Текст книги "Доисторические и внеисторические религии. История религий"

Идея бога в верхнем палеолите

Вернемся ненадолго к брюнскому захоронению. Когда ориньякские охотники хоронили своего товарища, то они положили рядом с его телом посыпанные охрой бивни мамонта и накрыли тело лопатками мамонта. Эта особенность погребального обряда была повсеместно распространена в Евразии 35–20 тысяч лет назад. В могилах времени Ориньяка и Солютра постоянно встречаются части черепов мамонта и его клыки. В самом Солютре, давшем название культуре, в валлийском Пэйвилэнде, в немецком Клаусе, на пространствах Великой южнорусской степи – повсюду археологи встречают захоронения этого типа. В Вестоницах даже связанную, лишенную какого-либо погребального инвентаря женщину похоронили все же под лопаткой мамонта. В Предмостье склеп ориньякских охотников также был устроен из лопаток мамонта. На Десне К. Поликарпович обнаружил в 1935 году тридцать черепов мамонта и десяток бивней, уложенных кругом двух землянок. Здесь же обнаружил он и десять овальных пластинок мамонтовой кости от 15 до 26 см длиной с геометрическими насечками, близкими к «ревуну» из Ля Роша и австралийским ревунам. Сам Поликарпович назвал свою находку «верхнепалеолитическим святилищем». Ревуны указывают, что оно как-то было связано с миром предков. На Северских равнинах Северо-Восточной Украины никаких пещер найти невозможно, и потому, видимо, создатели святилища на Десне были вынуждены довольствоваться специально отрытыми землянками для совершения заупокойных обрядов и общения с духами предков.

Обилие находок бивней и черепов мамонта в могилах и святилищах Ориньяка и Солютра привело к тому, что этих кроманьонцев стали именовать «охотниками на мамонтов», так же как неандертальцев из-за находок складов медвежьих костей – «охотниками на медведя». Сомневаться в том, что обитатели Евразии охотились 20–30 тысяч лет тому назад на мамонтов, не приходится. Однако зачем охотились они на этих огромных животных? Кажется, ответ ясен – ради мяса и шкур. Но в действительности все не так просто.

Хотя мясо слонов вполне съедобно, а некоторые части тела – просто деликатес и до сих пор высоко ценятся гурманами, такая гастрономия была сопряжена для ориньякского охотника с очень большим, вряд ли оправданным риском и трудом. Вокруг было полно не менее вкусной, но существенно более доступной дичи (олени, кабаны, лоси, зайцы), а также рыба и птица были вполне достижимы после изобретения мощного (в человеческий рост) лука и оперенных стрел, гарпуна, остроги, рыболовной сети и удочки с крючком из рыбьей же кости. Нам кажется, что в мамонте может привлекать возможность зараз добыть огромное количество мяса. Но такое количество мяса охотнику могло быть и не нужно или нужно только в начале зимы, когда мороз мог предохранить добычу от порчи. Ведь жили ориньякские и мадленские охотники не бесчисленными дикими ордами, а небольшими группами по 6–12 человек. Наличие туш огромных животных около стана только соблазняло хищников тундры разделить эту добычу с человеком и тем самым могло подвергать жизнь людей неоправданной опасности.

Поражаемый дротами зубр (пещера Нио, Франция)

Шерстистый носорог с вонзенными в него стрелами (Ла Коломбьер)

Жертвоприношение зубра. Костяная палетка из Абри Раймонден (Дордонь, Франция)

Таинственные изображения животных, то приносимых в жертву, истекающих кровью, то стоящих посреди какой-то конструкции, то заимствующих детали от разных видов живых существ – весьма распространенный сюжет верхнепалеолитической живописи. О том, что пытался выразить через эти изображения древний человек, мы можем только догадываться.

Мамонтов между тем убивали не как исключение, но регулярно, как будто без них кроманьонец никак не мог обойтись. Есть даже мнение, что это замечательное животное исчезло по причине слишком пристального интереса к нему древнего человека. И интерес этот, кажется, был не столько гастрономического, сколько религиозного свойства. Мамонт был необходим верхнепалеолитическому охотнику в ритуале.

«Не имел ли кроманьонец намерения помещать своих умерших под покров этого громадного животного, самые размеры которого должны были отпугивать злых духов», – высказывает предположение Дж. Марингер.[197]197
  J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man… – P. 137.


[Закрыть] Но вряд ли размеры убитого зверя могут отпугнуть сами по себе даже гиену и орла-могильщика. Скорее, размеры и мощь мамонта были для ориньякского охотника образом всемощного Высшего Существа, точно так же как для неандертальцев таким образом всемогущества был пещерный медведь.

Примечательно, что и современные пигмеи Тропической Африки никогда не охотятся на слона просто ради мяса. Эта опасная и трудная для них охота всегда сопряжена с жертвоприношением. Слона они считают воплощением Высшего Бога, духом, покровителем человека. Перед ним извиняются за то, что его убили, самые вкусные части (например, хобот) хоронят в земле, а мясо едят с благоговением, в надежде сопричаститься высшей небесной Силе. Аналогию этих обрядов с обычаями кроманьонца впервые усмотрел П. Вернар.[198]198
  Р. Wernert. Culte des cranes: Représantation des esprits des défunts et des ancêtres // L’Histoire générale des religions. P. 1948. P. 51–102.


[Закрыть]

Видимо, и для древних охотников Европы общение с мамонтом в жертвоприношении, присутствие бивней и костей мамонта в могиле и в святилище было знаком богоприсугствия, богообщения. Отдавая своих умерших покрову Того Существа, символом которого являлся мамонт, кроманьонцы, скорее всего, уповали на приобщение своих умерших к Его свойствам вечности и всемощности. Живя в мире дикой природы, досконально зная ее строй и порядок, могли ли эти древние охотники лучше выразить идею божественного всемогущества в земных, то есть в единственно возможных для всех нас образах, чем уподоблением мамонту Божественного Существа?

В святилищах верхнепалеолитических пещер иногда находят маленькие глиняные модельки шатров или землянок. Предполагают, что это – жилища душ умерших.[199]199
  H. Breuil Pratiques religieuses chez les humanites quaternaires // Scienza e Civilta. 1951. P. 45–75.


[Закрыть] В пещере Фон-де-Гом (Font de Gaume, Дордонь, Франция) в таком домике стоит мамонт с громадными бивнями. Может быть, это дух умершего, уподобившийся уже своему божественному Творцу? В Куньяке (Cougnac, Дордонь, Франция) имеется наскальное изображение мамонта, внутри головы которого начертана человеческая фигура с раскинутыми руками. Что это – случайное наложение или символ единства человека с Богом? Увы, на эти вопросы мы вряд ли получим когда-либо убедительный ответ. Но то, что в свое историческое бытие человечество вступает с твердой идеей теозиса (обожения) как высшей для человека цели, заставляет и к этим странным палеолитическим изображениям отнестись с большим вниманием.

Культ мамонта, безусловно, доминирует в позднем палеолите Евразии, но и более древние культы медведя не забылись полностью. Некоторые племена отдавали им предпочтение, а возможно, оба эти культа сосуществовали в одних и тех же общинах.

Л. Зотз обнаружил в пещере Рейерсдорф (Reyersdorf, Глац, Силезия) вместе с памятниками мадленской культуры черепа медведей в нишах и на вершине камня. Один из черепов, принадлежавший медведице, был поставлен в специально устроенный «шкаф» и прикрыт камнем. В хорошо сохранившемся черепе отсутствовала правая теменная кость, через это отверстие, видимо, был удален мозг. Аналогичные находки были сделаны А. Лемози в Пеш Мерль (Pech-Merle, Франция). Здесь головы пещерных медведей составляли одно целое с вылепленными из глины их туловищами. Кости же от медвежьих туш были похоронены тут же в специальных ямах. В пещере Шове (Sauvet) череп медведя лежит на большой каменной глыбе в центре зала. «Животное считалось не возможной добычей, а скорее „царем“ пещеры», – отмечают в связи с этой и рядом аналогичных находок в той же пещере исследователи.[200]200
  Ж.-П. Моэн. Доисторический период в действии. Современное состояние исследований (1988–2000) // История человечества. Т.1. М., 2003. – С. 26; J. Clottes; D. Lewis-Williams. Le Chamanes de la préhistoire. Paris, 1996.


[Закрыть] Находки эти, как нетрудно заметить, очень сходны с неандертальскими из Драхенлоха, Зальцзофена и Петершеле.

В другой силезской пещере, Хелльмишхехлль (Hellmichhöhll), Л. Зотз сделал в 1936 году еще более интересную находку. Недалеко от входа он обнаружил специально захороненную голову молодого (2–3 года) пещерного медведя вместе с костями бурого медведя. Археолог обратил внимание, что зубы пещерного медведя были тщательно спилены незадолго до его гибели (дентин на спилах не успел восстановиться полностью). В черепе были найдены орудия раннеориньякского времени. Вскоре после опубликования Л. Зотзом этой находки этнолог В. Копперс подсказал ее современную аналогию. Оказывается, у гиляков и айнов Сахалина и Курил еще в начале XIX века был замечен обычай так называемого медвежьего праздника. Зимой, после солнцеворота, специально выращенный в неволе 2–3-летний медведь после торжественных ритуалов приносится в жертву. Его полагают посланцем к великому духу, и, по убеждению айнов, он будет ходатайствовать за племя перед этим духом в течение всего года и особенно будет споспешествовать охотникам. Примечательно, что незадолго до жертвоприношения зубы жертвенного медведя спиливаются, «дабы он не причинил вреда во время празднеств». «Обычай, бытовавший в эпоху палеолита, сохранился до наших дней среди окраинных народов Северной Азии», – указывал Копперс.[201]201
  W. Koppers. Küstlicher Zahnschliff am Bäree im Altpaläolithikum und beiden Ainu auf Sachalin // Quartär. 1938. P. 97–103.


[Закрыть]

Аналогия еще более усиливается, если мы вспомним, что айны, прежде чем убить жертвенного медведя, подвергали его всяческим насмешкам, раздражали его. Дети и подростки кидали в животное камни и дротики. И лишь затем разъяренного окровавленного зверя душили, просунув его голову меж двух бревен. В пещере Трех Братьев имеются хорошо известные изображения медведей, в которых летят камни и стрелы и из пасти и носа которых потоком льется кровь. Очень возможно, что здесь изображено жертвоприношение медведя по сходному с современным айнским обряду.

Но сохранение обряда у айнов и гиляков вовсе не значит, что и объяснения его сути дошли до нас в неизменном виде. Обитатели Курильской гряды и Сахалина не в состоянии разумно объяснить, зачем они мучают и без того обреченного на жертву и притом весьма почитаемого, в принципе, зверя. «Таков обычай», – отвечают они на все расспросы этнолога. Да и то, что дух принесенного в жертву медведя идет к Великому Духу гор, не есть ли позднейший домысел?

Обряд избиения медведя, появляющийся в верхнем палеолите, не мог не иметь тогда ясного и хорошо сознаваемого людьми смысла. Скорее всего, он как-то был связан с идеей страдания Высшего Существа за грехи людей, он был ритуальным воспроизведением какого-то божественного события, бывшего «во время оно» и связанного со страданием Бога.

Событие давно забыто гиляками, ритуал превратился просто в жестокий обычай, а убитое животное уходит теперь к горному духу, чтобы помогать племени в охоте в наступающем году. Но повсеместный страх и уважение, связанные с медведем по сей день среди народов Северной Евразии, указывает нам на значительно более важную роль, игравшуюся этим животным прежде. В палеолитической живописи изображения медведей редки – он, видимо, не входил в число жертвенных животных заупокойного культа, а имел отношение к миру живых. Но там, где медведь все же изображается, он часто имеет элементы иных животных – то морду волка, то хвост зубра. Встречаются и изображения людей в шкурах медведей, с медвежьими головами. Древний художник как бы старался сказать, что почитается не медведь сам по себе, но существо, им отображаемое, и потому нет ничего предосудительного в смешении черт, присущих различным животным, а то и человеку. Это последнее особенно знаменательно. «В нашем распоряжении есть достаточно свидетельств палеолитического искусства, чтобы высказать, по крайней мере, предположение, что охотники и художники… почитали в образе медведя какую-то высшую силу или существо…», – подчеркивает Дж. Марингер.[202]202
  J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man… – P. 73.


[Закрыть]

Если останки медведя редко встречаются в могилах кроманьонцев, то старая символика рогов продолжает связываться с заупокойными представлениями. Отношение к рогу как к символу божественного могущества перешло на бивни и даже иные кости скелета мамонта, который поражал древнего человека своей мощью еще более, чем зубр или олень. Но там, где мамонтов нелегко было поймать, приходилось ограничиваться рогами оленя, горного козла, а то и газели (Передний Восток). На пространствах французского Центрального Массива, где из-за сложного пересеченного рельефа мамонты были редки, в захоронениях обычно встречаются черепа и рога благородного или северного оленя. Они сопутствуют в вечность не только мужчинам охотникам, но и женщинам (пещера Saint Germain la Rivière, Жиронда, Франция) и потому никак не могут считаться простыми охотничьими трофеями. Это – знак божественного присутствия, надежда на приобщение к вечной, божественной жизни. В Солютре мужчина был похоронен в склепе в 1,8 м высоты, а внутри и рядом со склепом были заботливо положены рога от 80 северных оленей и части костяка мамонта. В пещере Кафзех, на финикийском побережье Средиземного моря, тринадцатилетний подросток лежал в могиле лицом к небу. На скрещенных крестообразно его руках покоились рога лани.[203]203
  J. Bar. Prehistory of Levant // Annual review of Anthropology. 1980. Vol. 9. P. 113.


[Закрыть]

Однако ни древний культ медведя, ни рога оленей и бивни мамонта в могилах соплеменников не могли полностью успокоить рвущуюся за пределы этого земного и временного мира душу человека верхнего палеолита. Быть может, его предельные ожидания и упования сохранила для нас удивительная пещера Ляско (Lascaux – Монтиньяк, Дордонь, Франция). Пещера эта, названная «палеолитической Сикстинской капеллой» из-за исключительной красоты и многообразия находящихся на ее стенах живописных изображений двадцатитысячелетней давности (большинство специалистов относят живопись Ляско к Мадленской эпохе), была обнаружена совершенно случайно в сентябре 1940 г., когда четыре мальчика заинтересовались глубокой ямой, открывшейся под корнями вывороченного бурей дерева. Ныне пещера Ляско – всемирно прославленный музей.

В пещере Ляско, которая, скорее всего, была исключительно святилищем, но не местом обитания кроманьонца, нас встречают некоторые изображения и по сей день никем не объясненные сколько-нибудь удовлетворительно. Начать с того, что в первом же зале процессию разнообразных животных «ведет» по сводам странное трехметровое существо. Оно имеет хвост оленя, заднюю часть дикого быка, горб зубра. Задние ноги напоминают слоновьи, передние – конские. Головой животное это подобно человеку, а от темени отходят два длинных прямых рога, каких вовсе не сыщешь в животном мире. Зверь этот, по мнению ряда исследователей, являет собой женскую особь с подчеркнутыми признаками беременности.[204]204
  J. Maringer. The Gods of the Prehistoric Man… – P. 94–95.


[Закрыть]

Если бы целью древнего художника была «охотничья магия», то он никогда бы не изображал подобных монстров. Ведь, чтобы поразить животное во время охоты, надо, с точки зрения колдуна, как можно более точно воспроизвести его образ, а потом убить изображение. Даже если согласиться (а это весьма сомнительно), что темные пятна на шкуре чудовища из Ляско – это следы от камней охотничьей пращи, то непонятно, зачем надо было стараться колдуну над трехметровым изображением, занимающим центральное место среди изображений первого зала, если животное такое все равно не встретишь в полях охоты. Комбинированные изображения животных убедительно свидетельствуют против объяснения палеолитического искусства как «охотничьей магии». Но зачем тогда понадобилось кроманьонцам это странное существо?

«В подземных святилищах, – указывает французский искусствовед и палеоантрополог, ученица Леруа-Гурана, А. Ламин-Эмперэр, – более многочисленны знаки… изображения фантастических животных, существ полузвериной-получеловеческой природы, схематические изображения людей. Напротив, в памятниках на открытом месте изображения преобладают над знаками, «реалистическая» трактовка над схематической, изображения хорошо известных животных над фантастическими, женские образы над мужскими…».[205]205
  Laming-Emperaire. Le signiffication de 1’art rupeste paleolithique. Mothode et application. P., 1962. – P. 293.


[Закрыть] В чем смысл замеченной Ламин-Эмперэр закономерности?

Чтобы понять это, попробуем проследовать вслед за стадом, предводительствуемым «чудищем», вглубь пещеры. После немалых усилий протискивания по узким коридорам мы наконец оказываемся в последнем, находящемся глубоко под землей, небольшом зальце. Стены его сохранили следы красной охры. Вспоминаются слова одного из крупнейших специалистов по доисторической религии Марии Гимбутас: «Пещеры, расселины, провалы земли являются естественными явлениями исконной утробы Матери. Идея эта уходит в глубину палеолита, когда узкие подземные проходы, овальные залы пещер, трещины окрашивались в красное. Этот красный цвет символизировал цвет детородных органов Матери».[206]206
  М. Gimbutas. The Old Fertility Goddess of Old Europe // Dialogues d’histoire ancienne. P., 1987. P. 21.


[Закрыть] И хотя, скорее он понимался шире – как цвет крови и жизни, – нельзя не представить себя в утробе земли, находясь во внутренней пещере Ляско. Может быть, это та самая утроба, которая была видна извне в первой пещере, – утроба, которой обладало странное чудовище с прямыми рогами. Может быть, это и есть утроба земли, в которую погружают умерших при захоронении и из которой ждут их возрождения? Та утроба, вход в которую (вульварная символика) так часто изображался на стенах пещер кроманьонцами? А может быть, это, подобно египетской Нут, «небесная корова», уже принявшая в свое чрево души умерших кроманьонцев? Увы, рисунок не может сказать нам всего.

Но среди всех изображений, оставленных мадленскими художниками в Ляско, нет фрески более загадочной, чем знаменитая сцена «трагически закончившейся охоты» в «апсиде» второго зала пещеры. Ее исключительную значительность для древних посетителей Ляско признают практически все исследователи.[207]207
  J. Campbell считает эту сцену магической охотой, актом «черной магии» по аналогии с некоторыми обрядами австралийских аборигенов: Primitive Mythology… – P. 300–303; аббат Брель – реалистической «драмой на охоте»: H. Breuil. Quatre cents siècles d’art pariétal. Montignac, 1952.


[Закрыть] Не является ли в действительности эта «охотничья сцена» древнейшим известным нам развернутым изображением представлений о посмертной судьбе доисторического человека? На левой части фрески написан уходящий шерстистый носорог, отделенный от основного изображения тремя рядами по две точки в каждом. Носорог этот то ли реальный виновник гибели охотника, похороненного под изображением, то ли символическое изображение зла смерти. Характерно, что, в отличие от мамонта, зубра, тура и оленя, носорог, если вспомнить таблицу Леруа-Гурана, очень редко становился сюжетом палеолитической живописи, а рога и кости носорога практически не использовались в захоронении мадленцев.

Вглядимся в изображения внутренней пещеры. Они странны. Мы увидим существо с человеческим телом, но с четырьмя пальцами на руках и ногах и с птичьей головой. Существо это лежит навзничь, раскинув руки и вытянув ноги, подобно телу, положенному в могилу. Но художник почему-то изобразил у этого умершего мужские половые органы в состоянии готовности к соитию. Птицеголовость, птицелапость (четыре пальца – лапка птицы) – все это признаки духа, оторвавшегося от бренности земли в таинственном полете. Фаллос – символ жизни и жизнедательной силы. Художник желал показать, что изображенный – дух живой, имеющий свою силу с собою. Прямо перед лежащим человеко-птицей стоит громадный зубр. Он опустил голову, увенчанную мощными рогами, и смотрит на лежащего. Его грива поднялась дыбом, хвост также поднят вверх, что показывает высокую возбужденность зверя. Его мужские части подчеркнуты с какой-то особой гипертрофией. Они столь велики, что иногда их считают «вывалившимися от удара копьем внутренностями». Этот огромный рогатый, полный великой силы бык, стоящий над «живым умершим», скорее всего, то самое существо, присутствие которого в могиле символически отображали бивнями мамонта, рогами оленя или зубра. Это – Он Сам. Художник подчеркнул его величайшую жизнедательную силу. Он – источник и податель жизни. Тот, кто после смерти приходит к Нему, тот будет жить. Потому-то и умерший изображен с фаллос эректос.

Здесь, в этой таинственной фреске из Ляско, перед нами, быть может, предстает самое сокровенное упование палеолитических людей – надежда на победу над смертью. И предстает не в виде элементов заупокойного ритуала, но в символическом изображении.

Стоящий над умершим зубр поражен, кажется, тяжелым копьем. Он и податель жизни, и жертва за жизнь. Представление это может показаться слишком сложным для ориньякских охотников, но вспомним, что именно с таким представлением о гибели и победе над смертью подателя жизни (Осирис в Египте, Думузи в Шумере, Яма в ведах) входит человечество в религиозную историю пять тысяч лет назад. Идея единства жертвоприношения, жертвы и жертвователя – идея очень древняя. «Жертвою Боги пожертвовали жертве», – провозглашают, например, веды [RV. 10.90.16.1].

В недавно открытой пещере Шовэ есть изображение зубра с нарисованными поверх него многочисленными красными отпечатками человеческих кистей рук. На большинстве кистей один или несколько пальцев загнуты, и это, должно быть, передает какую-то информацию, непонятную нам. Но само изображение человеческих ладоней поверх фигуры зубра почти наверняка свидетельствует о том чувстве причастности, которое испытывали к зубру кроманьонцы, которые «наложили на него руки». Изображение лошади с наложенными на нее изображениями шести рук имеется и в пещере Коске, и в некоторых иных палеолитических «галереях». Через много тысячелетий подобный же прием отображения причастности мы встретим в неолитических фресках Чатал-Хююка, в стенописи австралийского мезолита и во многих иных местах. Да и современный христианин, касаясь ладонью или целуя почитаемую им икону или гробницу святого, не совершает ли действие, совершенно аналогичное изображенному 29 тысяч лет назад в пещере Шовэ?

Близ фрески во внутреннем зале Ляско в земле найдены остатки светильников, каменные лезвия. Видимо, посвященные в таинства жизни и смерти совершали в этой окрашенной охрой пещере свои обряды, слов и действий которых мы не узнаем никогда.[208]208
  D. Davenport; M. A. Jochim. The Scene in the Shaft at Lascaux // Antiquity. Vol. 62. – L.,1988. – P. 558–562.


[Закрыть]

С фреской Ляско совпадает изображение на палетке из пещеры Абри Раймондон (Abri Raymondon. Дордонь, Франция). Только здесь действие происходит не в потустороннем, но в земном мире, и не закланный в жертву зубр животворит умершего, а люди приносят в жертву зубра, надеясь, должно быть, через эту жертву соединиться с первообразом, с тем великим Существом, символом Которого был для кроманьонца зубр. На палетке изображено жертвоприношение – голова зубра на уже освобожденном от мяса костяке и две передние ноги, отсеченные и лежащие перед головой. По обе стороны зубра стоят люди. Это – участники жертвоприношения, жертвенной трапезы. У одного из них в руке нечто наподобие пальмовой ветви.[209]209
  J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man… – P. 64.


[Закрыть]

Фреска Ляско и палетка из Раймондон – две части целостной картины религиозных упований человека верхнего палеолита. На палетке мы видим жертвоприношение в мире людей, на стенах пещеры – результат (и одновременно причину) этого жертвоприношения в мире богов, куда так желал попасть человек, пройдя рубеж земной жизни. Можно привести немало примеров находок остатков таких жертвоприношений, какое изображено на палетке из Раймондон. Например, в Ла Шапелль-о-Сант (La Chapelle-aux-Saints) перед входом на неандертальское «кладбище», под камнем, лежали голова, грудь и передние ноги северного оленя. Животные для жертвы были взаимозаменяемы, но смысл жертвоприношения от этого не менялся.