Текст книги "Весы Правосудия Божиего. Книга вторая"

Рассветало воскресное утро, и теперь, когда он находился уже в миле от берега, его можно было принять просто за гребца-любителя, кто вышел в море с утра пораньше, чтобы, пользуясь выходным днем, серьезно размять за рабочую неделю, сидя в офисных стульях, затекшие мышцы.

Берег приближался, и уже было ясно, что удача ему сопутствует, поскольку его курс лежал как раз к небольшому поселку, как выяснилось на берегу, это была рыбацкая деревушка под названием Ла Слак, Ла Мер, а значит, всего-то километров на двадцать южнее оптимальной точки его унесло течение отлива, так, может, это и лучше, кто знает, на том другом оптимальном месте мог бы напороться и на береговую охрану.

Благодаря прохладной погоде да и вообще еще пока что слишком раннему утру и, скорее всего, воскресному дню, когда все французы, и не только они, любят поспать, на пляже, куда он причалил свой каяк, было совершенно безлюдно.

Не предаваясь эмоциям, хотя их собралось выше крыши, теперь уже Рассел Майк быстро снял с себя неопреновый костюм и отлил накопившуюся жидкость из мочевого пузыря, испытывая при этом еще одно из Богом данных нам удовольствий.

«Ух натерпелся, блин, вот бы лишних полчаса пути, и пришлось бы хочешь не хочешь, а делать это в каяке и прямо в штаны.

Да, есть у каяка такой вот недостаток, в туалет сходить сложновато».

Достав из багажа спортивную одежду, он придал себе вид чемпиона по гребле, аккуратно сложив вещи в трюм и, подняв на правое плечо свое плавсредство, с веслом в левой руке преспокойно пошел через широкий из-за отлива пляж в сторону деревни навстречу дальнейшей судьбе, а судьба, как наша тень, она всегда будет с нами…

Ты, человек, можешь идти, сидеть да хоть возлежать на удобном диване, а от нее, злодейки, не скроешься, вот это уж точно.

Рыбацкие лодки хаотически лежали, завалившись на борта по песчаному пляжу, теперь, когда ушла вода во время отлива, как бы брошенные на суше разные, от простейшей лодки плоскодонки, достаточно внушительной современной шхуны и даже давно оставленного догнивать деревянного баркаса, плавсредства выглядели беспомощно и жалко, он впервые видел нечто подобное.

Парадоксальное зрелище, суда беспорядочно валялись на мокром песке да при этом были еще и накрепко привязаны канатами к основательным кольям, словно непослушная скотина на пастбище.

Корабль красив, но тогда, когда он на воде, а вот так, валяясь, он выглядит как разлагающаяся туша, и так при каждом отливе, два раза в сутки, все эти лодки то на плаву, то снова лежат на брюхе, что же, видимо, такова их доля…

Потом ему еще не раз довелось наблюдать подобные деревушки рыбацкие, что не имели своего порта, это ведь слишком дорогостоящий проект, но человек спокон веков адаптировался к местным условиям, проще строить специальные суда для таких условий и жить строго по графику: с отливом ушел в море, с приливом пришел, а коль не ушел, то лодка лежит на пляже и ждет очередного прилива…

Да уж, все мы как корабли, то полежим на борту, то снова бросаемся в шторм этой неугомонной жизни, а тот, кто уже свое отходил, помирает, как вон тот старый баркас, от которого остались торчать из ила всего лишь шпангоуты, и только высоко поднятый нос без обшивки все еще говорит о том, что эти останки принадлежат некогда гордому судну.

Вот странно, почему же рыбаки не уберут этот скелет старого баркаса, ну хотя бы на дрова, что ли, так нет же, вон оставили гнить десятилетиями, надо же, а может, с ним связана некая легенда, ведь не просто так его предали воле времени, ну монумент – и только…

Пройдя около полукилометра среди вот так вот странным образом на бортах отдыхающих рыбацких лодок, он оказался как раз напротив распахнутой двери харчевни.

Положив и свой каяк на песчаный берег среди других посудин, он шагнул через порог заведения, где тут же наткнулся на уже престарелого француза, по всей видимости, хозяина данной едальни, а скорее всего, что поильни.

На английское приветствие старик отвечать не стал, а пробормотав нечто непонятное, без спросу взял и налил раннему гостю кружку светлого пива.

Что другое оставалось, как принять угощение, он взял и с удовольствием вмиг осушил посудину.

Француз налил вторую и к ней подал блюдо с креветками.

Поблагодарив гостеприимного хозяина, он принял угощение и, достав кошелек, предложил ему двадцатифунтовую английскую купюру, которую тот с удовольствием запрятал в карман широкой штанины и удалился.

Пока Рассел Майк, он же Гарри Блейд, он же Бронька Климов, уже не спеша пил вторую кружку пива, присев за столик на террасе с видом на море, хозяин харчевни припер здоровенную тарелку, наполненную морскими дарами, которых, походу, сварили в оливковом масле, полбагета и тарелку овощного салата.

Это был микс из совсем маленьких рыбок, таких же мелких осьминогов и кубиками нарезанного белого филе какой-то крупной рыбы, невиданное еще блюдо, но после такого рывка, как через Ла-Манш, да еще и с пивом, угощение пошло с таким аппетитом, что мог бы позавидовать ему даже кашалот.

Запив все это еще одной кружкой благородного напитка, наш чемпион по гребле в туманном проливе почувствовал редкое удовольствие для бродяги, что невозможно описать двумя словами, но попробовать все-таки стоит.

Гордость за себя благодаря совершенному поступку, сытость в желудке и упоительная усталость, обещающая долгий и, несомненно, оздоровительный сон.

На международном языке жестов поговорив с хозяином и без особого труда выяснив, что место для отдыха может быть предоставлено тут же на втором этаже, наш герой подобрал ценные вещи из трюма каяка, за которым присмотреть обещал сам заведующий постоялым двором, да завалился на боковую в звенящей тишине ему предоставленной спальни под крышей старинного, как минимум двухвекового здания видавшей наверняка уж и не таких проходимцев прибрежной таверны.

Жаждущие бурного застолья моряки дальнего плаванья, видавшие виды и сорящие деньгами пираты, чешуей сардины покрытые, бедные и зловонные рыбаки, дорожные грабители в поисках убежища и наживы, благодаря всей этой сваре зарабатывающие на жизнь проститутки и все остальные персонажи романтического склада занятий уж точно побывали тут в немалых количествах, и хозяин, еще от прадедов в десяти поколениях на генетическом уровне впитавший опыт общения с клиентами такого рода, ничему не удивлялся и никем особо не интересовался, ему было важно получить свои монеты, несущие единственный доход его предприятию, а кто, куда и зачем – его интересовало лишь постольку-поскольку.

Все вышеупомянутое Бронька Климов, а ныне Рассел Майк, успел прочитать в глубине спокойного взгляда опытом жизни мудреного француза, так что он завалился и тут же заснул.

И правда, ведь удалось-таки выполнить перед собой поставленное задание, теперь ему надо забыться и поспать, дать отдых утомленной душе и уставшему телу.

«Да уж, видно, побросала по крайностям судьба-злодейка молодого человека, – владелец постоялого двора пришел, чтобы убрать посуду со стола раннего гостя, – ведь ни крошки ни на столе, ни тарелках, парень явно знает цену хлеба насущного, пусть отдыхает, явно не из бандитов, и кем бы он ни был, какое мое дело, но то, что этот спортсмен не из простых обывателей, и к колдунье не ходи.

Надо же, с утра спать уложился, и деньгами английскими сорит, не иначе как через Ла-Манш деру дал из Британии, но не англичанин, голову под гильотину можно дать, а парень, скорее всего, из России, этих славян не спутаешь ни с кем».

Старик еще до сих пор помнил Вторую мировую войну, все равно что она закончилась как бы только вчера, присел напротив места, где только что завтракал русский и на миг улетел в те годы своей юности… невероятно далекой.

Довелось, пострелял, а встречу с русскими, ну как ее забыть-то возможно, из-за языкового барьера не имели возможности словесного общения, а друзьями вмиг становились, выпив по кружке спиртного, зная, что завтра всем вместе предстоит встреча с врагами, и неизвестно, кто вернется из боя на землю.

«Нормандия Неман» – это название авиаполка, в котором ему довелось воевать, вспоминал старик, и чувства взболтались, словно ил со дна лесного озера, на которое редко заглядывал кто-либо.

Тогда ему было около двадцати, и казалось, что жизнь бесконечна, а вот теперь уже восьмой десяток разменян, как быстро уходят года.

Седовласый хозяин харчевни разглядывал сухощавые руки, которые когда-то сжимали штурвал новенького ЯК-9 и жали на гашетку пулемета, как задымил мессершмитт, и сладкий привкус победы вдруг вновь ощутился в душе.

Тень улыбки тронула щеки старого летчика-истребителя. «Да, братки, мне тогда повезло, я вернулся домой», – он смахнул тряпкой стол, очередной клиент ждал его за стойкою бара.

 
Об землю, асфальт, об закон и друзей
Он голову бил, но ведь жив, прохиндей,
Не принял погост, знать, не суждено
Заранье уйти мне, как многим дано.
 
 
С тех пор вот слоняюсь по свету один,
Есть ли некий, кто хочет такого,
Что я испытал, и связки ведь рвал,
Поднимая себя через слово.
Вам, братья, скажу, что бел этот свет,
Благо только таким, кто не понят,
Посмертно им почести дарит народ,
На могилах их головы клонят.
 
 
Видно, судьба нам, брат мой, поэт,
Да и ладно, ведь важно оставить
Пару строк за собой, уходя в мир иной,
Да не ради того, чтоб прославить.
 
 
С надеждой на лучшие дни и года,
Может, кто-то поймет мои мысли.
Поколенья грядут, дай Бог им добра
И получше, чем нашей, им жизни.
 

Часть 4

Глава 1

Вылечив сына, она немного вздохнула, слава Господу, он остался вполне нормальным человеком, продолжал ездить с ней в Австрию и зарабатывать себе на жизнь, старший сын, женившись, жил своей жизнью, с ее помощью также принимая активное участие в развитии семейного автомобильного бизнеса.

Втроем у них это неплохо получалось, и она в конце-то концов смела подумывать о производстве в жизнь своего уже годами в мыслях ношенного, но из-за аварии сына на три года отложенного проекта.

Создание довольно крупного автодома, под который уже издавна присмотрела землю на перекрестке трех дорог…

На обочине международной автомагистрали, ведущей из Европы и пересекающей Болгарию, в сторону Греции и Турции, кстати, это была и есть по сей день самая загруженная автодорожная артерия страны.

Несомненно, заправочная станция, комплексный автосалон с рестораном и, само собой, отелем на столь оживленной трассе имели бы самые светлые перспективы.

Решался финансовый вопрос, немаловажные детали в создании акционерного общества и приобретении пустыря – обширного участка земли тут же, за чертой города, где было бы достаточно места для реализации всевозможных функций, требующихся в продаже, техническом обслуживании автомашин, а также и самого клиента…

В бизнес-плане имело место все, что связано с серьезным автоцентром на международной магистрали, включая обширную парковку для дальнобойных фур, зону отдыха и развлечения.

Имея связи во всех слоях общества, она реально могла получить кредит под столь серьезное предприятие, о чем уже велись переговоры на нужных уровнях.

Акции предприятия делились бы на три части, основная в пятьдесят процентов, конечно же, по праву принадлежала бы ей, а две остальных по двадцать пять она предложила сыновьям.

Разумеется, всякий из них и отвечал бы за свою часть кредита, ну и, впрочем, казалось, что проблем как бы и предвидеться-то не могло.

Банкир был согласен финансировать проект за определенный, но вполне разумный процент, так что дело оставалось за малым.

Она вела переговоры уже не один день, так что все были в курсе о предстоящих радикальных переменах в их бизнесе, так что срок подумать был у каждого, и вот настал тот роковой день, когда Янка объявила, что должен в конце концов состояться все решающий семейный совет.

Собрав всех за обеденный стол в гостиной, она изложила свой бизнес-план.

Тут имелось место всем и каждому, включая мужа, уже фатально спитого алкоголика, которому доверить какие-либо дела было бы попросту безрассудно, и посему разговор о нем как акционере тут не велся вообще.

– Так вот, мои дорогие сыновья, вы выросли и уже вполне обоснованно начинаете свою самостоятельную жизнь, разумеется, что как матери вашей мне приятно видеть такие тенденции в поведении своих детей, вы уже мужчины и вправе делать свой личный выбор, создавать свои семьи, прислушиваясь к внутреннему зову, это нормально, и я повторюсь, рада за своих мальчиков, которые уже стали мужчинами.

Она сидела в конце стола, а сыновья по обе ее стороны за торцами, так что Янка могла обоих потеребить по волосам, а то и взять за ухо, как в детстве, если это угодно науке…

– Каждому из вас я предлагаю по двадцать пять процентов из нашего семейного дела, ну и, конечно же, ту часть кредита, в котором мы, разумеется, нуждаемся для осуществления моего бизнес-плана. Да уж, наверняка придется нелегко поначалу, надо будет попотеть несколько лет, но зато у нас будет свое дело, в котором мы все, заметьте, с уверенностью могу сказать, разбираемся перфектно.

Первым, конечно же, затараторил ее нетрезвый супруг.

– Ну да, ловко придумала, все тебе с сыночками, а обо мне что-то не слышал вообще, так какая будет моя доля в этом обществе акционерном, или меня тут не считают за члена семьи?

– Да помолчал бы, все тебя считают за члена семьи, будь спокоен, – Янка одернула всегда вроде покладистого мужа.

– Нет, я хочу ясно знать, какая моя доля.

– Заткнись, несчастный.

Она вовсе не ожидала такой вот реакции от супруга, который по жизни был тянут за собой вроде бестолкового прицепа, и полагалось, что так оно и будет до бесконечности. Пусть уж пьет, играет в своем оркестре, а она как была ведущей, так и будет, что уже делать, судьба.

Но начало семейного разлада этим уже было поставлено.

Старший сын, наверно, уж не одну только ночку советовавшись со своей супругой, аж встал со своего места и с печатью старшего в семье на лице изрек свою непродолжительную, но исчерпывающую речь.

– Так, мы с женой согласны вступить в это дело, но только имея контрольный пакет акций.

Чего-либо, но такого поворота дел Янка не ожидала, и это говорил ее сын, которого родила и вырастила, учиться не хотел, так она дала ему работу, взяв в тот же автобизнес, женила на той, которую он выбрал, хотя ей самой эта девка отнюдь не симпатизировала. На машине, что спешила пригнать ему как подарок на свадьбу, пусть и не по своей вине, но сбила насмерть цыганку, за что потом пришлось расплачиваться долгие месяцы, да и вообще до сих пор практически тянула на своем хребте обоих с женой и ребенком, внучкой, в которой души не чаяла, обсыпая подарками с самого порога роддома, бабушка, блин, а самой всего-то сорок отроду.

– Вот это да, сынок, значит, ты хочешь забрать мой бизнес, а не я ли его создала, а не я ли вас родила, так, вашу мать, ну да, то есть меня саму… Вы, детки мои, еще под столами бегали, когда я вам конфетки из Австрии возила, а ты, муженек «любимый», вообще пойдешь вон отсюда и завтра же уберешься в свою деревню, туда, откуда я тебя и вытащила, молчать, несчастный мерзавец, лентяй, алкаш и… не при детях, короче.

Она уже стала срываться, старший качал головой, мол, не получится, мол, он не согласен, дескать, он старший сын и имеет право решительного голоса.

– Может быть, и имеешь, но не до тех пор, пока живешь в моей квартире и все вы едите от пуза из моей же руки. Вас двоих я вырастила, вам за двадцать, а у сестры вашей еще гимназия впереди и, надеюсь, институт, она, в отличие от вас, охломоны, неучи, слава Господу, девчонка с мозгами. Раз уж хотите забрать бизнес, то, может, и сестру вырастите, отца своего бездельника прокормите, а ну-ка, сынки, вы мужчины, черт побери, хотите управлять, вы это получите. Представьте, я вообще отхожу от дел, путь-дорожку знаете, берите и продолжайте.

Ей вдруг так стало обидно, что сердце чуть не вырывалось из груди.

Когда они скакали по дискотекам, она, борясь со сном, годами напролет практически жила в машинах, зарабатывая им беззаботное детство и отрочество, муженек распустился совсем, а чего напрягаться, ведь все шло, само ехало домой, так что он мог преспокойно попивать любимый коньяк да наигрывать мелодии в ресторанах, вовсе не задумываясь о том, чем питать и во что одевать свою семью.

– Значит так, сынки, вы получаете фирму – и флаг вам в руки.

В это время ее муж вышел на кухню и вернулся с бутылкой коньяка, ну любил человек благородные напитки, и все тут, понимаете ли.

– Я, мам, с ними работать не собираюсь, – заявил другой сын, который всего-то на один год был младше своего брата.

– Так хорошо, а ты чего хочешь?

– Да мне много не надо, я, мам, ты знаешь, механик, так что сам проживу, а жениться пока что не собираюсь.

– С тобой, Деян, ясно, а ты, пьянь… – она отобрала у полупьяного мужа початую бутылку. – Ты завтра собираешь свои шмотки, и вдобавок я тебе щедро дарю БМВ семерку, на чем уехать, можешь себе оставить еще и трактор, что так и так стоит в твоей деревне, вот теперь будешь сам зарабатывать. Научишься картошку сажать и так далее.

– Но как это, прям так неожиданно… – муж пытался собрать два слова и компетентно выразить мнение оппозиции.

– Вот так это, я завтра же подаю на развод, и кроме шуток.

– Да ладно, не спеши! – все чуть ли не заодно выкрикнули практически одну и ту же фразу.

– Да, друзья мои, да, вы разве можете вспомнить хотя бы раз, когда я не выполняла то, что обещала?

В комнате воцарилась зловещая тишина.

На самом деле все прекрасно знали крутейший нрав мамы, жены, свекрови, а теперь и бабушки в одном лице, так что спорить тут было бессмысленно, это могло только усугубить жесткость ее позиции, да ведь она-то была на сто процентов права, это, походу, хоть и нехотя, но понимал каждый.

Видимо, набрался ее сосуд терпения, всему есть однажды предел. Она и на самом деле устала, ведь к ее сорока женщина уже успела переболеть перикардитом, унаследованным от тяжелой формы гриппа, причем не останавливаясь работать.

Мой дорогой читатель, те, кто знают, что это такое, поймут и без объяснений, а для тех, кто не очень-то разбираются в медицине, наверно, и не интересно, но все же позвольте в двух словах.

Так вот, после тяжелого гриппа, а переболела она им практически в дороге, у нее начался сухой кашель, боли в области сердца, общая усталость, а самое главное, из-за чего она и пошла в конце-то концов к врачу, стали по-страшному опухать ноги, ну а для дамы это, конечно же, серьезно.

Благодаря отекам ног она прошла обследование, и вовремя выявленная болезнь благо поддалась амбулаторному лечению.

Как бы там ни было, но ведь она не остановилась, глотала таблетки горстями и ехала дальше наперекор боли в области сердца, поначалу казалось, не выдержит, но стискивала зубы да рулила дальше, пока и не восстановилась. Потом лечащий врач на очередном осмотре как бы про себя приговаривал:

– Да, а ведь движение вот что делает, видишь, как хорошо, что ты меня послушала и продолжала активный образ жизни, а не легла бревном на диван, как некоторые, похоже, ты полностью здорова, моя дорогая.

Знал бы доктор, что она за время «амбулаторного» лечения раз десять в Австрию сгонять успела, ведь бизнес есть бизнес, и когда есть клиент, то обижать его отказом ну попросту нельзя, а то пойдут слухи, и нишу свою потеряешь запросто, как пить дать.

Вот такая вот она была дама, дама с двумя парами яиц, как иногда ее втихаря погоняли приятели, многие уважали, а некоторые, наслушавшись небылиц легендарных, ее попросту боялись.

Мол, с бандитами делишки свои крутит, машинами вон торгует, мало ли, ну не женское ведь дело, городские менты у нее под шпилькой извиваются, футбольную команду спонсирует, дескать, другая часть мафии еще и в Австрии прихвачена, страшное дело, и откуда у нее столько силы воли берется, дьявол, не баба.

Нет дыма без огня, отчасти так оно и было, только не аж в таких прям масштабах, как трубило сарафанное радио.

Тишина стояла до тех пор, пока спустя пару минут она не заговорила по новой.

– Дар речи потеряли, ладно, не бойтесь, я вас не бросаю, но развожусь с вашим отцом, это точно, хватит, дети выросли, пора и ему однажды вырасти и самому себя содержать. Что до вас, мои большие сыновья, то также думайте, как будете сами жить дальше. Старшему придется поискать квартиру, вы семья с ребенком, хотите свой бизнес, так давайте и жить научитесь. Деян, ты, пока холостой, не выгоняю, а маленькая наша закончит седьмой класс и уедет на полный пансион в языковую гимназию, где и пробудет ближайших четыре года, все уже оплачено и улажено, я два пассажирских буса туда отогнала и тренажерный зал оборудовала. Всем все ясно?

Никто не шевельнулся.

– Ну что молчите, ну да, видимо, еще не все, давай еще раз подетально. Старший получает в свою долю фирму и продолжает, как и хотел, сможет – так пусть делает мною задуманный автосалон, не сможет – пусть будет так, как уж будет, а я уже не при делах, вас уверяю. Младший, наверно, тоже чего-то заслужил, чего ты хочешь?

– Так раз уж старшему достается бизнес и машина, на которой он теперь ездит, то если можно, я хотел бы купить мотоцикл.

– Ты уже раз убился на мотоцикле, сколько мне обошлось твое лечение, я не говорю только о материальных затратах, на которые, кстати, можно было бы построить тебе порядочный дом, а трехлетних моральных мучений сколько я перенесла, плюс к тому еще один год, пока вытащила тебя из наркотической зависимости, а сколько, по-твоему, это стоило твоей матери? Но ладно, ты в это время, когда уже смог, то работал, получишь десять тысяч марок, делай с ними все что хочешь и живи дома, если желаешь. Идем дальше, мой уважаемый муж, я уже все сказала, но этот раз повторюсь. Ты завтра же покидаешь эту уютную обитель на машине, что тебе щедро дарую, есть у тебя отцовский дом, там ждет мама-старушка, вот как раз ей ты и пригодишься на старости лет, а меня больше нет, вся вышла.

Общие дебаты еще продолжались за полночь, но они никаких существенных коррекций в жесткую концепцию главы семьи внести ну никак не могли.

Разумеется, что точек зрения было столько же, как и присутствующих лиц, так что к полному консенсусу прийти так и не смогли, но все же одно-единственное решение, в чем согласны были все единогласно, так это в нерушимости дружеских отношений между членами хоть и разделенной, но все же семьи, это решение было успешно принято.

Чего там разглагольствовать, все члены семьи ее любили безраздельно, и наверняка они могли бы договориться о продолжении совместного бизнеса, но раз уж нечто ей подсказало вот так вот изменить свою жизнь, так тут уже дороги назад не было.

Принятие столь радикального шага ведь надо подготовить, вы скажете, надо выносить под сердцем, и только тогда, когда полностью во всем уверен, приступить к его совершению, а тут все решилось исходя из пары слов.

Раз сын посмел выразить ей неприемлемое желание, ну разумеется, ошибочное, так ведь все можно обсудить, но нет, она ничего не хотела и слышать, об уступках не могло идти и речи.

Да, видимо, в самой глубине души Янка этого только и ждала, она желала свободы, вот к чему рвалась в шестнадцать с лишним лет отроду замуж выскочившая девчонка, в семнадцать она уже родила первого, через год второго из сыновей, дочь родилась уже в более зрелом возрасте, в двадцать семь, да и та уже подросла.

Она подсознательно чувствовала, что ей надо еще пожить, полюбить, ну хоть бы ненадолго испытать те чувства, коих была лишена всю предыдущую жизнь.

К супругу чувств сердечной привязанности она никогда не испытывала, ведь до сих пор так и не любила по-настоящему, а на это есть право у каждого из нас.

Чуть ли не по детской глупости в шестнадцать, еще школьницей отдав свою девственность мужчине двадцати четырех лет и тут же забеременев от него, не решилась на нелегальный в те времена аборт, а прямо из-за школьной парты вышла замуж, и что она видела потом… двадцать с лишним лет супружеской жизни безо всякой любви, буквально нарыла, нацарапала, но вырастила детей, и теперь она попросту имела право хоть на маленькую, но личную жизнь.

Так или примерно так она рассуждала после развода, когда старший сын ушел жить отдельно, мужа, одарив чем могла, как бы откупаясь, она силком вытолкнула за дверь. Дочь осенью отправила в гимназию на полный пансион.

Младший исполнил свою мечту, он на все десять тысяч купил-таки шоссейный мотоцикл из тех, что идут в три раза быстрей, нежели достаточно, чтобы благополучно убиться, да и Бог ему судья, поскольку отговорить его никак не удалось, так что теперь он пропадал, и не то что днями, а собравшись в компании таких же безумцев, уезжал на целые недели.

Она вдруг осталась совсем одна и не вставала с дивана одна с котом, которого все же надо было кормить, и, наверно, только он спасал ее от полного угасания.

Деян заезжал, привозил продукты, задерживался, но ненадолго, и снова мотор его мотоцикла был слышен уже за тридевять земель, ведь ездил-то не на шутку, а на заднем колесе, говорил, мол, смерти не страшно, дескать, раз уже был у праотцов наверху, так там еще лучше, чем тут.

И как ему не поверить, ведь семь суток в коме пролежал, а вытащили-то и вообще вон из морга.

Отключила телефон, игнорируя звонок, к двери уже не подходила, сын заходил, открывая сам своим ключом.

Перечитала всю немалую домашнюю библиотеку, набрала килограмм, наверно, двадцать лишнего веса, шли месяцы, а Янка тонула в реактивную депрессию.

На почве драматических переживаний это психологическое состояние развивалось именно как реакция на пережитое, и тут разговор уже не шел о развале семьи, нет, это дали знать о себе годы сверхнагрузок на человеческий мозг, нервную систему, которая, извольте, вовсе не железная у нас, простых смертных.

Практически всю свою сознательную жизнь она ведь находилась в постоянном переизбытке адреналина, что и придавало ей жизнедеятельности, но вот однажды был достигнут лимит, и дальше такие нагрузки держать нервишки уже просто отказывались, нет, не то что отказывались, нет, они уже отказались, а последней каплей, которая уже вылилась через край, был отказ сыновей от ее бизнес-плана, и все, как говорят в народе, «осторожно, двери закрываются» или «крыша едет не спеша»…

Ведь можно ли выдержать бесконечную езду тысячами и тысячами километров, в кучу собрать более полутора миллионов верст, проеденных за рулем, порой на грани, да нет, за гранью риска перебираясь через заснеженные перевалы румынских Карпат, где серпантинные спуски с перевалов аж километрами – и гололед.

Остановила машину на верхней мертвой точке на седловине перевала, дальше только спуск по льдом покрытой дороге, слева вертикальная скала вверх, справа пропасть, в которой не видно дна, там клубятся валы тумана, и надо спускаться, несмотря на гололед, вы скажете – безумие, ведь можно вернуться и поехать другой дорогой или переждать, пока проедут дорожные службы и посыплют лед реагентами.

Нет, брат, тут сто лет никто не поедет, а обратно податься – так ведь то же самое, только когда поднималась наверх с той стороны, то гололеда еще не было, примораживать стало буквально на последних метрах подъема, она это почувствовала, когда летние покрышки на только что купленной в Австрии машине стали потихоньку пробуксовывать, так вот лишь благодаря опыту она стала сбрасывать газ, и только таким способом, на гране фантастики держа мотор под натяжкой, добралась до нулевой отметки, а теперь надо вниз…

Исключительно сверхопытному водиле это под силу, и только на машине с передним приводом, а делается это вот так…

Рискуя разбиться, конечно же, прижимаешь машину поближе к скалам, ну не к стороне же, где ждет тебя пропасть, слегка натягиваешь ручной тормоз, но так, чтобы задние колеса лишь чуть притормаживали, включаешь вторую скорость и даешь газ, машина практически с места, пробуксовывая, трогается, и вот теперь главная задача – надо сохранить эту динамичную синхронность и не разгоняться и, не дай Бог, сбрасывать обороты, если передние ведущие колеса хоть на йоту понизят мощность тяги, то зад машины по инерции станет скользить в сторону, и тогда потеряете контроль над транспортным средством, дело ведь на склоне серпантина, машину станет заносить, и контроль благодаря наклону дороги уже не вернешь, а это конец.

Ну и как ты думаешь, мой дорогой читатель, сколько человеческих нервов остаются на вот таком вот перевале?

Так ведь это она сама выбрала, да, сама, но если она всякий раз, когда вставала дилемма о том, быть или нет, выбирала бы спасительное отступление, так ведь ничего и не заработала бы – раз-другой отступись, бизнесу кранты, вот какие пироги.

Только благодаря жесткой вере в себя и только в себя эта дама смогла на протяжении более чем тринадцати лет выдержать в жесткой борьбе за выживание и притом еще даже неплохо заработать, но а теперь пришло время, когда ей нужна была помощь, но ведь сама-то она об этом и думать-то не думала, депрессия – это болезнь, это душевная болезнь, и если человек вовремя не получает помощи, нередко кончает в дурдоме или, и это еще чаще, в петле…

Уже миновала зима, весна, и приближалось время летних отпусков, когда вскоре должна была приехать из пансиона на каникулы дочь, Янка уже не хотела видеть даже и своего сына, он приносил ей к постели еду, а она отворачивалась, по-видимому, решив покончить с собой голодной смертью, и никак не реагировала на уговоры.

Богом посланные, то ли кем-то оповещенные, к ним в дверь стали настойчиво стучаться какие-то незваные ходоки, как она сама называла всех, кто только и не пытался бы до нее дозвониться.

Не вняв приказу матери не открывать, Деян пошел и отворил двери незваным гостям.

Это были семейные люди вдвоем, ее довольно далекие, но все же закадычные друзья по ранней молодости, в данное время проживавшие достаточно отдаленно, чтобы часто встречаться.

Конечно же, они не могли знать о состоянии Янки и вообще о том всем, что стряслось и какие перемены произошли в ее исковерканной жизни за последние лет десять, а куда там, за прошедший-то год.

Да уж, практически целый год прошел с тех пор, как она тонула в мягких перинах депрессивного состояния, предыдущую Янку было не узнать, она набрала в весе и не следила даже за своим когда-то завидным маникюром, одетая в спортивное неглиже, походила чуть ли не на деревенскую доярку со взъерошенными с проседью волосами. Благо хотя бы не стала употреблять алкоголь, но зато транквилизаторы аж до галоперидола початыми пачками были везде и всюду по квартире.

– Вот это ты, мать, даешь, тут пахнет серьезным делом – знаешь ли такое слово, как «депрессия», ну, вы только взгляните, ну да, конечно, как и положено Янке, она ведь ничего не делает в полсилы, да ты уже до края дошла, так не пойдет, встань и вперед, подруга, а то применю силовые приемы.