон, – улыбнулась Нестерова, – иначе бы…

– Иначе что?

– Иначе вам бы не поздоровилось. Мой муж…

– Я знаю, именно он распорядился убить Николая.

– Не знаю, – тряхнула головой Нестерова, – он желал его смерти, это точно, но убить он не способен.