Текст книги "Русские научные экспедиции в Трапезунд (1916, 1917 гг.)"

Глава 1
Экспедиция 1916 г.

§ 1.1. Организация и проведение экспедиции 1916 г.

Через три месяца после начала Первой мировой войны территория Турции стала одним из театров военных действий с ее многочисленными фронтами на Востоке: Кавказским, Месопотамским, Аравийским, Суэцким, Палестинским, Сирийским, Персидским и Галлиполийским. По мере наступления русских войск на занятых территориях создавались подчиненные командованию военно-административные округа.

К апрелю 1915 г. район между Черным и Каспийским морями был занят русскими в результате проведенной на Кавказском фронте Сарыкамышской операции. Однако из-за недостаточного количества резервов и слабости путей сообщения русская армия летом 1915 г. понесла ряд поражений. Только после Алашкертской, Эрзерумской и Трапезундской операций 1916 г. (рис. 22-24А) положение России на Азиатском театре упрочилось, когда она получила важнейшие в стратегическом плане города Эрзерум, Битлис, Ван, Эрзинджан и Трапезунд; последний предполагалось превратить в мощную базу с достаточным запасом продовольствия и вооружения для кавказской армии[132]132
  Новиков H. С. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917. Μ., 1937· С. 206. URL: Ь11р://тШ1ега.11Ъ.ги/Ь/поУ1коу_и/11.Ь1т1(дата обращения: 02.04.2019).


[Закрыть]. Как считает военный историк А. И. Уткин, эти города – Эрзерум и Трапезунд – были стратегически важными для Кавказа[133]133
  Уткин А. И. Первая мировая война. Μ., 2013. С. 246.


[Закрыть]. Правда, некоторые историки полагают, что наиболее подходящим местом для порта могла быть деревня Платана (западное предместье Трапезунда), а выбор собственно Трапезунда был неудачным[134]134
  Новиков H. С. Указ. соч. С. 208.


[Закрыть]. Тем не менее из-за отсутствия сухопутных дорог для связи фронта с тылом занятие Трапезунда (нынешнего турецкого Трабзона) рассматривалось как быстрое решение проблемы снабжения русских войск, в городе была создана временная военная администрация (рис. 30-31А) во главе с комендантом Трапезундского округа и командующим 5-й армией генералом В. А. Яблочкиным, который получил полномочия генерал-губернатора[135]135
  Акарджа Х.Д. Указ. соч. С. 2


[Закрыть].

Современный историк О. Р. Айрапетов отмечает, что «гавань этого города была основной базой, связывающей снабжение 3-й турецкой армии с Константинополем», без которой турки не смогли бы организовать «серьезное контрнаступление на Эрзерум»[136]136
  Айрапетов О. Р. Участие Российской империи в Первой мировой войне (19141917). Т. 3.1916 год. Сверхнапряжение. Μ., 2015. С. 92.


[Закрыть]. Таким образом, занятием Трапезунда русская армия отрезала турецкую армию Трапезундского района от Константинополя. Как пишет историк А. И. Уткин, включение Эрзерума и Трапезунда в состав Российской империи хотя и входило в планы по восточной политике императора Николая II, но чрезмерно увеличивать территорию Армении он не желал[137]137
  Уткин А. И. Указ. соч. С. 246.


[Закрыть]. Однако, согласно мнению этого историка, «военные победы первых девяти месяцев 1916 г., победа русской армии в ходе «прорыва Брусилова» и в Закавказье на время возвратили Россию в ранг великих держав. Глядя из исторического далека, видно, что эти победы по существу сделали неизбежными крах Австро-Венгрии и Турции двумя годами позже»[138]138
  Там же. С. 269.


[Закрыть].

Трапезунд был занят русской армией 5 апреля 1916 г., и это стало одним из самых крупных успехов русской армии за годы войны. Город был важным стратегическим пунктом на Кавказском фронте, и во многом поэтому начальником Трапезундского укрепленного района в Трапезунде на протяжении почти всего времени пребывания в нем русской армии был военный инженер-фортификатор и генерал А. В. фон Шварц, активно участвовавший в строительстве оборонительных сооружений Порт-Артура во время Русско-японской войны, Ивангородской крепости во время Первой мировой, а также Карса. Общая площадь занятых территорий, согласно записям генерала А. В. Шварца, начальника Трапезундского укрепленного района, составляла более чем 2500 кв верст[139]139
  ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 11. Л. 35.


[Закрыть] для освоения. Русские строили дороги, расширяли порт.

В июне 1916 г. российское правительство утвердило «Временное положение об управлении областями, завоеванными у Турции по праву войны».

Согласно этому постановлению, присоединенная территория, объявленная временным генерал-губернаторством Турецкой Армении, подчинялась главному командованию Кавказской армии. Кроме экономического[140]140
  Уже в середине 1916 г. построены несколько ветвей железных дорог.


[Закрыть], началось и научное исследование занятых турецких земель. При штабе 5-й Кавказской армии был создан Археологический отдел, отвечающий за исторические исследования на прифронтовой территории.

Как было принято в то время, когда на завоеванные территории посылались экспедиции научного характера, на Кавказский фронт была послана первая Трапезундская экспедиция академика Ф. И. Успенского (рис. 3А), финансируемая Русским археологическим обществом и Академией наук и состоявшая из руководителя историка-византиниста Ф. И. Успенского (академик прибыл в Трапезунд 13 мая 1916 г.)[141]141
  СПбФ АРАН. Ф. 116. Оп. 1. Д. 310. Л. 1.


[Закрыть], искусствоведа Ф. И. Шмита (рис. 6А) и художника Н. К. Клуге (рис. 5А). Во главе экспедиции был поставлен выдающийся русский византинист Ф. И. Успенский (1845-1928), славист, профессор, академик АН СССР (с 1900 г. и до 1925 г. – петербургской Академии наук), директор Русского археологического института в Константинополе и тайный советник (рис. 3-4А, 32-33А).

Последние 20 лет деятельности Ф. И. Успенского перед Трапезундской экспедицией (1894-1914) были связаны с директорством в Русском археологическом институте в Константинополе. Среди его экспедиций и ознакомительных поездок отметим следующие: 1896 г. – поездка в Болгарию, 1897 г. – в Иерусалим, 1899-1900 гг. – раскопки в Абобе-Плиске, 1900 г. – экспедиция в Сирию (Пальмира), 1908 г. – работа в Солуни (Фессалоники) над росписью храма Дмитрия Солунского, 1905 г. – раскопки в Преславе. Академик С. А. Жебелёв особо выделяет три работы Ф. И. Успенского этого времени: исследование Абобы-Плиски, которое дает сведения о начальном этапе существования Первого болгарского царства, издание Серальского кодекса Восьмикнижия и экспедицию в Пальмиру[142]142
  Написано с использованием статьи: Цыпкина А. Г. Мастера российской историографии: Федор Иванович Успенский (1845-1928) // Исторический архив. 2018. № 1. С. 62-77.


[Закрыть]. Трапезунд, наряду с Новгородом Великим в 1918 г., стал одной из его последних командировок.

Трапезундская экспедиция была не единственной научной экспедицией, проведенной на Кавказском фронте Первой мировой. Летом 1916 г. состоялись также экспедиции филолога Н. Я. Марра и востоковеда С. В. Тер-Аветисяна. Отчеты этих экспедиций читались на заседаниях Московского археологического общества (МАО), Российского археологического общества (РАО)[143]143
  Фонды этих обществ находятся в ГАИМК.


[Закрыть], заседаниях бюро Академии наук и частично публиковались в «Известиях отделения АН»[144]144
  Успенский Ф. И. Отчет о занятиях в Трапезунде летом 1917 г. // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 207-238; Он же. Сообщение и отчет о командировке в Трапезунд Ф. И. Успенского // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1494-1480,1657-1663; Он же. Сообщение об условиях хранения собранных и оставленных в Трапезунде восточных рукописей // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1490-1492.


[Закрыть]. Научная хроника экспедиций в облегченном для читателя варианте печаталась в газете «Новое время»[145]145
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 1.


[Закрыть]. О присылке отчетов и заметок просили и иностранные издатели. Так, в фонде Успенского сохранились письма французского издателя Буше[146]146
  Приложена вырезка из газеты «Новое время» от 15 декабря 1916 г. № 14647 (ЗГ); в разделе «Хроника. В обществах и собраниях. Трапезонд» о сообщении Успенского на заседании в Императорском обществе любителей древней письменности 9 декабря под председательством графа Шереметева. «В доказательство политического значения Трапезонда Успенский привел, между прочим, тот факт, когда император Василий Болгаробоец, сокрушив болгар, счел нужным принести благодарение Богу сперва в храме в Афинах на Акрополе, в храме Пресвятой Богородицы, а потом и в Трапезонде, в церкви Св. Евгения, весьма почитаемого в то время местного святого и ныне совершенно забытого в Трапезонде» («Новое время», 26 октября 1916 г.) ¹³ СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 1.


[Закрыть] и издателя[147]147
  «Серасси и сыновья».


[Закрыть] греческой газеты «О φάρος της Ανατολής»[148]148
  (Греч.) Анатолийский маяк. СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 17.


[Закрыть] с просьбой прислать текст выступления об археологических находках экспедиции в Трапезунде.

Экспедиция тайного советника Ф. И. Успенского, имевшая своими задачами исследовать занятый трапезундский район, финансировалась Археологическим обществом и Академией наук[149]149
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 16.


[Закрыть].

Изучение Трапезундских памятников происходило двумя этапами. В состав первой экспедиции Успенского, которая была запланирована на 13 мая 1916 г. – 4 июня 1916 г. (до начала жаркой погоды и буйства малярии), входили всего три человека: сам Ф. И. Успенский (в июле командировка императором Николаем II была ему продлена еще на три месяца[150]150
  4 июня 1916 г. истекал срок командировки для Ф. И. Успенского, Ф. И. Шмита и Н. К. Клуге, последние два уехали.


[Закрыть], но из Трапезунда Успенский выехал ранее, а именно в сентябре 1916 г.), историк искусства Ф. И. Шмит (отбыл из Трапезунда 18 июня 1916 г.) и художник Н. К. Клуге (выбыл из Трапезунда 5 июля 1916 г.)[151]151
  Даты даны по отчету Ф. И. Успенского. Успенский Ф. И. Отчет о занятиях в Трапезунде летом 1917 г. // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 207-238; Он же. Сообщение и отчет о командировке в Трапезунд Ф. И. Успенского // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1494-1480,1657-1663.


[Закрыть], причем у первых двух участников были свои планы исследований, которые не удалось согласовать между собой, и это вылилось в серьезный конфликт, неудачно сказавшийся на научной работе.

Во вторую Трапезундскую экспедицию (17 мая 1917 г. – сентябрь 1917 г.) входило уже семь специалистов[152]152
  Там же.


[Закрыть] из разных областей: художник Н. К. Клуге, профессор Лазаревского института восточных языков А. Е. Крымский (рис. 14А), профессор МДА Н. Д. Протасов, изучавший стены и акрополь Трапезунда археолог H. Е. Макаренко (рис. 15А) и архитектор Н. Б. Бакланов (рис. 17А)[153]153
  Басаргина Е. Ю. Русский археологический институт в Константинополе: архивные фонды // Архивы русских византинистов в Петербурге. СПб., 1995· Т. 1. С. 237


[Закрыть].

В 1917 г. была запланирована и третья экспедиция, изучавшая памятники Трапезунда, но захватывающая территории вплоть до Багдада. Ее начальником был коллежский асессор И. Я. Стеллецкий, известный как первый русский спелеолог и исследователь пещер и подземных ходов в центре Москвы, под территорией Московского Кремля[154]154
  И. Я. Стеллецкий на основе архивных, археологических и спелеологических данных составил «План подземной Москвы», согласно которому подземные сооружения под зданиями XVI-XVII вв. в пределах Садового кольца связаны между собой и с Кремлем сетью лабиринтов. См.: URL: http://ria.ru/m0sc0w/20ii0725/407028230. html#ixzz2xu48SvgL (дата обращения: 02.04.2019).


[Закрыть]. После Февральской революции в 1917 г. судьба этой расширенной Трапезундской экспедиции, по отзыву ее начальника И. Я. Стеллецкого, оказывается «всецело в руках Комиссариата Временного правительства»[155]155
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 1. Л. 25.


[Закрыть]. С другой стороны, после экспедиций Ф. И. Успенского в дело активнее, чем раньше, привлекается командование русской армии, но начинается «девятый вал революции»[156]156
  РГВИА. Ф. 13227. Оп. 10. Д. 1. Археологический отдел, доклад И. Я. Стеллецкого.


[Закрыть]. В мае 1917 г. в докладе комиссару Военного генерал-губернаторства областей Турции[157]157
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 1.


[Закрыть], занятых по праву войны, Стеллецким сообщено о посылке «запросных телеграмм» в округа Эрзерум, Хоросан, Гассан-кала, Тортум, Ашкала, Мамахатун, Мело (Чорох), Архаве, Ризе, Сюрмене, Алашкерт, Каракилисса, Диадин, Баязет и Ван с просьбой указать на наличие памятников старины[158]158
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 1. Л. 2; РГВИА. Ф. 13227. Оп. 10. Д. 1.


[Закрыть]. Однако ответили только из Алашкерта, Караугана (Хоросанский округ), Ашкалы и Аракли: «Памятников старины нет». Лишь в Тортуме, Гассан-кале, Баязете и Ризе подтвердили их наличие, так как в этих округах имелись наиболее заметные для обывательского взгляда[159]159
  На запросы отвечали не специалисты в области древностей, а военные.


[Закрыть] памятники – монументальные.

По мнению И. Я. Стеллецкого, которое он высказал в отчете Археологическому отделу, «общая задача археологического обследования завоеванного края распадается на ряд отдельных, через краткие промежутки времени, больших научных экспедиций в завоеванные области, в следующей градации: 1) район передовых позиций; 2) Лазистан; 3) территория древней Армении (Эрзерум-Ван); 4) район Урмийского озера и западные области Персии»[160]160
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 1. Л. 22.


[Закрыть]. Этот отчет с указанными географическими направлениями экспедиций был одобрен Ф. И. Успенским с припиской: «Работы Трапезундской комиссии были для отзыва у меня»[161]161
  РГВИА. Ф. 13227. Оп. 10. Д. 1.


[Закрыть]. Однако этот масштаный проект остался в основном на бумаге.

Важной целью таких фронтовых экспедиций было спасение памятников культуры от уничтожения и разграбления. В приказе главнокомандующего Кавказским фронтом великого князя Николая Николаевича Младшего (рис. 20А) от 17 марта 1916 г. говорилось: «Памятники древности подвергаются бессмысленной порче и уничтожению или же, под предлогом сохранения их для науки, становятся предметом торгашества. Считая подобные явления совершенно недопустимыми, объявляю все без исключения памятники старины состоящими под защитой государства»[162]162
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 1.


[Закрыть]. Рукописи и другие материалы, найденные экспедициями, передавались на хранение в музеи, составлялись каталоги. Одна экспедиция С. В. Тер-Аветисяна спасла от уничтожения около 4000 рукописей, переданных потом в местные музеи. Специальная комиссия по охране памятников была создана Ф. И. Успенским. Первой Трапезундской экспедицией было вывезено некоторое количество рукописей, подлежащих сохранению, но в послереволюционном беспорядке часть материалов, собранных экспедицией Ф. И. Успенского, пропала, возможно, при перевозке[163]163
  Подробнее об этом будет сказано в главе, посвященной рукописям.


[Закрыть].

Первая Трапезундская экспедиция Ф. И. Успенского проходила не очень гладко, т.к. Ф. И. Шмит не смог согласовать свои планы на исследования с руководителем. Искусствовед Ф. И. Шмит был одним из бывших сотрудников РАИК, закрытого в 1915 г., директором которого был Ф. И. Успенский. Конфликт Ф. И. Успенского и Ф. И. Шмита в основном заключался в том, что руководитель и сотрудник не поделили художника Н. К. Клуге – он был один на всю экспедицию. Также им, по-видимому, не удалось договориться о разделе сфер исследования. Согласно командировочному листу, художник Н. К. Клуге почему-то оказался «в распоряжении академика Ф. И. Успенского», но не в распоряжении историка-искусства Ф. И. Шмита[164]164
  РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 287. Л. 13 об. Письма Ф. И. Шмита к Б. В. Фармаковскому.


[Закрыть]. Проблема была и с пластинками для фотоаппарата, их было слишком мало для основательной работы с фресками: «Только благодаря любезности моряков, давших нам 2 дюжины пластинок 10 × 15 и свой фотографический] аппарат, можно было сделать кое-какие снимки в Св. Софии»[165]165
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 53 об. Письмо Н. К. Клуге Б. В. Фармаковскому.


[Закрыть].

Спор между Федорами Ивановичами, руководителем и сотрудником экспедиции, был неравным, и, вынужденный прервать из-за конфликта с Успенским свои исследования, Шмит долго не мог простить ему этого[166]166
  Басаргина Е. Ю. Историко-археологическая экспедиция… С. 304; СПбФ АРАН. Ф. 800. Оп. 3. Д. 1079. Письма Ф. И. Шмита к Н. Я. Марру.


[Закрыть]. Как свидетельствует в докладной записке об итогах экспедиции Успенский, обещанный Шмитом отчет о работах в Св. Софии он не получил по неизвестным причинам[167]167
  Отчет… // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1468.


[Закрыть], и во второй Трапезундской экспедиции Ф. И. Успенского работа, начатая Шмитом, была поручена Н. Д. Протасову, который заново выполнял уже сделанное другим. Впрочем, как пишет Е. Ю. Басаргина, сам Успенский не стремился поделиться материалами со своими сотрудниками[168]168
  Басаргина Е. Ю. Историко-археологическая экспедиция… С. 305.


[Закрыть].

Тем не менее император Николай II остался доволен деятельностью Успенского[169]169
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 19.


[Закрыть], а 17 мая 1917 г. Ф. И. Успенский вновь получил от Археологической комиссии открытый лист на проведение раскопок в г. Батуми[170]170
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 20.


[Закрыть] и его окрестностях – крепости Гонии[171]171
  Иначе: Гонио-Апсаросская крепость, на берегу Черного моря, 15 км к югу от Батуми.


[Закрыть]. Несмотря на отречение Николая II от престола, никаких препятствий в сентябре 1917 г. при перевозке созданных архивов из Трапезунда экспедиция не встретила[172]172
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 22.


[Закрыть], они начались позже.

Именно благодаря экспедициям РАИК (в число которых Ф. И. Успенский относил и Трапезундскую экспедицию) в известной мере сформировались византийские коллекции БАНа и Эрмитажа, часть материалов экспедиций РАИК под руководством Ф. И. Успенского была продана с торгов ректором Новороссийского университета[173]173
  Там же. Невозможно уточнить, кем именно. Сама формулировка «20-е гг.» довольно расплывчата.


[Закрыть] в 20-е гг., часть – изначально переданная в посольство Российской империи – конфискована и увезена в США. Другая – которая, вполне возможно, могла перевозиться вместе с библиотекой Ф. И. Успенского, была потоплена миной и оказалась на дне Черного моря. Как он писал академику В. П. Бузескулу, «я сейчас нахожусь в худшем, чем студент, положении»[174]174
  СПбФ АРАН. Ф. 825. Оп. 2. Д. 219.


[Закрыть]. Вместе с библиотекой ученый чуть не лишился своей жены Надежды Эрастовны. Однако у Успенского оставалось еще некоторое количество материалов, которые он не смог довести до печати вследствие частичного разграбления и потери его архива в годы революции[175]175
  Подробнее об этом см.: Архимандрит Августин (Никитин). Русский археологический институт в Константинополе // Богословские труды. 1986. Т. 27. С. 266-293.


[Закрыть]. Планировалась крупная публикация всех материалов экспедиции, но тогда появиться такому изданию не было суждено, хотя научное значение материалы экспедиции сохраняют и сейчас[176]176
  Карпов С. П., рец. на: Bryer A., WinfildD. The Byzantine Monuments and Topography of the Pontos // ВВ. T. 49.1988. C. 217-221.


[Закрыть].

На протяжении всей жизни Ф. И. Успенский более всего подчеркивал значение культурного влияния своего Института в Константинополе. Несмотря на то что РАИК, согласно точке зрения его директора, формально должен был оставаться далеким от политики[177]177
  Герд Л. А. Еще один проект «русского Константинополя». Записка Ф. И. Успенского 1915 г. // ВИД. XXX. СПб., 2007. С. 427.


[Закрыть], институт рассматривался им как сфера русского культурного влияния[178]178
  СПбФ АРАН. Ф. 116. Оп. 1. Д. 10.


[Закрыть]. По этой же причине восприятие военных действий Ф. И. Успенским могло получить соответствующую окраску, подобную которой он высказывал также в Приложении к монографии «История Византийской империи»: «Главным театром нужно признавать именно военные операции на Востоке»[179]179
  Успенский Ф. И. История Византийской империи. Μ., 1997· Т. 3. С. 804.


[Закрыть]. Непосредственное занятие Трапезунда и Эрзерума, с точки зрения академика, «приостановило подготовлявшееся движение на Египет, компрометировало предприятия их в Месопотамии, Персии и лишило их [противников] важного военного и финансового ресурса в Армении, которая <…> перестала служить для них военной и экономической базой»[180]180
  Там же. С. 801.


[Закрыть]. В связи с этим интересно, что одной из главных экономических баз историк Первой мировой войны О. Р. Айрапетов считает близкие к этому региону Балканы, а «ключом к проливам» – Болгарию[181]181
  Айрапетов О. Р. Балканы в стратегии Антанты и ее противников (1914-1918 гг.) // Новая и новейшая история. 2003. № 5. С. 208.


[Закрыть].

Как писала Е. Ю. Басаргина, «директор института [РАИК] никогда не афишировал своих политических намерений. Однако ему совершенно была чужда политическая индифферентность, и в начале 1915 г. он открыто продемонстрировал свою готовность принять участие в решении Восточного вопроса <…>, когда выступил инициатором создания комитета для охраны памятников Константинополя»[182]182
  Басаргина Е. Ю. РАИК и Восточный вопрос // История древней церкви в научных традициях XX в. СПб., 2000. С. 41.


[Закрыть]. В данном случае совпали и обстоятельства войны, и профессиональные научные интересы, к развитию которых нужно было привлечь политиков. По мнению некоторых историков, Ф. И. Успенский благодаря высоким покровителям «вел самостоятельную международную политику, никогда не жертвуя интересами института»[183]183
  Там же. С. 40.


[Закрыть].

Характерной чертой организации науки начала XX в. в России было обилие научных обществ и комиссий – наследство XIX столетия. Научная деятельность во многом финансировалась именно ими, хотя в то же время многие исследователи искали денежной поддержки и у правительства, и у крупного капитала. Во главе же археологических и исторических обществ часто стояли аристократы-меценаты, сами увлекающиеся историей и собирающие коллекции. Так, в 1916 г. организовать первую экспедицию Ф. И. Успенскому помогло Русское археологическое общество, а финансирование Трапезундской экспедиции 1917 г. было разделено между МАО[184]184
  Причем, согласно отчетам Общества, деньги были выделены из личных средств графини П. С. Уваровой (ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 161).


[Закрыть] и Министерством народного просвещения, выделявшим средства на Русский археологический институт в Константинополе.

Первая экспедиция под руководством Ф. И. Успенского была послана Академией наук совместно с Русским археологическим обществом (Санкт-Петербург). В феврале 1916 г. был заслушан доклад А. А. Дмитриевского (рис. 2А) и Я. И. Смирнова[185]185
  Басаргина Е. Ю. Историко-археологическая экспедиция… С. 301.


[Закрыть] (рис. 1А) с выражением идеи ходатайства перед Его Императорским Высочеством[186]186
  Великий князь Николай Николаевич, наместник на Кавказе.


[Закрыть] о «мерах охраны высоких культурных драгоценностей, уцелевших в Трапезуйте с Анатолийских времен античной древности и средневековья»[187]187
  ³⁶ ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 1.


[Закрыть]. В частности, авторы доклада обращали внимание на то, что Св. Василий (рис. 46А) и Св. Анна (рис. 47-61А) – древнейшие церкви в городе[188]188
  ³⁷ Там же. Л. 2 об.


[Закрыть].

В феврале же 1916 г. текст этого доклада секретарь РАО, историк искусства и археолог Б. В. Фармаковский (рис. 9А) переслал великому князю Николаю Николаевичу[189]189
  ³⁸ В 1915-1917 гг. – наместник Его Императорского Величества на Кавказе.


[Закрыть] для ознакомления[190]190
  ³⁹ ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 9.


[Закрыть]. И уже в марте, узнав о планируемой экспедиции, Ф. И. Шмит, профессор Харьковского университета, член ИРАО[191]191
  ИРАО – Императорское русское археологическое общество. Так называлось до революции Русское археологическое общество.


[Закрыть], «осведомившись из газетных телеграмм», пишет письмо в ИРАО, чтобы «поставить себя в распоряжение Общества»[192]192
  Там же. Л. 12.


[Закрыть]. В Московском археологическом обществе за событиями следили с интересом. 22 апреля 1916 г. на заседании МАО была зачитана телеграмма великого князя Николая Николаевича, присланная Его Высочеством в ответ на поздравления Общества со взятием Трапезунда, а также приказы «к охране памятников старины и произведений научного, художественного и исторического значения»[193]193
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 111.


[Закрыть]. Я. И. Смирнов, старший хранитель императорского Эрмитажа и приват-доцент факультета восточных языков Петроградского университета, отказывается стать четвертым сотрудником экспедиции под предлогом, что работы немного: «Считаю совершенно излишним отправление туда столь многочисленной, как то предполагается, миссии и считаю, что высокой компетентности двух прочих намеченных Обществом к командированию лиц будет[194]194
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 19


[Закрыть] совершенно достаточно для осуществления тех мероприятий по охране древностей г. Трапезунда и его района»[195]195
  Там же. Л. 19 об.


[Закрыть]. Организация дела поручается Успенскому[196]196
  Там же. Л. 13.


[Закрыть], но Шмит об этом не знает и имеет свои собственные планы: «Я имел честь лично докладывать великому князю Николаю Николаевичу, что я собираюсь поехать из Батума в Трапезунд морем, из Трапезунда берегом вернуться в Батум, поехать через Артвин к озеру Тортумгёль, оттуда в Испир, исследовать среднее и, насколько сие окажется возможным, верхнее течение Чороха»[197]197
  Там же. Л. 45-46.


[Закрыть]. И только 6 мая из Министерства народного просвещения Ф. И. Шмит получает телеграмму, где Успенский назван его непосредственным начальником.

Как определял задачи первой экспедиции сам Ф. И. Успенский? В своих письмах Н. К. Клуге сообщает Б. В. Фармаковскому, что целью первой экспедиции 1916 г., с точки зрения Ф. И. Успенского, было «не исследование памятника, а только ознакомиться и наметить те памятники, исследование которых необходимо»[198]198
  Там же. Л. 55-55 об.


[Закрыть]. Однако в то же время, как удивлялся Н. К. Клуге, Ф. И. Успенский одобрял работу Ф. И. Шмита в Св. Софии, которая представляла собой именно исследование, а не ознакомление с памятником, хотя и не дал ее довести ему до конца.

В письме, полученном Успенским от министерства 22 июня 1916 г.[199]199
  Через четыре дня после отъезда Ф. И. Шмита.


[Закрыть], было дано разрешение на продление командировки, подошедшей к концу уже 4 июня 1916 г., всем троим членам экспедиции[200]200
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54. Л. 15-15 об.


[Закрыть]: «Министерство ввиду указанных в представлении обстоятельств, не встречает препятствий к тому, чтобы все участники экспедиции, т. е. Вы лично, профессор Ф. Шмит и художник-фотограф Клуге продолжали свои работы по охране, регистрации и изучению древностей в Трапезондском районе и после первоначально намечавшегося срока в течение времени, которое потребовалось бы для успешного выполнения задач экспедиции». Однако это письмо пришло уже после отъезда Ф. И. Шмита из Трапезунда (18 июня)[201]201
  17 июня – ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 53 об. Письмо Н. К. Клуге Б. В. Фармаковскому. Согласно Ф. 757. Оп. 1. Д. 54. Л. 18, Ф. И. Шмит уехал 18 июня. Остальные даты даны в соответствии с отчетами Ф. И. Успенского.


[Закрыть].

В любом случае для проведения исследований наступало не слишком удачное время. Как писал Ф. И. Успенский в письме Б. В. Фармаковскому (рис. 9A), «после окончания начатых работ в канун текущего июня мы предполагаем оставить Трапезунт. Начинается жаркое время с малярией, пребывание здесь становится затруднительным. Работаешь много, и результаты будут достаточно ощутительные. Но предприятий в широких размерах начинать нельзя: и время еще не спокойное, и все заботы направлены на другое»[202]202
  РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 280. Л. 9.


[Закрыть].

В результате разных подходов к работе Ф. И. Успенского и Ф. И. Шмита последний отказывался продолжить работу в храме Св. Софии, войдя в состав экспедиции на будущий год, а также вследствие того, что, как он считал, с ней вполне могут справиться технические работники[203]203
  Впоследствии, в 1921 г., в письме к Н. Я. Марру, Ф. И. Шмит надеялся на возобновление изучения Трапезунда и предлагал в этом деле свои услуги (АРАН. Ф. 800. Оп. 3. Д. 1079. Л. 7. Письмо от 10 декабря 1921 г.).


[Закрыть]. Вот что он писал об этом в письме к Б. В. Фармаковскому: «Как член ИРАО, я позволяю себе внести следующее предложение: признать исследование и издание трапезунтских росписей неотложным и командировать в Трапезунт историка искусства, дав ему в помощь техника-специалиста на части стенописи (ведь очистка секковой росписи – дело трудное и ответственное), художника и фотографа[204]204
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 47-47 об.


[Закрыть]. Три-четыре месяца эти четыре лица справятся с работою во всех трех больших храмах Трапезунта (Св. София, Златоглавая, Св. Евгений) и добудут тот фактический материал, без которого история поздневизантийского и русского искусства XIV-XV веков выяснена быть не может»[205]205
  Там же.


[Закрыть]. В письме же к Б. В. Фармаковскому как секретарю Русского археологического общества Ф. И. Шмит просит его зачитать на заседании Общества тот краткий Отчет, который был прислан им в письме:

«В истории Византии XIII век – темный этап: Константинополь занят и разграблен крестоносцами, культурная работа распыляется, проследить подробно, что и как происходит в искусстве, очень трудно. Между тем в XIV веке начинается в Византии эпоха поздневизантийского “расцвета” и ясно, что “расцвет” этот подготовлен был в XIII веке. Но где? Можно было только догадываться, что в Малой Азии, куда в XIII веке был перенесен центр и политической жизни Византии. Исследование Никеи дало отрицательные результаты: кроме Св. Софии и храма Успения в Никее не сохранилось памятников искусства, а церкви Св. Софии и Успения обе старше XIII века. Оставалась надежда, что нужные нам памятники могли сохраниться в восточной византийской столице Малой Азии XIII века в Трапезунде. Эта надежда оправдалась.

В Трапезундской Св. Софии сохранились в алтаре значительные части фресковой росписи середины XIII века; в кафоликоне и нарфике имеются пространные куски секковой росписи середины XIV века; в башне, отдельно стоящей на западе от храма, небольшая часовня украшена фресками 1451 года. Значение этих росписей чрезвычайно велико: не только потому, что они относятся к XIII-XV векам, не только вследствие своего местонахождения в столь важном культурном центре, как Трапезунд, но еще и потому, что от великолепной царской росписи большие куски сохранились очень хорошо. Едва ли будет преувеличением сказать, что полная очистка росписи Св. Софии и исследование и издание ее для дальнейшего развития истории византийского искусства будет иметь не меньшее значение, чем опубликование росписей Мистры: Трапезунд научит нас генетически объяснять искусство поздневизайнтийское.

Дальнейшее исследование и издание трапезундских росписей необходимо. Было бы целесообразным командировать в Трапезунд историка искусства, дав ему в помощь техника специалиста по части стенописей, художника и фотографа. В три четыре месяца эти четыре лица могли бы справиться с работою во всех трех больших храмах[206]206
  Там же. Далее Л. 46.


[Закрыть] Трапезунда (Св. София, Златоглавая, Св. Евгений) и добыть фактический материал, без которого история поздневизантийского и русского искусства XIV-XV веков выяснена быть не может.

Убедившись в невозможности поручения охраны памятников Трапезунда временным экспедициям, а также несвоевременности до окончания военных действий производства научных исследований в области Трапезунда, Общество отказалось от мысли организовать экспедицию в Трапезунд летом 1917 г.»[207]207
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 376. Эта научная часть письма Шмита из письма к Б. В. Фармаковскому (РГИА) в неизмененном виде была перенесена в отчет Общества на заседании.


[Закрыть]

Поскольку Ф. И. Шмит в любом случае не успел бы завершить до конца свои планы по изучению из-за малого количества времени, вследствие чего, как писал ученый, «добытые мною результаты я не могу не признать крайне неудовлетворительными»: «Сделана черная работа по очистке памятника (сломаны турецкий деревянный пол и трибуна, сбита отчасти штукатурка) и по выяснению его исторической ценности. Но вся настоящая научная работа еще впереди. К тем данным, которые сообщены ИРАО Успенским, мне, следовательно, прибавить нечего[208]208
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 46 об.


[Закрыть].

Если бы я располагал исполненными Н. К. Клуге при ближайшем моем участии чертежами, я мог бы представить ИРАО достаточно полно разработанный очерк архитектурной истории (очень сложной!) Св. Софии. Если бы я имел фотографические снимки и акварели Н. К. Клуге, я мог бы представить характеристику и (отчасти мною открытой) росписи храма. Но материалы находятся в руках начальника экспедиции Успенского. Я могу, следовательно, только высказать несколько общих соображений, основанных на личном и достаточно интимном ознакомлении с памятником». О снятии штукатурки и о предпринятой раскопок в храмах и вокруг них Ф. И. Успенский поднимает вопрос в присутствии С. А. Жебелёва, Μ. И. Ростовцева и Η. П. Кондакова. Ученые полагают, что открытие фресок – дело несвоевременное до наступления мирного времени ввиду трудностей найти «свободную и подходящую техническую силу»[209]209
  Там же. Л. 49 об.


[Закрыть]. Кроме того, задачи, возложенные на Трапезундскую экспедицию, они считают слишком серьезными для кратковременного коллектива, поэтому настоящим «организатором» исследований в Трапезунде предлагают считать РАИК[210]210
  Там же. Ф. 3. Д. 372. Л. 49.


[Закрыть].

Сам Ф. И. Шмит на заседание, посвященное итогам экспедиции, не явился, чему причиной были так и не решенные разногласия с Ф. И. Успенским[211]211
  ОР НА ИИМК РАН. Письма Ф. И. Шмита к Б. В. Фармаковскому. Подробнее см.: Басаргина Е. Ю. Трапезундская экспедиция… С. 295-306.


[Закрыть]. Кроме того, изучение основных памятников Трапезунда академик хотел оставить за собой, и после завершения экспедиции не желал делиться материалами с Ф. И. Шмитом, о чем тот неоднократно жаловался в письмах к Б. В. Фармаковскому. Материалы Шмит не получил даже в декабре[212]212
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372.


[Закрыть]и жаловался, что идеи, высказанные именно им, Ф. И. Успенский использовал на с. 1468 своего отчета. В письме к Б. В. Фармаковскому Шмит также просит переслать ту часть отчета Успенского, которая, по словам академика на с. 1466, «опубликованию не подлежит»[213]213
  Там же. Л. 62.


[Закрыть]. Успенский также почему-то не рассказывал сотрудникам о целях и задачах экспедиции[214]214
  Там же. Л. 50. Письмо Н. К. Клуге к Б. В. Фармаковскому.


[Закрыть]. 13 января 1917 г. Шмит возобновил ходатайство о получении материалов экспедиции, необходимых ему для отчета: ходатайство о «фотографиях, акварелях и чертежах, исполненных по его указаниям в 1916 г. Н. К. Клуге и переданных Вам»[215]215
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 71. Переписка. Письмо Б. В. Фармаковского от ИРАО, на официальном бланке, Ф. И. Успенскому.


[Закрыть]. Успенский отговорился под предлогом, что экспедиция и художник Клуге, приглашенный лично, финансировалась из средств РАИК[216]216
  Там же. Черновик письма Фармаковскому от 13 января 1917 г. Л. 72.


[Закрыть], хотя из других источником мы знаем, что это был предварительный заем, который спустя время должно было вернуть в казну РАИК военное ведомство[217]217
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54.


[Закрыть]. Однако этого не случилось. Клуге писал Фармаковскому, что о финансировании из средств РАИК первый раз он услышал только после экспедиции[218]218
  РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 236. Л. 15. Письма Н. К. Клуге Б. В. Фармаковскому.


[Закрыть]. Кстати, именно в этой отповеди секретарю ИРАО Успенский, видимо, впервые упоминает о желании сделать научное издание, о том, что «все материалы, как имеющиеся у меня в настоящее время по изучению Трапезунта, так и те, которые получены будут впоследствии, должны послужить основанием для будущего научного издания Русского археологического] института в К-поле»[219]219
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 72. Черновик письма Фармаковскому от 18 января 1917 г.


[Закрыть]. «Проф. Шмит, если пожелает, может принять участие в обработке этого материала по соглашении с директором означенного Института»[220]220
  Там же.


[Закрыть], – писал Ф. И. Успенский, – и о роли ИРАО в организации экспедиции не было сказано ни слова.

Н. К. Клуге тоже отчитался в письме к Б. В. Фармаковскому. В Св. Софии вместе со Шмитом им были сделаны «промеры церкви для плана и продольного разреза 2) чертеж пола 3) снимки открытых фресок и несколько наружных видов церкви 4) акварельная копия головы апостола Петра 5) акварельная] копия двух апостолов. В Св. Евгении: 1) наружный вид церкви 2) эскиз чертежа пола. В Хрисокефалос: 1) наружн[ый] вид церкви и два снимка мраморной облицовки внутри алтаря. Возле Хрисокефалос – промеры императорской гробницы для плана и разреза и два снимка капителей ея. Всего было сделано 36-37 снимков. Что касается плана и разреза Св. Софии, то У[спенский] говорил, что только в Петрограде выяснится, нужно ли будет вычерчивать этот план. Все сделанное мною я сдал У[спенскому] и 5 июля уехал из Трапезунда. В башне возле Св. Софии скопировал акварелью часть фрески Распятия – бюст Б. Матери. Еще было сфотографировано несколько видов стен Кремля»[221]221
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 56 об.


[Закрыть]. Впоследствии художник задавал вопрос Успенскому, в ноябрьском письме от 1916 г., «нужно ли будет вычертить план Св. Софии и др. чертежи, сделанные мною в Трапезунде только в эскизах»[222]222
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 6. Л. 6 об.


[Закрыть], но, к сожалению, мы не знаем, что ответил ему на это руководитель. Как свидетельствовал Н. К. Клуге, при его отъезде из Трапезунда летом 1916 г. «неиспользованных материалов, особенно фотографических], оставалось довольно много»[223]223
  Там же. Л. 7 об.


[Закрыть].

Заслушав доклад Успенского, Комиссия по охране памятников в районе военных действий 14 декабря 1916 г. постановила, «обсудив предложение г. Министра Народного Просвещения по предмету организации экспедиции на турецкий театр военных действий и выслушав доклад академика Ф. И. Успенского, предложить Успенскому принять на себя поручение Академии быть ея уполномоченным на Кавказском театре военных действий в 1917 г.», а Императорское Русское археологическое общество просить подумать об «избрании сведущих лиц для исполнения археологических и технических задач», предстоящих в 1917 г.[224]224
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54. Л. 45-45 об.


[Закрыть] Теперь экспедицию планируют назначить на апрель[225]225
  Там же.


[Закрыть]. Однако впоследствии исполнение этих задач возьмет на себя Московское археологическое общество. Краткий проект новой экспедиции[226]226
  Там же. Л. 48.


[Закрыть] состоял в том, чтобы послать на Кавказский фронт «археолога-руководителя (он же фотограф), художника-топографа и двух постоянных спутников-солдат: русского и туземца». Задачей экспедиции, как там было сказано, является «регистрация гибнущих памятников древности, имеющая выразиться в описании памятников, фотографировании их, зарисовке красками, в измерениях и чертежах и эстампажировании древних, в особенности клинообразных, надписей.