Текст книги "Иллюзионист"

3. Царствие

– Я была в поле, – возбужденно рассказывала сестра Ребекка, – собирала хворост для очага и думала о том, сколько хвороста мне нужно, ведь мне нужен хворост назавтра, чтобы развести очаг, и будет ли достаточно хвороста назавтра, или мне придется искать его в другом месте, и я начала беспокоиться, и вдруг это снизошло на меня. Это было подобно… Просто снизошло, и всё. «Не беспокойся о завтрашнем дне». И я поняла. Все хорошо. Всегда будет достаточно хвороста.

Она замолчала и положила руку на колено Симона.

– Ты понимаешь? – спросила она.

– Да, конечно, – равнодушно сказал Симон.

– И даже если его будет недостаточно, – продолжала сестра Ребекка, – это неважно. Каждый день мы получаем то, что нам необходимо, и не надо об этом думать. И я подумала: «Так вот что это значит». И почувствовала себя такой счастливой.

Она одарила небольшую группу людей, собравшихся вокруг очага Иосифа, лучезарной улыбкой. Они тоже улыбнулись: ей и друг другу, радуясь общему открытию.

Огонь затухал.

– Это означает, – продолжила сестра Мириам, – что нам не надо беспокоиться ни о чем. Вот что это на самом деле означает.

– Да-да, – согласилась с ней сестра Ребекка. – Потому что Бог все знает.

– Да. И ты чувствуешь себя защищенным, по-настоящему защищенным. Не так ли?

– Да, это прекрасное чувство.

– Мне очень жаль, – задумчиво сказала сестра Мириам, – людей, которые не знают того, что знаем мы.

Воцарилась спокойная тишина – членов этой небольшой группы объединяло чувство внутреннего покоя.

Симон посмотрел на Филиппа. Тот сидел в уголке, не принимая участия в разговоре, но слушал внимательно. На его лице была улыбка. Симон изучал эту улыбку. В ней не было и тени иронии.

– Как ты творишь свои чудеса? – спросил Симон.

– Силой Господа, – ответил Филипп.

– Но ты обращаешься и к другому имени, – сказал Симон.

– Да, – сказал Филипп, – к имени Иешуа.

– Человека, о котором вы постоянно говорите?

– Да.

– Ты вызываешь его дух?

– Да.

Симон бросился в атаку:

– Он был казнен как преступник.

– Да, но он не был преступником.

– Кем же он тогда был? – рассмеялся Симон.

– Он был Спасителем, – сказал Филипп.

Симон повернулся и пошел прочь.

Позже он предпринял еще одну попытку:

– Этот Иешуа, он был богом?

– Конечно нет, – сказал Филипп. – Ты сам это прекрасно знаешь. Есть только один Бог.

– Тогда ты взываешь к нему как к чудотворцу? Как к имени Моисея?

– Он был могущественнее Моисея.

Брови Симона поднялись от удивления.

– Какие чудеса он совершил?

– Он исцелил многих людей.

– В большинстве случаев это могло объясняться естественным ослаблением болезни, – сказал Симон.

– Он превращал воду в вино.

– Элементарно.

– Он мог ходить по морю.

– Я могу ходить по воздуху, – сказал Симон.

– Он превратил несколько злаков и рыб в обед, достаточный, чтобы накормить пять тысяч человек.

– Я могу сотворить обед для пяти тысяч человек из ничего, – сказал Симон.

Брови Филиппа поднялись от удивления.

– Он поднимал из мертвых, – сказал Филипп.

– Не может быть, – сказал Симон.

Он попробовал подступиться снова.

– Ты говоришь, что никогда не встречался с Иешуа, следовательно, ты не видел, как он делал все то, о чем говорят. Откуда ты знаешь, что это правда? – спросил он.

– Доказательство, – сказал Филипп, – заключается в том, что я творю чудеса его именем.

– Я тоже творю чудеса, – сказал Симон, – но без его имени.

– Твои чудеса – обман, – сказал Филипп. Симон внимательно посмотрел на него. Потом он рассмеялся.

– Что ты имеешь в виду? – сказал он. – С какой стати они – обман?

– Как они могут быть настоящими, – сказал Филипп, – если есть только один Бог?

Разговаривать с такими людьми не было никакого толка. Но Симон приходил снова. Каждый вечер он уходил сбитый с толку, озлобленный и надменный, и на следующее утро приходил опять.

Его привлекали чудеса Филиппа и его уверенность. Симон сразу понял, что имеет дело с человеком, наделенным необычной силой. Но каждый раз, когда Симон пытался завести разговор о его силе, Филипп уклонялся от темы. Вместо этого он говорил о своей вере.

То, во что верил Филипп, было настолько странно, что Симон сначала слушал из чистого любопытства. Секта была основана бродячим проповедником-волхвом, который верил, что он Спаситель евреев. В этом не было ничего примечательного; но что удивительно – в это продолжали верить почти десять лет после того, как он был распят на кресте за подстрекательство к бунту. Его последователи объясняли его неспособность спасти кого-либо, говоря, что он восстал из мертвых, попал на небеса и вскоре вернется во всем блеске своей истинной сути, дабы выполнить свое предназначение.

После нескольких часов таких разговоров Симон терял терпение.

– Кто его видел, когда он восстал из мертвых? – не выдержал он, когда Филипп пытался в третий раз объяснить ему значение этого чуда.

– Кефа и другие, – ответил Филипп.

Кефа был главой секты.

– Его друзья? – сказал Симон. – Он явился только своим друзьям?

– Да. И что из того?

– Если бы он хотел, чтобы люди верили, что он восстал из мертвых, он бы показался своим врагам.

Филипп удивился, потом улыбнулся и отмел замечание, пожав плечами. Подобным образом он отвергал все возражения Симона. Симон понял, что рациональная дискуссия Филиппа просто не интересовала.

Вероятно, так он обращался с членами своей секты. Конечно, они были необразованными людьми, ремесленниками и крестьянами, но в своей повседневной жизни и в разговорах с ним они проявляли такую детскую наивность, что у Симона захватывало дух. Они не пытались размышлять или строить планы, они полагались на благосклонность Бога, которого, как они верили, интересует их судьба. Похоже, они не ведали, что благосклонность этого Бога подвергалась сомнению на протяжении всей истории, потому что, когда Симон задавал им вопросы, они говорили, что Бог – это любовь.

Они верили, что обладают истиной, которая неведома остальному человечеству. Такая самонадеянность потрясла его, но они, казалось, даже этого не замечали. Он спросил их, в чем заключается эта истина, но они не смогли объяснить. Это было как-то связано с любовью.

Любовь была их философией, их религией. Любовь упраздняла необходимость думать. Все знания, все рассуждения, все поступки сводились к этому детскому объяснению. Люби своих врагов. Люби Бога. Люби ближнего.

Они много улыбались. Это было частью любви. Они произносили банальности, делили пищу друг с другом и улыбались. Их улыбки тяготили Симона, как железо.

Он сопротивлялся этой удушающей банальности, пытаясь с помощью разума расчистить себе немного пространства. Он обнаружил, что его интеллектуальный арсенал неприменим против простоты их веры. Его силлогизмы ни к чему не приводили, его логические доводы повисали в воздухе. Любой анализ распадался, любой довод разрушался в атмосфере, в которой мысли не придавалось никакого значения. Значение имела только любовь.

Если бы он не был так уверен в своем превосходстве, он мог бы счесть это угрожающим.

– Думал ли Иешуа, что его убьют? – спросил он у Филиппа однажды утром.

Он пытался представить себе человека, служившего источником легенд. Это было нелегко.

– Он знал об этом, – сказал Филипп. – Он сказал об этом Кефе.

– Неужели он ничего не мог сделать, чтобы избежать этого? Покинуть страну, спрятаться?..

– Мог, но предпочел этого не делать, – сказал Филипп. – Он пожертвовал собой для нас.

Терпение в голосе Филиппа напомнило Симону, что он уже слышал это раньше.

– Именно его смерть дает нам возможность попасть в Царствие, – сказал Филипп.

Ну конечно, Царствие. Как многие другие, они мечтали о Царствии; и, как обычно бывает в подобных случаях, верили, что оно будет для них одних. Они верили, что оно близится. Они молились о конце света, в молитве они говорили, что Иешуа оставил их.

– Мы никогда не заслужили бы Царствие сами по себе, – объяснял Филипп. – Все мы грешники. Никто из нас, сам по себе, не выдержал бы Судного дня.

Симон ковырял в зубах. Частью его наследия, которую он без малейшего сожаления отбросил, была общенациональная навязчивая идея греха. Грехом считалось нарушение Закона; но поскольку никто не мог счесть всех мелких и сложных положений, содержащихся в Законе, не нарушить хоть какое-нибудь из них было практически невозможно. Таким образом, Закон делал грех неизбежным; с другой стороны, на него работала огромная армия экспертов, выискивающая в нем лазейки. По мнению Симона, единственной целью Закона было обеспечить работой эту армию экспертов.

– Поэтому, – продолжал Филипп, – он принял смерть вместо нас. Он принял наказание за то, чего никогда не совершал, для того чтобы мы избежали наказания за то, что мы совершили. Это искупление наших грехов. Знакомая идея, верно?

– Да, конечно, – сказал Симон.

Самопожертвование и самоуничижение; конечно, это было ему знакомо. Он этого не выносил.

– Иешуа называл это искуплением, – сказал Филипп. – Тебе понятно?

Симон разглядывал семечко инжира, извлеченное из щели между передними зубами. Он понимал; он слишком многое понимает.

– Искуплением, – едва слышно сказал он, – от ужасного правосудия Бога?

– Совершенно верно. – Филипп обрадовался. – Это был единственный выход.

– Мне казалось, вы говорили, – заметил Симон, – что Бог – это любовь.

– Правильно.

– И что единственное, что нам следует знать о Боге, – это то, что Бог – это любовь.

– Правильно.

– О каких богах идет речь? – вкрадчиво спросил Симон.

– Не надо истолковывать меня неправильно…

– Как бы ты хотел, чтобы я тебя истолковывал? Если Бог справедлив, он не может отменить наказание за бесчисленные грехи, взяв жизнь одного человека. Если Бог – это любовь и если Он способен вообще отменить наказание, Он может это сделать без принесения в жертву своего пророка. Что касается самой смерти, тебе должно быть известно, что согласно Закону человек, казненный таким образом, считается проклятым? Тем не менее нам предлагается верить, что этот человек был орудием Бога! Выходит, что Закон абсурден. Лично я всегда так считал, но он вряд ли сам так думал, учитывая, кем он был. Как он мог добровольно пойти на такую смерть? И как совместить эту смерть с тем фактом, что она полностью противоречит пророчествам, которые вы так любите цитировать, когда вам это выгодно? – Симон остановился, чтобы перевести дух. – Что касается меня, – сказал он, – я думаю, кто-то допустил ужасную ошибку. Никогда в жизни не сталкивался с таким поразительным случаем рационализации задним числом.

И все же…

Однажды вечером у дома Иосифа, где они обычно сидели в тени фигового дерева, остановился незнакомец. Было видно, что он пришел издалека: одежда покрыта пылью и изношена, во взгляде – безнадежность. Он снял узелок с плеча и сел под деревом.

– Можно мне воды? – сказал он.

Ребекка принесла ему воды, а также немного хлеба и олив. Он поблагодарил ее и стал жадно есть.

Спустя какое-то время он сказал:

– Не найдется ли какой-нибудь работы?

– Боюсь, нет, – сказал Иосиф. – Урожай в этом году поздний. Еще месяц не будет никакой работы.

Мужчина что-то пробормотал в знак понимания. Он с беспокойством всматривался в узкие улочки, площадь, людей, возвращающихся с полей.

– Пора, – сказал он, когда с едой было покончено. – Спасибо.

Неожиданно Филипп сказал:

– Твоего сына здесь нет. Сожалею.

Лицо незнакомца застыло. Он внимательно посмотрел на Филиппа, потом быстро отвел глаза.

– Спасибо, – сказал он. Он молча пошел прочь.

– Как ты это сделал? – повернулся Симон к Филиппу.

– Что?

– Прочел его мысли.

– Не знаю, – сказал Филипп.

– Такое часто бывает?

– Иногда, – сказал Филипп.

– Я бы хотел, чтобы ты научил меня этому.

Филипп засмеялся. Смех не был злорадным, но его причины Симон не понимал.

– Ты должен объяснить, как это происходит, – настаивал Симон.

– Не думаю, чтобы объяснение тебя удовлетворило, – сказал Филипп.

– И что это?

– Любовь, – сказал Филипп.

Он должен был догадаться.

Ему казалось, он может больше узнать, расспрашивая Филиппа о чудесах Иешуа. Даже в этом вопросе Филипп оказался досадно бесполезен.

– Чудеса, – сказал Филипп, – неважны.

– Неважны?

– Они были лишь знаком.

– Знаком чего?

– Того, что он был Спасителем.

– А-а… – сказал Симон.

– Дело в том, – продолжал Филипп, – что он обещал своим последователям, что каждый их них сможет творить чудеса, если будет верить.

– Верить во что?

– Что он Спаситель.

– А-а… – сказал Симон.

Он в раздражении пнул ногой камень, торчащий из земли. Камень не сдвинулся с места: он был больше, чем казался.

– Хорошо, – вздохнул Симон. – Мы к этому вернемся. Какие чудеса могли творить его последователи?

– Это неважно .

– Какие чудеса?

– Ладно, если ты настаиваешь. Он сказал, мы сможем делать все, что делал он, и даже больше.

– Что? – Симон был поражен. – Ты хочешь сказать, что единственное, что требуется, чтобы успокаивать бури, поднимать из мертвых и восставать из могилы, – это верить, что этот человек был Спасителем?

– Да, – сказал Филипп.

Симон задумался. Потом он улыбнулся. Через секунду он громко смеялся.

– Ну что ж, это справедливый обмен, – сказал он. – Кто в здравом уме мог бы в это поверить?

Однако Филипп в это верил, а Филипп не был глупым человеком. Он просто отказывался использовать свой ум должным образом.

Симон понял, что, если он хочет узнать секрет способностей Филиппа, ему необходимо узнать больше об Иешуа.

– Каким он был человеком? – спросил он.

– Я с ним, конечно, никогда не встречался, – сказал Филипп. – Те, кто его знал, говорят, что он обладал потрясающим качеством…

– Нет, я не об этом, – сказал Симон. – Что он был за человек? Где он получил образование? Какое образование он получил? Читал ли он философов?

– Если и читал, я об этом ничего не знаю, – сказал Филипп. – Это важно?

– Он знал греческий? Где он учился магии?

– Магии? Боже мой! Он никогда не учился магии.

– Чтобы успокаивать бури и поднимать из мертвых… – начал Симон.

– Он не только не учился магии, но и вообще вряд ли учился, – сказал Филипп. – Он был бедным человеком. В лучшем случае посещал деревенскую школу, другого образования у него не было.

– Бедным человеком?

– Я говорил тебе об этом раньше. Почему ты не слушаешь? Он был бедным и выбирал своих учеников из бедных.

– Необразованных?

– Можно и так сказать.

– Но почему? Если он хотел, чтобы они распространяли его учение, почему он не выбрал людей, которые могли…

– Он выбрал их, потому что они были бедные. Простые обычные люди.

– Никогда не слышал подобной глупости! – раздраженно всплеснул руками Симон.

– Царствие принадлежит простым людям, – сказал Филипп.

– Я это заметил, – огрызнулся Симон.

Он попытался взять себя в руки. Так он ничего не добьется.

– Ты говоришь, он был бедным и необразованным? Он никогда не учился? Он никогда не был в Египте?

– В Египте? Что ему делать в Египте?

– Если он был таким, как ты рассказываешь, я не понимаю, как он мог привлечь последователей, которые у него явно были. Должно быть что-то еще.

– Было что-то еще, – сказал Филипп. – Он был Спасителем.

Все это было совершенно невыносимо. Равносильно попыткам рисовать на воде: как только что-нибудь начинало вырисовываться, оно тотчас исчезало. Ответы на вопросы были туманными либо бессмысленными. Заявления делались без учета логики или смысла. Обладание силой связывалось исключительно с верой в утверждение, которое было одновременно и фантастическим и абсурдным. Объяснение могло быть только одно.

– Существует ли тайное учение?

Впервые Филипп обиделся.

– Конечно нет, – сказал Филипп. – У нас нет секретов.

– У всех других религий есть таинства, – сказал Симон.

– Все другие религии – ложные, – сказал Филипп.

Симон отвернулся, но Филипп положил руку ему на плечо.

– Путь одинаков для всех, – сказал Филипп, – и, хотя он кажется легким, он достаточно труден и без всяких секретов.

– В чем же тогда дело?

– В любви, – сказал Филипп.

Симон заскрежетал зубами.

– Ты ведь не слушал меня? – сказал Филипп. – Ты спрашиваешь о тайном учении, но ты не понял ничего из учения, о котором я тебе рассказывал.

– Не слушал? – взревел Симон. – Да я только и делал, что слушал тебя с самого первого дня, как пришел сюда, и я не услышал ни единого слова, в котором был бы хоть какой-то смысл.

Выведенный из себя, он ушел. Он пошел домой и засел за свои книги, но не мог сосредоточиться. В течение часа он кричал на Деметрия, потом отправился в театр, где давали дурацкую пьесу. Исполнение было плохим, и он ушел, не дожидаясь финала. Он посидел в таверне, слушая разговоры. Их глупость повергла его в ужас.

Утром он снова пошел к Филиппу.

– Возможно, я слушал невнимательно, – сказал он. – Возможно, необходимо все повторить сначала.

Действительно, он плохо слушал. Теперь он слушал внимательно, и что-то стало с ним происходить. Словно на пустой стене начали появляться крошечные щели, через которые проникал свет. Таких щелей было много. Сквозь них проникал свет, который в первый момент ослепил его.

«Будь осторожен с тем, что ценишь. Оно может поработить твое сердце».

«Сыновья земли унаследуют землю».

«Прости, и прощен будешь. Суди, и осужден будешь».

«Правда сделает тебя свободным».

Свободным? Сердце в груди дрогнуло, как будто где-то открылась дверь. Но где эта дверь, он не знал. Он также не понимал, как он мог быть свободнее, чем есть.

Он продолжал слушать и удивлялся.

«Не мир принес я, но меч».

«Последний будет первым. Первый будет последним».

«Воздастся тому, у кого есть. Убудет у тех, у кого нет».

«Я пришел, чтобы сделать зрячими слепых и чтобы ослепить тех, кто зряч».

Он покачал головой.

– Не понимаю, – сказал он.

Филипп улыбнулся. Симон пошел домой размышлять.

Он начинал понимать, что это учение непоследовательно. Поэтому так трудно постичь его суть. Если понял одну его часть, это не означает, что будет понятна следующая. В нем полно парадоксов. Оно расплывчато и непостоянно. И тем не менее он смутно понимал, что в нем есть цельность. За разрозненными яркими изречениями крылась ясная гармония.

Это приводило его в восхищение.

– Ну как, решил присоединиться к нам? – спросил брат Иосиф. Это был низкорослый морщинистый человек с добрыми глазами и хромоногий. Одна его нога была короче другой. Филипп не смог вылечить его.

– Еще не решил, – сказал Симон. – Я думаю об этом.

Иосиф кивнул. Он довольствовался малым.

Его жена была другой.

– Следует поспешить, – сказала сестра Ребекка. – Времени не так много.

Она в последний раз шлепнула по трем кругляшкам теста, которые месила, прежде чем отправить их на солнцепек подниматься. Сорвала немного зелени, мелко нарезала и бросила в горшок с кипящей водой, стоящий на глиняной плите. Она принесла корзину фасоли и села на солнышке лущить ее.

– Терять время нельзя, – сказала сестра Ребекка.

Симона это забавляло. Он, конечно, понимал, что она имеет в виду его. Но в ясное солнечное утро, когда дул легкий ветерок, было трудно поверить, что скоро наступит конец света.

– Я думаю, у меня есть немного времени, – сказал он миролюбиво.

– Я бы на твоем месте поторопилась, – сказала сестра Ребекка. Она заученным движением пробегала большим пальцем вдоль стручка фасоли и ссыпала ее в стоящую перед ней миску. – Никто не знает, когда придет Царствие. Это может случиться в любой момент. Как… приход грабителя в ночи.

– Мне казалось, вы говорили, – мягко заметил Симон, – что перед этим будут землетрясения, наводнения, пожары, вселенские войны и отверзание могил.

– Да, конечно. Я думаю, все это произойдет одновременно. Не знаю. Да это и неважно. Оно придет.

– Оно придет, и это единственное, что важно, – сказал Иосиф.

– Видишь ли, это тайна, – объяснила сестра Ребекка.

– Тайна?

– Мы не должны об этом спрашивать.

– А, понятно, – сказал Симон.

– И все же, – сказала сестра Ребекка, – трудно не думать об этом, правда? Как это будет.

Ее палец остановился посредине стручка. Она посмотрела на мужа:

– Будут ли для нас троны, Иосиф?

– Нет, что ты, – сказал Иосиф. – Троны только для руководителей. Что таким, как мы, делать на тронах?

– Но Филипп говорил, что мы будем сидеть на тронах и судить ангелов.

– Ангелов? За что нам судить ангелов?

– Не знаю, но он так сказал, я точно помню.

– Мне кажется, ты его не так поняла, – сказал брат Иосиф.

– А-а…

Застрявшие бобы фасоли с треском высыпались в миску.

– Все равно, – сказала сестра Ребекка, – у нас будет все, о чем мы только мечтали. Дворцы и пиры, и мы никогда не состаримся и не умрем, а все, кто к нам плохо относился, будут наказаны.

– Это радует, – сказал Симон.

– Да. Этот старик Гедекия, который не разрешил нам арендовать его сад, кстати никудышный, весь заросший сорняками, получит, что заслужил, – нищенскую старость.

– Так думать нехорошо, – упрекнул ее Иосиф. – Мы должны любить тех, кто нас обижает.

– Я люблю его. Я очень его люблю. Просто считаю, что он должен быть наказан.

Какое-то время все сидели молча. Миска, стоящая перед сестрой Ребеккой, наполнялась круглыми желто-коричневатыми бобами фасоли, справа от нее росла кучка пустых стручков.

– Это царствие, – сказал Симон, – где оно будет?

– Здесь, – сказал Иосиф.

– На небесах, – сказала Ребекка.

– Понятно, – сказал Симон.

Наступила пауза.

– Нет, мы неправильно об этом думаем, – сказал Иосиф. – Мы необразованные. – Он, извиняясь, улыбнулся Симону. – Мы немного путаемся. Ты должен задавать такие вопросы Филиппу. Он объясняет доходчиво, все сразу становится ясно.

– Но если вам тогда все было ясно, – спросил Симон, – как получилось, что у вас совершенно разные представления?

– Иосиф никогда не слушает, – сказала сестра Ребекка, склонившись над фасолью.

– Я слушаю, дорогая, и изо всех сил стараюсь понять. Но некоторые вещи слишком сложны для меня, и мне не стыдно в этом признаться.

Сестра Ребекка встала и смахнула с подола несколько приставших стручков.

– Мне все ясно, – сказала она. – Не понимаю, почему все делают из этого такую тайну. Когда станет так плохо, что дальше некуда, Иешуа вернется и спасет нас. Мир охватит пожар, а мы отправимся с Иешуа и будем жить на Небесах. А все наши враги и все его враги и все, кто не верит в него, сгорят.

Она собрала стручки в охапку и бросила их в огонь. Они затрещали, зашипели и стали чернеть.

– Убедительный аргумент, – сказал Симон.

Его ирония была умеренной. Ему вдруг расхотелось расстраивать этих людей, демонстрируя силу логики. Их компания освежала его, как иногда освежает разговор с молодежью. Но в слишком большом количестве это было бы утомительным.

Пока что он не собирался уходить. Ветерок обдувал его лицо. Было слышно, как где-то дети поют старую песенку-загадку, знакомую ему с детства. Он смотрел на горы, возвышающиеся над крышами домов: в лучах солнца они казались белыми с темными пятнами по бокам и напоминали спящих леопардов. Здесь было так спокойно. Очень спокойно.

– Ты сказал, что никакой тайной доктрины нет, – сказал Симон. – Мне жаль, но я в это не верю. Это учение, которое трудно полностью понять простым людям. В нем есть парадоксы.

– Да, – сказал Филипп, – в нем есть парадоксы.

– Как ты это объясняешь?

– Никак, – сказал Филипп, – это факт. Я повторяю то, что мне сказали люди, которые слышали учение из первых уст.

– Но разве ты сам не хочешь понять его?

– Я признаю свою ограниченность.

– Чушь! – сказал Симон.

Филипп улыбнулся.

– Послушай, – сказал Симон, – многие вещи требуют объяснения. Например, эта странная притча о бесчестном управляющем. Что она означает? Она восхваляет бесчестность?

– Я не знаю, что она означает, – сказал Филипп, – но кто-нибудь когда-нибудь узнает, а я не имею права ничего в ней менять.

Симон смотрел на него в удивлении.

– Зачем он вообще говорил притчами, – спросил Симон, – если, как ты говоришь, все так просто? Ведь смысл притчи в том, чтобы что-нибудь прояснить. Но зачастую притчи Иешуа ничего не проясняют. После того как он рассказывал притчи людям, ему приходилось объяснять их своим ученикам. Если уж ученики звезд с неба не хватали, то простые люди наверняка были еще глупее. И люди были лишены толкования. Почему? А ты мне говоришь, что не существует одной версии учения для масс, другой – для посвященных.

Филипп смотрел вдаль на горные вершины. Он молчал.

– Одним словом, – продолжал Симон, – ты просишь, чтобы я поверил в это нагромождение невероятностей, нелепиц и грубых противоречий.

– Я не прошу тебя ни во что верить, – сказал Филипп. – Ты можешь не приходить сюда. Почему бы тебе не отправиться домой и не заняться своей магией, а я займусь своей работой.

Симон перестал рисовать круги на земле и сидел прямо с широко открытыми от удивления глазами.

– Каждый из этих людей, – сказал Филипп, кивая на группу маленьких домиков с земляными крышами, где жила большая часть приверженцев, – так же важен, как ты. Они никогда ничего у меня не просят, за исключением случаев, когда их дети болеют или им нужен совет. Им бы и в голову не пришло отнимать у меня время, как это делаешь ты. Почему ты думаешь, что у тебя есть на это право?

Щеки Симона стали пунцовыми. Он встал и уже собирался уйти, но Филипп остановил его.

– Ты жалуешься на то, что многие вещи невозможны или бессмысленны, – сказал Филипп. – Все бормочешь о парадоксах и тайнах. Тебе и в голову не приходит, что ты просто не понимаешь…

– С интеллектом у меня все в порядке! – не выдержал Симон.

– Да, с интеллектом у тебя все хорошо. Ты просто не знаешь, как им пользоваться. Ты копаешься в мелочах и не видишь очевидного. Истина в простом. Поэтому они, – он указал на женщину, которая несла домой кувшин с водой в сопровождении орды детишек, – понимают это, а ты нет.

– Понимают? Ничего они не понимают! – рассвирепел Симон. – Да послушай, что они говорят. Лепечут о Царствии, их Царствии, специально приготовленном для них, но даже не знают, что это такое. Каждый говорит свое.

– Конечно, они не знают, что это такое, – сказал Филипп. – Поэтому они и попадут туда.

– Я сыт по горло всеми этими глупостями! – закричал Симон. Прохожие с удивлением оборачивались на него. Он с трудом обуздал свой гнев. – Ваши верования, – холодно сказал он Филиппу, – состоят в том, чтобы переворачивать здравый смысл с ног на голову.

– Иешуа согласился бы с тобой, – сказал Филипп. «Последний будет первым. Первый будет последним».

Симон сощурился.

– Поэтому он решил закончить свою жизнь так плачевно, – выпалил он. – По крайней мере, его смерть согласуется с его учением.

– Это так, – сказал Филипп. – Я рад, что ты понимаешь это. Это понимают немногие.

Неожиданно стало тихо. Все, что Симон хотел сказать, потеряло вдруг всякий смысл. Он был в растерянности. Что-то боролось в его сознании, но он не хотел этого слушать.

– Я не верю, что этот ваш учитель на самом деле существовал, – сердито сказал он. – Таких людей не бывает. Человек без образования, который говорил такие умные вещи, что его никто не понимал, и который послал кучку крестьян повторять их другим, которые тоже их не понимают. Человек, который фактически не хотел, чтобы его понимали, так как обещал Царствие всем, кто не понимает, что это такое. Естественно, при условии, что они также верят, будто он воплотил собственной персоной пророчества о спасителе нации, чья жизнь никоим образом не была похожа на его. А чтобы на этот счет не было уж никаких сомнений, он позволил себя казнить по ложному обвинению, пока ему, чего доброго, не удалось добиться какого-никакого успеха.

Филипп смотрел на него с улыбкой.

– Это насмешка над разумом! – воскликнул Симон.

– Совершенно верно, – сказал Филипп. – Именно это я и пытался тебе втолковать.

Симон смотрел на него в изумлении; по его спине пробежал холодок.

– И не только над разумом, – продолжал Филипп. – Подумай. Мы говорим о человеке, который ничего не уважал. Человек, непонятно откуда взявшийся, который отказался от семьи, жил на подаяние, спал где придется, ел с проститутками и пил с мытарями, работал в Субботу, не мыл рук и заявлял в лицо представителям духовной и судебной власти, что они лицемеры. Все, что он говорил, все, что он делал, было насмешкой над тем, что они представляли, над всем, о чем они думали. Насмешка – это единственное, что они увидели. За это они его и убили.

Симон молчал.

– Они не поняли, – сказал Филипп, – что он был тем человеком, которого они ждали.

Понять? Кто способен это понять? Это был самый фантастический парадокс из всех. Это было чудовищно.

Это был парадокс, который мог придумать только Бог.

– Я верю в это, – сказал Симон, – потому что это нелепо.

– Я продал сегодня небольшой участок земли за виноградником, – заявил брат Иосиф.

– Иосиф! – сказала сестра Ребекка срывающимся от возбуждения голосом. – Сколько ты выручил на этом?

– Кругленькую сумму, – ответил брат Иосиф.

– Но сколько именно? Где деньги?

– Я отдал их, – с удовлетворением сказал брат Иосиф.

Сестра Ребекка оцепенела от шока:

– Ты отдал их ?

– Да, – сказал брат Иосиф, – бедным.

– Но мы и есть бедные! – закричала сестра Ребекка.

– Это не так, – сказал брат Иосиф. – У нас все есть.

Сестра Ребекка открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала и демонстративно принялась кухарничать. Люди, собравшиеся небольшой группой вокруг костра, улыбнулись – но не глядя друг на друга.

– Иосиф поступил правильно, – сказал Филипп. – Раздав деньги, он приобрел нечто более ценное.

– Царствие, – с готовностью подсказала сестра Мириам.

– Царствие можно купить? – с улыбкой поинтересовался Симон.

– В каком-то смысле – да, – сказал Филипп. – За все надо платить.

Симон, подумав, решил, что он прав. Действительно, это что-то вроде коммерческой сделки. Заплати то, что имеешь сегодня, и получишь в десять раз больше потом. Возможно, ждать придется долго. Но сыновья земли унаследуют это, если наберутся терпения.

Голос Филиппа прервал ход его мысли.

– Когда ты собираешься заплатить? – спросил он, смеясь.

Симон покраснел. Он давно собирался это сделать. Но расстаться с деньгами не так уж и просто.

– Завтра, – сказал он.

Да, он отдаст свои деньги. Это самое малое, что он мог сделать. Он и вправду нашел царствие.

Он оставил прошлое позади и начал все сначала. Только так можно описать то, что произошло с ним, когда он вынырнул, хватая ртом воздух, из холодной воды при крещении.

Каждое утро жизнь начиналась заново, свободная, не обремененная грузом обязательств. Ему не нужно было никем быть, не нужно было ничего делать. Не нужно было тревожиться о своих способностях, потому что они были ему ни к чему, или о своих недостатках, потому что они не мешали тому, чего он желает. Не нужно было волноваться о своей репутации, потому что он отказался от нее. Не нужно было беспокоиться о том, кем он был, потому что он начал все сначала и мог быть кем угодно. Ему не нужно было думать о завтрашнем дне. По сути, ему вообще не нужно было думать; однако он делал это по привычке.