Текст книги "Двойной удар Слепого"

– Однако у вас здесь и лабиринты! – прошептал Мерцалов, когда Панфилов поднялся на верхнюю площадку.

– Мы с тобой вознеслись на седьмое небо, – патетично произнес танцор, подавая Мерцалову руку, хотя в этом не было никакой необходимости.

Тот уверенно двигался по узкой лестнице, несмотря на то, что внизу была пропасть, сорвешься – костей не соберешь. Тут, вверху, уже явственно пахло голубиным пометом, антисептиками, которыми пропитали старые балки перекрытий, застоявшимся потом и тряпьем.

Панфилов стоял на одной из балок. Сюда еще долетали звуки со сцены – удары молотков, обрывки разговоров рабочих, но если прислушаться, то можно было уловить и сонный клекот голубей, обосновавшихся на чердаке.

– Это только тут грязно. А там, куда я тебя веду, чисто и уютно, – танцор многообещающе подмигнул Мерцалову и перепрыгнул на следующую балку.

– Охотно верю.

Так они преодолели метров двадцать, пока наконец не попали к вентиляционной шахте. Они обошли ее по деревянному настилу и оказались возле узенькой дверцы. Панфилов распахнул ее и, пошарив по стене рукой, довернул в патроне лампочку.

Вспыхнул свет. Небольшая комнатка метра два на два с половиной, на полу ее лежал гимнастический мат, старый, местами залатанный. На низенькой тумбочке стояли пустые бутылки, немытые стаканы. Все стены покрывали театральные плакаты. Из них получался довольно-таки интересный коллаж – ни единой женщины, лишь мужчины в облегающих трико, не столько скрывавших, сколько подчеркивавших гениталии.

– Выпьешь? – предложил Панфилов, беря недопитую бутылку.

– Вино?

– Вино, не водку же при моей профессии.

Мерцалов не стал отказываться, принял из рук танцора покрытый отпечатками пальцев стакан и пригубил его, не выпив ни глотка.

– Сносное пойло.

– Нектар, нектар.., истинный нектар – напиток богов и эльфов.

Панфилов пил жадно, кадык под высоко запрокинутым подбородком судорожно дергался.

Танцор обтер губы тыльной стороной ладони и игриво посмотрел на Мерцалова:

– Ты кем любишь быть?

– По-всякому. Меня не на один раз хватит. И так, и так, спешить некуда.

Танцор начал медленно раздеваться. Он скинул куртку, оставшись в свитере, потом стянул с бедер джинсы вместе с бельем, расшнуровал ботинки.

– А ты чего стоишь? – удивился он, глядя на Мерцалова, который, казалось, даже и не собирается раздеваться.

Олег прищурил глаза.

– Если ты не против, я хотел бы посмотреть, как ты мастурбируешь.

– Возбуждает?

– Только этим и могу возбудиться. По-другому не получается.

– Надо же!..

– Сам не понимаю, но и своя душа – потемки.

Танцор захихикал:

– Что ж, давай, смотри.

Панфилов сбросил ботинки. Не прикасаясь руками к джинсам, наступая на штанины, освободился и от них. Тут, на чердаке, было прохладно, и он не стал снимать свитер, лишь задрал его, оголив живот и бедра.

– Это даже не член, – Виктор цокнул языком, – это танцор, – и принялся покачивать бедрами, любуясь вздыбленной частью своего тела.

– Возьми его в руки, – проговорил Мерцалов с едва скрываемым отвращением.

– Прикоснись, прикоснись к нему! – просил Панфилов, протягивая к Мерцалову руки.

– Сейчас, я нежненько, аккуратненько…

– Быстрее, нет сил терпеть.

– Жди.

Мерцалов обошел танцора сзади, положил ладони ему на плечи. Панфилов запрокинул голову и почмокал влажными губами.

– Ну, что же ты тянешь? Целуй.., сейчас!

– Закрой глаза, меня смущает твой взгляд.

Рука Мерцалова скользнула в карман. Черной змеей блеснула удавка, которую танцор не заметил. Теперь уже и Мерцалов ощущал возбуждение, глядя на то, как прогибает спину Панфилов, как закатывает глаза и сладострастно шевелит губами.

– Ну, целуй же… Целуй…

Острый, нежно-розового цвета язык скользил в прорези рта, длинными подрагивающими пальцами танцор гладил свой напряженный, со вздувшимися венами член.

Не спеша Мерцалов набросил удавку на шею танцора и резко затянул ее. Панфилов захрипел, лицо его побагровело. Он попытался руками дотянуться до Мерцалова, но тот отстранился. И тут танцор подался вперед, попробовав сбить Мерцалова с ног. Но Олег удержался, лишь сильнее потянул шелковый шнурок удавки.

– Сдохнешь сейчас, сука поганая.

Танцор стоял на коленях, дергаясь, стараясь освободиться, а Мерцалов сжал его ногами и изо всей силы тянул концы шелкового шнурка. Тот глубоко врезался в шею, исчез в складках кожи…

Борьба продолжалась еще секунд пятнадцать-двадцать. Затем к предсмертным хрипам добавился еще один звук. Запахло фекалиями – произошла естественная физиологическая реакция на удушение, – Панфилов обмяк, завалился на бок.

Мерцалов ослабил хватку, а затем и снял удавку с шеи танцора. Тот лежал на боку, перепачканный в собственных испражнениях, взгляд его остекленевших глаз застыл на ярко горевшей на стене лампочке.

– Пидар гнойный! – с омерзением проговорил Мерцалов, переступая через мертвого артиста. – Захотел, чтобы я тебя трахнул! Погань!

Он пнул мертвеца ногой в бок. По безжизненному, но еще не одеревеневшему телу конвульсией прошло сотрясение.

Мерцалов осмотрел свои ботинки, вздохнул с облегчением: «Чистые».

Кривясь от отвращения, он вытер мертвого танцора пледом, лежавшим возле стены, стер влажное грязное пятно на гимнастическом мате. Он вышел из комнатки и, перепрыгивая с балки на балку, двинулся в глубь чердака. Вскоре он оказался у бывшего дымохода. Открыл дверцу, которой когда-то пользовались трубочисты, заглянул внутрь. Удовлетворенно хмыкнул: «Места хватит». Дымоход здесь делал поворот, и поэтому в колене получилась довольно большая площадка.

Оставив дверцу открытой, Мерцалов вернулся в комнатку, где стоял удушливый, тошнотворный запах смерти, подхватил мертвого танцора под мышки и потащил, стараясь не шуметь, к дымоходу. Засунул труп ногами вперед, несколько раз пнул по голове, заталкивая поглубже, чтобы дверца плотно закрылась, и только после этого отряхнул руки.

«Порядок».

Вновь войдя в комнатку, он взял с тумбочки свой невыпитый стакан вина и, следя, чтоб не коснуться его края губами, влил содержимое в рот. Прополоскал его и выплюнул вино в открытую дверь. Затем выкрутил лампочку и замер, стоя на балке. Прислушался.

«Вроде бы все шито-крыто, никто ничего не слышал, да и кто здесь может быть, в этих дебрях».

Мирно бубнили голуби, снизу приглушенно доносились размеренный стук молотка и голоса рабочих. Мерцалов поднял куртку убитого, запустил руку в карман и вытащил оттуда связку ключей.

«Вот он, ключ от райских врат», – припомнил наемный убийца слова Виктора, отсоединял длинный ключ, которым артист открывал калитку в воротах для загрузки декораций.

Он завернул ботинки, джинсы и белье Панфилова в куртку и засунул под одну из балок под крышей, где торчали разбитые лампы дневного света.

"«Сюда уж никто не полезет, кому охота копаться в ртути? Да мне и нужно-то, чтобы их не заметили день-два, – подумал Мерцалов. – А потом я буду далеко».

Теперь он уже спешил, боясь того момента, когда в зале погасят свет. На темном чердаке легко было отыскать светящееся отверстие в плафоне зала, над сводом которого виднелась лебедка для опускания и подъема люстры. Отверстия, служащие для вентиляции, прикрывали огромные решетки-жалюзи. К ним подобраться оказалось не так-то просто, ноги скользили по гладкой поверхности плафона, и Мерцалов перепачкался в побелке, прежде чем ему удалось доползти до отверстия, которое он уже присмотрел для себя как огневую позицию.

Он припал лицом к пыльной решетке и с головокружительной высоты заглянул вниз. Отсюда просматривалось две трети зала. Огромная хрустальная люстра висела почти рядом, и отсюда было видно, насколько пыльные и грязные подвески этой знаменитой люстры Большого театра, как много на ней перегоревших лампочек, расколотых электрических патронов.

«Ага, вот и то, что доктор прописал…» – Мерцалов чуть подался вправо.

Точно между рожков люстры открывался обзор на правительственную ложу, она была видна как на ладони. В ней не нашлось бы ни единого уголка, куда бы Мерцалов не мог заглянуть. На всякий случай он повернулся на бок и посмотрел назад.

При необходимости отсюда могла простреливаться и царская ложа. Но стрелять в ту сторону, как предполагал Мерцалов, ему не придется. С Черных хоть и носятся как с писаной торбой, но все-таки он не первое лицо государства. В царскую ложу его могут допустить только в присутствии президента. Значит, остается правительственная.

Если судить по толстому слою пыли, служба безопасности, проверяющая здание театра перед приездом высоких гостей, сюда практически не забиралась. Скорее всего, охрана ограничивалась осмотром подходов, не желая лезть в голубиный помет, вековую пыль и паутину.

Мерцалов отыскал деревянный переходной мостик и подтащил его к вентиляционному отверстию, чтобы иметь потом возможность легко вскарабкаться по нему к своей огневой позиции.

«Ну что ж, гомик, – подумал он, проходя мимо дымохода, – ты сослужил мне хорошую службу и сполна отработал то наслаждение, которое испытывал, ощупывая мое тело. Вот только жаль, что под конец ты обделался, испортил воспоминания о себе».

Мерцалов, выйдя на площадку перед узкой лестницей, старательно отряс пыль с одежды и начал медленно спускаться, каждый раз перегибаясь через перила, чтобы удостовериться, что следующий ярус пуст. Несколько раз ему приходилось вжиматься в стену, пережидая, когда внизу пройдет театральный работник.

Мерцалов понимал, что перестраховывается: в театре работает столько народу, что вряд ли все помнят друг друга в лицо, да и случайных людей здесь крутится множество, – но все равно, рисковать не стоило.

Наконец Мерцалов достиг нижней площадки перед деревянными воротами. В щели калитки надуло немного снега, который медленно таял на рифленом металле мостков. Длинный ключ беззвучно вошел в замочную скважину, и Мерцалов вышел на крышу первого этажа.

Внизу было глухо и темно. Мерцалов перебрался на пожарную лестницу и легко спрыгнул на обледеневший тротуар.

«Все путем».

Мерцалов быстрым шагом вышел к Охотному ряду и, остановив частника, распорядился:

– На шоссе Энтузиастов.

Насчет цены он спорить не стал.

Было около часу ночи, когда он отпустил машину, не доехав до дома, где снял квартиру, полквартала.

Сегодня он не стал наблюдать за окнами дома напротив. Несколько раз собрал и разобрал винтовку, проверил ее готовность, плавный ход спускового крючка, привыкая к оружию. Затем аккуратно разобрал ее, положил в замызганный брезентовый мешок и лег в постель.

Мерцалов уснул быстро и спал если не сном праведника, то сном человека, сделавшего часть трудной и ответственной работы.

* * *

Утром Мерцалов покидал квартиру старика-ветерана, унося с собой ключ и спортивную сумку с оружием.

В ближайшем магазине он купил еще одну сумку, в которую сложил вещи, которые ему могут понадобиться в дальнейшем, при отъезде, заехал на Белорусский вокзал и положил эту сумку в ячейку камеры хранения.

Затем купил себе билет до Смоленска на поезд, отходящий около часа ночи, после чего налегке, с сумкой, в которой покоилась только винтовка с оптическим прицелом, разобранная на части, отправился бродить по городу. Он то и дело запускал руку в карман пальто, проверяя, на месте ли длинный самодельный ключ от деревянных ворот рая.

Глава 17

Наверное, никогда ранее расписание передвижения Василия Степановича Черных не изучалось с такой тщательностью. Сейчас листочек-распечатку с датами, временем и местами, где побывает российский нефтяной магнат, штудировал Глеб Сиверов. Часть мероприятий уже состоялась, и напротив них стояли отметки об инцидентах, имевших место во время их проведения.

«Ничего серьезного, – делал выводы Глеб, – это не мог быть Мерцалов. И здесь наверняка орудовал не он. Этот, если бы взялся, довел бы начатое до конца и уж во всяком случае не оставлял бы таких явственных следов».

Сложность теперешней задачи Сиверова заключалась в том, что предстояло работать с колес. Мерцалов находился в Москве – это было известно точно – и мог начать действовать в любой момент. Конечно, охрана Черных тоже не спала, разрабатывала версии, предпринимала серьезные шаги для предотвращения покушения.

Но Глеб знал повадки Мерцалова. Еще в бытность службы в Афганистане он отличался не только жестокостью, но и острым умом, таким необходимым для проведения рискованных акций.

«Да-да, мой бывший приятель, – подумал Сиверов, – ты никогда не поддавался искушению действовать по самой простой и, как казалось, надежной схеме. Ты изобретал абсолютно сумасшедшие варианты, и, как ни странно, они срабатывали. Главное было суметь опередить противника. Тогда ты был на нашей стороне, теперь ты думаешь, что играешь один, хотя ты в чужой игре только пешка, которая даже не знает, кому в конце игры суждено стать королевой. Пешками игроки всегда жертвуют, и ты, наверное, не исключение».

Сиверов, лишь только получил от генерала Потапчука задание, сразу же перебрался к себе на мансарду. Когда задействован в опасной операции, лучше всего семью держать от себя подальше. Мало ли что может случиться? Игроки – те, кто руководил покушением – подобрались, видимо, серьезные. А значит, не исключено, что они имеют свой источник информации в ФСБ и даже в службе охраны. В том, что не он первый изучает распечатку с графиком встреч и поездок, Глеб не сомневался. Он даже не испытывал досады от мысли, что наемный убийца скорее всего держал эту распечатку в руках еще до него, как минимум, дня на два, на три раньше.

Сиверов знал слабость Мерцалова – пристрастие к взрывам. Если позволяли обстоятельства, тот обычно устраивал покушения при помощи мины или с часовым механизмом или с дистанционным управлением.

Он любил, чтобы его работа получала широкую огласку, и если с убийством Батулина все обстояло именно таким образом, то вот убийство Аль-Рашида немного выпадало из общего ряда убийств, совершенных Мерцаловым.

«Возможно, такова была воля заказчика», – подумал в конце концов Глеб.

Времени на анализ предыдущих дел у него больше не оставалось, и Сиверов вновь принялся отчеркивать карандашом те позиции, которые казались ему наиболее выигрышными из соображений совершения покушения.

Мысль Сиверова работала напряженно.

"Если бы я знал, – рассуждал он, – что меня уже разыскивают, причем разыскивают вовсю и знают о цели моего приезда, что бы я предпринял? Есть два варианта. Первый: на время отказаться от задуманного, подождать, пока бдительность охраны ослабнет, и тогда…

Нет, не таков Мерцалов, – Глеб покачал головой. – Скорее всего, он остановился на втором варианте, который предпочел бы и я: действовать быстро и напористо, чтобы предвосхитить шаги противника. Расследовать всегда сложнее, чем придумывать, охранять всегда сложнее, чем нападать. Охранник – поскольку секторов обстрела множество – должен противостоять сразу нескольким предполагаемым нападающим; у нападающего же только одна мишень – тот, на кого он совершает покушение… Забудь на время, – посоветовал себе Сиверов, – все, что ты думал раньше. Представь себя на месте Мерцалова, который решил действовать не откладывая. Значит, сегодня? – задал себе вопрос Глеб. – Значит – да", – тут же ответил он.

На сегодняшний день все встречи, совещания в расписании Черных проходили в закрытых помещениях, куда без пропуска не то что проникнуть наемному убийце – птице пролететь невозможно. Зато на вечер было назначено полуофициальное мероприятие – посещение Большого театра, премьеры возобновленной в старой сценографии оперы Глинки «Жизнь за царя». Это мероприятие было пропечатано в расписании самым мелким шрифтом, как будто оно являлось незначительным.

Рука Глеба потянулась к телефону, и он набрал номер генерала Потапчука. Обычно тот отвечал сам, но на этот раз трубку взял его помощник, хотя телефон и предназначался исключительно для связи с агентом Слепым. Где-то совсем недалеко играла тихая музыка, и Сиверов понял: помощник сидит в автомобиле, включено радио.

– Федор Филиппович далеко? – осведомился Глеб.

– У него совещание.

– Есть возможность с ним связаться?

– Это займет время и не очень удобно это делать, – по голосу чувствовалось, что говоривший не намерен заниматься поисками генерала и уж тем более – навлекать на себя его гнев, когда окажется, что причина, по которой пришлось вытаскивать шефа с совещания, не заслуживает внимания.

Сиверов перевел дыхание, чтобы не сказать какой-нибудь резкости. Он уже отучил себя от подобных замашек. Толку не добьешься никакого, а отношения испортишь напрочь.

– У меня договоренность с генералом, – как можно бесстрастнее проговорил Сиверов, – в случае необходимости он выделяет мне автомашину и людей.

– Да, я об этом знаю.

– Вы можете представиться?

– Старший лейтенант Тендряков.

«Тендряков… – напряг память Глеб. – А, это тот самый, который сидел в кабинете генерала Потапчука, когда я приходил к нему перед отъездом в Швейцарию».

В памяти Сиверова тут же возникло лицо молодого офицера: открытый взгляд, волевая линия губ.

«Вроде бы неплохой парень».

– Вы мне потребуетесь, старший лейтенант, – тоном, не терпящим возражений, сказал Сиверов. – Через пятнадцать минут я жду вас у Дома журналистов.

Успеете?

– Возле ворот?

– Именно там.

Глеб прервал связь и наскоро собрался. Зная, что отношения между службой правительственной охраны и ведомством генерала Потапчука не очень-то, Глеб сразу же отказался от мысли взять с собой винтовку. Максимум, на который он может рассчитывать, – это пистолет. Сиверов сунул его в кобуру, прихватил глушитель.

На ходу набросил куртку и сбежал вниз по лестнице.

Впрочем, можно было не спешить: от мастерской до Суворовского бульвара было близко, но Глеб не хотел опоздать ни на минуту: он не любил заставлять ждать себя.

Ровно в назначенное время он подходил к чугунным резным воротам Домжура. Стоял сильный мороз, ветер нес колючую снежную крупу, которая, шурша, скользила по кожаной куртке, набивалась за воротник.

Не прошло и двух минут, как по занесенному снегом асфальту к Дому журналистов подкатила черная «волга» с затемненными стеклами и прижалась к тротуару напротив Сиверова. Сидевший за рулем лейтенант Тендряков был одет в штатское, которое абсолютно не шло к его лицу военного, от чего он был похож на провинциала, выбившегося в бизнесмены.

Сиверов открыл дверцу, опустился на сиденье и протянул руки к пластмассовой решеточке, из-за которой струился теплый воздух автомобильной печки.

– Замерз, как черт.

Слегка отогрев ладони, он подал руку для приветствия.

Как зовут старшего лейтенанта Тендрякова, Глеб припомнить не мог, скорее всего, генерал Потапчук и не называл того в присутствии Сиверова по имени.

«Наверное, и мне не стоит представляться», – решил Глеб и спросил:

– Оружие у тебя есть?

– Пистолет, – Тендряков хлопнул себя по борту пиджака.

«Конечно же, без глушителя» – подумал Сиверов, но не стал ничего по поводу этого говорить – не стоило нагнетать нервозность.

Да и помощник был нужен ему лишь для того, чтобы проникнуть в здание Большого театра. В остальном предстояло полагаться только на самого себя.

– В Большой, – бросил Глеб.

– Куда? – одна бровь старшего лейтенанта Тендрякова чуть приподнялась.

– К Большому театру.

Машина плавно тронулась с места.

"Кажется, он не любит задавать лишних вопросов.

Что ж, хорошее качество, если только оно не вызвано нежеланием брать на себя ответственность".

Сзади оставались квартал за кварталом. Город жил своей повседневной взвинченной жизнью, может, немного обленившейся из-за праздников.

Когда до цели их недолгого путешествия оставалось совсем немного, Сиверов повернулся к старшему лейтенанту.

– Вы сможете договориться с охраной, выставленной в Большом театре, или же вам понадобится вмешательство генерала Потапчука?

– Смотря о чем договориться, – усмехнулся Тендряков.

– Мне нужно попасть внутрь.

– Куда именно?

– Я еще не знаю, все зависит от обстановки.

– Я смогу обеспечить вам доступ в любую точку, кроме помещений, через которые предстоит пройти их подопечному.

– Что ж, идет.

Черная «волга» остановилась рядом с автомобилями, принадлежащими службе правительственной охраны.

Не успели старший лейтенант и Сиверов выйти из машины, как перед самым капотом словно из неоткуда появился мужчина в черной брезентовой куртке, подбитой мехом, и негромко попросил у Тендрякова документы. После короткого разговора документы были возвращены, и Сиверов со своим провожатым направились к служебному подъезду театра.

Глебу уже не раз приходилось наблюдать за тем, как работает служба правительственной или президентской охраны. Да, это были профессионалы, и неплохие. Но во всем их поведении чувствовалась какая-то надменность, словно они разделяли человечество на посвященных и второсортных – людишек, на которых можно смотреть свысока. Они обошлись с Тендряковым и Сиверовым вполне корректно. Так обращается таможенник с дорогими вещами, проходящими через его руки.

Совсем молодой парень двухметрового роста, стоящий рядом с вахтером, остановил вошедших коротким жестом, а затем проведя по бокам Тендрякова стержнем металлоискателя.

Прибор загудел.

– Покажите.

Тендряков отвел полу пиджака, показывая пистолет в кобуре. Охранник вынул его, выщелкнул обойму, посмотрел на патроны, затем вернул пистолет владельцу.

Подал знак Сиверову, чтобы тот подошел к нему. Процедура повторилась. Немного удивленно проверяющий рассматривал не стандартный «Макаров», который привык видеть у сотрудников спецслужб, а тяжелый армейский кольт Сиверова.

Аппаратура вновь загудела, когда стержень прошел мимо глушителя, лежавшего в кармане куртке. Глебу понравилось, что человек из правительственной охраны не задавал идиотских вопросов типа «Зачем вам нужен глушитель?». Объяснения Сиверова, как и объяснения старшего лейтенанта Тендрякова ему не требовались вовсе. Он привык или сам принимать решения, или советоваться с начальством.

– Подождите, – сказал охранник, оставил визитеров на попечение своего напарника, отошел метров па пятнадцать и стал с кем-то советоваться по рации, продолжая сжимать в левой руке глушитель.

Разговор оказался коротким, и вскоре пистолет и глушитель были возвращены Глебу.

– О вашем приходе предупреждены. Вам запрещено появляться только в зоне "А", все остальные помещения для вас открыты.

Сиверов и его спутник получили пропуска, и их предоставили самим себе. Сиверов мысленно поблагодарил генерала Потапчука, который предварительно сумел договориться со службой правительственной охраны о том, чтобы не мешали работать его людям. Охранники и не мешали, но помогать тоже не рвались.

«Вот ведь как, – подумал Сиверов, – я считаю, что они мешают работать мне, а они – что мы с Тендряковым мешаем им. Что ж, посмотрим, кто для кого является помехой».

– Вы думаете, М., – так сотрудники Потапчука договорились называть Мерцалова вне стен генеральского кабинета, – попробует проникнуть сюда? – спросил старший лейтенант.

– Не знаю. Но это не исключено, – Глеб всегда избегал давать категоричные ответы.

– Маловероятно.

– Нельзя исключать даже малейшую возможность.

Пару раз по дороге предъявив пропуска вместе с документами, Тендряков с Сиверовым вошли в полуосвещенный зрительный зал. Сиверову уже не раз приходилось осматривать этот зал взглядом профессионала, но еще ни разу Глеб не оценивал его на предмет стрельбы по правительственной ложе.

– Ты бы выбрал какую позицию? – спросил он у Тендрякова.

Тот посмотрел сперва на балкон, затем на сцену и пожал плечами:

– Позиций много, но ни одна не подходит.

– Почему?

– Мне еще не приходилось встречать в жизни камикадзе. Ни с одной из этих позиций улизнуть нереально.

– Правильно.

За старшим лейтенантом и Сиверовым внимательно наблюдали из глубины зала сразу два охранника. Один ,стоял неподалеку от правительственной ложи, второй сидел, повернувшись вполоборота, на парапете бенуара.

– Да, вся трудность для М. заключается как раз в том, что фойе театра во время спектакля пусты, – вслух размышлял Глеб. – В них находится только обслуга театра и охрана. И уйти практически невозможно. Но можно попытаться выйти из театра вместе со всеми – в толпе.

– Каким образом?

– Как заставить массу зрителей одновременно в нужный момент броситься к выходу? – прищурившись, спросил Сиверов.

– Такое может произойти, если в зале вспыхнет пожар или начнется перестрелка. Тогда поднимется паника, люди ломанут во все двери, и вместе с толпой М. сможет миновать охрану.

Глеб замолчал, он смотрел на лепнину потолка, на роспись плафона, на поблескивающую в полумраке огромного зала хрустальную люстру. Наконец сказал, покачав головой:

– Нет, теперь я уверен, что все будет происходить не так.

– Почему?

– Именно потому, что тебе варианты с пожаром и с перестрелкой пришли в голову сразу, точно так же, как и мне.

– Вы уверены? – Тендряков по-прежнему продолжал обращаться к Глебу на «вы», хотя тот давно уже перешел на «ты».

– Я даже знаю, откуда будет произведен выстрел.

– Я думаю, нужно посоветоваться с охраной.

– Не стоит.

– Вы так считаете?

– Подумай сам, – Глеб перешел на самый тихий шепот. – Их задача несколько отличается от нашей.

Они – охрана. Для них главное не допустить, чтобы М. сделал выстрел. Они поступят так: заблокируют проходы, выставят дополнительные посты. А я не хочу, чтобы М. отпугнули, иначе он присмотрит себе другое место, другое время. Он умеет ждать, и я бы не удивился, узнав, что он уже пару раз со времени своего приезда был близок к тому, чтобы нажать на спусковой крючок. Идем.

По памяти Глеб восстанавливал все, что ему было известно о планировке Большого театра. В свое время он знакомился с довольно подробными чертежами.

Проникновение Мерцалова через парадный вход или даже через служебный он исключил сразу же: уж слишком много постов охраны ему бы пришлось преодолеть.

Еще две проверки документов – и Глеб уже осматривался, стоя на сцене за кулисами. Над головой простирались немыслимые сплетения переходов, мостков, нависали кабели, канаты – все сложное хозяйство театральной сцены.

Тендряков вздохнул. Ему это хозяйство напоминало лабиринт, из которого заведомо не существовало выхода.

– Видишь, – проговорил Сиверов, – с этой стороны охраны куда меньше, – он указал рукой на две фигуры охранников, стоявших на мостках. – И могу побиться об заклад, что оба они просматривают не все сектора и уж точно один не видит другого.

Глеб стал торопливо взбираться по узкой металлической лестнице с гулкими ступеньками, которая была бы более уместна на корабле, чем в интерьере театра. Вскоре они оказались на уровне второго этажа. Сиверов медленно шел мимо окон, проверяя, каждое ли из них закрыто изнутри на защелку, прикидывая, можно ли открыть форточку снаружи. Пока вроде бы ничего не внушало тревоги, на подоконниках не виднелось следов, все шпингалеты надежно входили в пазы. На рамах ровно, без повреждений была приклеена лента утеплителя.

Один из охранников, предупрежденный о появлении здесь людей из ФСБ, внимательно следил за их действиями, но не подходил близко, не лез с допросами или советами.

Сиверов, а за ним и Тендряков подергали за ручку больших деревянных ворот для загрузки декораций и убедились, что калитка надежно заперта.

– Черт, неужели я ошибся? – пробормотал Сиверов. – Хотя… – он немного задумался, затем на его губах появилась улыбка. Он вновь представил себя на месте Мерцалова.

«Стрелять отсюда – с мостков? Нет, здесь сам стрелок является отличной мишенью. И не так уж важно, каким путем он собирается попасть в театр, важно, каким путем собирается уходить».

Глеб чувствовал, что правильно определил точку, с которой Мерцалов собирается стрелять. А значит, он, Глеб, выиграл. Игра в прятки теряет смысл, если знаешь, где человек прячется.

Тендряков, согласно полученным от генерала Потапчука инструкциям, старался не мешать Глебу и покорно полез на головокружительную высоту вслед за своим то ли спутником, то ли начальником. Чем выше они поднимались, тем тверже становилась уверенность Глеба, что он прав. Он уже представлял себе Мерцалова, взбиравшегося до него по этим же ступенькам.

«Восхождение… Восхождение к вершине, – думал Глеб, – это в его вкусе. Подняться на самую вершину, вознестись выше всех и совершить самое громкое дело из всех содеянных».

Они миновали уровень блоков, на которых были закреплены штанкеты, и очутились среди балок перекрытий, стропил. Здесь уже явственно чувствовался холод улицы, хотя временами сюда и задувал теплый воздух изнутри здания. Глеб разве что не принюхивался, он осматривал каждую балку, каждый сантиметр покрытого толстым слоем пыли чердачного пола.

«Место гиблое, но наверняка сюда наведываются», – решил он.

Наконец его усилия принесли плоды: Сиверов обнаружил полосу, почти не покрытую пылью. За один раз такую дорожку не протоптать.

Вскоре они подошли к вентиляционной шахте – дорожка сама привела их туда. Сиверов остановился перед низкой дверью, неплотно прикрытой, за которой была непроглядная темнота. Он подал знак Тендрякову, чтобы тот стоял на месте, сам вытащил пистолет и толкнул ногой дверь.

Слабый свет проник в комнату, лишенную окон.

Плакаты с изображением танцоров на стенах, потрепанный гимнастический мат на полу, пустые стаканы, бутылки.

Сиверов махнул рукой Тендрякову: «Подходи».

– Только ничего не трогать! – предупредил Сиверов.

– По-моему, мы сбились с верного пути, – обескураженно проговорил старший лейтенант. Он заглянул в узкую щель между выдвижным ящиком и верхом гримерной тумбочки. Там, на дне, валялись одноразовые шприцы и обертки от презервативов. – Это пристанище, да, но не для киллера, а для гомиков. Возможно, и для наркоманов.

– Что ж, посмотрим, – сказал Глеб, – если тут окопались голубые, то это самый укромный уголок во всем театре.

Глеб снова вышел на чердак и, присев на корточки, наклонил голову к самым балкам. Теперь его взгляд скользил почти параллельно плоскости пола, и даже в полумраке проступали малейшие неровности, становилась отчетливо заметна неравномерность слоя пыли.

И вскоре из хаотичных пятен грязи, клякс голубиного помета прорисовалась цепь следов, и вела она к дымоходу.

Еле сдерживая нетерпение. Сиверов двинулся туда.

Обошел широченную трубу, сложенную из кирпичей, со всех сторон. Затем приоткрыл большую, тяжелую, чугунного литья дверцу.

Когда он увидел затолканное в трубу полуобнаженное мертвое тело, на лице его не отразилось ничего, лишь блеснули глаза.

«Кажется, я взял след», – подумал Сиверов и замахал рукой Тендрякову.

Тот подошел, присел рядом с Сиверовым. Сперва Тендряков ничего не мог рассмотреть в глубине трубы, все-таки Глеб в темноте видел лучше многих. Тогда Сиверов вытащил из кармана зажигалку «Zippo», повернул колесико. Язычок пламени тут же вытянулся тонким хвостиком, качнулся в глубь дымохода, затрепетал.