Текст книги "Неизвестный Александр Беляев"

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)
[Г-жа Будкевич идеальная «Идеальная жена».]

Н.А. Будкевич

Г-жа Будкевич идеальная «Идеальная жена», но «Идеальная жена» далеко не идеальная пьеса. Пустенькая пьеска, которую автор желают превратить в идеальную и эти «идеи» попросту вкладывает в монологи. Уж лучше бы авторы таких пьес выходили перед началом и поясняли, что они хотят сказать: по крайней мере, публика была бы освобождена от длиннейших и скучных монологов.

Содержание? Жена изменяет мужу, но так «тонко», что тот не замечает. А когда она расходится с «другом дома», то заставляет его ходить к ним по-прежнему, чтобы муж ничего не заметил и был спокоен и счастлив, как и раньше. Вот и все. Мораль, очевидно, та, что идеальная жена должна идеально обманывать мужа.

Повторяю, если бы не «идеальная» артистка г-жа Будкевич, подкупающая своей необыкновенно искренней игрой, своей гибкой, красивой дикцией, – пьеса была бы идеально скучна.

В дивертисменте г-жа Отарова танцевала кавказские танцы. Здесь она в своей стихии. Гибкость, нервность, красота порывистых движений, – от всего этого веет очарованием «страны чудес». Насколько нервность г-жи Отаровой в танцах a lа Дункан производит впечатление несоответствующей пластичным танцам суетливостью, настолько здесь эта нервность и страстность составляют необходимый элемент, «душу» танца, – без которой наши салонные «лезгинки», – лишь тень тени подлинной дикой, горячей восточной пляски.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 166. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Тайфун»

Тайфуном, грозным, разрушительным смерчем, мечтает молодая Япония пронестись над старой Европой, Но, чтобы победить, надо усвоить плоды тысячелетней европейской культуры. И вот, в Mиpoвой центр ее – Париж, стекаются «сыны восходящего солнца», во главе с «гордостью страны», – молодым ученым Токерамо, на которого возложена высокая миссия: написать сочинение, в котором была бы собрана квинт эссенция европейской культуры, все достойное подражания.

Тикерамо самоотверженно работает в этом направлении до тех пор, пока на его пути не встречается женщина, прекрасная парижанка, олицетворившая в себе все очарование и испорченность старого запада. Токерамо борется между чувствами долга к родине и потребностями личной жизни. Друзья-японцы внушают ему мысль, что все препятствия он должен устранить с своего пути. И вот, под влиянием друзей, в припадке раздражения, Токерамо душит Элен Ларош. Один из японцев принимает вину на себя: жизнь Токерамо слишком дорога. Токерамо может работать спокойно. Но это оказывается выше его сил: он слишком любил Элен… Душа его надломлена, он умирает…

Старый запад победил восток. Но чем? «Горе нам, – говорит один из японцев, – если с европейской культурой мы воспримем и европейскую испорченность».

На этот раз, в роли спасителя культуры выступил «очаровательный порок». Пока есть златокудрыя Ларош, старушка Европа может спать спокойно, не боясь тайфуна с востока.

Но не одной испорченностью сильна и страшна Европа. Не от одной златокудрой Элен погиб Токерамо; – в лице его, восточный принцип: «человек для государства», был побежден европейским лозунгом: «государство для человека». Победил принцип свободной человеческой личности.

С идейной стороны пьеса затрагивающая грандиозную проблему столкновения двух культур, приобретает глубокий внутренний интерес. Говорю «внутренний», так как с внешней стороны пьеса скучновата.

Постановка интересная, – в особенности «японский вечер» у Токерамо. Г. Бецкий интересный Токерамо. Только одно: в 1-м акте Токерамо, для японца очень уж сдержан, тогда как в последних актах можно несколько убавить ажитацию: ведь Токерамо умирает от истощения. Затем, во всех «сильных» переживаниях голос артиста начинает звучать очень глухо: этот прием производит известный эффект, если им пользоваться в меру. У г. же Бецкого целые действия проходят в таком глухом тембре.

Г-жа Шиловская была бы совсем хороша, если бы ее Ларош в своей развязности не теряла временами «лоска» природной парижанки.

Хорошо играл самоотверженного юношу Хиронари г. Аотаков.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 167. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Когда цветет молодое вино»

Б.М. Бьернсон, 1905 г.

Чему более удивляться: самой пьесе, или ее автору, северному титану, который нашел в себе силы и свежесть, в годах Мафусаила, у порога могилы, написать такую яркую, свежую, юношески задорную «лебединую песнь». Размер настоящей рецензии не позволяет передать содержание пьесы: оно слишком разнообразно и глубоко, чтобы изложить в двух строках. Любовь, брак, молодость, старость, – в последних глубинах…

По внешности, – пьеса почти фарс. Не правда ли? Ведь это так смешно! А под срывами смеха – черные провалы глубокого человеческого страдания… И смех в этой пьесе – как ребенок, играющий на краю пропасти…

Такова вся пьеса, таков и главный персонаж пьесы.

Арвик. Боже мой, как он смешон! Как смешно «бродит» старое вино. Но, вглядитесь глубже, – и пред вами раскроется драма старости, когда «дух бодр, а плоть немощна», и еще глубже: конец брака, конец любви, после долгой, долгой супружеской жизни, от того, что муж сохранил свои идеалы, тогда как жена погрязла в мелочах. Брак и любовь клубком спутали человеческую жизнь, «проклятые вопросы» осложнились до нелепости, до абсурда, до смешного. Недаром, смех царит над пьесой Бьернстена!

Бенефициант, г. Бороздин, превосходный Арвик, загримированный автором пьесы, – и не даром: «не разберешь, когда ты шутишь, когда говоришь серьезно», говорить про Арвика, и в этом он весь, – Арвик – Бороздин – Бьернсон.

Детская наивность, с «себе на уме», неподдельная искренность с глубокой иронией над самим собою, и смех: от того ли, что смешно, от того ли, что до смешного грустно… Г. Аркадьев понравился менее: мало «от сердца». Не верится в жизнерадостность Карла Тоннинга.

Недурна Фру Арвик – г-жа Волховская.

В заключение – «Страшный Кабачок». «Кабачка», собственно, хоть бы и не было, «Кабачек» только декорация для главного в «Кабачке»: танец апашей. А это, действительно, «сюжет достойный кисти Айвазовского» как сказал Вафля. Описать не берусь, пасую. Скажу лишь, г-жа Отарова неподражаемая, бесподобная «апашка». А если не верите, – идите и смотрите.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 175. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)
[Как вам нравится Смоленск?]

– Как вам нравится Смоленск?

– Знаете, Москва куда лучше.

– Любите вы музыку Чайковского?

– Да, но это далеко не Бетховен.

– Ну, а г-жа Мунт в роли Норы?

– (Вздох) 0, Комиссаржевская… Я не такой пессимист, как мой собеседник: я не откажу себе в удовольствии слушать Чайковского при существовании Бетховена и видеть г-жу Мунт в той роли, в которой когда-то пленяла нас Комиссаржевская.

Итак, г-жа Мунт, как самодовлеющая величина.

Симпатичный и гибкий голос, искренний тон, свежесть чувства, хорошая школа, характеризуют артистку с лучшей стороны. Нора, как художественный образ, отделана артисткой тщательно и, в общем верно. Пожалуй, следует только «больше забывать о публике» и не принимать так часто «показных поз», лицом к публике.

Очень хорош был и г-н Аркадьев. В роль Ранка, помимо внешне-психического совершенства, г. Аркадьев внес много теплого чувства. А последнее его явление и уход проведены прямо художественно, и оставляют глубокое впечатление.

Не могу того же сказать про г-на Шатова: он не сумел создать образа Гельмера и лишь «читал роль», я бы сказал, «утрированно» правильным выговором, какого не услышите даже у тех московских просвирен, к которым отсылает Гоголь учиться русскому произношению, не говоря о художественном театре.

Пред началом спектакля г. Аркадьев прочел слово о Комиссаржевской. Слово мне понравилось уже тем, что в нем не было чайки, разбитых крыльев, оборванных струн и прочего сора, который человеческая пошлость любить сваливать на могилах талантливых и великих людей,

«Не надо слов, – сказал г-н Аркадьев – вспомните Комиссаржевскую и этого довольно. А если вы не видали ее, – никакие слова не воскресят ее чудный образ».

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 182. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Цезарь и Клеопатра»

Бернард Шоу, парадоксалист и «философ по призванию», – как он сам называет себя, – в своем последнем драматическом, произведении остается верным себе: переоценка ценностей, ocтpoyмиe и самобытность. Для него нет «тронов», есть лишь простая мебель, кресло, сделанное лучше других, нет цезарей и королев, есть люди: умные, или глупые, хорошие, или дурные. Вы помните Юлия Цезаря Шекспира? Таким мы знаем Цезаря по статуям, по классическим образцам искусства и литературы. У Шоу великий Цезарь – згениальный «старичок», который скорбит о своей лысине не меньше, чем о какой-нибудь политической неудаче мирового значения. Верно ли это исторически, соответствует ли действительности, судить трудно. Но таким приемом Шоу приближает и оживляет жизнь далекого прошлого.

Пьеса поставлена г. Басмановым очень тщательно. Прекрасные декорации, хороший ансамбль. Г. Аркадьев – прекрасно передал замысел автора: истинное величие Цезаря красиво и интересно переплетается с «человеческим»: Цезарь – гений, проникающий в глубь веков, и Цезарь – человек выступают в исполнении г. Аркадьева ярко и рельефно. Немного иначе я представлял себе Клеопатру. В тех местах, где Клеопатра – только наивная девочка, г-жа Мунт очень хороша. Но в этой «девочке», в период, очерченный автором, уже проявляется другая Клеопатра: страстная, властолюбивая, порывистая, предпочетшая умереть, чем сделаться украшением триумфа победителя Октавиана, которого не сумела пленить… В этих «порывах» будущей Клеопатры, г-жа Мунт не проявила достаточной силы темперамента. На своем месте был г-н Шатов в роли красавца, знатока искусств Аполлодора. Г-жа Барабаш показала, что она не только хорошая комическая старуха, но и недурная артистка на характерные роли: интриганка Фотататита была хорошо обрисована артисткой. С положительной стороны должен быть отмечен и г. Донской в роли Потина. Остальные были на местах.

Одно замечание, к «Цезарю и Клеопатре» отношения не имеющее: неужели нельзя поступиться одним рядом стульев и раздвинуть несколько ряды партера? В настоящее время добраться до своего места можно только одним путем: по ногам соседей.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 185. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Концерт Ядвиги Залесской»

Очевидно, музыкальный сезон еще не начался. По крайней мере на концерте г. г-ж Залесской, Ивановской и Лежен было мало публики. А жаль. Концерт был интересный.

Ядвига Залесская уже давно составила себе имя, как пианистка с вполне законченной техникой и большим художественным вкусом. Ее жанр – меланхолический Чайковский, нежный и капризный Шуман, глубоко чувствующей и искренний Шопен. На последнем концерте фундаментальным номером был «Кар навал» Шумана. Вещь трудная не столько технически, сколько в смысле передачи всей пестроты сменяющихся нacстроений.

Прекрасно были переданы «Ргeambule», «Valse noble», «Рaрilloп», «Спорт». В «Chiarin» можно было несколько усилить forte. Зато, в «Aveu», у автора вторая часть (после реприза) – пианиссимо, артистка же выделяет эту часть в forte; но здесь такое «отступление» красиво и, кажется, канонизировано. Чуть-чуть была потеряна четкость октав в «Paganini», – но зато последний марш был сыгран блестяще. В общем, «Карнавал» произвел прекрасное впечатление. Вся гамма настроений, смена лиц, отделана тонко, изящно, со вкусом.

Достойной соперницей, Ядвиги Залесской была ее сестра, скрипачка София Ивановская. У нее солидная техника. Четкое стаккато, чистые флажолеты, двойные ноты, октавы, арпеджио, и над всем этим полный, сочный, красивый смычок.

Но по части художественного исполнения, есть промахи. Например, сыгранная сверх программы Serenade melancolique. Прежде всего это не andante, а, по меньшей мере allegro moderatо. Потом, зачем этой вещи придан характер какого-то passionatо? Пропала вся прелесть задумчиво меланхолической музыки Чайковского. Так играют в провинции Чехова. Также в выборе пьес: сыгран kuiawiak. прекрасно. Но эта пьеска слишком «для домашнего употребления».

Лучше всего мне понравилась «Крейцерова соната». Это был, действительно, дуэт. Ансамбль прекрасный. Напрашивалось выгодное для Ивановской сравнение с Эрденко, исполнявшем эту вещь на одном из своих концертов. Г-жа Ивановская, – безусловно и технически и художественно – выше. Правда, Бетховен, если сравнить его произведения с живописью, представляется картиной, написанной масляными красками, широкими, мощными мазками, – у Ивановской же получается скорее акварель. Не чувствуется той страсти, что напугала Толстого, витает скорее настроение Шумановской «Сhiаrin'ы», но в этом уж сказывается индивидуальность, которую не переделаешь. А общее впечатление oт «Крейцеровой сонаты» глубоко художественное. Успех сестер концертанток разделяла Н.Ф. Лежен, артистка Имп[ераторской] с[анкт]-пет[ербургской] оперы.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 213. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) Концерт Каринской

Анна Любошиц

12 октября в Дворянском собрании состоялся концерт М. А. Каринской, при участии Петра и Анны Любошиц и г. Ермакова.

Петр Любошиц, как пианист, еще весь «в периоде созидания». Не выяснилась достаточно художественная индивидуальность, еще есть шероховатости в технике и, в особенности, в нюансировке (полонез Шопена) Но среди всех этих шероховатостей проглядывает безусловная талантливость молодого концертанта, сулящая ему хорошую будущность.

Впечатление большей технической и художественной законченности производит игра виолончелистки Анны Любошиц. Чувствуется кое-где: «осторожность» (напр[имер], в двойных нотах), но уже есть смелый, красивый смычок, послушная виолончель дает красивый тон и уже ясно, как понимает и что хочет сказать артистка каждым исполняемым произведением. И в этом толковании иного вкуса, много вдумчивости. Еще года два и концерты «при участии Анны Любошиц», должны смениться концертами Анны Любошиц, – на что она и теперь имеет много данных, М.А. Карийская. Здесь не хочется говорить о том, какая у нее техника, и какой у нее голос, и в каких регистрах лучше, а в каких хуже. Все покрывает собой песня, задушевная и искренняя песня, то грустная и заунывная, как стон осеннего ветра, то бесшабашная и удалая, то поэтичная, как весенняя ночь. М.А. Каринская умеет «разогреть» публику, за что и должна платиться бесконечным биссированием.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 226. – С.2

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Концерт Сливинского»

18 ноября, в зале Дворянского собрания состоялся концерт Иосифа Сливинского.

В этот вечер мы слышали Шопена, но только его произведения, но его подлинную душу: сложную, богатую переживаниями, глубокую, поэтическую и чуткую.

Иосиф Сливинский, – тот чародей, что воскресил душу Шопена и заставил ее говорить так красноречиво о самом интимном, о самом глубоком.

В последнее время пианисты, «модернизируют» Шопена: слишком подчеркивают нюансы, везде ставят точки на «и», задушевность подменяют сентиментальностью цыганского пошиба, – и в результате, принижают Шопена. Не говоря уже о его вальсах, но даже его сонаты, его полонезы, подвергаются этой «модернизации»…

Сливинский возрождает Шопена. Точно смывает с прекрасной старинной миниатюры, написанной гениальным мастером в нежных, дымчатых тонах, «румянец яркий ланит», грубо накрашенный позднейшими «реставраторами».

С первых звуков, чувствуется что-то «не так, как принято» (Fantasie).

Ждали большего forte, большего maestoso. Но начинаешь вслушиваться далее, и становится ясно, что иначе и не может быть, иначе не сыграл бы и Шопен, и все более вырисовывается облик композитора: его задушевность, его интимность, его боязнь внешних эффектов. Его forte никогда не крикливы и, если, после сильного fortissimo, он неожиданно переходит на pianissimo, то и это не внешний эффект, и только проявление внутренних чувств: точно невольный стон сдержал он усилием воли, – и опять заговорил тихо и сдержанно, будто бы даже немного стыдясь за свой порыв…

А это богатство переживаний. В передаче настроений, Сливинский достигает поразительной ясности. Но только в таких вещах, как Полонезы и Ноктюрны, но даже в прелюдиях, мы читаем без слов в душе Шопена: грустит ли он о возлюбленной, скорбит ли о своей отчизне.

О технике Сливинскаго говорить не приходится: она совершенна. Если у Гофмана fortissimo сильнее, то это полагаю, зависит не от «слабости» Сливинского, а лишь от его толкования пьес.

А, вот, о рояле говорить приходится хоть он и «Бехштейна», а… в день концерта был чем-то сильно расстроен, – вероятно, неудобствами переезда из Москвы.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 257. – С.2

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)
[Концерт Южина]

Концерт Южина несколько не оправдал ожиданий.

Г. Барабейчик еще очень молодой пианист с порядочной техникой, но далеко не «виртуоз». Правда, с техническими трудностями он справляется благополучно, но чувствуется, что техника еще настолько поглощает его внимание, что на долю художественной отделки остается очень мало. Особенно, это заметно в вещах Шопена, которого пианист, по-видимому, очень любит. Во взаимности, будь жив Шопен, я сомневаюсь. Но аккомпанирует г. Барабейчик очень хорошо.

Г. Евлахов не понравился. «Piano» хорошо, но и только. Голос небольшой, тусклого тембра, школа далека от совершенства.

Сам Южин еще чарует. Говорю «еще», так как его красивого голоса коснулась уже рука всесокрушающего времени. Хотя великолепная техника пока успешно борется с [вечным] врагом всех певцов.

[Не помогает [?]] и техника. Но чувства нет. Холодом веет от его пения.

Все-таки только он «спас» концерт и только его голос доставил несколько минут художественного наслаждения.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 259. – С. 2–3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)
[ «Ночи безумные… Пенье цыганское…»]

«Ночи безумныя… пенье цыганское».

«Когда-то это было неразлучно: „пенье цыганское“ с „ночами безумными“».

O, tempora mutantur.

И из загородных «Эльдорадо», «отдельных кабинетов», «пенье цыганское» перешло на концертную эстраду облагороженное, причесанное, умытое. Выиграло ли оно от такой, эволюции?

И да, и нет. В смысле художественного исполнения, да: оно стало выше; у концертных исполнительниц и исполнителей цыганских песен есть школа, есть музыкальная образованность. Но цыганская песнь, песнь Диониса и «аполлоническия» строгости школы губительны для ее вакхической натуры. Ведь, в конце концов, репертуар цыганских песен очень однообразен, и только темперамент, только богатство и непосредственность вкладываемого в них чувства делали их интересными, а, подчас, и захватывающими.

Эти мысли навеял концерт А.В. Ильмановой, состоявшийся 30 ноября в зале благородного собрания.

Г-жа Ильманова обладает красивым, звучным и чистым контральто, которым умело распоряжается в пределах своего репертуара.

Но если и при этих благоприятных условиях внимание рассеивается после 10–12 номеров, в этом, разумеется, повинна не концертантка, а те общие для цыганской песни, попавшей на концертную эстраду, причины, о которых я говорил.

Концертантка имела успехи и много пела на bis.

Вместе с ней выступал баритон г. Григорьев. Певец, видимо, молодой. Школа оставляет желать многого. Постановка голоса не правильна, звук идет сквозь зубы. Но все это поправимо. А природные данные великолепны. Полный, сочный и свежий баритон, не смотря на силу, удивительно мягкого, приятного тембра. Это певец в будущем.

Публики было обидно мало.

_________

Сегодня в театре Народного дома идет новая пьеса, нашумевшая еще до появления на сцену, как в обществе, так и в печати – «Поле Брани» Колышко, автора известной пьесы «Большой Человек». Пьеса эта представляет значительный интерес, она написана на тему о последних, политических событиях России.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 268. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f.) «У передвижников»

Это не только «передвижники», но и «подвижники». Есть что-то, поистине, «подвижническое» в той глубокой преданности, с которой они служат любимому искусству. Возить весь сложный реквизиторский скарб, все декорации быть одновременно и первым артистом, и последним плотником, обращать внимание и филигранно отделывать каждую мелочь в обстановке, каждую фразу в исполнении, – разве это не подвижничество «ad majorem gloriam artis»?

И «подвижничество» приносит добрые плоды. Обладая скромным бюджетом, но блистая талантами отдельных исполнителей, «передвижники» сумели создать поистине художественную драму.

8-го января в зале Благородного co6paния состоялся первый спектакль передвижников – «Одинокие».

Ансамбль не оставляет желать ничего лучшего. В отделке мелочей можно скорее упрекнуть в «перехвате» (напр., сцена смеха пастора с Фокератом), чем в «недохвате»… Но с пониманием и обрисовкой героев Гауптмановской пьесы я не согласен.

Прежде всего, Иоганн (Гайдебуров). «Одухотворенное лицо» – Иоганн по ремарке Гауптмана. «Одухотворенное лицо» в широком смысле, «одухотворенность» – весь его нравственный облик. Ну, а Иоганн – Гайдебуров? Вы видали это лицо? Брюзга и капризник. И когда Иоганн – Гайдебуров отвечает Кэте, что он не может говорить с ней о домашних счетах, так как его интересуют лишь общечеловеческие интересы, Иоганн кажется просто недалеким. Это не мешает ему быть симпатичным малым. Если бы Браум и Кэте слушали внимательно его писания, – он был бы вполне счастливым и, наверно, не чувствовал бы себя одиноким. Иоганну Гайдебурова не много надо, «чуточку внимания». Иоганну Гауптмана – неизмеримо много: не только союз телес, но союз душ, свободных, равных взаимно понимающих.

А Анна Мар? Право же, она очень, очень симпатичная барышня. Кажется, русская курсистка, а, может быть, сельская учительница. Такая милая, такая простая, чуть-чуть кокетливая. Да не Лилька ли это из Gaudeamus? Нет, не Лилька, все-таки, умней, и на философском факультете. И только, а в остальном, Лилька, как Лилька, но не Анна Мар, не эта «новая женщина», с широким размахом, свободным сердцем, равная подруга мужчины в умственной жизни, сохранившая и всю прелесть женственности.

Браум Авлов просто легкомысленный юноша, настроенный немного пессимистически. Право, Браум гораздо глубже и серьезнее и для него все эти проклятые вопросы о цели не только средство отлынивать от работы. Старики Фокераты не дурны, в особенности, – она.

Пастор великолепно загримирован, но не выдерживает тона, часто переходя с своих 72-х лет на ясный, твердый голос молодого человека. «Дрожи» побольше.

Ну, а Кэте не достает мягкости. Г-жа Скарская с той «искоркой» темперамента, в отсутствии которой упрекает Иоганн Кэте. А у Кэте – Скарской эта искорка так и прорывается.

Не лучше ли было бы поменяться ролями с г-жой Дымовой?

Публики было много, чему можно только порадоваться: и за публику, и за передвижников.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1911. – № 7. – С. 3