Текст книги "Тайны любви"

Тайны раскрываются

Узнать про обожаемую женщину, что она так далеко зашла в своем примирении с неверным мужем, что даже позволила ему провести ночь с нею в постели, – такая новость может сокрушить самого стойкого любовника. Начинаются муки ревности; воображение рисует кошмарные сцены: вот соперник, голый, возбужденный, ложится рядом с его возлюбленной, нащупывает руками маленькие нежные груди… От дальнейших видений можно и вовсе впасть в отчаяние: вот рука узурпатора подкрадывается к хорошенькой игрушке меж покорно раздвинутых бедер, рвется приласкать ее…

То, что другой – ее законный муж и обладает всеми правами на интимную близость с ней перед лицом государства и церкви, не утешает скорбящего любовника. Более того, придает его страданиям некий особенно унизительный характер. А каково услышать об ужасной измене возлюбленной с ее собственным кретином мужем в светском разговоре с ее же сестрой? Это еще усугубляет и без того кошмарную путаницу в душе…

Таковы были обстоятельства, приведшие Армана Бюдена в крайне мрачное расположение духа. Стоит ли говорить, как сильно ему хотелось выяснить у Мадлен, правду ли сказала ее сестра, хотя надежды на то, что Ивонна могла солгать, были весьма зыбкими. Но Мадлен в тот день не было в Париже, она должна была вернуться лишь поздно вечером, а Арману еще до наступления вечера удалось погасить огонь своих страстей с помощью все той же Ивонны.

В результате он отошел ко сну с чувством облегчения – оттого, что тягостное объяснение с Мадлен откладывается, а быть может, и вовсе не состоится. На следующее утро, обдумав все на свежую голову, Арман примирился с мыслью о том, что в худшем случае он может потерять Мадлен, в лучшем – по-прежнему будет тайно делить ее благосклонность с мужем. Он позвонил ей по телефону, намереваясь назначить свидание и обо всем договориться должным образом. Но Мадлен не оказалось дома уже в десять утра (так по крайней мере сообщила прислуга), и она не сказала, когда вернется.

До десяти часов вечера Мадлен не отозвалась на его утренний звонок, и, когда Арман вновь попробовал дозвониться ей сам, ему ответили, что она еще не возвращалась. Пожав плечами, он подумал, что на этом, видимо, и закончится их роман.

На следующий день – так случилось – у него были другие планы, не связанные с Мадлен: когда сердце мужчины безжалостно разбито, уничтожено, растоптано тою, кого он любит, ему остается только прибегнуть к утешению, которое могут дать другие женщины. Именно с этой целью Арман собирался пригласить на ужин Сюзетту Шене, чьи юные прелести сулили ему желанное утешение.

Разумеется, он не отверг мысли позвонить Мадлен и выслушать, что она скажет, пусть даже это будут слова прощания, но, прежде чем он успел осуществить свое намерение, к нему на квартиру явилась Фернанда Кибон и навязала ему весьма необычные знаки внимания. Вследствие этого возник захватывающий вопрос: кто из них двоих имеет больше прав наслаждаться прелестями Сюзетты, которую Фернанда объявила своей подопечной?

Остаток дня они посвятили весьма волнующему выяснению этой проблемы. Не то чтобы им удалось разрешить ее окончательно, скорее нет, – но они с Фернандой пришли к компромиссному соглашению и как бы разделили девушку между собой. Лежа на ковре в гостиной у Фернанды, они вместе ласкали Сюзетту и довели ее до экстаза, а потом втроем отправились в спальню и, положив Сюзетту в постели посередине, играли с нею и друг с другом.

Ночью в полусне Арман время от времени слышал шепот и вздохи, когда одна из женщин ласкала другую. Шторы на окнах были плотно задернуты, и он, зажатый во тьме между двумя нежными обнаженными телами, не мог определить, где Фернанда, а где Сюзетта. Впрочем, и не имело значения, которая из них ведет подругу к захватывающей дух кульминации страсти – с тех пор как они легли, это случалось раз семь или восемь.

Прислушиваясь сквозь дрему к тихим вздохам и стонам, Арман не чувствовал себя обойденным, но его поникший было приятель вдруг снова ожил, окреп и воспрянул. Арман лежал на боку; обе женщины перекинули через него ноги, а одна протянула руку поверх его торса, чтобы ласкать теплую пушистую игрушку подруги. Мгновение спустя кровать под ним легонько задрожала в ритме экстаза, и Арман понял, что силы его иссякли не до конца и он снова хочет любви.

Теплое тело рядом лениво повернулось, до него донесся вздох облегчения, и обнаженные нежные ягодицы прижались к его животу. Та, что была за его спиной, сняла ногу с его тела и тоже, повернувшись, прижалась к нему теплым задом. Арман протянул руку и нащупал гладкую женскую плоть. Осторожно раздвинув пальцами влажные губки в углублении под ягодицами, он пустил туда своего дружка – вновь бодрого и нетерпеливого.

Женщина, в которую он вошел, – кем бы она ни была – приглушенно вскрикнула, но и по голосу он не смог определить, кто это, Фернанда или Сюзетта. И вовсе не хотел знать! Распознать партнершу было достаточно просто, стоило протянуть руку вверх и коснуться ее грудей: пышные и круглые принадлежали Сюзетте, небольшие заостренные – Фернанде. Но незнание было таким сладостным! И Арман не стал ощупывать тело, в которое погружался в неспешном, размеренном ритме.

Мысль о том, что Фернанда настолько одурманена наслаждением, что допустила в себя столь сомнительный, с ее точки зрения, предмет, чрезвычайно его возбуждала. Наверное, то была все же не она, – но что за разница? Могучее воображение Армана придавало твердость его скользящему туда-сюда орудию, делало его толще с каждой секундой. Он глубоко вздохнул с закрытыми глазами и простонал, представив стройное тело Фернанды – обнаженное, бледное, распростертое перед ним в готовности принять его и подарить наслаждение… И вскоре убедил себя, что он в самом деле трудится над черноволосой игрушкой Фернанды.

Силы Армана были подорваны предшествующими излишествами, и путь к желанной цели занял немало времени. Вперед-назад, вперед-назад – пока наконец бритоголовый церковник на кафедре не отправил свою службу к восторгу терпеливо дожидавшейся паствы. Разумеется, о присущих ему взлетах красноречия на сей раз не было и речи: проповедь оказалась прямолинейной, и произнес он ее скороговоркой, весь пыл был уже растрачен… Тяжело дыша и вздрагивая, Арман получил облегчающее благословение. После этого он погрузился в крепкий сон, и, даже если лежавшие по обе стороны обнаженные прелестницы что-то еще и делали друг с другом, они не потревожили Армана.

Когда он проснулся, сквозь занавеси пробивался свет дня, позволяя разглядеть обеих спящих подруг. У Сюзетты, зарывшейся в смятые атласные простыни, был виден один затылок, зато Фернанда лежала на спине, совершенно раскрывшись, подложив руку под голову. Арман некоторое время молча разглядывал ее изящное тело. Ее стройные бедра были плотно сдвинуты, оставляя любопытному взгляду лишь темно-каштановый, почти черный треугольник волос. Глядя на нее в задумчивости, Арман вспоминал события прошлой ночи: не эти ли хрупкие бедра скрывали тайну, в которую он проник, лежа у женщины за спиной? Если даже так, Фернанда никогда не признается ему, а может быть, и самой себе. Тайна этой ночи будет навсегда сохранена.

Осторожно, чтобы не разбудить Фернанду или Сюзетту, Арман вылез из постели и отыскал на тумбочке свои золотые наручные часы. Было уже почти одиннадцать. Одним движением он сгреб в охапку одежду, валявшуюся на кресле, и тихо вышел из спальни. Зеркало в ванной комнате не польстило ему: под глазами темные круги, щеки обросли черной щетиной. Он умылся холодной водой, оделся и вышел из квартиры. На углу улицы Варенн ему попалось такси.

Мадам Котье хлопотала по дому. Она встретила его комически сочувственным взглядом, который приберегала для случаев, когда Арман не ночевал дома, подала булочки и горячее молоко вместо кофе и уложила его в постель на поправку. Он уснул и проснулся в седьмом часу вечера, чувствуя чудовищный голод. Приняв душ и побрившись, Арман вышел из дому с намерением плотно пообедать.

Итак, судьба уже несколько раз кряду властно вторглась в его планы: придя с визитом к Ивонне, он занимался любовью с ее ногами в шелковых чулках, потом позволил Фернанде соблазнить его темно-красными шелковыми трусиками, а затем они вдвоем совратили игрушечку Сюзетты, к тому же выяснилось, что с Фернандой тоже можно дружить. Короче говоря, произошло множество важных событий, и стоит ли удивляться, что у него не нашлось времени связаться с Мадлен, чтобы назначить встречу и уведомить ее об окончании их романа?

После изысканного обеда и бутылки отличного красного вина Арману захотелось пройтись: вечер выдался не по-осеннему ясный, на бульваре дул свежий, бодрящий ветерок, он, казалось, придавал упругость походке спешащих мимо парочек. Минут через двадцать Арман дошел до ближайшего бара и только там, за бокалом коньяка, впервые вспомнил о Мадлен. После второго бокала он пришел к заключению, что она обошлась с ним очень дурно. Общепринятые правила и обычная порядочность требовали, чтобы Мадлен поставила его в известность о своем решении вернуться к мужу. Так нет же, она не объяснилась и не попрощалась с Арманом, – уже третий день она попросту избегает встречи с ним, не подходит к телефону и не отвечает на звонки. Впрочем, приходится признаться, и Арман не каждый день пытался связаться с ней. Его отвлекали другие дела, но он мог поклясться, что такое намерение у него было. И что, в конце концов, могло заставить Мадлен избегать его? Она обязана была с ним поговорить!

К десяти часам вечера философический настрой Армана испарился. На смену ему пришло сильнейшее негодование против Мадлен. Подойдя к телефону, висевшему на стене в углу бара, он порылся в памяти и кое-как вспомнил номер Ивонны. Трубку сняла горничная, и он потребовал мадам Бове – чтобы в очередной раз услышать, что ее там нет.

– Послушайте меня внимательно, – Арман старался четко выговаривать слова. – Пойдите и скажите ей, что либо она подойдет к телефону, пока я считаю до двадцати, либо вскоре услышит стук в дверь, и я не уйду, пока не поговорю с ней. Вы все поняли?

– Да, мсье, – горничная слегка растерялась. – Подождите минутку, пожалуйста.

Ожидание затянулось. Прислонившись к стене, Арман держал телефонную трубку возле уха, а другой рукой пытался извлечь из золотого портсигара плоскую турецкую сигарету и прикурить. Он предположил, что горничная передала его ультиматум и теперь Мадлен спешно консультируется с сестрой, как уладить это дело. Назначенные им двадцать секунд истекли, прошла минута, затем вторая. Но когда трубка наконец заговорила, в ней раздался голос Ивонны, а не Мадлен.

– Арман, – крикнула она с яростью в голосе, – как вы посмели нарушать своими идиотскими звонками мой званый ужин! Немедленно положите трубку!

– Я этого не сделаю, пока не поговорю с Мадлен, – упрямо заявил Арман. – Чем скорей вы убедите ее подойти к телефону, тем скорей я оставлю вас в покое.

– Ее нет дома! Горничная вам сказала.

– Не верю. Ваша горничная уже несколько дней повторяет мне одно и то же.

– Тем не менее это правда. Мадлен здесь нет.

– Где же она?

– Там, где ей следует находиться – в доме супруга.

С этими словами Ивонна повесила трубку. Арман выпил еще бокал коньяку, размышляя о том, правду ли сказала Ивонна. Затем позвонил на квартиру Бове. На звонок ответила прислуга и сообщила, что мадам Бове нет дома, тем самым подтвердив подозрения Армана, что Ивонна наговорила ему кучу лжи. Он попросил к телефону мсье Бове и услышал в ответ, что того нет в Париже и не известно, когда он вернется.

Гнев Армана перешел все мыслимые пределы. Выбежав на улицу, он схватил такси и, беспардонно крича на шофера, требовал ехать быстрее, еще быстрее, сулил двойную оплату. Рискуя жизнью, они стрелой пронеслись по оживленным вечером Большим бульварам, через площадь Согласия, мимо прогуливающихся у обелиска парочек и дальше, по сияющим огнями Елисейским полям. Не прошло и четверти часа с тех пор, как Арман звонил из бара, – и вот он уже стоял у дверей Ивонны, нажимая на кнопку звонка.

Открыла горничная, разумеется знавшая, кто он такой, и с виноватым видом попыталась объяснить, что принимать его не велено.

Но Арман и не думал отступать перед таким препятствием: отстранив горничную, он решительным шагом вошел в квартиру и предложил сообщить мадам Бове о его прибытии – в точности как он предупреждал по телефону. В противном случае, добавил Арман, ему придется проникнуть в гостиную мадам Ивер.

Очень скоро в прихожую выбежала разъяренная Ивонна; ноздри ее тонкого носа трепетали. На ней было эффектное платье цвета тусклого золота, открывавшее одно плечо и грудь почти до самого соска. Но в ту минуту никакие новомодные ухищрения не могли отвлечь Армана.

– Мадлен опять отказывается меня видеть! – вскричал он. – Меня, преданного любовника, преклонявшегося перед ней! Нет, это слишком, не пытайтесь остановить меня, Ивонна, я вытащу ее за волосы из-за вашего накрытого стола.

– Арман, успокойтесь же, ради Бога, – поспешно заговорила Ивонна, опасаясь, как бы гости не стали свидетелями неприятной сцены. – Мадлен здесь нет, она уехала несколько дней назад.

– Уехала? Ну, и где же она сейчас?

– Разумеется, с Пьером-Луи.

Арман схватил Ивонну за плечи и встряхнул с такой силой, что длинные жемчужные серьги закачались, как колокола, а тщательно уложенные блестящие волосы мигом пришли в беспорядок.

– Нет, вам не удастся одурачить меня второй раз! Она не может быть с Пьером-Луи, потому что он уехал из Парижа, я об этом знаю. Говорите правду: где она?

– Не кричите же так! – Ивонна нервно оглянулась на закрытую дверь за спиной. – Пойдите сюда на минутку.

В маленькой комнатке, куда Арман вошел следом за хозяйкой, стояло красивое бюро орехового дерева, вдоль стен выстроились книжные шкафы. Наверняка это помещение служило убежищем Жану-Роже в те редкие дни, когда он пребывал в лоне семьи.

– Не пытайтесь заткнуть мне рот, – сказал Арман угрожающим тоном. – Я не собираюсь проявлять умеренность и благоразумие.

– Вы невозможный человек! – гнев Ивонны постепенно утихал. – Никак не можете сообразить, что Мадлен не хочет вас видеть. Вы были ее любовником несколько недель, а теперь перестали им быть, только и всего. Уж не думаете ли вы, что всякая женщина, переспав с вами, становится вашей собственностью?

Арман ринулся к ней, чтобы снова схватить за плечи. Ивонна отступила на шаг, уклоняясь от его рук, и почувствовала за спиной стену кабинета. Отступать было некуда. Он тряс ее так, что маленькие груди подпрыгивали под тонкой тканью золотистого платья.

– Где Мадлен? – в его голосе было такое упорство, что Ивонна решила уступить, поняв, что сопротивляться дольше бесполезно.

– Она простила Пьера-Луи. Они уехали вместе – решили устроить себе второй медовый месяц.

– Не верю! – прорычал Арман. – Куда он ее увез? Я должен знать!

– Зачем? Хотите пуститься в погоню? Образумьтесь, между вами все кончено.

– Куда?..

– Какая вам разница? Они вернутся через пару недель.

– Как она могла уехать, даже не попрощавшись со мной? А Пьер-Луи – мы с ним всегда были дружны, – почему он не сказал мне ничего о своих планах? Он вел себя совсем по-другому, когда нуждался в моей помощи и поддержке, когда я упрашивал за него Мадлен. Еще совсем недавно…

На лице Ивонны под изысканным вечерним макияжем промелькнула холодная усмешка.

– В том, что произошло, вам некого винить, кроме себя самого. Пьер-Луи в конце концов убедил Мадлен, что интрижка с девчонкой с левого берега Сены закончена: он передал ее вам с рук на руки, и теперь вы живете с ней.

– О Господи! Неужели так и сказал?!

– Именно так, мой дорогой Арман. Можете себе представить, как изменилось мнение Мадлен о вас – надо понимать, не в лучшую сторону, – когда она услышала, что вы спите с девицей, брошенной Пьером-Луи. При таких обстоятельствах вы вряд ли могли рассчитывать на нежное прощание и слезы разлуки.

– О, предатель! – причитал Арман. – Вот подлый, неверный друг. Знать его больше не хочу!

– Вы сами вели себя по-дурацки и получили то, что заслужили, – холодно заметила Ивонна. – А теперь убирайтесь, перестаньте портить мне вечер.

Издевка в ее словах и презрение на лице оскорбили Армана. Шагнув вперед, он с силой прижал Ивонну к стене, обитой полосатым шелком, и навалился на нее животом.

– Прекратите сейчас же!

Злобно усмехаясь, он одной рукой обхватил ее за талию, чтобы не дать ей вывернуться, а другой стащил платье с косым вырезом с того плеча, которое оставалось закрытым, и обнажил грудь.

– Пустите, или я закричу! – предупредила Ивонна яростным шепотом. Арман бесцеремонно тискал ее и дергал соски.

– Кричите сколько угодно. Ваши друзья прибегут сюда, и вы предстанете перед ними в таком вот виде. А я скажу, что вам стало скучно с ними, вы решили развлечься и послали за мной.

Не успела Ивонна найтись с ответом, как он запечатал ей рот долгим поцелуем. Она сопротивлялась изо всех сил, но Арман протолкнул язык между ее губ и вскоре почувствовал, как дрожит ее тело.

– Зачем?.. – прошептала она, когда поцелуй наконец прервался. – Зачем вы это делаете со мной?

Он не удостоил Ивонну ответом и просунул руку между ее колен, забираясь под платье. Ей удалось схватить и удержать его руку, когда он коснулся обнаженного тела над краем шелковых чулок.

– Нет, Арман, прошу вас, не здесь и не сейчас! Завтра. Я приду к вам домой, обещаю.

– Хорошо, завтра. Приезжайте пораньше. Я сделаю с вами нечто ошеломляющее, захватывающее дух…

– В одиннадцать, – быстро ответила Ивонна. – Я буду у вас в одиннадцать и останусь на весь день, даю вам слово.

Но надежды ее были напрасны: Арман не отказался от намерения урвать сегодня удовольствие, даже если на завтра было обещано куда большее. Пользуясь преимуществом в силе, он проталкивал руку все выше меж бедер Ивонны, как та ни старалась его удержать, прижимая свою руку сверху. Она изо всех сил пыталась сдвинуть ноги, но в тот момент, когда он прижал ее к стене, они были беззаботно расставлены, и теперь старания Ивонны оказались напрасными: ступни Армана находились между ее туфельками.

Она даже было присела, сгибая ноги в коленях, чтобы как-то сжать бедра, но рука Армана упрямо продвигалась все выше под платьем. Наконец его пальцы проскользнули в штанишки и коснулись нежной кожи под ними – тут Ивонна громко, судорожно вздохнула, признавая свое поражение, и выпустила его руку.

– Пожалуйста, Арман, не надо, – в ее голосе почти не осталось надежды. – Подождите до завтра. Завтра будете делать со мной все, что хотите.

В ответ он пробежал пальцами по завиткам густых волос. Ивонна прекратила всякое сопротивление, больше не видя смысла в том, чтобы сжимать бедра, когда пальцы Армана уже поглаживали нежные врата ее сокровищницы. Она расслабилась, приняв более естественное положение, – и через секунду ощутила, как палец Армана вошел в нее.

– Вы говорили, что вас возбуждает собственная беспомощность, – процедил Арман, криво улыбаясь. – Ну так вот, дорогая Ивонна, вы сейчас также беспомощны, как в тот день, когда приехали ко мне и я задрал до потолка ваши ноги, чтобы вы неподвижно лежали на спине и не мешали мне забавляться с вами. Сейчас я делаю то же самое.

Уже два пальца были между ног Ивонны, раздвигали ее плоть, подбираясь к потаенному бутончику. Когда твердый палец вошел в ее влажную мякоть, у нее вырвался протяжный вздох.

– А если меня начнут искать и кто-нибудь заглянет сюда? – прошептала она расслабленно.

– Кто бы ни вошел, он получит удовольствие от вида вашей обнаженной груди – и моей руки у вас под платьем.

Продолжая одной рукой ласкать Ивонну, Арман расстегнул брюки и, взяв ее руку, просунул ее в отверстие в белье. «Пощупайте!» – приказал он ей. Поначалу Ивонна отказывалась от принудительного содействия, но твердость и сила плоти, подрагивающей под ее ладонью, сделали свое дело. «Ну ладно», – сказала она со вздохом и пожала обнаженными плечами, как бы решаясь уступить. Взялась за орудие Армана и стала водить рукою вверх-вниз, между тем как оно становилось все длиннее и тверже.

Арман снова нашел ее губы и стал ласкать языком ее язык, в том же ритме, в каком его пальцы дразнили бутончик Ивонны. Врата были открыты и готовы впустить его, и он устремился вперед. Переступив порог, гость попал в просторный вестибюль тесного дворца; сделав еще шаг, очутился в тронной зале, где был принят весьма любезно; и наконец третий шаг привел круглоголового гостя в святая святых.

К этому моменту Ивонна перестала беспокоиться, что кто-то зайдет и увидит, как Арман ублажает ее, притиснув к стене кабинета. Он же двигался сильно и размеренно, обхватив ее обеими руками, наслаждаясь формой и гладкостью ее ягодиц. Ивонна так же ритмично раскачивалась ему навстречу. Раздвинув ее голые ягодицы, Арман прижал палец к маленькому упругому узелку между ними.

Ивонна тихо вскрикнула и стала еще сильнее и быстрее тереться об него животом. С каждым движением вперед она ощущала, как проскальзывает в нее твердая плоть, с каждым движением назад в нее все глубже погружался палец с другой стороны. А что же Арман?

Он одновременно исследовал оба чувствительных места Ивонны, нежные отверстия поочередно стискивали его указательный палец и мужское орудие, словно стремясь удержать в сладостном плену.

Ивонна застонала прямо в его открытый рот и впилась алыми ногтями в рукав пиджака. Тяжело дыша, Арман ускорял ритм, пока Ивонна не забилась в его объятиях, как лист на ветру. Долгий спазм прошел по ее телу, и в ту же секунду Арман выплеснул в нее свое желание серией мощных толчков. Задыхаясь от восторга, Ивонна вскрикивала и стонала, пока партнер не пришел в себя настолько, что начал опасаться, не услышат ли их. Она наконец тоже успокоилась и откинулась к стене с глубоким вздохом удовлетворения.

– Вы чудовище, – сказала она, с любопытством заглядывая Арману в лицо. И обвела пальцем линию его черных усов – этот жест проделывали многие женщины. – Чудовище, – повторила она. – Что, если бы Жан-Роже, встревоженный моим долгим отсутствием, отправился на поиски и обнаружил нас в своем кабинете? Как бы вы объяснили ему, отчего мое новое платье от Пакена задрано до пояса, а трусики спущены до колен? Он, как вы, наверное, знаете, не ревнив, но был бы в высшей степени возмущен, обнаружив, что вы со своим неумеренным аппетитом угрожаете испортить званый ужин, который он дает в честь двух членов правительства и одного владельца газеты, с их ужасными женами и любовницами. Он мог выйти из себя, и вам бы не поздоровилось…

– А, так ваш муж сегодня здесь? Мне и в голову не пришло. – Арман поспешно отодвинулся от Ивонны и застегнулся. – Вы должны были меня предупредить.

– Какая разница? – Она натянула трусики, одновременно вскальзывая в опущенное с плеч платье. – Кроме того, мне нравится, когда вы со мной грубо обращаетесь – вы даже не представляете, какой это живительный контраст с тем облизываньем и сюсюканьем, что обычно достаются на мою долю. А если уж говорить начистоту, я чудовищно скучала на этом приеме Жана-Роже, и мне было просто необходимо развлечься. Кто же мог это сделать лучше вас? До свиданья, Арман.

На следующий день было воскресенье, и Арману даже в голову не пришло, что Ивонна выполнит свое вчерашнее обещание. По сути, она и не обещала ничего – просто лихорадочно пыталась остановить его любыми средствами. Тем не менее около одиннадцати утра раздался телефонный звонок: Ивонна торжественно сообщила, что уже надевает в прихожей пальто и шляпку и будет у Армана через четверть часа. Прежде чем он успел ответить, Ивонна положила трубку, и Арман остался стоять у телефона с разинутым от изумления ртом.

По воскресеньям милейшая мадам Котье не приходила прибирать квартиру, кофе Арман также варил себе сам. После звонка Ивонны он поспешно убрал из гостиной поднос с остатками завтрака и бросился принимать душ и бриться. Уличное движение в выходные дни не было особенно оживленным, если не считать посетителей церквей и завсегдатаев ресторанов, спешивших на завтрак, так что вряд ли Ивонна могла задержаться в пути. Действительно, едва Арман успел вытереться досуха и побрызгаться одеколоном, как раздался звонок в дверь.

Одеться не было времени – гостья нетерпеливо звонила снова и снова. Арман не успел даже надеть пижаму – настойчивый звонок не оставлял иного выхода, кроме как накинуть шелковый халат и поспешить к дверям, на ходу завязывая пояс. А за дверью стояла Ивонна в леопардовом манто и в шляпке с высокой тульей из того же пятнистого трехцветного меха.

Презрительным взглядом она смерила Армана от наспех приглаженных волос до босых ног, видневшихся из-под халата.

– Все ясно, – тон ее был ледяным. – Вы настолько самонадеянны, что даже не даете себе труда одеться к моему приходу. Вы что же, считаете, что я прихожу сюда специально, чтобы стать объектом ваших издевательств? Как будто я должна немедленно опрокидываться в постель, стоит вам протянуть руку, – или вы думаете, что меня можно запросто насиловать, прижав к стене?

Всю эту тираду она произнесла громким голосом, прокурорским тоном, стоя у дверей на лестничной площадке. Между тем сверху послышались шаги: кто-то спускался по ступеням.

– Прошу вас, Ивонна, войдите, – Арман поспешно попытался взять ее за руку, но она оттолкнула его.

– Я хочу вам кое-что разъяснить, хотя это, возможно, вас удивит. Вы ни капельки не интересуете меня как любовник, и я не допущу, чтобы вы вели себя со мной столь же возмутительным образом, как вчера. Можете выбросить из головы гнусные фантазии, которые вы измыслили на мой счет своим вульгарным умишком. Я пришла для того, чтобы обсудить щекотливый вопрос, затрагивающий семейные интересы.

Арман стоял в дверях, озадаченный происходящим, и тут ему пришлось вежливо приветствовать через плечо Ивонны мадам и мсье Бонфис, спускавшихся с верхнего этажа. У обоих глаза полезли на лоб при виде Армана в одном халате, беседующего через порог с шикарной дамой. Сорокалетняя мадам Бонфис, толстая и безвкусно одетая, вы наверное, собираетесь сказать какую-нибудь гадость, о которой я и знать не хочу.

Он угадал – Ивонна злорадно усмехнулась. Наступил момент задуманного ею разоблачения, и она собиралась насладиться им сполна: Откинувшись в кресле, она принялась нарочито медленно стягивать с рук тонкие перчатки из черной замши. Это взбесило Армана.

– Не тяните же, в чем дело? – Лучше бы ему, конечно, было сдержаться и не показывать раздражения.

– Ах да, разумеется, но здесь так душно! Хотя вы, надо понимать, этого не замечаете, будучи одеты столь неподобающим образом. Можно открыть окно?

– Нельзя, – отрезал Арман, довольный, что может хоть в чем-то отказать Ивонне.

Пожав плечами, она распахнула меховое манто, под ним оказалось черно-белое платье из тафты, не закрывавшее колен. Скинув с плеч манто, она еще некоторое время устраивалась в кресле поудобнее, тщательно расправляя подбитый малиновым шелком мех, укладывала перчатки и сумочку на коленях. Наконец, приведя себя в полную боевую готовность, она одарила Армана ехидной улыбкой и метнула свою отравленную стрелу:

– Мадлен вернулась к Пьеру-Луи, потому что беременна.

Арман промолчал, вдумываясь в смысл услышанного.

– Ну? – спросила она нетерпеливо. – Вам нечего сказать в связи с этим?

– Нечего.

Крайне раздосадованная его ответом, Ивонна разозлилась еще больше. Она с наслаждением предвкушала, как Арман будет мучиться, бушевать в бессильной ярости, выкрикивать горькие слова, угрозы и жалобы на судьбу, она желала увидеть либо высокую драму, либо пошлый водевиль и только одного не ожидала – этой невозмутимости.

– Вы понимаете, что отец ребенка – вы? – спросила она с упреком.

Тон ее давал понять, что Арман совершил чудовищный, противоестественный поступок, нечто такое, после чего ни один порядочный человек не должен подавать ему руки.

– Кто это утверждает – вы или Мадлен? – спросил он резко.

– Перестаньте юлить и обманывать себя. Как вы думаете, почему в прошлый вторник Мадлен вдруг позвала Пьера-Луи и позволила ему остаться на ночь? К тому времени она уже дней десять знала о своей беременности. Когда позже она сообщит эту новость своему дуралею мужу, тот поверит, что ребенок зачат именно в ту ночь.

– Но зачем? Не понимаю…

– Вы почти так же глупы, как Пьер-Луи, – сказала Ивонна со злостью в голосе, – и ни один из вас не достоин Мадлен. Не знаю почему, но Мадлен влюблена в мужа. Когда Пьер-Луи завел интрижку на стороне, она решила, что ее браку угрожает полный крах: за первой девицей будут появляться все новые. И как женщина практичная, стала действовать, чтобы спасти положение.

– Вы хотите сказать, она забеременела умышленно? – изумился Арман.

– Вот именно! Не считаете же вы ее полной дурой? Через пару недель она сообщит Пьеру-Луи, и тот с ума сойдет от радости, что наконец-то станет отцом на девятом году супружеской жизни.

– О женское двуличье! – воскликнул Арман.

– Просто необходимая защита от мужского вероломства, – парировала Ивонна. – Ничего подобного не случилось бы, если бы Пьер-Луи любил Мадлен так же сильно, как она его.

– Меня снова использовали, – на Армана вдруг нахлынула волна раздражения. – Такова, наверное, моя участь – служить средством для женщин, добивающихся своих низких целей.

– Какое средство? Что вы о себе вообразили? Удовольствие обладать моей сестрой – более чем щедрая награда за ваш скромный вклад в сохранение ее семейного счастья.

– Не пытайтесь меня принизить, – резко возразил Арман. – Вы знаете, каков я в любви: наслаждение, которое я способен дать женщине, не назовешь скромным и ничтожным.

– Вы себе чересчур льстите, – отмахнулась она. – Со мной вы действовали почти исключительно пальцами. Такую-то радость я бы и сама могла себе подарить.

Арман мысленно подыскивал достаточно твердые слова, чтобы сбить с Ивонны спесь. Мысленно он уже осадил ее, припомнив, как она беспомощно лежала перед ним на спине, а ее ноги в черных шелковых чулках торчали вверх, пока он благополучно довел ее до оргазма. Но, предчувствуя поражение в словесной схватке, решил расквитаться с Ивонной в самой простой и доступной мужчине форме.

– Думаю, вам пора, Ивонна, – сказал он наконец, – но прежде хочу напомнить вам кое о чем: о том, что вчера принесло вам глубокое удовлетворение.

С этими словами он дернул пояс халата и распахнул его, представляя своего грозно воспрянувшего приятеля.

– Вы мне отвратительны! – вскричала Ивонна. Она вскочила, роняя сумочку и перчатки, и подхватила лежащее на кресле манто, собираясь немедленно бежать от оскорблений. Арман тоже вскочил, срывая с себя полосатый халат, и схватил Ивонну за талию. Нагруженная манто, перчатками и сумочкой, в туфлях на высоком каблуке, она была легкой добычей: Арман развернул ее и перекинул головой вниз через подлокотники кресла, на котором она только что восседала с достойным видом. Лицо Ивонны оказалось прижатым к сиденью, а зад поднятым гораздо выше головы. Арман стоял рядом, прижимая рукой ее поясницу.