Текст книги "«Слово о полку Игореве»: Взгляд лингвиста"

§ 14в. В исконной славянской парадигме аориста форма 2-го лица единственного числа омонимична форме 3-го лица, и эта омонимия иногда реально уменьшает ясность текста. Вдобавок у глаголов на -ити аорист сътвори, получи и т. п. омонимичен императиву, то есть фразы типа ты сътвори двусмысленны: 'ты сделал' или 'ты сделай'.

Со временем развивается тенденция устранять эту омонимию. Основной способ ее устранения состоит в том, чтобы употреблять во 2-м лице единств. числа перфект вместо аориста.

В дальнейшем эта замена становится церковнославянской нормой, и грамматики Зизания и Смотрицкого, которыми руководствовались люди XVII–XVIII веков, уже дают парадигмы аориста по образцу: а́зъ что́хъ, ты̀ че́лъ (чла̀, члò) єсѝ, о́нъ чтè.

Так, например, в Мариинском евангелии 2-е лицо единств. числа аориста встретилось 10 раз: ты рече (Мт. 26.25, 64); i ты бѣ (Мт. 26.69, Мр. 14.67); ты свѣдѣтельствова (Ио. 3.26); ѣко ты мѧ посъла (Ио. 11.42, 17.8, 21, 23, 25).

В Синодальной библии во всех этих случаях стоит уже перфект: ты̀ ре́клъ єсѝ; и ты̀ бы́лъ єсѝ; ты̀ свидѣ́тельствовалъ єсѝ; к ты́ мѧ посла́лъ єси.

Древнерусские памятники (из числа тех, где вообще встречается прямая речь и, следовательно, 2-е лицо возможно) можно разделить с данной точки зрения на две группы – такие, где 2-е лицо единств. числа аориста еще живо, и такие, где оно уже совсем (или почти совсем) не употребляется.

В первой группе во 2-м лице единств. числа действует (с большей или меньшей степенью полноты) древнее правило распределения аориста и перфекта по смыслу, во второй – новое правило (требующее перфекта независимо от смысла).

Из нецерковных памятников к первой группе относятся прежде всего «Повесть временных лет» и перевод «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия. Здесь картина такова.

Во 2-м лице единственного числа распределение форм аориста и перфекта еще в основном подчиняется первоначальным общим правилам употребления этих форм и еще практически не отличается от их распределения в других лицах и числах. Упрощенно говоря, аорист указывает просто на действие в прошлом, а перфект – на состояние, наступившее в результате действия в прошлом.

Дополнительное техническое правило, которое необходимо учитывать, состоит в том, что в придаточных, вводимых изъяснительным ко, и в придаточных относительных практически всегда выступает перфект, а не аорист; так что ниже эту группу фраз мы уже можем в рамках нашей проблемы не рассматривать. Другое дополнительное правило состоит в том, что у глаголов несовершенного вида (кроме глаголов движения, а также быти, видѣти, слышати и некоторых других) аорист обычно не употребляется, соответственно, перфект может быть употреблен и при отсутствии к этому специальных смысловых оснований.

В «Повести временных лет» по Лавр. 2-е лицо единственного числа аориста встретилось 6 раз (эти формы подчеркнуты):

чадо вѣрноє, во Кра крстиласѧ єси и во Крста блечесѧ 17 об.;

е ‹…› мои, что ѥси пожилъ бес печали на свѣтѣ семь, многы напасти приимъ людии и брат своѥ, се же погыбе не брата, но за брата своѥго положи главу свою (68);

ѥлма же ты, брате мои, показа ко мнѣ любовь, введе мѧ на столъ мои, и нареч(е) мѧ старѣишину собѣ, се азъ не помѧну злобы первы (68).

Перфект встречается много чаще – 39 раз (из них 10 в придаточных с ко и относительных). Для большинства таких фраз можно предполагать специфическое перфектное значение состояния, наступившего в результате действия, например: переклюкала мѧ єси, льга 17 об. ('ты меня перехитрила', т. е. 'я побежден'); да се ѥси пришелъ и сѣдишь с брат(ь)єю своєю (92). В таких фразах перфект не является заменой аориста – он законным образом употреблен в соответствии со смыслом. С другой стороны, в некоторых фразах, по-видимому, по смыслу мог бы быть употреблен и аорист; например, в уже приведенной фразе во Кра крстиласѧ єси и во Крста блечесѧ довольно трудно уловить какую-либо разницу между первым и вторым сказуемым по грамматическому значению. Мы не будем пытаться точно сосчитать случаи этого рода, поскольку строго провести разграничение здесь невозможно. Достаточно сказать, что, в отличие от многих других памятников, число таких случаев в данном памятнике невелико.

Другим, еще более отчетливым представителем этой группы является «История Иудейской войны» Иосифа Флавия (перевод XI–XII вв.). 2-е лицо единств. числа аориста представлено здесь словоформами: погби, поноуди, начѧ, седѣ, посла, изби, раскровави, безаконствова. Вот некоторые примеры:

т же ми, е, погби, иже поноуди времѧ вда́ти за́висти 379а;

тщи́мъ сло́вомъ при́шьсѧ цьство, а цьскаа дѣла пре́жде начѧ дѣлати, ‹…› и на златемъ пр(е)ст(о)лѣ седѣ 381 г;

и ты̀ посла во́ины, и изби мно́го мно́жество 382а.

Этим 8 формам аориста противостоят 40 форм перфекта (из них 17 в придаточных с ко и относительных). Как и в ПВЛ, почти все они хорошо соответствуют основному значению перфекта, как, например, во фразах: въпїахоу на Ирода, гюще: поморилъ ны єси гла́домъ, и кони на́ши изнемогли 357 г; нò аще ты оума своєго забы́лъ єси 416б.

Вот яркий пример использования обеих форм с различием в значении: и т посла во́ины, и изби мно́го мно́жество въ цкви пришедшихъ на пра́здникъ, ‹…› и та́ко єси сътворилъ оубииство, акого же ни иноплеменници сътвориша 382а. Здесь аорист изби передает само действие, а перфект єси сътворилъ – смысл этого действия для настоящего: 'и теперь на тебе вина за небывалое преступление'.

Как и в ПВЛ, есть также отдельные фразы, где мог бы быть употреблен аорист, но их немного, и их значение не столь однозначно, чтобы квалифицировать их как явные случаи замены аориста на перфект.

Из памятников меньшего объема отметим:

«Повесть об Акире Премудром» (переведенную в XI–XII вв. и сохранившуюся в списке XV в.); здесь 4 примера аориста (въздвиже, повелѣ, зрѣ, въвръже) и 25 примеров перфекта (из них 4 придаточных с ко и относительных); заметим, что в это число входит представленное 7 раз былъ еси;

«Чудеса Николы» (сочинение предположительно XI в., сохранившееся в списке XII в.); здесь 2 примера аориста (бѣ и рече) и 13 примеров перфекта (из них 5 придаточных с ко и относительных).

Гораздо больше древнерусских памятников принадлежит к другой группе – той, где форм 2-го лица единств. числа аориста нет или почти нет. В этих памятниках во 2-м лице единств. числа вся зона прежних значений аориста и перфекта обслуживается только перфектом, безотносительно к каким бы то ни было нюансам значения.

Таковы прежде всего все летописи, кроме «Повести временных лет». Вот некоторые примеры из летописей, где форма 2-го лица единств. числа перфекта употреблена в контексте, по первоначальным правилам несомненно требующем аориста:

чемоу хотелъ ѥси сести Переѧславли? (НПЛ [1138], л. 17);

чему ми еси во номъ ди не далъ? (Ипат. [1150], л. 145);

зимусь ѥси ночи на свободу розбоєм оударилъ (Лавр. [1284], л. 170 об.).

К этой же группе принадлежит Житие Андрея Юродивого – произведение, во многих других отношениях весьма архаичное. Во 2-м лице единств. числа при 152 перфектах здесь нет ни одного аориста. Вот некоторые характерные примеры:

кдѣ ѥси былъ доселѣ и кдъ ѥси ходилъ толико днии глу– мѧсѧ? 19а;

не азъ ли тѧ видихъ, коли ѥси взѧлъ плода и снѣлъ ѥси? 27в;

крилѣ ѥси имѣлъ, коже соуть оу серафимъ, да почто ѥси вдалъ сотонѣ? 32 г.

К этой группе принадлежат также и многие литературные произведения. Так, во 2-м лице единств. числа нет ни одного аориста, в частности, в «Александрии» (при 50 перфектах), «Пчеле» (при 48 перфектах). Вот, например, фраза из «Пчелы», в точности соответствующая правилу Смотрицкого (перфект во 2-м лице при аористе в 1-м): ты вчера гоуда възвеселилъ мѧ еси пѣсньми, а з(ъ) такоже бѣщаньем(ъ) възвеселихъ васъ (89)/(90).

Из нашего обзора видно, что 2-е лицо единств. числа аориста – это весьма редкая форма, представленная практически лишь в старейших канонических церковных текстах, а за рамками этого всего в нескольких памятниках XI–XII веков.

На этом фоне может показаться удивительным, что примеры 2-го лица единств. числа аориста обнаруживаются также на четыре века позже в «Повести о Петре и Февронии» (XVI в.). Но здесь мы имеем дело уже с явлением другого порядка. Это сочинение написано искусственным церковнославянским языком, подражающим древности, но со многими ошибками против подлинных древних норм. Например, активно употребляются формы двойственного числа, но часто неправильно. К числу таких искусственных архаизмов относится и употребление в нескольких фразах 2-го лица единств. числа аориста, в частности:

И прииде к брату и рече ему: «Когда убо сѣмо прииде ('ты пришел')?»;

Приидох же паки, ничто же нигдѣ паки помедлив, ты же не вѣм како мя предтече, напредь мене здѣ обрѣтеся;

Она же глагола ему: «Сего ли не разумѣеши! Прииде ('ты пришел') в дом сии и в храмину мою вниде и видѣв мя седящу в простотѣ».

Неправильность здесь прежде всего в том, что из пяти выделенных точек по крайней мере в последних трех по смыслу соответственно древним правилам должен был быть употреблен не аорист, а перфект (обрѣлъсѧ еси, пришелъ еси, въшелъ еси). Но автор явно избегает перфекта как формы некнижной (за рамками придаточных предложений он его вообще почти не употребляет). Кроме того, в двух фразах из трех автор, отталкиваясь от живого языка, опускает местоимение ты, тогда как в подлинном древнем тексте при аористе оно скорее всего было бы сохранено.

Обратимся теперь к «Слову о полку Игореве». Здесь во 2-м лице единственного числа мы находим четыре формы аориста:

Чему, господине, мое веселiе по ковылiю развѣя? (176);

Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вои, въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче? (183).

С морфологической точки зрения все они безупречны (при том, что образование аориста от простьрти [или прострѣти], съпрячи и затъкнути требует хорошей степени владения техникой словоизменения). В смысловом отношении аорист здесь вполне оправдан.

С другой стороны, в двух случаях употреблен перфект:

О Днепре Словутицю! ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю Половецкую; ты лелѣялъ еси на себѣ Святославли носады до плъку Кобякова {178-179}.

В пробилъ еси перфект полностью уместен по смыслу. Во втором случае значение допускало бы и аорист, но лелѣяти – глагол несовершенного вида, и этого достаточно для употребления перфекта (см. выше); кроме того, симметрия двух частей фразы способствует использованию в них одной и той же грамматической формы.

Как можно видеть, в СПИ употребление времен во 2-м лице единств. числа полностью соответствует ситуации в первой из рассмотренных выше групп, то есть той, где актуально древнее правило распределения аориста и перфекта по смыслу.

Если СПИ – подлинное древнее произведение, этот факт не нуждается в особых объяснениях.

Если же это фальсификат, то его создатель должен был в вопросе о выражении 2-го лица единств. числа в прошедших временах отступить от прямых указаний известных ему грамматик и самостоятельно установить, какова была ситуация в данном пункте грамматики в древности. При этом он должен был каким-то образом прийти к заключению, что здесь не следует принимать во внимание показания никаких летописей, кроме «Повести временных лет», равно как подавляющего большинства литературных произведений. И, наконец, в каждом из тех произведений, которые он таким образом отобрал, он должен был отыскать полдюжины нужных примеров в массивах из десятков тысяч слов.

§ 15. Аноним знал также множество других тонких правил разных уровней, которым подчинялся древнерусский текст и которые были понемногу выявлены после него также и другими лингвистами на протяжении последующих двух столетий. Упомянем коротко некоторые из них.

Он знал, например, все точки, где надо показать 2-ю палатализацию (на рѣцѣ, на Немизѣ, при Олзѣ, въ розѣ, на тоцѣ, плъци, влъци, стязи, пороси, друзiи, на жестоцѣмъ и т. д.). Конечно, это ему могла подсказать и церковнославянская грамматика; но ему было известно и то, что для словоформ Полотскѣ и поскепаны уместно отступить от требований этой грамматики и не менять к на ц, потому что в некотором классе древнерусских рукописей сочетание ск действительно не дает этого эффекта.

Он знал не только то, что церковнославянскому неполногласию соответствует древнерусское полногласие, но и то, что для максимального сходства с подлинными древними рукописями следует вставить в текст как те, так и другие варианты (скажем, храбрыи и хороброе, врани и воронъ, на забралѣ и на заборолѣ). При этом, однако, для слов, которые известны только русскому языку, но не старославянскому, он в точном соответствии с древнерусским узусом давал только полногласный вариант (например, дорогами, узорочьи, шеломянемъ).

Он знал, что у одушевленных существительных в единственном числе можно вставлять в текст свойственные его собственному языку словоформы винительного падежа (скажем, князя), а во множественном не следует, а нужно вместо этого употреблять словоформы с окончаниями -ы, -и (сваты, христьяны, князи), и только один раз позволил себе в качестве отклонения словоформу князей.

Он знал систему из четырех прошедших времен (аориста, имперфекта, перфекта и плюсквамперфекта) и в целом правильно распределял обозначения событий в прошлом по этим четырем грамматическим формам. В частности, ему было хорошо известно, что аорист следует в нормальном случае образовывать от глаголов совершенного вида, а имперфект – от глаголов несовершенного. Но знал он и то, что для видѣти, слышати и глаголов движения (а также бити, битися) в отношении аориста это ограничение не действует; и вот он в полном согласии с древнерусским узусом употребил аористы видѣ, слыша, тече, несоша, ползоша, плаваша, подвизашася, връже, връжес‹я›, бишася. Как мы уже видели выше (§ 14б), он знал, что все-таки возможен – при передаче повторяющихся действий – также имперфект совершенного вида, и успешно использовал это свое знание.

Он знал, что у глаголов на -ити имперфект мог образовываться как с чередованием в конечной согласной корня (например, любляше, хожаше), так и без него (например, любяше, ходяше), причем в одном и том же памятнике обычно встречаются обе модели. И вот он вставил в текст СПИ две формы без чередования (судяше и рядяше) и одну с чередованием (прихождаху).

Про имперфект он знал также ту тонкость, что в 3-м лице здесь возможны два варианта: с добавочным -ть и без него (скажем, бяшеть и бяше). При этом, однако, он применил эти два варианта отнюдь не как попало, а распределил их сложным образом в зависимости от нескольких разных факторов (не приводя их все, укажем лишь для примера, что в положении перед энклитикой имперфект выступает здесь только в варианте с -ть). Это распределение выявлено в работе Тимберлейк 1999. Но самое важное в том, что, как установлено в той же работе, такое же распределение представлено в ряде традиционных раннедревнерусских памятников, например, в той части Лаврентьевской летописи, которая соответствует XII веку, – иначе говоря, Аноним не сам придумал это распределение, а установил его (на два века раньше всех прочих славистов) на основе анализа каких-то древнерусских памятников.

Вообще, он великолепно владел техникой построения древнерусских словоформ, в том числе таких, которые требовали сложного преобразования основы, особых чередований и т. п. Например, он безупречно различил имперфекты растѣкашется 'растекался, разбегался' (с правильным ѣ и правильным к) и дотечаше '[всякий раз] добегал, догонял' (с правильным е и правильным ч). Аорист 3-го лица единств. числа глаголов на -ити, -ати почти всегда получается простым отбрасыванием -ти, например, въступи 'вступил', но Аноним знал, что глагол расшибити этому правилу не подчиняется, и написал разшибе (а не разшиби), с правильным -е.

С его компетенцией для него не было препятствием даже то, что некоторые из потребовавшихся ему для СПИ словоформ сложного строения не встречаются в готовом виде ни в каком древнерусском памятнике. Таковы, например: гримлютъ '[часто] гремят', дотчеся 'достиг ударом, прикоснулся', поскочяше '[всякий раз] куда бы ни поскакал', приламатися 'быть изломанным'. Все эти словоформы он сумел построить безупречно правильно.

Он знал много больших и малых синтаксических правил, например, что нельзя писать по замышлению Бояна или тропа Трояна (как в языке самого Анонима), а можно только по замышлению Бояню или тропа Трояня; что следует сказать забывъ чти и живота (а не забывъ честь и животъ) или да позримъ синего Дону (а не синий Дон); что во фразе не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури нужно поставить именно рыкаютъ (а не рыкаетъ).

Он знал, что в XI–XIII вв. существовала частица ти, передававшая весьма тонкое модальное значение (сходное, но лишь отчасти, со значением современных ведь и то), которая могла свободно сочетаться с произвольным словом, и что позднее она это свойство уже потеряла, сохранившись только в нескольких застывших сочетаниях. Например, в Задонщине ти встречается только в составе застывшего то ти 'вот, итак'. (После Анонима это хронологическое распределение было обнаружено лишь в конце XX в., см. Зализняк 1993, § 76–78.) Зная это распределение, Аноним не стал брать из Задонщины то ти, а вместо этого смело сочинил исключительно правдоподобные древнерусские фразы с частицей ти в свободных сочетаниях: а мои ти готови осѣдлани у Курьска на переди (22); а мои ти куряни свѣдоми къмети (23); тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы (210).

Знал он и то, что нужно сказать галица (а не галка), чайца (а не чайка), лжа (а не ложь), луча (а не лучь), ужина (а не ужинъ), пустыни [И. ед.] (а не пустыня), завтрокъ (а не завтракъ), вихръ (а не вихрь), запалати (а не запылати), успити (а не усыпити), польяна (а не полита), всядемъ (а не сядемъ [на коней]), сквозѣ (а не сквозь) и др.; что можно и уместно сказать пастися 'упасть' (а не пасти), полудние (а не полдень); что у имени Святославъ существовал редкий вариант Святъславъ; и т. д.

Опасными ловушками для него были все слова, которые изменили за протекшие века свои значения: из-за них нельзя было просто брать слова своего родного языка и подставлять древнерусские окончания – нужно было изучить множество древних памятников и выявить древние значения всех слов (напомним, что словарей еще не было). Он выполнил эту работу блестяще – не попался в такие ловушки ни разу. Так, он совершенно правильно употребил слово полкъ в значении 'поход', а не 'полк'; аналогично, например, в случаях: былина 'действительное событие, быль', жадный 'жаждущий', жалоба 'горе', жалость 'страстное желание', жестокий 'крепкий, сильный (о теле)', жизнь 'достояние, богатство', жиръ 'богатство, изобилие', задний 'последний по времени', крамола 'междоусобица', мостъ 'гать', похоть 'желание, стремление', похитить 'подхватить, поддержать', сила 'войско', на судъ 'на смерть', тощий 'пустой', щекотать 'петь (о соловье)' и т. д.

В целом совокупность фактов, рассмотренных выше в § 8–15, показывает, сколь мощной компетенцией в раннедревнерусском языке должен был обладать Аноним, если это он создал СПИ. Он сумел включить в свое сочинение (причем безошибочно в морфологическом и семантическом отношении) целый ряд грамматических и лексических явлений, которых не только не было в его родном языке, но большей частью не было и в церковнославянском языке его времени и которые даже в древнерусских рукописях встречались лишь изредка (а во многих вообще не встречались). Масштабы этой компетенции совершенно поразительны, если он достиг ее путем научного анализа, и просто беспрецедентны, если он выработал ее интуитивно.

§ 16. В сфере синтаксиса наряду с чертами, характерными для старейших древнерусских памятников, у СПИ имеется и несколько таких черт, которые мало похожи на древние и, напротив, порождают ощущение того, что перед нами текст подозрительно современного звучания.

В наибольшей степени это относится к характерному для СПИ и столь нехарактерному для других древних памятников бессоюзию. Этот вопрос подробно разбирается ниже в разделе «Бессоюзие в СПИ и в Задонщине» (§ 30–33). Целесообразно, однако, забегая вперед, уже здесь привести один из итогов этого разбора, а именно: бессоюзие действительно является индивидуальной особенностью СПИ, резко отличающей его от других древнерусских памятников, но свидетельством его позднего происхождения служить не может.

Другой исторически новой чертой СПИ является употребление предлога перед названиями городов в локативе: въ Кыевѣ, въ Новѣградѣ, въ Путивлѣ, въ Черниговѣ. Древнейшим здесь, как известно, было беспредложное употребление таких словоформ.

В этом пункте достоверные сведения нам дают только подлинные документы домонгольского периода (прежде всего берестяные грамоты), поскольку переписчики более позднего времени в большинстве случаев добавляли от себя недостающие, по нормам их эпохи, предлоги. Материал берестяных грамот и тех немногих памятников других категорий, которые в этом отношении полезны, показывает, что новая модель (с предлогом) появляется примерно в последней четверти XII в. и побеждает примерно к середине XIII в. (см. ДНД2, § 4.7).

Отсюда ясно, что даже если принять самую раннюю возможную дату создания СПИ – вскоре после 1185 г., – то речь идет о периоде, когда модель с предлогом уже была активна, а модель без предлога уходила в прошлое.

Но независимо от этого следует, конечно, считаться также с возможностью добавления предлогов переписчиком XV–XVI в. Более того, в тексте СПИ по крайней мере в двух точках такое добавление почти наверное имело место: это въ полуночи и въ плъночи, которые встретились здесь наряду с древним беспредложным локативом полунощы 'в полночь, в полуночное время'.

Еще одна новая черта СПИ – неповторение предлога в именных группах. Примеры: въ градѣ Кieвѣ, при Олзѣ Гориславличи, за землю Русскую, къ Дону Великому. Исключение составляет только на рѣцѣ на Каялѣ ((46), (104)). Для сравнения полезно привести несколько примеров из Задонщины, которая в этом отношении заметно отличается от СПИ (хотя и здесь случаев повторения предлога сравнительно мало): в городѣ в Киевѣ, в Великом в Новѣгородѣ (КБ), за царем за Соломоном, на рекѣ на Мечи, за землю за Рускую (У).

Но повторение предлога – это черта живого языка, которая достаточно полно отражается только в грамотах (почти последовательно в берестяных, менее последовательно в пергаменных и бумажных). В литературных текстах эта черта явно избегалась – считалась простонародной. Таким образом, отсутствие этой черты в таком памятнике, как СПИ, вполне соответствует древнерусской литературной норме. Мы должны лишь констатировать, что в этом пункте СПИ следует именно литературному, а не народному узусу.

Особо следует отметить некоторые случаи выражения притяжательности. В целом в СПИ очень четко соблюдаются древние правила распределения конструкций с генитивом (типа лугъ Донца) и с притяжательными прилагательными (типа тропа Трояня). В частности, действует жесткое правило, требующее конструкции типа тропа Трояня в случае, если подчиненное слово – это наименование лица (в единственном числе), не имеющее при себе определений, например: о полку Игоревѣ (1), не по замышленiю Бояню (2), Ольгово хороброе гнѣздо (40), Стрибожи внуци (48), съ отня злата стола (131), дѣти бѣсови (52). При наличии определения выступает конструкция типа лугъ Донца, например, на моея лады вои во фразе Чему мычеши Хиновьскыя стрѣлкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? (174).

От этих правил отклоняется лишь одна фраза: Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вои…? (183), где ладѣ (Р. ед.) не имеет определения. Но ввиду прямого сходства этой фразы с предыдущей есть все основания предполагать здесь простой пропуск слова моея при переписывании.

Более сложный вопрос связан с необычными конструкциями о пълку Игоревѣ, Игоря Святъславлича (1) и плъци Олговы, Ольга Святъславлича (57). Необычны здесь генитивы Игоря и Ольга, дублирующие прилагательные Игоревѣ и Олговы. Древних аналогов такой конструкции нам не удалось обнаружить. Обычные древнерусские правила требуют в таких случаях притяжательного прилагательного от первого члена и генитива второго члена, например, судъ Ярославль Володимирича или о Святославли смерти лговича. Таким образом, ожидалось бы о пълку Игоревѣ Святъславлича и плъци Олговы Святъславлича. И в самом тексте СПИ мы находим правильно построенное по этой модели за раны Игоревы буего Святъславлича ((129), (132), (142)). Заметим, что запятая, которую ставят современные издатели в словосочетании за раны Игоревы (,) буего Святъславлича, отражает современное, но не древнее восприятие текста: ныне мы в состоянии признать это словосочетание грамматически допустимым только при условии, что буего Святъславлича обособлено и, соответственно, в смысловом отношении подано как некая дополнительная информация. Между тем для древнерусского человека это просто притяжательная форма от целостного поэтического наименования Игорь буи Святъславличь и никакого обособления (и никакой паузы) здесь нет.

Возможно, перед нами «модернизация» первоначального текста под пером переписчика XV–XVI в., связанная с утратой древнего восприятия подобных словосочетаний, т. е. частичная подгонка (скорее всего бессознательная) под новый способ выражения данного смысла – с помощью одних лишь генитивов. В результате получился своего рода компромисс между старой и новой формой выражения данного смысла.

Но нельзя исключать и того, что вся конструкция принадлежит все же древнему автору, а добавленные полные имена Игоря Святъславлича и Ольга Святъславлича образуют род эпического повтора или представляют собой уточнения, выделяющие героя среди многих Игорей (или многих Олегов), которые были известны слушателям.