Текст книги "Неизвестный Александр Беляев"

А. Беляев «Раздельное жительство супругов
II. Имущественные права.»

Закон 12 марта 1914 г., освободив замужнюю женщину от «паспортного закрепощения», предоставил, ей большую свободу также и в сфере самостоятельного добывания средств к жизни. По закону 12 марта замужние женщины, хотя бы и несовершеннолетние, проживающие отдельно от мужей, при найме на работы, а равно при поступлении на частную общественную и правительственную службу, а также в учебные заведения, не обязаны на то испрашивать согласия своих мужей. Интересно отметить, что закон ставить в такое привилегированное положение только жен, проживающих, отдельно от мужей, при совместном же жительстве разрешение мужа на поступление жены на службу или в учебные заведения является Необходимым. Закон создает, таким образом, своего рода премию, приобретаемую женой при условии раздельного жительства.

Закон отменяет также существовавшее ограничение на выдачу замужними женщинами, не ведущими самостоятельно торговли, векселей без согласия мужа.

Отмена указанных ограничений создает для замужних женщин более благоприятную обстановку самостоятельного добывания средств к жизни.

Но раздельное жительство, если оно не произошло по вине жены, не снимает с мужа обязанности содержать свою жену, если она в том нуждается.

В этом случае жена, если муж добровольно не желает содержать ее, может предъявить к нему обычный иск о содержании.

Большим пробелом в законе 12 марта является отсутствие указаний на возможность добровольных соглашений о содержании. Пробел этот объясняется следующим: допущение законом такого рода сделок было бы равносильно законодательному признанию права на установление раздельного жительства по взаимному согласию сторон. Законодатель же, как указывалось в предыдущей статье, избегал прямо признания такого права, предоставляя к раздельному жительству по взаимному согласию лишь фактическую возможность.

В результате такого компромиссного характера закона явилось то, что, допуская факт раздельно жительства по взаимному согласию, законодатель отрицает право на это в целом ряде статей т. Х. ч.1. (46, 47, 1529 и 1), сохранившихся и после издания закона 12 марта.

Вследствие этого все обязательства о содержании, которые выдает муж жене. При добровольном установлении раздельного жительства, чрезвычайно слабо гарантируют интересы жены. В крестьянском быту нередки такого рода документы: «Я, такой-то, расхожусь с женою моею и обязуюсь платить ей ежемесячно столько-то».

Такого рода документы, разумеется, никакой юридической силы иметь не могут.

В кругах более осведомленных с законами о ничтожности сделок, направленных к самовольному разлучению, обыкновенно такого рода обязательства носят более замаскированный характер, они пишутся в форме заемного письма, выдаваемого мужем жене с уплатою долга «в рассрочку» через определенные промежутки времени и т. п.

Но не смотря на все разнообразие внешнего вида такого рода обязательств, их внутренняя юридическая ценность весьма невелика, так как все они могут быть опорочены, коль скоро будет доказан их истинный характер, что в большинстве случаев не представляет большого труда.

Ни мало не обеспечивает жену совершение таких сделок нотариальным порядком. Даже выдача векселей, к чему прибегают сравнительно редко по относительной дороговизне такого способа обеспечения, далеко не исключает возможности спора о их безденежности и ничтожно, как обязательство, клонящееся к достижению противозаконной цели, – установлению раздельного жительства.

Таким образом, следует признать, что, при существующих законах все обязательства, выдаваемые мужем жене на случай раздельного жительства, в какой бы форме они не заключались, являются «зданием, построенным на песке».

«Крепость» подобного рода обязательств гораздо в большей степени зависит от доброй воли мужа, чем от силы самого документа.

И жена, в конечном результате должна рассчитывать только на то, что ей предоставлено законом помимо всяких обязательств, выдаваемых мужем. на ее право искать с него на содержание, если она в содержании нуждается (а этот вопрос решает суд, принимая во внимание средства ее и мужа) и если раздельное жительство установлено не по ее вине, – что не всегда легко и скоро можно доказать.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1914. – № 99. – (6.05). – С. 2

А. Беляев (подп.: «Б.») «Осложняющийся кризис»

Кабинета Рибо не стало прежде, чем он начал существовать.

Новая палата депутатов, насчитывающая в своем составе 102 социалиста и около 200 радикалов и социалистов-республиканцев, не могла не стать в оппозицию кабинету Рибо, этого «чемпиона консервативной идеи», по выражению газеты «Lantcrne».

Только крайние оптимисты выражали уверенность в том, что министерству Рибо удастся просуществовать некоторое время, по крайней мере, до проведения бюджета и заключения займа. Рибо – первоклассный финансист и это, по мнению оптимистов, могло удержать его кабинет хотя бы до конца летней сессии.

Однако и талант первоклассного финансиста не спас Рибо и его кабинет. В первом же заседании палата в формуле перехода заявила, что она отнесется с доверием только к такому правительству, которое способно осуществить, объединение левых сил. После этого выражения правительству недоверия как сообщает, последняя телеграмма, – министры вручали президенту прошения об отставке.

Таким образом, затяжной министерский кризис не только не разрешился, но еще более осложнился. За министерским кризисом, на этот раз может последовать и кризис президентский.

Образование кабинета Рибо резко, противоречащего по своей программе большинству палаты, с самого начала вызвало ряд нападков, в особенности со стороны левых республиканцев, на президента Пуанкарэ и заставило говорить о личном режиме президента.

Еще 29 мая парижский корреспондент «Петербургского Курьера» телеграфировал о том, что в финансовые, кругах Парижа циркулировали упорные слухи о возможности кампании против Пуанкарэ со стороны левых республиканцев.

Против президента был направлен ряд статей в «Ноmmе li….re»[?], и эти статьи являлись отголоском настроений, царящих среди левых партий.

Клемансо, резко нападая на Пуанкарэ, предупреждал, что кризис может принять самые неожиданные размеры.

Предсказания Клемансо близки к осуществлению.

Выражение палатою недоверия Рибо – единомышленника Пуанкарэ, является выражением недоверия и самому президенту.

Кроме того, центральный пункт разногласия кабинета Рибо с палатою – закон о трехлетней службе является, в значительной степени, вопросом всей международной политики Франции.

Так, по сообщению газет, французский посланник в Петербурге г. Палеолог считает вопрос о трехлетней службе имеющим такое громадное значение для франко-русского союза, что в случае отвержения палатою этого закона, посланник. предполагает покинуть свой пост так, как, по его мнению, франко-русский союз потеряет тогда все свое политическое значение и в международных отношениях европейских держав восторжествуют идеи гр. Витте о русско-германском сближении.

При таком положении президент Пуанкаре при поручении составить новый кабинет мог бы удовлетворить палату только ценой отказа от своей программы международной политики, – поскольку, разумеется, он связывает вопрос о трехлетней службе с направлением этой политики.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1914. – № 117 (1.06). – С. 2

А. Беляев (подп.: «А. Б.») «Моряки»

Историки русского искусства в последнее время обращают много внимания на связь русского искусства с византийским. Византика пустила крепкие корни на русской почве и надолго определила историю русского искусства не только потому, что византийское искусство было продуктом высшей культуры, которая всегда побеждает низшую, но и потому, что основные элементы этого искусства оказались близки по духу славянской душе. Византизм, органически переработанный славянской культурой, создал своеобразное славяно-византийское искусство, с преобладанием в нем содержания над формой, больше того, с каким-то аскетизмом формы, с статуарностью и фундаментальностью художественных построений. Эти черты русского искусства лежали в основании не только древнего зодчества и иконописи. Нет, так, или иначе они пропитали собой все области русского искусства и сохранили свое влияние почти до 20 века. Русская живопись и литература долго несли служебную роль проводников идей, отличались ригоризмом и пуританизмом. «Чистого искусства» в старину гнушались как «бесовской забавы», еще в недавнее время – как ненужной роскоши.

С этими же чертами предстало русское искусство и пред судом Европы и, прежде всего, литература, как наиболее подвижное в ряду искусство.

Толстой, Достоевский – вот наиболее яркие образцы глубокого, но тяжеловесного по форме русского искусства.

Репутация этой «тяжеловесности» и «фундаментальности» надолго закрепилась за ними за границей. Да и сами мы также были убеждены, что «французская легкость» совершенно не в нашем духе и, действительно, даже при желании мы долго не в силах были овладеть ею. Первые подражательные шаги в этом направлении были похожи на первые «па» менуэта русской боярышни, закованной в тяжелую, несгибающуюся парчу. Но время делало свое. В области литературы А. П. Чехов первый достиг почти мопассановской легкости и краткости формы. «Лиха беда почин». Чем тяжеловеснее предмет, тем большую силу инерции он развивает.

И русское искусство развило в направлении «легкости формы» такую головокружительную скорость, что скоро, кажется, побьет на арене европейского искусства даже французов, доселе обладающих непревзойденным рекордом «легкости».

Наши балерины и танцоры стали совсем невесомы и эфирны, и уже победили Европу, а в литературе и живописи мы не только докатились до кубизма и футуризма, совершенно вытравившего «содержание», как «пережиток старины», но во многом в этой области «заткнули» за «пояс» и «закидали шапками» самого Маринетти, пророка и творца футуризма.

Той же французской легкости достигли и современные драматурги: «Если боитесь быть скучным, ничему не учите, и ничего не осуждайте». Это хорошо усвоили драматурги последних дней, которые не имеют иной цели, как только предоставить зрителю возможность, провести без скуки пару часов.

Рышков в этой области «маг и волшебник». По его же стопам идет и Гарин, дебютировавший пьесой «Моряки».

Удивительная пьеса. Любое действие из этой пьесы можно выбросить почти без ущерба для содержания. И только если выбросить все 5 актов, пьесе был бы нанесен ущерб. Это «не в суд и осуждение». Просто такой уж у ней организм: деление не уничтожает живучести отдельных частей, – как у земляного червя. Каждая сценка в отдельности смотрится легко, все в целом носит печать душевного равновесия незлобивого наблюдателя жизни моряков.

На сцену выведено два поколения: Качаунов – вице-адмирал в отставке, «морской волк», суровый на вид, но, в сущности, добряк «сто марсофалов ему в ухо», – по его собственному «морскому» выражению. Новое поколение иного склада, но столь же симпатичное. У автора вообще склонность к идеализации. Даже растрате казенных денег бароном Стивенсом автор придает совсем невинный характер. Просто «позаимствование» пустячной суммы в шесть тысяч рублей, которую всегда может прислать тетушка по телеграфу, если припугнуть ее: «застрелюсь, если не вышлешь!» Как мило картавит барон. И с каким достоинством барон возвращает эти деньги товарищу, который пополнил его растрату! Этот поступок окончательно примиряет автора со славным моряком.

Есть в пьесе, конечно, и любовь и страданья, маленькие и большие, которые любящие создают себе сами, чтобы слаще была и пьеса, и их любовь. Наконец, есть даже необитаемый остров, на котором спасается моряк. Впрочем, это уже за сценой.

На сцене мы видали только новенький броненосец, к удивлению, изготовленный в срок.

Пьеса была исполнена очень живо.

_________

Сегодня в театре Д.И. Басманова первый общедоступный спектакль: идет шедшая уже с успехом пьеса «Женщина в 40 лет» (Опасный возраст), где главную роль играет Н. А. Будкевич.

Для первого выхода артиста П.Д. Муромцева, как мы уже сообщали, пойдет пьеса А.Н. Островского. «Женитьба Белугина», кроме Муромцева в пьесе заняты: А.Н. Будкевич, Ю.П. Лаврова, Н.Н. Струйская, М.Я. Генис, и Т.Г. Василенко.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1914. – № 145. – (4.07). – С. 2.

А. Беляев (подп.: «Б.») «Женитьба Белугина»

«Женитьба Белугина» – один из удачных спектаклей.

Прежде всего, великолепная пара стариков Белугиных: Гаврила Пантелеевич – г. Бороздин и Настасья Петровна г-жа Лаврова. Мы уже неоднократно отмечали симпатичную черту таланта г. Бороздина: yменье оттенить положительные черты в характере изображаемого лица. Есть художники портретисты, которые подмечают, и переносить на портрет только все отрицательное оригинала, подобно процессору Рубеку из пьесы Ибсена «Когда мы мертвые проснемся». И есть, наоборот, такие художники, которые льстят «натуре», «прикрашивая» портрет. Таково большинство модных, портретистов.

Г. Бороздин, если сравнить его с художником – портретистом, не льстит «натуре», не делает изображаемых, им лиц добродетельнее, его портреты всегда правдивы, но кого бы он не изображал, он сумеет найти в каждом, характере, хоть крупицу добра и так любовно, так, бережно он несет ее зрителям. Его Белугин – весь от «темного царства». Как трепещет его жена, когда он грозно сдвигает брови. И, однако, сколько сердечности у старика Белутина, примиряющей с ним и даже заставляющей полюбить его и сочувствовать ему в горькие минуты его жизни.

Если положительные качества у старика Белугина надо еще найти и подчеркнуть, то в роли молодого Белугина, Андрея, этих качеств искать не приходятся: ими наделен Андрей в большой степени.

Однако, в исполнении роли Андрея r-ном Муромцевым эти качества были несколько затушеваны. Потому ли, что дарованию талантливого артиста не свойственна та же черта «очеловечевья», которой в высокой степени наделен г. Бороздин, или потому, что г. Муромцев, исполняя роль Андрея, впал в искушение, труднопобедимое для всякого исполнителя этой роли. Дело в том, что все прекрасные качества Андрея: и цельность натуры, и глубина чувства, и благородство, и природный ум оправлены в грубую, топорной работы, рамку старокупеческого, замоскворецкого воспитания. Эта коллизия «внешней оболочки» с внутренним, содержанием создает много комических положений. Трудно удержаться, чтобы не подчеркнуть эту комическую сторону роли, уж очень благодарный материал дает она для создания внешне – выигрышных моментов игры.

И г. Муромцев не удержался от искушения, чрезмерно подчеркнув комический элемент. Без относительно к целому, артист передал во втором акте «телячий восторг» Андрея великолепно. Но за этим телячьим восторгом как-то совсем потускнела внутренняя красота Андрея. И когда в последующих актах его нравственный облик вырисовался во весь рост, это как-то органически не вязалось с тем Андреем, который так глупо «ржал» во втором акте. Правда, контраст, и очень большой, и заложен в самой роли и на этом контрасте построен интерес роли Андрея. Но для того, чтобы все-таки соединить этих двух Андреев в один образ: этого глуповатого теленка и смелого, благородного мужчину, следовало, даже, быть может, не бледнее передавать «телячий восторг», но какими-то неуловимыми штрихами, какой-то внутренней теплотой и искренностью о больше согреть и просветлить исполнение роли во втором акте. Г-жа Лаврова прекрасная комическая старуха. Ея исполнение роли Настасьи Петровны в полном смысле слова было художественно. Очень хороша, по обыкновению, была и г-жа Будкевич. Г-же Омарской удаются лучше роли комические. Неудачно передана была роль Агишина г Гесину, – это не из его амплуа.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1914. – № 148. – (8.07). – С. 2.

А. Беляев (подп.: «Б.») «Вишневый сад»

Л. Андреев в «письмах о театре», касаясь творчества Чехова отмечает, что Чехов был наиболее последовательным панпсихологом, «Если часто у Толстого, – пишет Л. Андреев, – одушевлено только тело человека, если Достоевский исключительно предан самой душе, то Чехов одушевлял все, чего касался глазом: его пейзаж не менее психологичен, чем люди». «И играть на сцене Чехова должны не только люди, его должны играть и стаканы, и стулья, и сверчки, и военные сюртуки, и обручальные кольца. Вдруг Чехов в „Вишневом саду“ вводит какой-то загадочный звук, которого и воспроизвести нельзя, но который необходим, – он есть необходимая часть души героев драмы, без него они не те, без него и Чехова нет.

И отсюда так понятно, почему те театры, где играют только люди, а вещи не играют, до сих пор не могут дать Чехова».

Этой выдержкой из «писем о театре» Л. Андреева, в сущности говоря, вполне можно было бы ограничиться вместо писания рецензии о постановке «Вишневого сада» в театре Лопатинского сада. В этом спектакле «люди играли», но «вещи не играли», или играли так плохо, что лучше было бы «вещам» не играть совсем.

«Загадочный звук упавшей бадьи» – эта «необходимая часть души героев драмы» был совсем не загадочным ударом струны о гриф инструмента и вызвал только смех у зрителей; среди поля (во 2-м акте) вдруг, послышались звуки скрипки под аккомпанемент пианино. Раневской приходилось вдохновляться перед грубо размалеванной декорацией каких-то странных деревьев с коричневыми стволами, долженствующей изображать знаменитый, почти символический «Вишневый сад».

Всего не перечтешь. Одна только луна провинциальных театров, вообще отличающаяся игривым характером, играла во всю: мигала, прыгала с декорации на декорацию и даже пыталась своим шипеньем заглушить слова артистов… «Люди» играли лучше «вещей», но исполнение было пестрое.

Великолепный был г. Бороздин в роли Фирса. Хорошо играла г[-жа] Будкевич Раневскую. Если она не дала всей глубины чувства в монологе у окна, пред вишневым садом, виной в этом, вероятно, сад, а не артистка: пред таким садом не вдохновишься.

Хорошо, но не ровно играл г. Муромцев Лопахина. Внешне правильно выдержала чеховский тон г-жа Струйская – Варя, но внутренней проникновенности не чувствовалось в игре. Справился с ролью Епиходова г. Василенко. Недурна Шарлотта, г-жа Зимина. Неровностью отличалась игра г-жи Омарской – Ани. Лучше она передает моменты молодого веселья и задора, хуже – чисто лирические места роли.

Совершенно неудовлетворителен г-н Генис в роли Гаева. Ни внутренней теплоты, ни сентиментальности, ни барства в его Гаеве не было. По сцене ходил какой-то «человек в футляре», заговаривающийся на «дуплетах в угол».

Артисты играли с подъемом, были отдельные удачные моменты, но Чехова не было… того Чехова, которого так хотела видеть публика переполнившая театр.

_________

Сегодня труппа Басманова повторяет прошедшую с большим успехом пьесу Островского «Женитьбу Белугина» по общедоступным ценам. Состав исполнителей остается без изменений.

_________

Д.И. Басмановым включена в репертуар новая пьеса Юрия Беляева «Царевна-Лягушка» Пьеса эта в течении текущего сезона не сходила с репертуара театра Незлобина в Москве.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1914. – № 151. – (11.07). – С. 2.

А. Беляев (подп.: «Б.») «В самозащите»

Г-жа Кайо оправдана судом присяжных. Этим приговором осуждены те газетные нравы французской прессы, которые привели к роковому выстрелу г-жи Кайо. Ибо ничем другим нельзя объяснить оправдательного приговора при наличности преступления, как только тем, что это преступление было до некоторой степени вынужденной самозащитой. Мотивом, его была охрана семейной чести, охрана интимной, частной жизни граждан, куда так бесцеремонно врывается современная продажная пресса.

Когда П. Бурже, один из свидетелей пытался представить Кальмэтта в более, или менее благовидном виде, защитник Лабори, цитируя выдержки из, произведения П. Буржэ о тайне частной корреспонденции, вынудил, последнего сознаться, что тот поступок, который пытался совершить Кальмэтт, является «низким, подлым и гнусным». И, однако, этого рода поступки прочно укрепились в нравах французских журналистов.

«С некоторых пор, – заявил на процессе г. Kaйo, – муж подсудимой, – политическая борьба приняла форму свалки – око за око, зуб за зуб». В этой борьбе все средства хороши, – вплоть до шантажа и диффамации, – только бы скомпрометировать противника.

Всякое уголовное преследование нечистоплотных журналистов, опубликовывающих сведения, касающаяся интимной жизни, – если оно и достигает цели в смысле наказания виновного, мало удовлетворяет потерпевших, так как наказание виновника приходит post factum, когда семейная честь уже оскорблена, когда вынесена на улицу и публично поругана частная жизнь.

Такого рода огласка приносит частным лицам невознаградимый урон и часто совершенно разбивает личную жизнь.

Вред диффамации для частных лиц несоизмеримо больше того наказания, которое падает на виновника диффамации.

В выстреле г-жи Кайо и в ее оправдании как бы вылился протест общества на ту разнузданность французских газетных нравов, которая в последнее время не знает границ.

Каждый присяжный на процессе г-жи Кайо мог убедиться, как далеко шла бесцеремонность журналистов. Каждый из них завтра же мог оказаться в таком же положении: его семейные тайны грубо могли быть вынесены на пopyгание жадной до сплетен уличной толпы. И оправдывая Кайо, присяжные защищали себя, защищали всех граждан. Оправдывая убийцу, они дали урок беззастенчивым журналистам типа Кальметта, который, к несчастью, распустился махровым цветком и на почве русской журналистики…

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1914. – № 156 (17.07). – С. 2.

Наиболее подробный комментарий к этой статье можно прочесть у Александра Соловьёва в статье «Первые выстрелы Первой мировой» для газеты ves-точка-lv VES: http://www.ves.lv/article/67523 и http://www.ves.lv/article/67524