Текст книги "Слепой против маньяка"

Глеб вспомнил Сиротку и улыбнулся.

– Чего улыбаешься? Анекдот вспомнил? – спросил таксист.

– Да нет, друга вспомнил.

– Мерзкое сейчас время, – таксисту явно хотелось поговорить.

– А чем же оно мерзкое?

– Да вот журналиста убили. Правду никому не дают сказать.

– Какого журналиста?

– Да этого, из «Московского комсомольца». Единственная газета, которую еще можно читать, в которой еще пишут правду.

– Не знаю, – пожал плечами Глеб, – я газет не читаю.

– Тебе-то и не надо их читать.

Глеб оттянул рукав пальто и взглянул на часы. Таксист заметил часы Глеба и присвистнул: он знал толк в часах и прикинул в уме, сколько могут стоить такие «котлы», как у этого бродяги, и, сам не зная почему, проникся уважением к своему пассажиру.

– Хорошие у тебя часы. Может, продашь? – предложил он.

– Да часы хорошие, но я думаю, что у тебя не хватит денег, чтобы их купить.

– Это точно. А сколько ты за них хочешь? Баксов пятьдесят я могу тебе за них дать, – таксист понял, что это не простой бомж, который сшивается у ларьков, выпрашивая подгнившие бананы и пустые бутылки.

– Нет, брат, они дорога мне как память, – сказал Глеб, глядя в окно.

– Я дам тебе семьдесят.

– Хорош базарить, – резко и твердо ответил Глеб, – смотри лучше на дорогу, а то сейчас воткнемся в какую-нибудь тачку. Ты хоть и таксист, а водишь машину небрежно, поворот забыл включить.

Таксист вжался в сиденье, он уже был не рад, что связался с этим бродягой. Глядя на сильные руки своего пассажира, он поежился.

"Такими руками можно пятаки гнуть и подковы ломать, а он бродяжничает.

Нет, это не простой бродяга и лучше с ним не разговаривать".

Таксист включил музыку и надавил педаль газа. Машина буквально сорвалась из-под светофора.

– Да не гони ты так, не нервничай. Все будет хорошо, – спокойно сказал Глеб.

От его голоса таксист снова поежился, было видно, что этот человек умеет приказывать и привык, что его приказания исполняются мгновенно.

Наконец, они доехали, Глеб заплатил по, счетчику и взглянул на таксиста. Тот замахал руками.

– Все-все, приятель, хватит. По счетчику, как положено.

– Хватит так хватит, – сказал Глеб и захлопнул дверцу.

«Слава Богу, избавился», – подумал таксист и, влившись в поток машин, помчался по проспекту Мира.

Глеб осмотрелся по сторонам, ничего подозрительного не заметил и двинулся к тому двору, где, по его разумению, должен был сидеть в беседке Сиротка.

Конечно же, того там не оказалось. У одного из подъездов стоял фургон, и трое мужчин в джинсовых куртках разгружали добротную импортную мебель.

«Вольво» видно не было, двое «жигулей», «москвич» и джип – вот и все машины, если не считать огромного «КамАЗа» с фургоном.

Глеб поморщился и направился туда, где ночевал накануне.

А Сиротка пошел в магазин и купил не бутылку вина, а бутылку водки и целую сумку еды. Правда, еду он покупал дешевую, а вот водку взял хорошую.

Он пришел в брошенный дом, поднялся в квартиру, достал из сумки бутылку водки, отвинтил пробку, налил полный пластиковый стаканчик, крякнул и залпом выпил. Затем отломил кусок хлеба, пожевал и, опустившись на корточки, прислонился к стене и задремал.

* * *

Григорий Синеглазов решил отправиться на поиски очередной жертвы. Он надел кашемировое пальто. спрыснул себя дорогим английским одеколоном, взглянул в зеркало, проверил портмоне и только после этого покинул квартиру, тщательно закрыв замки.

У подъезда он столкнулся с соседкой с первого этажа.

– А что это вы без собачки? Как она себя, кстати, чувствует? – учтиво осведомился Григорий.

– Ой, вы знаете, ей стало лучше, наверное, у нее были глисты, но я попоила ее отварами, и ей значительно лучше. Вот сейчас покормлю и пойдем на прогулку.

– Успехов вам, – сказал Григорий.

Женщина улыбнулась приветливому соседу и, услышав отрывистый лай собаки, поспешила открыть дверь своей квартиры.

Григорий Синеглазов сел в машину, положил руки на руль и несколько минут молча сосредоточенно размышлял, решая, куда же направиться. Время было раннее и, скорее всего, девицы еще не вышли на работу. Но ему и не хотелось брать профессиональную жрицу любви, он хотел маленькую девочку. А вот где ее найти, он не знал, но, как всегда, понадеялся на счастливый для себя случай.

Он повернул ключ, запустил двигатель и, выжав сцепление, медленно развернул свой автомобиль среди тесно поставленных машин. Проезжая рядом с фургоном, груженным дорогой мебелью, зачем-то посигналил. Рабочие, держа на руках огромный шкаф, повернули в его сторону головы, и один из них бросил короткое обидное слово и сплюнул вслед быстро удаляющейся «вольво».

* * *

Настя Левицкая и Петя Угрюмов сидели в квартире преподавательницы английского языка. Их родители платили этой пожилой даме деньги за то, что она подтягивала их чад по английскому языку. Бывшая преподавательница, а теперь пенсионерка, относилась к своим обязанностям с большим рвением. Она буквально муштровала детей, заставляя их повторять фонемы, чисто выговаривать слова, то и дело поправляя неверное произношение. И ученики под ее бдительным оком семимильными шагами продвигались к успехам.

Родители Пети Угрюмова и Насти Левицкой даже решили увеличить плату, хоть учительница об этом и не Просила. Но, посовещавшись, родители решили, что вместо того, чтобы нести конверт с деньгами, они лучше купят Елизавете Петровне какой-нибудь подарок.

– …На этом наше сегодняшнее занятие закончено, – официальным тоном сказала Елизавета Петровна.

Настя закрыла тетрадь и взглянула на Петю, тот посмотрел на учительницу.

– А на дом вы нам что-нибудь зададите?

– Задавать ничего не буду, но, надеюсь, что вы, как хорошие ребята, повторите то, что мы с вами изучали сегодня.

– А мы все помним, – сказала Настя.

– Вот и отлично. Значит, скоро я вам не понадоблюсь. Сейчас мы с вами попьем чаю, и вы пойдете домой.

– Елизавета Петровна, а вы знаете, – заговорщицким голосом произнесла Настя, – мой папа сказал, что он подарит вам большой букет цветов.

Пожилая женщина зарделась.

– Передай ему, чтобы он ни в коем случае этого не делал. Ведь знаешь, каких денег сейчас стоят цветы.

– А мой папа богатый.

– Ну и хорошо, что богатый, – сказала учительница. – Но ведь деньги ему тоже не даром достаются, ему приходится много работать.

– Ладно, я передам, – сказала Настя, – но он все равно купит. Ведь он никогда меня не слушает, он даже маму не слушает. И если уж что-нибудь решит, то обязательно сделает.

Петя принялся собирать свой ранец и поглядывал на Настю, а та все еще пила чай с печеньем.

– Пойдем скорее, Настя, – сказал Петя, закидывая ранец на спину.

– Да погоди, мне папа дал деньги на такси – мы быстро доедем.

– Ой, не надо ехать на такси. Зачем? Лучше купим по шоколадке и еще парочку петард.

Елизавета Петровна строго посмотрела на своих подопечных.

– Если родители сказали, что вы должны приехать домой на такси, значит, вы должны выполнить их просьбу. Ведь они будут волноваться.

– Да никто об этом не узнает, – махнула рукой Настя и поставила чашку на стол.

– Ну ладно, идите.

– А во сколько нам приходить завтра, Елизавета Петровна? – спросил Петя.

Учительница пожала плечами.

– Я целый день буду дома. А если и отлучусь, то ненадолго, в магазин.

– Хорошо, значит, мы придем как всегда. Настя поднялась, одернула коротенькую юбочку.

– Хорошенько застегнитесь. А вообще-то, лучше я прослежу… – сказала Елизавета Петровна, тяжело поднимаясь из мягкого старого кресла.

– Да нет, что вы, мы обязательно поедем на такси, – заверила Настя.

Петя недовольно поморщился. Вот уж эти девчонки, Даже соврать не могут – сразу видно, как покраснели щеки и уши. Вот он может соврать даже не моргнув глазом, даже родители никогда не могут отгадать, правду он говорит или обманывает.

В конце концов дети собрались, и Елизавета Петровна, проводив их до двери, накинула цепочку. Дети весело побежали вниз, перепрыгивая через ступени.

– Так, куда пойдем? – уже на улице спросила Настя. Петя решительно махнул рукой.

– Вон к тем киоскам, на той стороне улицы. И они перебежали улицу на красный свет.

– Фу, чуть под машину не попала из-за тебя, – сказала Настя, оборачиваясь на проносившуюся в брызгах дождя «вольво».

Машина вильнула вправо, и колеса уперлись в бордюр. Григорий Синеглазов, сидевший в «вольво», опустил боковое стекло и начал следить за детьми.

Они подошли к киоску.

– Давай возьмем вот эти шоколадки. – предложил Петя.

– Какие эти? Не хочу я эти, они с орехами. Противные, орехи в зубы набиваются, – возразила Настя.

– Вечно тебе все не так. Не поеду я с тобой никуда, – сказал Петя и надулся.

Он не любил, когда Настя с ним спорила.

– Хорошо. Давай купим вначале твои петарды, а затем, на оставшиеся деньги, шоколад. В конце концов, это мои деньги, мне их дал папа.

– А-а, ты забыла, как в прошлый раз покупали на мои? – сказал Петя.

– Помню, – ответила Настя и просунула деньги в окошко, – нам две петарды.

Самые большие.

Петя схватил петарды и, радостный, бросился по улице.

– Эй, подожди, подожди, – закричала Настя. Но Пети уже и след простыл.

Он свернул за угол, поджег петарду и бросил ее под ноги старушке, которая копалась в урне для мусора. Петарда громко взорвалась. Но старуха даже бровью не повела: она была глухой, и если и слышала что-нибудь, то только тогда, когда ей кричали в самое ухо. К тому же у нее на голове было два теплых платка, и она не слышала оглушительного хлопка петарды.

Петя не ожидал такой реакции – он думал, что старушка испугается, потом будет смешно причитать, погонится за ним, а он воспользуется второй петардой, чтобы замести следы и уйти от погони.

«Ну и нервы», – удивился Петя Угрюмов и выглянул из-за угла.

Насти Левицкой не было видно.

«Куда же она подевалась? – подумал мальчик и взялся за вторую петарду, пытаясь найти хоть какой-то смысл в китайских иероглифах. Он перевернул петарду другой стороной, но там был текст на немецком языке. – Если бы по-английски, то я бы хоть что-нибудь понял».

Мимо медленно проехала «вольво» с девочкой на переднем сиденье.

Петя поднял голову, поискал взглядом свою напарницу по английскому и, не найдя, пожал плечами. Его радовало, что в кармане курточки он ощущает глянцевый картон петарды, правда, последней.

«Вечно она куда-нибудь исчезает», – подумал мальчик, уже забыв о том, что убежал первым. Он подошел к остановке, дождался ярко-желтого автобуса, влез в переднюю дверь и, прильнув лицом к стеклу водительской кабины, стал смотреть на улицу и на вереницы автомобилей, несущихся неизвестно куда.

«Взорву я ее у подъезда, – решил Петя, – котов возле мусорки попугаю. Вот уж выскочат как черти из табакерки!»

На лице мальчика появилась злая улыбка.

– Значит, тебя зовут Настя? – спросил Синеглазов у девочки.

– Да, Настя Левицкая, – сказала та, рассматривая лицо мужчины.

– Где же ты живешь? Куда тебя подвезти?

Девочка назвала свой адрес.

– Ну, в общем-то, это по дороге. Только заскочим на пару минут домой, я забыл кое-какие документы, а то милиция остановит, и тогда тебе придется идти пешком.

– А где вы живете? – поинтересовалась любопытная девочка.

– На проспекте Мира, здесь недалеко.

– Знаю, знаю, – сказала девочка.

– Откуда ты возвращаешься?

– Ай, мы с Петей Угрюмовым ходим тут к одной училке. Она нас натаскивает по английскому.

– И как успехи?

– Нормально, – ответила Настя, – уже читаю и разговариваю спокойно.

– Ты молодец, – заметил Синеглазов и посмотрел на ее коленки.

Та, поймав взгляд, одернула коротенькую юбку и немного покраснела.

– А чем занимаются твои родители, если, конечно, это не секрет?

– Какой секрет? Мой папа врач, он гинеколог, – Да, очень интересно. И чем это он занимается?

– Ну как чем? – засмущалась Настя. Она слышала дома много всяких разговоров, но рассказывать о них постороннему человеку ей не хотелось.

– А мама чем занимается?

– Мама у меня работает в банке.

– В каком? – спросил Григорий. – Может быть, я ее знаю?

– А вы что, тоже работаете в банке?

– Вообще-то, да.

– А чем вы там занимаетесь?

– Деньги считаю.

– Наверное, скучно, – заметила Настя, – ведь вы считаете чужие деньги, а не свои.

– Мои уже все посчитаны, – Григорий Синеглазов уверенно вел машину.

Настя была абсолютно спокойна и не подозревала, что, возможно, это ее последняя прогулка по улицам города. В жизни ей еще никто не делал плохого, и поэтому она привыкла доверять взрослым, хотя родители ее предупреждали, чтобы не ходила одна по улицам, чтобы возвращалась домой всегда на такси, чтобы не садилась в лифт с незнакомыми мужчинами. Ко всему этому девочка относилась пренебрежительно, ведь она не была научена горьким опытом. Ей казалось, что у злодеев всегда написано на лице, что они плохие люди и что с ними лучше не связываться. Девочка не знала, что зло часто рядится в маску добродетели и что чем страшнее разбойник, тем глубже он прячет свою истинную суть и тем благороднее у него лицо.

– Ну, что ты замолкла? – спросил Григорий. – Расскажи что-нибудь.

– Я не знаю, что, – пожала плечами девочка. – Мальчишек у вас в классе много?

– Ой, хватает.

– Небось, они все хорошие?

– Да нет, они вредные и пристают ко мне, дергают за волосы, подсовывают в ранец всякую дрянь, воруют учебники, прячут их. Вообще, все мальчишки несносные.

– А этот? – кивнул головой Синеглазов, и Настя догадалась, о ком он спрашивает.

– А-а, Петя. Этот ничего, только немного завернутый на всяких петардах и дымовухах.

– Ты с ним дружишь?

– Да, дружу. Он даже приходил ко мне на день рождения.

– А сколько тебе исполнилось?

– Как это сколько? Десять.

– О, так ты уже взрослая девушка.

– Да, взрослая, – Настя зарумянилась и вновь одернула юбку, кокетливо, по-женски.

Когда автомобиль въехал во двор и остановился у Подъезда, Синеглазов взглянул на Настю. Та явно не собиралась выходить из машины.

– Вы быстро? Я подожду вас здесь.

– А может, поднимемся ко мне? У меня есть вкусные конфеты.

– Да у меня и так есть шоколадки, – Настя хлопнула по ранцу, лежащему рядом с ней на сиденье.

– А у меня очень вкусные конфеты, ты таких никогда не ела. Голландские.

– А может, и ела. Моему папе все время приносят конфеты и коньяк. Так что я ела всякие-всякие. У нас дома буфет набит разными коробками. Только с ликером мне никогда не дают.

– А вот я могу угостить тебя конфетами с ликером. Это восхитительные конфеты.

– Правда?

– Конечно, правда. Зачем мне тебя обманывать.

– А если честно, один раз я ела конфеты с ликером, и у меня потом голова кружилась.

– Ты, наверное, съела очень много конфет?

– Нет, всего полкоробки, а потом раздвинула остальные так, чтобы никто ничего не заметил.

– И что, никто ничего не заметил?

– Никто. Ко мне пришел Петя и доел конфеты, а коробку мы выбросили в мусоропровод.

– И что? Никто не заметил пропажи коробки?

– Конечно, никто. У нас их там штук сто.

– Это очень хорошо. Но таких, как у меня, ты точно не ела.

– Ладно, – сказала девочка, – пойдемте, только быстренько, а то опоздаю домой.

– Пойдем, поднимайся на третий этаж, а я закрою машину.

Настя выбралась из кабины, оставив ранец в машине. Синеглазов подождал, пока девочка скроется в подъезде, отогнал машину на площадку, открыл портфель, сам не зная зачем, заглянул внутрь. Аккуратно сложенные учебники, тетради, пенал, несколько плиток шоколада и маленькая кукла Барби в целлофановом пакете.

Синеглазов сжал куклу в руке и зажмурился от удовольствия: пластик захрустел в его кулаке. На губах появилась злая улыбка, глаза сузились и вспыхнули недобрым огнем. Он почти бегом бросился к подъезду, на ходу засовывая куклу в карман своего кашемирового пальто.

Настя стояла у двери, переминаясь с ноги на ногу. Синеглазов быстро открыл двери и подтолкнул девочку:

– Проходи, проходи.

Настя ступила в темную прихожую и застыла.

– Ну что же ты? – послышалось над ее головой.

– Свет, пожалуйста, зажгите, я ничего не вижу.

– Зачем свет?

– Без света страшно.

– Ну ладно, если тебе страшно, то так и быть, зажгу.

Щелкнул выключатель, вспыхнула лампа под плафоном. Настя огляделась – Снимай куртку, проходи в комнату. Синеглазов повесил свое пальто на плечики и прошел в гостиную. Настя сидела на диване, оглядываясь по сторонам и улыбалась, хотя лицо было немного напряжено. Но взгляд был безмятежный.

* * *

Сиротка уже выпил полбутылки водки, когда Глеб Сиверов подошел к подъезду. Он остановился, огляделся, тихо открыл дверь и, мягко ступая, поднялся на третий этаж. Дверь оказалась запертой изнутри, он тихо постучал.

Послышалась возня, затем недовольный голос:

– Кто там?

– Это я. Открывай, – негромко ответил Глеб. Сиротка подошел к двери и вытащил ножку от стула, закрепленную в ручке.

– Заходите, гости, – сказал он, пропуская Глеба. Работал калорифер, на полу была разложена еда и стояла водка.

– Ты что, пьешь?

– А что мне еще делать?

– Как успехи? – поинтересовался Глеб, присаживаясь на поломанный стул.

Целый день проторчал во дворе.

– И что высмотрел?

– Как что? Я все узнал.

– Вот это молодец. Где он живет?

– На третьем этаже, – Сиротка назвал номер квартиры. – Если бы не его машина, он, возможно, и не вышел бы сегодня из квартиры. А так его тачка загородила проезд фуре с мебелью. Мужики начали сигналить и ругаться.

– «КамАЗ» с мебелью?

– Да. А ты откуда знаешь?

– Я был во дворе.

– Видел его?

– Нет, не видел, и машины его не видел.

– Так он отогнал ее на площадку.

– На площадке машины тоже не было.

– Может, уехал куда…

– Ладно, сейчас перекусим и пойдем.

– Куда пойдем? Уже поздно.

– Пойдем посмотрим, что там делается.

– Не хочу я никуда идти. Здесь хорошо, тепло, есть еда, есть водка. Что еще надо?

Сиротка потянулся к бутылке, но Глеб остановил его.

– Не надо пить.

– А чего ты мне приказываешь? Хочу – пью, хочу – сплю. Что хочу, то и делаю.

– Не надо, я тебя прошу, – негромко произнес Глеб. Но Сиротка услышал в его голосе нотки металла и отдернул руку.

– Лучше поешь.

– Я уже нажрался, – Сиротка похлопал себя по животу.

Через четверть часа Глеб Сиверов и бродяга по кличке Сиротка вышли из дома и направились в сторону проспекта Мира.

– А что мы с ним будем делать? – едва поспевая за быстро идущим Глебом, спрашивал бродяга.

– Возьмем его, ты побудешь внизу, а я поднимусь наверх.

– А как ты зайдешь в квартиру?

– Открою, – спокойно сказал Глеб.

– Ничего себе, ты даешь. А если не откроешь?

– Нет таких замков, которые не открываются, – улыбнулся Глеб.

Но Сиротка не видел его улыбку. Он видел лишь широкую спину и крепкую шею.

«Странный человек. Хлопот с ним не оберешься. Сидели бы себе в тепле, пили бы водку и было бы все хорошо. А то бежим куда-то на ночь глядя ловить какого-то маньяка. К черту все это! Может, развернуться и смыться?»

Сиротка остановился. Глеб обернулся.

– Пошли, пошли. Не надо бояться. Все будет хорошо.

– Хорошо, хорошо… Менты как заберут, тогда узнаешь, что такое хорошо.

– Никто нас не заберет, не бойся, ты со мной.

Сиротка вспомнил, как Глеб расправился с тремя хулиганами и вновь проникся доверием к своему случайному приятелю.

Вскоре они вошли во двор, Глеб нашел окна квартиры Синеглазова. Там горел свет. Автомобиль стоял на площадке. Глеб подошел к машине и заглянул в салон. На переднем сиденье лежал школьный ранец. Сердце Глеба дрогнуло.

«Неужели он кого-то убил? И уже поздно?!.»

– Стой здесь, – сказал он Сиротке, кладя руку ему на плечо.

Сиротка, сам не зная почему, вдруг ответил:

– Слушаюсь, – и вытянулся по стойке «смирно».

Глеб про себя улыбнулся.

Он сунул руку в сумку и нащупал в кармашке универсальную отмычку, которая выручала его не раз. Она была изготовлена умельцами на зоне и досталась ему в качестве подарка за одну услугу. Подарил ему отмычку Соловьев, и Глеб был благодарен за это другу.

Он быстро взбежал на третий этаж и затих перед дверью.

Отмычка мягко вошла в замок, Глеб прислушался. В квартире громко играла музыка – Патрисия Каас распевала песни на немецком языке. Глеба слегка передернуло, он еще раз повернул отмычку и тихо открыл дверь.

В ванной комнате происходила какая-то возня. Глеб переступил порог, прижался к стене держа армейский кольт.

– Ну, быстрее, быстрее, – послышался мужской голос, а потом детский плач. – Я кому сказал?

– Ах ты, сука! – прошептал Глеб и ворвался в ванную.

Синеглазов повернулся и увидел направленный прямо ему в лицо ствол пистолета.

– Стоять! – прошептал Глеб. – Одно движение, и я продырявлю твою башку.

Понял, паскуда?!

Настя Левицкая была привязана кожаным ремнем к трубе. Из ее широко открытых глаз по щекам текли слезы.

Глеб нанес Синеглазову резкий удар. Тот качнулся и опустился на колени, затем упал на пол. Глеб бросился к девочке, которая билась в истерике.

Он развязал ремень и перенес девочку в комнату, уложил на диван. На полу валялись раскрытые папки с фотографиями, с которых смотрели детские лица, искаженные страхом. Глеб взглянул на фотографии, и его кулаки сжались, он почувствовал, что задыхается от бешенства.

– Ах ты, подонок! Зверюга! Так ты их мучал, а потом еще и фотографировал. Мразь!

Глеб присел перед диваном и стал приводить в чувство Настю.

– Успокойся, успокойся, родная! Ничего не бойся. Все будет хорошо.

– Мне страшно, страшно! – шептала девочка. – Меня ждет папа, мама. Ждут меня!

Ее голос дрожал, срывался, она захлебывалась в рыданиях, руки мелко тряслись.

Глеб схватил плед и укутал девочку.

– Успокойся, успокойся!

В ванной тяжело приподнялся Синеглазов. Он потряс головой, с разбитого лба текла кровь. Он зарычал как зверь и на четвереньках пополз в кухню.

Глеб не слышал, как скрипнула дверь. Вооружившись огромным ножом, Синеглазов поднялся на ноги, прижал ладонь к окровавленному лицу и, крадучись, направился в гостиную. Он слышал мужской голос и, выглянув, увидел мужчину, склонившегося на девочкой.

С диким ревом Григорий Синеглазов бросился на Глеба, но тот успел швырнуть ему под ноги журнальный столик и резко отклонился в сторону.

Синеглазов рухнул на столик. Глеб вскочил на ноги. Синеглазов с огромным кухонным ножом тоже поднялся.

– Брось нож! – прошептал Глеб, понимая, что его приказ не будет выполнен. – Брось, я тебе сказал, сволочь!

Григорий Синеглазов водил лезвием ножа из стороны в сторону.

– Зарежу, зарежу, – шептал он.

Глеб понял, что перед ним довольно серьезный соперник. Но он не боялся ножа. Он был настолько потрясен увиденным, что готов был растерзать Синеглазова сейчас, тут же, не дожидаясь справедливого суда.

– Положи нож и сядь на пол.

– Не сяду, – шептал Синеглазов, медленно приближаясь к Глебу.

Вдруг он резко бросился вперед, целясь ножом Глебу в грудь. Сиверов увернулся, но перехватить руку не успел. Синеглазов остановился.

– Зарежу! Зарежу, – он поднял нож над собой.

– Ну! Попробуй, зарежь, – Глеб опустил руки, пошире расставил ноги.

Синеглазов медлил. Девочка, забившись в угол дивана, дрожала, от ужаса она даже потеряла голос.

Один из мужчин был в крови, тот, который ее подвез, но и второй тоже был страшен.

– Ну же, – сказал Глеб, – нападай.

Синеглазой с рычанием бросился во второй раз. Лезвие ножа прошло буквально в сантиметре от груди Глеба. На этот раз он успел перехватить руку, резко, с хрустом вывернул ее и нанес Синеглазову сокрушительный удар коленом в солнечное сплетение.

Синеглазов захрипел и повалился на пол. Глеб еще раз ударил его ногой, затем навалился сверху и начал связывать ему руки носовым платком.

Настя громко закричала.

– Сейчас, сейчас, не бойся. Успокойся, маленькая, успокойся. Тебе больше ничего не угрожает.

Синеглазов хрипел, извивался, пачкал кровью ковер. Глеб подтащил его к радиатору, сбегал в ванную, взял кожаный ремень и привязал Синеглазова к трубе.

– Вот теперь ты не вырвешься, гнусный маньяк.

– Это не правда! Не правда! – закричал Синеглазов.

– Что не правда? А это что такое? – Глеб принялся доставать из папок фотографии и совать их в лицо Синеглазову. – Это твоих рук дело! Ублюдок! Моя бы воля, я бы тебе прямо сейчас отрезал яйца, но ты нужен живым. Тебя будут судить.

– Я больной! Больной! – закричал Синеглазов. – Мне ничего не будет, ничего.

– Ах, не будет!

Глеб подскочил и ногой ударил Синеглазова, тот завыл, из носа потекла кровь.

– Говоришь, не будет?.. Да тебе вышка, ублюдок! Но перед тем на зоне тебя изнасилуют так, как тебе и не снилось!

– Ничего, ничего мне не будет!..

Синеглазов на минуту умолк, потом хрипло зашептал:

– Послушай, отпусти меня. Отпусти! У меня есть деньги, я тебе дам много денег. Очень много денег.

– Откупиться хочешь, скотина?! Да тебе никаких денег не хватит, чтобы я тебя отпустил. Таких, как ты, надо держать на цепи, надо живьем закапывать в землю!

Голова Насти Левицкой запрокинулась: она потеряла сознание. Глеб увидел это и бросился к девочке, стал , хлопать ее по щекам. Но Настя не приходила в себя. – Скотина, до чего ребенка довел! Если бы не я, ты бы ее уже, наверное, убил.

– Послушай, я дам тебе много денег, отдам машину, квартиру, только отпусти меня.

– Заткнись, сволочь! – Глеб вскочил и снова пнул Синеглазова.

Затем бросился в ванную искать нашатырь. Он нашел флакон, смочил полотенце и поднес к лицу Насти. Та вздрогнула, вдохнув пары нашатыря, и открыла глаза.

– Домой, домой хочу. Отпустите меня домой, – пролепетала она.

– Сейчас пойдешь домой, только подожди немного.

Глеб схватил телефон, набрал номер милиции.

– Алло, алло, милиция! Немедленно выезжайте… – Глеб продиктовал адрес.

– А что случилось?

– Увидите.

– Кто говорит?

– Говорит Слепой.

– Какой к черту Слепой?

– Немедленно выезжайте. Здесь тот, кого вы ищете.

– Кто?

– Маньяк.

– Бросьте шутить и назовите свою фамилию.

– Моя фамилия вам ничего не скажет.

– Но все же, – настаивал милиционер.

– Немедленно выезжайте, – Глеб повторил адрес, – здесь маленькая девочка, ей плохо. Выезжайте вместе со «скорой помощью».

Глеб повесил трубку и взглянул на часы. Через пять минут они будут здесь. Он подошел к Синеглазову, который смотрел на него, как затравленный зверь.

– Ну вот, твоя песенка спета. А ты думал, что тебя никогда не поймают, что ты такой умный и хитрый. Ты зверь, ты гнусное животное! Сейчас с тобой разберутся, только без меня. А это тебе на прощание, – Глеб ударил Синеглазова рукояткой пистолета по голове.

Синеглазов уронил голову на грудь. Глеб проверил, надежно ли завязан ремень, разбросал по полу фотографии и покинул квартиру.

Внизу его ждал Сиротка.

– Ну что? – спросил бродяга.

– Пошли в сторонку, сейчас здесь будет очень шумно.

– А что такое?

– Я вызвал милицию.

Сиротка вздрогнул.

– Ты что, сошел с ума? Они же нас сейчас повяжут.

– Никто нас не повяжет, – скороговоркой ответил Глеб. – Пошли.

Сиротку не надо было уговаривать. Ему, конечно же, не хотелось встречаться с милицией, и он быстро Засеменил вслед за Глебом. Они подошли к подъезду дома напротив и опустились на лавочку.

Не прошло и минуты, как с воем сирены и включенной мигалкой к подъезду дома подъехал один милицейский «уазик», а за ним – второй, а еще через полминуты с сиреной во двор въехала машина «скорой помощи».

Глеб и Сиротка видели, как из машины выскакивают милиционеры, на ходу выхватывая пистолеты.

– Сейчас они его возьмут.

Когда милиция поднялась наверх и вошла в квартиру, Григорий Синеглазов уже пришел в себя. Он смотрел мутным взглядом на людей в милицейской форме.

Настя Левицкая вжалась в угол дивана и плакала. На полу валялись фотографии. То, что увидели милиционеры, произвело на них неизгладимое впечатление.

– Что он с тобой сделал? – спросил лейтенант у Насти.

– Он привязал меня в ванной.

– Кто он?

– Не знаю, не знаю, – всхлипывала девочка.

– Как твоя фамилия? Как тебя зовут?

– Настя Левицкая.

– Где ты живешь?

Настя, путаясь, назвала адрес.

– Что ты здесь делала?

Врач отстранил милиционера и принялся осматривать девочку. Она понемногу успокаивалась.

Через десять минут Синеглазова в наручниках вывели из дома. У подъезда собралось много людей.

– Ну вот, все и закончено, – сказал Глеб, вставая. – Пошли, мы здесь лишние.

Приятели покинули двор.

Подходя к своему кварталу, Глеб увидел телефон-автомат и остановился.

– Я сейчас кое-кому позвоню, – бросил он, набрал номер и, услышав в трубке женский голос, попросил:

– Полковника Студийского.

– Кто его спрашивает?

– Слепой.

– Соединяю.

Через несколько секунд после трех щелчков из трубки послышался спокойный голос полковника Студинского:

– Это ты?

– Да. Слушай, я только что задержал маньяка, того, за которого ты меня выдавал. Следующим будешь ты.

– Теперь послушай ты, – отчетливо произнося каждую букву, произнес Студинский, – нам надо встретиться и поговорить.

– Мне не о чем с тобой говорить.

– Мне нужны документы.

– Я знаю, что они тебе очень нужны и ты готов отдать за них все на свете. Но ты их никогда не получишь.

– А что ты с ними собираешься делать?

– Не беспокойся, я найду им применение, – Глеб повесил трубку.

Потом он набрал номер телевидения и сообщил о том, что маньяк, которого долго и безуспешно разыскивали, задержан и сейчас находится в семнадцатом отделении милиции. Так что если господа журналисты желают поговорить с ним и взять первое интервью, то пусть поспешат.

Вместе с журналистами в милицию приехал и полковник Студинский. Его интересовало лишь то, как сейчас выглядит Слепой, и он смог получить его описание от Григория Синеглазова.

Студинский созвонился с генералом Кречетовым и сообщил, что Слепой, которого они безуспешно пытаются отыскать, скрывается под видом бомжа. Были отданы распоряжения, и милиция, а также московский ОМОН подняты на ноги.

А Глеб Сиверов со своим приятелем Сироткой уже отдыхали в брошеном доме. Они выпили водки и хорошенько закусили. Глеб, прислонившись к стене, задремал. Его сон был чуткий, он слышал все, что происходит вокруг, реагировал на каждый звук. И в это же время видел удивительный сон.

…Ему снился сад с цветущими деревьями. На деревья налетал ветер, ветви шуршали, трепетали, и на землю сыпались бледно-розовые лепестки. Сад был огромный, бесконечный. Глеб видел себя мальчиком лет двенадцати. Он брел по высокой траве, которая почему-то была голубой, а ему на лицо, на плечи, на раскрытые ладони падали и падали розовые лепестки. Он смотрел на небо, видел качающиеся деревья и быстро летящие облака.

Потом появилась женщина в розовом, развевающемся на ветру платье. По прическе, по движениям Глеб узнал свою мать. Он побежал за женщиной, а та, словно подхваченная ветром, заскользила над голубой травой, исчезая за цветущими деревьями. Лепестки закружились, словно бешеная вьюга.

– Мама, мама! – громко закричал Глеб. – Подожди меня! Не бросай!

Но женщина растворялась в бледно-розовой метели.

– Погоди, погоди, я хочу тебе сказать…

Губы мальчика что-то шептали. Женщина остановилась и повернула голову.