Текст книги "Опасная игра"

Теперь она не сомневалась – он был именно тем типом мужчины, за которого она приняла его с самого начала, и сейчас было самое время поставить его на место раз и навсегда.

– Повторяю: в этом нет необходимости, – твердо сказала она. – Кроме того, я сомневаюсь, что это понравилось бы мистеру Хауарду.

– Мистеру Хауарду?

– Ну да, моему мужу, – солгала она.

Он с насмешливо-недоверчивым видом приподнял одну бровь, и она поспешила подкрепить свою ложь новыми выдумками:

– Мы бы поехали сюда вместе, но мне пришлось задержаться дома.

Нет, это звучало неубедительно; нужно было придумать что-нибудь получше:

– В последний момент наша дочь заболела корью, и кто-то должен был с нею остаться; так что он поехал один.

– Стало быть, вы замужем. Понятно… – Он совсем уже было собрался «бросить карты» и выйти из игры, как вдруг его взгляд упал на ее пальцы. Заметив, куда он смотрит, она поспешно спрятала левую руку[5]5
  В англоязычных странах обручальное кольцо носят на левой руке.


[Закрыть] в карман юбки, но было поздно: он уже успел заметить, что обручального кольца на безымянном пальце у нее нет. Стараясь подавить улыбку, он проронил:

– Что ж, вашему мужу чертовски повезло. Можете передать ему это.

– Не думаю, что его заинтересует ваше мнение, – рассеянно улыбнулась она и, с облегчением увидев, что люди впереди начали потихоньку двигаться, подняла свой саквояж и попрощалась:

– Всего хорошего, мистер Маккриди. Вряд ли нам придется когда-нибудь снова встретиться, так что желаю вам приятного путешествия.

– Не сомневаюсь, что оно будет приятным, миссис Хауард, – с широкой улыбкой ответил он. – Просто не дождусь, когда оно наконец начнется.

Спускаясь по трапу на берег, она поздравила себя с тем, что ей подсказали прекрасное отпугивающее средство: вместо пистолета она купит себе обручальное кольцо.

А он еще долго стоял у бортового поручня и смотрел ей вслед, пока она не затерялась в многолюдной суете портовой толпы. Что и говорить, женщина она высокого класса, но если ей кажется, что утонченные манеры и высокомерие послужат ей надежной защитой от ковбоев и головорезов, с которыми ей придется сталкиваться в Техасе, то она сильно ошибается. Чтобы увидеть, как она будет чувствовать себя в их обществе, он, пожалуй, даже готов потратиться на билет до Сан-Анджело. Правда, его первоначальным намерением было ехать в Хелену, где его ждал самый широкий выбор игорных домов, но в Сан-Анджело он мог скрываться от закона с таким же успехом, тем более что в Хелене и так хватает преступников, прячущихся там от полиции, и всем об этом хорошо известно. Конечно, Сан-Анджело, насколько он слышал, – жуткая дыра, но если ему удастся найти там хотя бы нескольких приличных игроков в покер, то он готов поскучать для разнообразия даже в таком захолустье.

ОКРЕСТНОСТИ САН-АНДЖЕЛО, ШТАТ ТЕХАС,
29 мая 1874 года

– Ты слышишь это завывание, Боб? – встревоженно спросил тот, что сидел ближе всего к костру.

– Ну слышу: это койот.

– А ты уверен, что койот?

– Ясное дело, он. А кто же еще?

– Ты опять за свое, Фрэнк? – вступил в разговор Ли Джексон.

– Будь я проклят, если тебе не чудится за каждым кустом по индейцу. С тобой и заикой недолго стать!

– Так ведь скоро полнолуние, – настаивал на своем Фрэнк Бимер. – И не обязательно, черт возьми, быть техасцем, чтобы знать повадки и традиции индейцев. Говорю вам, не нравится мне, когда на небе полная луна.

– Скорей бы появился Гиб, вот что я скажу, – пробормотал Чарли Пирс и подбросил в огонь переломанную пополам ветку. – Уж очень мы все стали нервными.

– Это точно, – согласился Ли. – Но если Фрэнк и дальше будет подскакивать как ужаленный, стоит только завыть какому-то несчастному койоту, то лучше бы его вообще здесь не было.

– Да уж, – поддержал его Боб Симмонз и повернулся к Фрэнку Бимеру. – Пойми, чудак, никаких индейцев здесь нет и быть не может. Ведь мы как-никак всего в десяти милях от форта Кончо!

– Может, оно и так, – с сомнением промямлил Бимер, – но штука в том, что мне хотелось бы выбраться отсюда с волосами на голове.

– И с золотом в карманах тоже, – напомнил ему Ли Джексон. – Не знаю, как ты, но я почти восемь лет жду, когда заполучу свою долю, и, черт подери, не собираюсь ее упускать!

– Я тоже, – решительно произнес Чарли. – Если бы этот паскудный трепач не откинул копыта до того, как я успел до него добраться, он бы у меня поплясал! Уж я бы заставил его признаться, куда он подевал это проклятое золото. А потом вышиб бы ему мозги.

– Ладно, он и без твоей помощи отправился на тот свет, – успокоил его Симмонз, – но нам от этого не легче – мы и до сих пор знаем об этих деньгах не больше, чем в тот день, когда Джек смылся с ними в неизвестном направлении.

– Как вы думаете, Гиб сумеет что-нибудь выведать у этого законника? – спросил Бимер. – Если нам от него не удалось ничего добиться, то с какой стати он будет раскалываться перед Гибом?

– У Гиба есть свои методы, а если они не срабатывают, у него всегда есть при себе эта штука, – ответил Джексон, похлопав по своему револьверу. – Короче: если старику хоть что-нибудь известно, он у Гиба как миленький запоет.

– Возможно, но торчать здесь и ждать, когда же наконец Гиб Ханна заявится сюда, мне не по нутру. Когда я прошляпил свои деньги, позволив завладеть ими Джеку, у меня было на душе так же паскудно, как и сейчас. Если нельзя было доверять майору Хауарду, то почему я должен доверять кому-то другому.

– Не забывай, что именно Гиб разнюхал, где скрывается Джек, – возразил ему Пирс. – И его никто не заставлял сообщать нам об этом – он мог бы заграбастать все денежки себе.

– Да, но ты должен учесть, что к тому времени, когда он нашел Джека Хауарда, тот уже был покойником. Ты, кстати, когда-нибудь задумывался, сколько наших ребят успело отправиться на тот свет? И Эванз, и Тейт, и Коннорз – все они сгинули в расцвете сил. Им так и не удалось выяснить, что стряслось с Маккормиком. Ну а потом пристрелили майора Хауарда и оставили не съедение койотам. Нехорошее у меня предчувствие, скажу я вам, вправду нехорошее, и я… – Бимер внезапно замер, а потом настороженно прошептал: – Вот, опять началось. Ты слышишь, Боб? Если это койот, то где тогда остальная стая? Не нравится мне это, страшно не нравится…

– Может, ты хочешь выйти из дела, Фрэнк? Так и скажи.

– Не мели ерунды, Боб! – огрызнулся Бимер. – Я просто хочу сказать, что кто-то ведет с нами нечистую игру. Разве это нормально – пройти через войну[6]6
  Имеется в виду Гражданская война в Америке 1861 – 1865 гг.


[Закрыть], а потом помереть, не дожив и до тридцати? Но ведь так и случилось с тремя из нас – и это чертовски подозрительно: вот что я пытаюсь вам втолковать. Возьмем того же майора – он был, как говорится, еще в самом соку, а теперь он тоже покойник. Его прикончили, как собаку.

– Не хочешь ли ты обвинить кого-то из нас? – с вызовом спросил Джексон.

– Успокойся, не хочу. У меня просто нехорошее предчувствие, вот и все.

– В таком случае держи свои чертовы предчувствия при себе, – пробурчал Пирс. – Скоро из-за тебя и мы начнем подпрыгивать от малейшего шороха.

– А я вам повторяю: неспроста это завывание. Каждый раз, как я его слышу, у меня мурашки начинают по спине бегать. Ты разве не знаешь, Чарли, что эти проклятые команчи могут выть в точности как койоты?

– Почему именно команчи? – насмешливо спросил Пирс. – А может быть, это тонки. Ты знаешь, Фрэнк, эти тонки способны на все. Они могут поджарить человека, как поросенка, а потом сожрать его. Но ты не бойся, дружище: насколько я слышал, трусливых они не едят.

– С чего ты взял, что я трусливый? Это еще доказать надо…

– Тише, вы! – шикнул на них Ли Джексон. – Слышите? Лошади!

– Я же говорил – это индейцы! – крикнул Бимер, хватаясь за ружье. – Сколько раз говорил, а вы меня не слушали!

– Бог ты мой, это и впрямь индейцы! – В мерцающем желто-оранжевом свете костра было видно, как побледнело лицо Боба Симмонза.

– Эй, глядите: кто-то сюда несется, как будто за ним гонятся все черти ада! – прокричал Чарли Пирс и тут же отрывисто скомандовал: – А ну-ка, Ли, давай затаптывай костер – да побыстрее!

В тот же миг раздались первые ружейные выстрелы, а через несколько секунд в лагерь влетел Гиб Ханна. Его выбившаяся из сил лошадь в последний момент споткнулась и упала на колени, не в состоянии больше сделать ни шага. Гиб, не переставая ее хлестать, чтобы поднять на ноги, заорал:

– Команчи! Не меньше дюжины! Не давайте им распугать лошадей! Если мы останемся без лошадей, нам крышка!

И, с трудом высвободив ногу из-под брюха лежащей на боку лошади, он вскочил и побежал вслед за остальными к пикетам. Тем временем отряд ко-манчей достиг гребня холма и, четко вырисовываясь на фоне залитого лунным светом неба, на минуту замер на месте, чтобы сориентироваться в происходящем внизу. Затем предводитель индейцев выставил вперед копье, и они ринулись вниз, наполняя ночную тишину многоголосым боевым кличем.

Чувствуя, как бешено у него колотится сердце, Ли Джексон вытянул винтовку из седельной скатки и открыл огонь, выкрикивая между выстрелами:

– По коням, парни, двигаем к реке! Живо!

Вскочив в седло, он прицелился в движущуюся мишень и выстрелил. Индеец дернулся и, обмякнув, привалился всем корпусом к шее своего пегого мустанга.

– Готов! – крикнул Симмонз. – Поехали. Я за тобой следом, капрал.

– Болваны! – прокричал им Пирс. – Вы не знаете, что такое индеец на мустанге! Он кого хочешь догонит! Нельзя бежать – надо стоять и снимать их по одному.

Прицелившись своим охотничьим «шарпсом», он нажал курок. Раздался оглушительный выстрел, и воинственное гиканье одного из индейцев в тот же миг перешло в предсмертный вопль, с которым он и выпал из деревянного седла.

– Еще один готов! – торжествующе заорал он. – Гиб, прикрой меня, пока я перезаряжу!

Гикающие команчи вскоре окружили пятерых белых со всех сторон, отрезав им все пути для отступления. Джексон и Симмонз, видя, что скакать им некуда, спешились и, прикрываясь лошадьми, отступили почти впритык к тлеющему костру. Вскоре к ним присоединились и остальные трое, готовые стоять насмерть.

Пирс подстрелил еще одного индейца, и, пока он, став на колено, перезаряжал ружье, Джексон прикрывал его непрерывным огнем из своей многозарядной винтовки «генри». Гибу Ханне удалось сразить пятнистого мустанга под одним из скачущих всадников. Индеец пулей вылетел из седла и кубарем покатился по земле. Бимер прикончил его выстрелом из своего старого армейского «кольта». Снова встав на ноги и оперев ствол своего тяжелого «шарпса» на спину лошади, Чарли Пирс навел его на самого раскрашенного индейца. Стоявший рядом Джексон чуть не оглох от громового выстрела; пуля пятидесятого калибра, настигнув свою жертву, выбросила индейца из седла, и тот, прежде чем упасть на землю, описал в воздухе дугу. Почти в тот же момент Фрэнка Бимера крутнуло, и он рухнул ничком в тлеющие угли.

Атака индейцев прекратилась так же внезапно, как и началась, и они отступили за пределы досягаемости смертоносных выстрелов грозного «шарпса». После этого обе стороны начали войну нервов, ничего не предпринимая в течение, казалось, целой вечности, пока наконец двое индейцев не скатились кубарем с холма за своим павшим в бою товарищем, которого они затем оттащили наверх. Когда они отправились еще за одним, Симмонз взял на мушку того, что слева, и уже готов был нажать на курок, но Гиб Ханна схватил его за руку и прошипел:

– Побереги свои пули! Не видишь, что ли, они уносят погибших, а это значит – уходят.

– Но эти твари подстрелили Фрэнка!

– Ну да, и ты хочешь, чтоб нас осталось еще меньше! Раз они собрались уходить, пусть себе уходят.

Боб Симмонз нехотя опустил ружье и молча наблюдал, как команчи уносят остальных своих погибших собратьев. На смену боевому гиканью пришли скорбные причитания по покойникам, и эти душераздирающие вопли, от которых кровь стыла в жилах, еще долго доносились, постепенно затихая, из-за холма, за которым исчезли индейцы. И лишь когда их совсем не стало слышно, Симмонз заметил, что его скрюченный указательный палец все еще лежит на курке, и ему не сразу удалось его выпрямить.

Ли Джексон подошел поближе к все еще дымящемуся костру и наклонился над Бимером. Даже не прикасаясь к нему, он понял, что тот мертв.

– Фрэнк мертв, Гиб, – проговорил он, распрямляясь. – У него и лица-то не осталось – сплошная кровавая масса. Бедняга…

Подойдя, Ханна перевернул труп ногой, а затем, подняв взгляд на остальных, сказал:

– Слабак он был, заячья душа – такие все равно долго не живут.

– Не забывай, Гиб: он прошел через всю войну, – напомнил ему Симмонз; не в состоянии смотреть на то, что осталось от Бимера, он стоял, уставившись на чахлое мескитовое дерево. – Несправедливо это – пройти через войну, а потом сдохнуть здесь вот таким манером.

– Да уж. А все-таки он жутко боялся индейцев, – заметил с чем-то похожим на сострадание Чарли Пирс, а затем, поведя плечами, со вздохом проговорил: – Ладно, хватит разговоров, будем его хоронить.

– Нет, – властно изрек Ханна.

– Но мы же не можем уехать, оставив его лежать здесь, как какую-то падаль.

– Койоты все равно выкопают тело еще до наступления утра. Времени нет – нам нужно уходить отсюда.

Трое обменялись взглядами. Первым заговорил Ли Джексон:

– Но, черт подери, – раз индейцы все равно смотали удочки, то один из нас мог бы стать на часах, а остальные хотя бы соснули чуток.

– Спать некогда: нам предстоит долгий путь – отсюда до Галвестона порядочное расстояние.

– До Галвестона? А на черта лысого нам сдался этот Галвестон?

– У Джека была дочь, и она едет сюда, чтобы устроить его дела.

– Не было у него дел, которые нужно устраивать! – возразил Джексон.

– Ни разу не слышал, чтобы майор упоминал о дочке, – качая головой, проговорил Симмонз.

– Тем не менее дочь у него есть, и она направляется сюда через Новый Орлеан. А нам нужно будет встретить ее по пути и сказать: добро пожаловать в Техас! – Ханна сделал многозначительную паузу и добавил: – Я так понимаю, она едет сюда за золотом.

– Какого дьявола я должен переться в Галвестон? – пробурчал Джексон. – Мы можем и здесь ее подождать.

– Вот почему у тебя, Ли, и гроша ломаного нет за душой, – раздраженно бросил Ханна. – Ты совсем не хочешь шевелить мозгами.

– Ты не мог бы растолковать, в чем дело?

– Скажи, сколько раз мы обшаривали хибару Джека и все вокруг нее? – со страдальческим видом начал объяснять ему Гиб Ханна. – Спрячь он там даже иголку, мы бы давно уже нашли ее.

– Ну?

– А это значит, что золото припрятано в другом месте – фактически где угодно отсюда до Галвестона. Когда Джек дерзнул от нас, он должен был позаботиться о тайнике или даже нескольких тайниках, а для этого в его распоряжении был весь Техас.

Обращаясь теперь ко всем, Ханна отчеканил:

– Короче – кто хочет участвовать в этом деле, тот едет со мной. Иначе он не получит своей доли. В данный момент каждый из нас имеет право на четвертую часть, но если…

– Как это, на четвертую? – перебил его Боб Симмонз. – А о Фрэнке ты забыл?

– Фрэнк мертв.

– Но у него, к твоему сведению, осталась жена – теперь уже вдова – в Иллинойсе. Он никогда не забывал писать ей письма.

Ханна пожал плечами:

– При чем тут жена?

– Да, но послушай…

– Это ты меня послушай, Боб! Если тебе так хочется, можешь своей четвертой частью… или третьей? – прервал сам себя Гиб, пристально взглянув на Ли Джексона. – Так вот, ты можешь поделиться своей частью с кем угодно – это твое дело, и меня это мало волнует. Но что касается доли Фрэнка, то он ее лишился в тот самый момент, когда получил пулю в лоб. Ясно?

– Я только хотел сказать, – поспешил успокоить его Джексон, – что мне не совсем понятно, почему мы должны проделывать весь этот путь до Галвестона, если девчонка все равно едет сюда. Но это совсем не значит, что я отказываюсь от своей доли.

– Но он же объяснил тебе причину, – ответил ему Пирс. – Джек все оставил своей дочери.

– Включая наше золото, – добавил Симмонз.

– Таким образом, – продолжал Ханна, – картина тут ясная: если сцапаем девчонку, значит, получим денежки. Надеюсь, теперь все понятно и мы можем трогаться в путь? Или у кого-то есть еще дурацкие вопросы?

– А откуда ты знаешь, что она едет не через Индианолу? – не унимался упрямый Пирс. – Почему бы нам не остановиться в Сан-Анджело и не подождать ее там? Это было бы в тысячу раз проще, и мы бы тогда ее точно не прозевали.

– Она написала Хеймеру, что будет в Галвестоне первого или второго числа, с тем чтобы успеть сюда к десятому июня, когда будет утверждаться завещание. Но я не собираюсь ждать до десятого – я должен вытрясти из нее все, что она знает, еще до этого.

– А ты видел, Гиб, какие здоровенные эти корабли? Народ сходит с них на берег целыми стадами.

– Ладно, Чарли, выбирай: или ты со мной, или выбываешь из игры.

– Ты что, шутишь? – сдавленно произнес Пирс, и на его побледневшем лице появилась болезненная улыбка. – Я же с тобой в деле с того самого дня, когда мы заманили в засаду этих конфедератов[7]7
  Конфедераты – солдаты Армии Конфедерации (Южных штатов) в Гражданской войне 1861 – 1865 гг.


[Закрыть].

– Брось, Гиб, оставь его в покое, – вступился за Пирса Симмонз. – Ты учти, нас осталось только четверо, а начинали мы вдесятером, если считать майора и Билли Маккормика. Поэтому все мы имеем право знать, что ты там задумал и чего нам ждать дальше. По правде говоря, я и сам не возьму в толк, как мы сможем разыскать дочку Хауарда.

– Она едет совсем одна, – раздраженно ответил Ханна. – А много ли вы знаете таких дурочек, которые бы отправились сюда без провожатого? По словам Хеймера, ей около двадцати и звать ее Верена Хауард. – Он сунул руку в карман и, вынув оттуда сложенный лист бумаги, швырнул его Бобу Симмон-зу: – Вот письмо, которое она ему написала. Можешь прочесть.

– Ну ты даешь, Гиб! Как я его смогу прочесть в такой темноте?

Могучий и рослый Ханна, возвышавшийся над стоящим рядом Симмонзом, был вынужден нагнуться и поднять письмо. Сунув его назад, в карман рубашки, он ровным голосом, стараясь не потерять самообладания, произнес:

– Там говорится, что она среднего роста – около 165 сантиметров, чуть больше пяти футов, стройная шатенка.

– А как тебе удалось выудить у него это письмо? – с любопытством спросил Ли Джексон.

– Сказал ему, что я рейнджер[8]8
  Рейнджер – полицейский из специального конного патрульного подразделения в сельской местности.


[Закрыть].

– Ничего себе! Он ведь может это проверить.

Ханна вскочил в седло, поправил шляпу и только потом ответил:

– На том свете ничего уже не проверишь.

– Но как же…

На скулах Ханны заиграли желваки:

– Знаешь, Ли, те восемь лет, которые я убил на выслеживание Джека Хауарда, не прошли для меня даром.

Движением колена повернув свою лошадь в сторону Восточного побережья, он с мрачной решимостью заключил:

– Так или иначе, но я заставлю эту девчонку отвести меня туда, где он припрятал золото! Так или иначе, но я его заполучу!

Скромная сумма денег, с которой Верена высадилась в Галвестоне, таяла удивительно быстро. Чтобы хоть как-то замедлить этот неумолимый процесс, она решила, что четыре квартала от пансиона миссис Харрис до железнодорожной станции может пройти и пешком. Но саквояж, который ей то и дело приходилось перекладывать из одной руки в другую, с каждым шагом становился все тяжелее, и к тому времени, когда она добралась до станции и остановилась перед окошком билетной кассы, у нее было такое ощущение, будто ее руки стали вдвое длиннее. Она с облегчением опустила саквояж на пол и достала оттуда сумочку.

– Пожалуйста, один билет до Сан-Анджело, – сказала она кассиру и вынула аккуратно сложенные деньги.

– Восемнадцать долларов до Колумбуса, – ответил тот, не поднимая головы.

– Восемнадцать – и только до Колумбуса?! – У Верены перехватило дыхание. – Но это же настоящий грабеж!

– Согласен, мэм, – кротко вздохнул кассир: если бы ему давали по пятицентовику каждый раз, как он выслушивал подобные слова возмущения, он давно бы стал владельцем всей железнодорожной компании. – Но если вам нужно в Колумбус, придется заплатить.

– А сколько стоит до Сан-Анджело? Может быть, вы меня не так поняли: мне нужен билет до Сан-Анджело, а он, как я понимаю, находится за Сан-Антонио, тогда как Колумбус – не доезжая до него, верно?

– Все правильно, но дальше поезд не идет. – Достав билет, он повторил: – Восемнадцать долларов.

Ей не нужно было пересчитывать деньги – она и так знала, что у нее осталось только шестьдесят семь долларов. А это означало – и у нее от ужаса все похолодело внутри, – если ей не удастся выручить от продажи имущества отца хотя бы небольшую сумму, то, несмотря на оплаченный обратный проезд от Нового Орлеана до Филадельфии, она не сможет выбраться из Техаса, оказавшись здесь без денег, без друзей и знакомых. А застрять в подобном месте она бы не пожелала и своему самому заклятому врагу. Но раз уж она забралась в такую даль, ей ничего не оставалось, как продолжать путешествие до конца.

– А вы не подскажете, как мне потом добраться до Сан-Анджело? – спросила она упавшим голосом.

– Сядете в Колумбусе на дилижанс.

– Но за восемнадцать долларов поезд должен был бы везти до самого конца. Сколько же, интересно, платить еще за этот дилижанс?

– Не знаю, – пожал плечами кассир. – Не приходилось ездить. Могу только сказать, что на дилижансе вы тоже до конца не доберетесь. Он довозит до места, которое находится где-то в двадцати милях от Сан-Антонио по другую его сторону.

Помолчав с минуту, чтобы осмыслить эту поразительную информацию, она решительно заявила:

– Вы, должно быть, ошибаетесь. Я определенно знаю, что транспортное сообщение существует до Эль-Пасо, а это значит – до самой границы штата.

– Вы правы, раньше дилижанс действительно ходил до Эль-Пасо, но сейчас не ходит, – ответил кассир и лаконично объяснил: – Индейцы.

– Как же вы прикажете мне в таком случае добираться до Сан-Анджело? – спросила Верена. – Верхом на лошади, что ли, и совершенно одной?

Он снова пожал плечами:

– Насколько я знаю, многих подбрасывают почтовые кареты, курсирующие по этим районам до фортов, ну а от форта Кончо до Сан-Анджело рукой подать. Будь я на вашем месте, я бы таким манером добрался до Кончо, а потом бы переправился через реку – и вся недолга.

– Понятно, – пробормотала она, хотя на самом деле ничего не поняла. Она привыкла к тому, что если нужно куда-то ехать, для этого достаточно сесть на поезд. И уж совсем не могла поверить, что здесь не существует даже регулярного дилижансного сообщения. Ссылка на индейцев казалась ей неубедительной.

– Скорей всего, в Сан-Антонио вам придется провести несколько дней, – все более смягчаясь, добавил кассир. – Почту возят только два-три раза в неделю, и то если хорошая погода. А если плохая, еще реже.

– Но мне нужно быть на месте к следующему вторнику, – с отчаянием в голосе проговорила она. – У меня там назначена встреча. Неужели нельзя попасть туда каким-нибудь иным образом?

– Нет, мэм. Если вам повезет – успеете, а не повезет – значит, не успеете, – философски изрек кассир. – Я же вам говорю: все зависит от погоды, ну и от этих чертовых дикарей – команчей. От них никогда нет покоя.

– Но мне всегда казалось, что они держатся на расстоянии от поселений.

– Как бы не так! Думаете, зачем там понастроили все эти форты? Да если хотите знать, команчи, бывало, и сюда добирались, хотя мы и живем на крайнем востоке. А Галвестон, между прочим, – настоящий город, не чета какому-то там Сан-Анджело!

– Вы просто хотите попугать наивную северянку, – недоверчиво произнесла она.

– Ну что вы, мэм! От команчей действительно нет никакого спасу. Когда они совершают свои набеги, им ничего не стоит проскакать из любой точки Техаса до самой Мексики. Как я уже сказал, они до войны и к нам сюда наведывались.

– Ну, война уже давно закончилась, – заметила девушка, больше для своего собственного успокоения.

– Мэм, форт Кончо построен совсем недавно, и правительство не пошло бы на это, если бы армии удавалось держать индейцев под контролем, – резонно возразил кассир, – ну а Сан-Анджело, как я уже вам говорил, совсем рядом с фортом – напротив через реку.

– В таком случае, там, я полагаю, жить вполне безопасно.

– В том-то и дело, что нет. Бывали случаи, когда эти команчи умыкали лошадей прямо из армейских загонов – под носом у солдат. Знаете, я бы не советовал вам ехать туда одной. Это неподходящее место для такой девушки, как вы, совсем неподходящее.

– Похоже, у меня нет иного выбора, – подытожила она и, тщательно отсчитав нужную сумму, просунула деньги под стекло окошка. – И все же я думаю, это не что иное, как узаконенный грабеж.

– Не я устанавливаю, сколько платить за проезд, мое дело – принимать денежки, – терпеливо объяснил кассир и, послюнявив языком большой палец, с привычной ловкостью пересчитал однодолларовые купюры. Убедившись, что все верно, он проштемпелевал билет и просунул его в окошко: – Поезд будет с минуты на минуту.

Затем он перевел взгляд на невероятно грязного типа, только что подошедшего к кассе, и, подозвав его кивком головы поближе к окошку, спросил:

– И куда ты, Билл, направляешься на сей раз?

Тот выплюнул на загаженный пол табачную жвачку, едва не угодив на ногу Верены, и проронил:

– Спаниш-Бенд.

Увидев, как она невольным движением подобрала подол юбки, он во весь рот ухмыльнулся, обдав ее тошнотворно резким запахом виски, и, растягивая слова, выговорил хриплым голосом:

– Будь я проклят, если ты не самая аппетитная штучка к западу от Нового Орлеана и, черт возьми…

– С тебя семь долларов, Билли, – оборвал его кассир. – Наскребешь столько?

– Еще бы! Вчера выиграл кучу денег в забегаловке Даба. – Не переставая широко улыбаться, ковбой сунул руку в оттопыривающийся карман своей замызганной фланелевой рубашки и извлек оттуда толстую пачку денег. – Если бы меня не ждал Трейнор, я бы здесь здорово повеселился. Нашел бы себе какую-нибудь смазливенькую красотку и…

– Ты пьян, Билли, – снова перебил его кассир. – Давай-ка сюда свои семь долларов и иди садись на скамейку возле стенки.

– Вовсе я не пьян, – протестующе заявил ковбой. – Даже полбутылки не выпил.

– Тебе и этого много.

Билл повернул голову в ту сторону, где только что стояла Верена, и, не увидев ее, громко выразил свое недовольство:

– Эй, а куда подевалась эта симпатичная бабенка? Я хотел бы с ней познакомиться.

– Если ты не дашь мне семь долларов, вообще никуда не поедешь, – поторопил его кассир.

Сжимая билет одной облаченной в перчатку рукой, а ручку саквояжа – другой, Верена искала взглядом хотя бы еще одну представительницу женского пола, но, кроме изможденного бесформенного существа с пятью худосочными отпрысками и угрюмым мужем, никого больше не увидела. Украдкой посмотрев в сторону кассы, Верена поспешно направилась к скамейке, стоящей у стены в дальнем конце помещения, надеясь, что пьяный ковбой там ее не увидит, и села, прислонившись к спинке скамейки и прикрыв глаза.

Итак, из-за непонятного желания больше узнать о человеке, которого всю жизнь презирала, она отправляется на край света и, с огромным трудом добравшись туда, выясняет, что это еще не самый край, а до нужного ей места предстоит долгий путь. Да будь в ней хоть капля разума, ей бы и в голову не пришло пускаться в такую даль, и она бы предоставила решать все дела мистеру Хеймеру. Так нет же, она все-таки едет и оказывается в этой жуткой глухомани одна-одинешенька и без цента за душой, став в довершение всего объектом внимания грязного подонка. И вдруг она почувствовала себя ужасно беззащитной среди всего этого грубого, неотесанного люда.

– Неужели я вижу миссис Хауард! – услышала она рядом с собой чей-то удивительно знакомый голос. – Мир и в самом деле становится тесным.

Она открыла глаза, села прямо и, узнав в говорившем дерзкого незнакомца с парохода, с нескрываемым раздражением произнесла:

– А вы-то что здесь делаете, мистер Маккриди?

– Разве так здороваются с бывшими попутчиками? – ответил он с напускной обидой.

В общем-то, он прав, подумала Верена, но не то у нее было сейчас настроение, чтобы рассыпаться в любезностях перед такими, как он, и она бесцеремонно спросила:

– И куда это, интересно, вы направляетесь?

Нисколько не обескураженный таким холодным приемом, ее высокий красивый собеседник опустился на скамейку рядом с ней и, положив на колено свою новую черную фетровую шляпу, непринужденно заметил:

– Вижу, вы отыскали-таки свое обручальное кольцо.

– А я его и не теряла, – парировала она, глядя на простое золотое колечко на своей левой руке.

– Но там, на Норфолкской Звезде, никакого кольца у вас не было.

– Как видно, мало что ускользает от вашего внимания, – неодобрительно пробормотала она.

– В моем деле иначе никак нельзя.

Конечно, ей лучше всего было бы отгородиться от него ледяной стеной молчания, но она уже успела убедиться, что от этого типа так просто не отделаешься. Вздохнув и стараясь придать голосу как можно больше безразличия, она спросила:

– И чем же вы занимаетесь, мистер Маккриди?

– Играю в покер.

– В покер? – переспросила она, думая, что ослышалась. – Но это же игра. Неужели это все, чем вы занимаетесь? Я имею в виду – не можете же вы этим зарабатывать себе на жизнь!

– Могу.

– Мне в это трудно поверить.

– Знаете, не так уж много на свете вещей, которыми можно заниматься, не запачкавшись с головы до ног, а у меня жуткое отвращение к грязи в любых видах – например, я не выношу грязной одежды и черных ногтей, – признался он, улыбнувшись.

Помимо своей воли она бросила на него более внимательный взгляд и вынуждена была признать, что если не обращать внимания на дьявольский огонек в темных глазах и забыть о его не всегда безупречных манерах, то он, бесспорно, выглядел джентльменом. И отлично сшитый черный костюм, и темно-красный жилет из парчи с выглядывающими из кармашка золотыми часами, и безукоризненно белая рубашка с черным шелковым галстуком, и, наконец, дорогие, хорошо начищенные ботинки – все это подчеркивало создаваемое этим человеком впечатление изысканной элегантности. Рука, покоящаяся на другом его колене, соответствовала этому общему впечатлению: у него были длинные и тонкие пальцы с чистыми, хорошо ухоженными ногтями, и в то же время не могло быть ни малейших сомнений, что это рука настоящего мужчины. И лицо тоже.

– Понимаю, – едва слышно проговорила она.

– Если у человека быстрые руки и крепкие нервы, то он или стреляет, или играет, – продолжал он. – Я лично пришел к выводу, что играть гораздо приятнее, чем убивать.

– Да, конечно, – неуверенно согласилась она.

– И к тому же я неплохо разбираюсь в людях – как в мужчинах, так и в женщинах. – Он посмотрел ей прямо в глаза, и его улыбка стала еще шире: – А где, кстати, мистер Хауард?

То, как он это произнес, заставило ее насторожиться:

– Простите, вы это о ком?

– Ну как же, о вашем муже, – напомнил он ей. – Что-то я не вижу рядом с вами этого счастливчика.