Текст книги "Русские научные экспедиции в Трапезунд (1916, 1917 гг.)"

Преимущественное внимание экспедиция имеет обратить на изучение и описание древних укреплений, пещер с признаками обитаемости их древним человеком, древних храмов со следами фресковой живописи и подземных сооружений разнообразного назначения, этих маловедомых, но постоянных спутников древности»[227]227
  Там же.


[Закрыть].

Помимо отчетов, приготовленных академиком для «Известий академии наук» и докладов на заседаниях, а также выпущенной спустя несколько лет книги «Очерки истории Трапезундской империи», еще одним источником о деятельности экспедиции и главным образом деятельности начальника экспедиции, служит записная книжка академика лета 1916 г. По ней можно видеть, что деятельность по охране памятников, а также научная и популяризационная, продолжалась во всё время пребывания Ф. И. Успенского в Трапезунде. Помимо упоминавшегося выше, академиком был осмотрен дворец в Дживизлике, «дача трапезундских императоров», как он называет его, составлен список мечетей города и целая библиотека из рукописей и документов собрана в храме Богородицы Златоглавой.

Многие сотрудники экспедиции Ф. И. Успенского не понимали, почему руководитель тратит много драгоценного времени пребывания в Трапезунде на изучение политической обстановки. Н. К. Клуге в письме Б. В. Фармаковскому отмечал, что Успенский думает «о переносе церкви на Кавказ»[228]228
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 54 об.


[Закрыть], «затевает устроить вторую Археологическую комиссию»[229]229
  Там же. Л. 55.


[Закрыть], читает лекции у генерала Яблочкина и в гимназии», ходит по городу «с учениками и учителями местной гимназии для объяснения им исторического значения памятников Трапезунда»[230]230
  Там же. Л. 54.


[Закрыть]. Однако подобное поведение было сознательной политикой Ф. И. Успенского. С помощью просветительства, университетов и научной деятельности любая страна в то время утверждала себя и конкурентоспособность своей науки на международной арене. Еще в письме к Б. В. Фармаковскому[231]231
  Отдел рукописей Эрмитажа (ОР Эрмитажа). Ф. 30. Оп. 1. Д. 214. Письма Успенского. Л. 1. Дата не стоит, предположительно от 29 мая [1901 г.]


[Закрыть], бывшему секретарю РАИК, академик жаловался: «Очень понизилось русское политическое влияние в Константинополе, что не может не отражаться и на нашей деятельности». Интересно, что в письмах, сохранившихся в фонде Русского археологического института в Константинополе, один из адресатов Ф. И. Успенского Е. Щепкин писал академику: «Теперь наоборот, общество делает все усилия, чтобы отрывать людей от науки, вовлекать их навсегда в политику, по возможности отрезывать им пути отступления, хотя бы компрометирующим раздуванием какого-либо временного участия в движениях эпохи»[232]232
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 47.


[Закрыть]. И это не единственное свидетельство сильного влияния политического контекста на археологические исследования в России в начале XX в.

Деятельность Ф. И. Успенского и его сотрудников на Кавказском фронте была на слуху, и 27 февраля 1917 г. русский филолог-классик, профессор Б. В. Варнеке делает доклад о Трапезундских экспедициях, испросив предварительного согласия руководителя[233]233
  Там же. Л. 94 и 94 об.


[Закрыть]. Ф.И. Успенский тоже выступает с докладами, пишет статьи в журнал «Русская будущность»[234]234
  Тамже.Л.96.


[Закрыть] о Константинопольской патриархии и других темах, связанных с Восточным вопросом[235]235
  РО ИРЛИ РАН. Ф. 72. Оп. 1. Д. 353. (Л. 3) № 41-48 «Русской будущности». Январь 1917 г. См. также: Цыпкина А. Г., Селиванова О. В. «Трапезундский фронт 1916 г. глазами ученого-византиниста Ф. И. Успенского» // Исторический журнал: научные исследования. 2014. № 2 (20). С. 113-128. DOI: 10.7256/2222-1972.2014.2.12812.


[Закрыть].

§ 1.2. Деятельность Ф. М. Морозова

Изначально Русское археологическое общество было довольно результатами, представленными Ф. И. Успенским, и дальнейшими планами. Однако потом, когда выяснилось, что экспедиция не в состоянии предоставить полный отчет о своей деятельности[236]236
  Ф. И. Шмит не прислал отчет по работам в Св. Софии, потому что, как он писал, не получил от Ф. И. Успенского копий фресок, выполненных Н. К. Клуге. Конфликт, начавшийся в Трапезунде из-за художника и тем исследования, продолжался.


[Закрыть], отношение меняется, Ф. И. Успенский вынужден сблизиться с другим Археологическим обществом – Московским, а РАО частично передает полномочия об охране памятников Ф. Μ. Морозову (рис. 8А), санитару-добровольцу и члену Императорского археологического института в Петербурге.

На заседании Общества 1 ноября 1916 г. в лице археолога и востоковеда, члена-корреспондента Петербургской академии наук Н. И. Веселовского Общество благодарило Ф. И. Успенского за то, что им было положено основание для дальнейшего изучения памятников[237]237
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 404. Л. 209.


[Закрыть]. Однако после конфликта Успенского и Шмита из-за нежелания Ф. И. Успенского послать Ф. И. Шмиту материалы Русское археологическое общество отказалось иметь дело с Ф. И. Успенским и частично передало полномочия по охране памятников старины Морозову, который летом 1917 г. становится представителем РАО в Трапезунде, где организует Кружок любителей искусства и старины – в целях охраны памятников древности – «из среды греков (ученых) и военных образованных людей, интересующихся и любящих памятники старины»[238]238
  РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 258. Л. 1 об. Письмо Ф. Μ. Морозова Б. В. Фармаковскому.


[Закрыть]. По этой причине сведения о положении дел в Трапезунде Б. В. Фармаковский, секретарь Русского археологического общества, продолжает получать и в 1917 г. Кружком любителей искусства и старины были разосланы письма «греческим учителям, священникам с просьбой дать известные им исторические сведения о других или о другом каком археологическом памятнике, о его сохранности и преданиях о них, а также[239]239
  Там же. Далее Л. 3 об.


[Закрыть] собирать парадные греческие, турецкие песни и былины. «Несмотря на все препятствия при любви к делу можно работать, – пишет Фармаковскому Морозов в начале июля 1917 г. – Веря в Вашу поддержку, буду как пчела собирать археологический материал со всех мест – по приезде в Петроград поделюсь с Вами»[240]240
  Там же. Пунктуация расставлена в соответствии с современными правилами, орфография тоже везде современная.


[Закрыть].

Известно, что охраной археологических памятников в Трапезунде занимался еще 8-й передовой отряд российского общества Красного Креста при Кавказской армии[241]241
  ГБУ ЦГАг. Москвы. Ф. 454. Оп. 2. Д. 525. Л. 2.


[Закрыть], причем археологов предполагалось послать и в Персию[242]242
  Там же. Л. 1.


[Закрыть].

Единственный наблюдатель за памятниками в период между экспедициями – представитель Красного Креста Ф. Μ. Морозов, постоянно ведущий переписку с представителями МАО Н. И. Веселовским, представителем РАО Б. В. Фармаковским, а также с известным историком С. Ф. Платоновым. В письмах к Успенскому и Фармаковскому Морозов сообщает последние грустные новости: Богородицу Златоглавую превратили в лазарет, «запоры по-прежнему взламывают»[243]243
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 105. Письмо от 9 марта 1917 г.


[Закрыть], «городская управа намерена взять охрану и даже “изучение” памятников на себя»[244]244
  Там же. Л. 105 об.


[Закрыть] и интересуется на обороте письма, когда уберут с должности митрополита Хрисанфа. «Летом 1917 г. дело дошло до того, – пишет он, – что местные греки не пустили в одну из церквей Ф. И. Успенского, начальника ученой экспедиции Академии наук, академика и тайного советника, продержав под дождем более часа!»[245]245
  ¹¹4 РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 236. Л. 35.


[Закрыть] «Трудно бороться в деле охраны старины с людьми, которые не могут понять ценности», – резюмирует в своих письмах Морозов[246]246
  ¹¹³ РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 258. Л. 6 об.


[Закрыть]. В его письмах встречаются и интересные для науки сведения. Часть сделанных им описаний опубликовала в своей статье Е. Ю. Басаргина[247]247
  БасаргинаЕ. Ю. Историко-археологическая экспедиция… С. 300.


[Закрыть]. Также он сетует на недостаток поддержки и знаний, пишет как Успенскому, так и Фармаковскому. Ф. Μ. Морозов старается об устройстве музея[248]248
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 106.


[Закрыть], действуя от имени РАО. В письме к С. Ф. Платонову Ф. Μ. Морозов пишет, что «управа городская готова ассигновать 13 000 р. на изучение и устройство музея, если с Вашей стороны будет согласие, а это согласие важно для пользы уже Ваших дел. Необходимо представительство русского, но не грека, и чем скорее Вы отзоветесь на мое предложение, т. е. учреждение музея, тем благоприятнее»[249]249
  ОРРНБ.Ф.585.Д.3593.Л.3.


[Закрыть]. С его точки зрения, «в качестве членов музея полезно для дела допустить и греков, чтобы выманить у них скрытые вещи. Сами греки говорят, если бы был в Трапезунде музей, мы бы дали много интересного»[250]250
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 18. Оп. 1. Д. 351. Л. 8 об.


[Закрыть]. Кроме того, Ф. Μ. Морозов указывает на необходимость «назначить для Трапезунда и его окрестностей археолога, который бы был прикомандирован к канцелярии генерала Шварца или Штабу армии», который «ведал бы охраной», «мог требовать, чтобы с ним считались, когда он ходатайствует о защите старины и не допускал бы вмешательства других, кроме Императорской] Археологической] Комисс[ии]»[251]251
  Там же.


[Закрыть].

В очередном письме к Б. В. Фармаковскому Ф. Μ. Морозов сообщает, что «в Трапезуйте храм Богородицы Златоглавой, обследованный научно и закрытый акад. Ф. И. Успенским, – вскрыт. В храме помещены больные солдаты. <…> Недостаток помещений в лечебных заведениях вызывает необходимость занять пустующие мечети; и вот, храм Богородицы, как б[ывшая] мечеть, в настоящее время превратился в питательно-врачебный пункт; больные размещены на полу – всюду, где только было можно лежать. О случившемся я узнал[252]252
  Там же. Далее Л. 4 об.


[Закрыть] чрез день и конечно сейчас же отправился туда, чтобы предупредить возможные недоразумения. Просил солдат не вбивать в стены храма гвоздей; не ковырять открытые академиком Успенским фрески, а медицинский персонал – не употреблять, для топлива, находящееся дерево (<…> – подмостки), а именно: дивную, инкрустационной работы (закрашенную), проповедническую кафедру; разного рода турецкие документы, находящиеся еще в груде неразобранных на галереях храма; не взламывать дверей архива, где хранятся, в нескольких ящиках, рукописные кораны, запечатанные и кости Имп[ератора] Алексея Комнина (?), и Св. Евгения (?)[253]253
  Знаки вопроса поставлены автором.


[Закрыть]печатью Академии наук, а главное – не отбивать штукатурку в храме, под которой хранится фресковая роспись и вообще не производить[254]254
  Там же. Далее Л. 5.


[Закрыть] каких бы то ни было перестроек и ремонтов. Ежедневно бываю в храме; прошу солдат относиться к памятникам старины с благоговением, не разрушать ничего и не выносить из галерей бумаг – рукописей, быть может, ценных для науки…»[255]255
  Там же.


[Закрыть]

Другие письма Ф. Μ. Морозова к управляющему Восточным отделением РАО (а также члену Московского археологического общества с 1887 г.) археологу и востоковеду Н. И. Веселовскому[256]256
  С его именем связано первое описание исторических и архитектурных памятников Самарканда. См. краткую биографию: Белова Н. А. Николай Иванович Веселовский – видный деятель российской гуманитарной науки (краткая справка) // Древние общества Кавказа. 1997· С. 49·


[Закрыть], члену-корреспонденту Санкт-Петербургской академии наук (1914), исследователю истории и археологии Средней Азии, недавно были обнаружены в фонде последнего. К письму приложены фотографии известного и часто встречающегося в научной литературе изображения барельефа с внешней стороны храма Св. Анны и фрески-изображения ангела в алтаре апсиды этого храма[257]257
  Фотографии внешнего вида и внутреннего убранства храма Св. Анны, а также дворцовой церкви содержатся также в фотоотделе НА ИИМК РАН: альбом 0.90, снимки 74-80 и 10-17.


[Закрыть], а также внутреннего вида Дворцовой церкви[258]258
  НА ИИМК РАН. Ф. 18. Н. И. Веселовский. Д. 351. Письма Морозова Ф. Μ.


[Закрыть]. Над дворцовой церковью, где была обнаружена фреска Св. Евгения, Морозов устроил деревянный навес[259]259
  [Успенский Ф. И.~ Второй отчет о занятиях в Трапезуйте… // ИИАН. Сер. VI. 1916.
  Т. 11. № 16. С. 1658.


[Закрыть], вероятно, взамен сделанного Ф. И. Успенским и упоминаемого в Отчетах «временного деревянного щита»[260]260
  СПбФ АРАН. Ф. 116. Оп. 1. Д. 276. Успенский Ф. И. Черновик доклада. С. 192. В рукописи «Очерков по истории Трапезунтской империи» Ф. И. Успенского была найдена рукопись (черновик?) доклада «Местные политические и этнографические интересы. Выделение Трапезунта из состава Византийской империи» (Л. 189-195), содержащая вступление к изучению дворцовой церкви. Нахождение этого черновика рядом с рукописью может свидетельствовать о том, что именно ею Ф. И. Успенский занимался в последние дни своей жизни (известно, что Ф. И. Успенский успел начать читать корректуру «Очерков»).


[Закрыть]. Изображенная круглая башня полностью соответствует внутренним видам Дворцовой церкви, находящимся в СПбФ АРАН, и отчетам Успенского[261]261
  [Успенский Ф. И.~ Второй отчет о занятиях в Трапезуйте… // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1658: «…и на закруглении к своду».


[Закрыть].

Н. И. Веселовскому Морозов же посылает описание и фото барельефа из храма Св. Георгия, который, как говорят «местные греки», раньше «был приписан к некогда бывшему греческому монастырю»[262]262
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 18. Д. 351. Л. 1. Письмо от 28 марта 1917 г., то есть еще до второй экспедиции Ф.И. Успенского.


[Закрыть]: на барельефе изображен «человек, фигура, а дальше и фигура коня и по освобождении плиты совершенно от земли увидел и весь барельэф – представляющий всадника на коне – м. б., Св. Георгий. Пока я работал, возле меня собралась группа греков и солдат, солдаты заинтересовались моей работой, – помогали откидывать землю и удивлялись, откуда я узнал, что здесь зарыта эта плита; закончив работу, фотографировал барельэф; размер плиты 1¼ арш[ина] 1½ арш[ина]; для сохранности рельэфа думаю опять засыпать землей. Унести рельэф никто не может»[263]263
  Там же. Л. 2.


[Закрыть]. Довольно подробно описывает Ф. Μ. Морозов и храм Св. Георгия: «Кладка, убранство восточных алтарных преград (барельэфы – украш[ены] крестиками и …[264]264
  Неразборчиво.


[Закрыть]) подает мысль думать, что на этот храм, очевидно находящийся в богатом приходе, храмоздатели не пожалели средств, пригласили резчиков по камню, дабы украсить колонны и б[ыть] м[ожет] стены храма барельэфными украшениями. Это единственный храм в Трапезунде[265]265
  Вероятно, имелось в виду: единственный с барельефными украшениями.


[Закрыть]. Эти барельэфные убранства побудили меня тщательнее осмотреть храм», – так Ф. Μ. Морозов и нашел плиту с изображением святого[266]266
  ¹³³ НА ИИМК РАН. Ф. 18. Д. 351. Л.1-Л.1 об.


[Закрыть].

Кроме Трапезунда, Морозов осматривает[267]267
  Текст автора приведен без сокращений.


[Закрыть] «10 церквей в окрестностях Джевизлика, местечка отстоящего[268]268
  У автора встречаются сокращения отдельных слов. Здесь же все приведено без них.


[Закрыть] в 26 верстах от Трапеузнда, на Эрзерумской дороге; там любопытные пещерные храмы, где встречается фреска млекопитательницы и др[угие] и много других храмов с сохранившейся фресковой росписью»[269]269
  РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 258. Л. 7.


[Закрыть], в одном из них «есть хорошо сохранившееся] изображение Млекопитательницы»[270]270
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 18. Оп. 1. Д. 351. Л. 2 об. Но это, скорее, ошибка И. Милио-пулоса.


[Закрыть], – пишет он в письме к Б. В. Фармаковскому, констатируя, что «здесь большое поле для археологической работы, я с удовольствием бы занялся и отдался бы ей, если бы эта работа была одна… Вообще район Дживизлик до Ардоса очень любопытный; в этом районе монастыри Св. Иоанна; Сумелийский и В.[271]271
  Вазелон. Пропуск оставлен Ф. Μ. Морозовым.


[Закрыть]0 и до 50 малых церквей: если бы был фанограф, могущий записать местные былины, свадебные песни… Я слышал, что англичане в Багдаде производят археологические] работы, многое вывозят[272]272
  РГИА. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 258. Далее Л. 7, 7 об.


[Закрыть]. Я много собрал, но жаль, что я не знаю, для кого я работаю и полезна ли моя работа? Работаю, конечно, и для себя, но свое я давно пожертвовал для других. Извиняюсь, что, быть может, этим письмом отвлекаю Вас, но к кому обращусь как не к Вам – здесь и далеко от всех, да и нет людей, могущих понять стремления моей души <…> Теперь все храмы зарегистрировал»[273]273
  Там же. Л. 6 об.


[Закрыть].

По сохранившимся в архивах документам (описям, переписке, фотографиям, которые почти все были сделаны Ф. Μ. Морозовым на его фотоаппарат) можно сделать вывод, что львиная доля материалов экспедиции была собрана благодаря Ф. Μ. Морозову, волонтеру и энтузиасту. Охрана памятников с осени 1916 г. по весну 1917 г. находилась под его бдительным контролем, насколько он мог позволить себе его осуществление, неся основную нагрузку на Кавказском фронте в качестве санитара Красного Креста. Эти плоды бескорыстного интереса и жестов доброй воли бывшего послушника оказались в большинстве своем тем самым изобразительным материалом, который и достался потомкам.

Глава 2
Экспедиция 1917 г.

§ 2.1. Организация и проведение экспедиции 1917 г.

Одним из обществ, имевших отношение к организации Трапезундской экспедиции 1916-1917 гг., было Московское археологическое общество (далее – МАО) во главе с графиней П. С. Уваровой.

Стоит отметить, что интерес МАО к кавказской археологии зародился достаточно давно и был не случаен: во главе общества после смерти графа А. С. Уварова стояла его вдова[274]274
  Член-корреспондент (1856), почетный член Петербургской академии наук (1857), один из основателей Московского археологического общества, Исторического музея в Москве, сын министра народного просвещения С. С. Уварова.


[Закрыть], графиня Прасковья Сергеевна (рис. 13А), женщина-ученый, положившая начало изучению археологии Кавказа в России, «причем в самых широких рамках»[275]275
  АРАН. Ф. 1909. Оп. 1. Д. 13. Л. 50.


[Закрыть], и прототип Кити Щербацкой в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина»[276]276
  Аксареева В. Г. Гендерный взгляд на мемуары Прасковьи Сергеевны Уваровой // ВестникУдмуртского университета. История и филология. 2009. Выл. 2. С. 145.


[Закрыть].

Прасковью Сергеевну Уварову (урожд. Щербатову), часто называют первой русской женщиной-археологом. Однако археологией даже в широком смысле этого слова ее деятельность не ограничивалась.

Она также была и меценатом, вносящим личный финансовый вклад в исследования. В статье, посвященной жизни и научному пути графини, историк и исследователь ее биографии В. Г. Аксареева отмечает, что деятельность Уваровой получила в конце концов и благоприятный отзыв императора Александра III – и это в эпоху, когда женщины только начинали свою самостоятельную социально-общественную жизнь[277]277
  Аксареева В. Г. «Мы, французы, не привыкли видеть русскую даму, занимающуюся науками, и в особенности археологией…»: мемуары графини П. С. Уваровой в гендерном прочтении // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 32 (170). История. Вып. 35. С. 162.


[Закрыть]. Влияние времени отразилось и на Уваровой, имевшей по сравнению с многими другими более благоприятные условия: до 1885 г. графиня не входила в состав МАО, так как его создатель А. С. Уваров «был против привлечения женщин к работе и считал невозможным делать исключение для своей жены, во всяком случае, официально. На деле Прасковья Сергеевна готовила вместе с мужем заседания Общества и археологические съезды, часто от его имени вела деловую переписку», сопровождала Алексея Сергеевича в поездках[278]278
  Уварова П. С. Былое. Давно прошедшие счастливые дни. Вступление к мемуарам Стрижовой Н. Б. С. 12.


[Закрыть].

Хвалебные отзывы о деятельности графини принадлежат многим ученым[279]279
  Анучин Д. Η. П. С. Уварова в ее служении науке о древностях на посту председателя Московского археологического общества (1885-1915) // Сборник в честь П. С. Уваровой. Μ., 1916. С. XI-XXIV; Захаров А. А. Прасковья Сергеевна Уварова: (К 30-летию ее председательства в МАО) // Гермес. 1915· Т. 16. № 9/10· С. 240-242; К 25-летию избрания П. С. Уваровой на пост председателя Московского археологического общества // Древности: тр. Моск, археол. об-ва. Т. 23. Выл. 1. Μ., 1911. С. 127-205; Линниченко И. А. Графиня П. С. Уварова: К 25-летнему юбилею. Одесса, 1910.12 с.; Сборник статей вчесть Прасковьи СергеевныУваровой. 1885-1915. Μ., 1916.


[Закрыть], с ней переписывались выдающиеся люди ее времени: геолог, академик В. И. Вернадский, географ, археолог, антрополог, этнограф Д. Н. Анучин, писатель Л. Н. Толстой, виднейшие ученые-историки: археолог В. А. Городцов, братья Д. В. и И. В. Цветаевы, филолог-классик, славист, востоковед Ф. Е. Корш, искусствовед-византинист Η. П. Кондаков, египтолог Б. А. Тураев, археолог А. А. Бобринский, востоковед и нумизмат В. К. Трутовский, историк И. Н. Бороздин, музыкальный и художественный критик, историк искусств, архивист и художественный критик В. В. Стасов и многие другие. С почтением относился к Уваровой и историк-византинист Ф. И. Успенский. Их контакты имели долгую историю: Успенский активно участвовал в проводившихся археологических съездах (в 1884,1890,1893,1896 гг. – участник VI, VIII, IX, X археологических съездов соответственно), заслуга в организации которых во многом принадлежала МАО.

После смерти мужа, став председателем Общества, графиня постепенно расширяла географию его деятельности. Так, например, в 1887 г. она создала Восточную комиссию[280]280
  Вклад этой комиссии и МАО в целом в изучение археологии Востока см. подробнее в статьях: Цыпкина А. Г. О планах русских археологических исследований на Востоке во время Первой мировой войны // Вестник МГУ. Сер. 8: История. 2017. № 1. С. 77-89; Она же. Трапезундская экспедиция (1916-1917) и археологические общества // Вестник МГУ. Сер. 8: История. 2016. № 4. С. 64-80.


[Закрыть], основной задачей которой стало изучение древностей Кавказа. В 1892 и 1896 гг. были созданы Славянская и Археографическая комиссии, в 1909 г. – Комиссия по изучению старой Москвы[281]281
  Уварова П. С. Былое… Вступление. С. 13.


[Закрыть]. Уварова также принимала участие в создании Государственного исторического музея, директором которого стал ее родной брат, князь Николай Сергеевич Щербатов. Но даже в отдельном обзоре сохранившихся документов возможно только частично упомянуть разностороннюю деятельность графини и ее родственников (Ф. 17)[282]282
  Стрижова Н. Б. Архив А. С. и П. С. Уваровых в Отделе письменных источников Государственного исторического музея // Очерки истории отечественной археологии. Μ., 1998. Выл. 2. С. 85-103.


[Закрыть].

Деятельность П. С. Уваровой имела самый широкий международный масштаб и резонанс. П. С. Уварова также способствовала развитию российского византиноведения. Создать византиноведческое общество в Одессе и «объединить частные попытки изучения истории Византии и направить их одной цели»[283]283
  Басаргина Е. Ю. Русский археологический институт в Константинополе. СПб., 1999. С. 9.


[Закрыть] у Ф. И. Успенского, Η. П. Кондакова и А. И. Кирпичникова не получилось, приходилось задействовать для нужд византиноведения иные общества и личные контакты. Уварова много помогала в этих делах Успенскому, хлопотала перед министром народного просвещения графом И. Д. Деляновым о скорейшем открытии института в Константинополе[284]284
  Там же. С. 16-17.


[Закрыть], деньгами и другими средствами поддерживала сама и с помощью МАО проведение второй Трапезундской экспедиции (1917 г.), приглашала выступать в Обществе с докладами. Сам проект создания Русского археологического института в Константинополе (РАИК) обсуждался на VIII Археологическом съезде в Москве[285]285
  Басаргина Е. Ю. Русский археологический… С. 183.


[Закрыть]. Наиболее важные достижения РАИК его директор докладывал на археологических съездах. Таким образом, византиноведение конца XIX – начала XX в. органично встраивалось в общую культурно-историческую жизнь России, не имея пока, по характеристике В. Г. Васильевского, достаточных сил и средств на обособленное существование[286]286
  Там же. С. 10.


[Закрыть], а переписка Успенского и Уваровой стала дополнительным источником по истории российского византиноведения.

Корреспонденция носила дружеский и деловой характер одновременно. Ее участники регулярно пересылали друг другу в дар новые издания, обсуждали съезды, Успенский неоднократно приглашался графиней на заседания МАО. В свою очередь, Успенский звал графиню на заседания РАИК[287]287
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 574. Л. 418.


[Закрыть], рассказывал об изменениях состава института[288]288
  Там же. Л. 405 об. – 406.


[Закрыть], во многом потому, что в начале XX в. графиня стала почетным членом РАИК. И вот как писал об этом его директор: «Позволю высказать пожелание, что Ваше Сиятельство и впредь не оставите Институт своим сочувствием и участием в его деятельности, которыя Вам угодно было оказывать ему со дня его открытия», –  писал по этому случаю Успенский[289]289
  Там же. Л. 404.


[Закрыть]. По всей видимости, с эмиграцией семьи Уваровых в Югославию переписка прекратилась – во всяком случае, следов писем друг друга после 1917 г. в личных фондах этих лиц обнаружено не было.

Среди документов графини существует и некоторое другое количество материалов по истории организации византиноведческих исследований -например, «Пояснительная записка и положение комитета по описанию, охране и поддержанию археологических памятников в Цареграде и его окрестностях»[290]290
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 669.


[Закрыть] и «Обязательные постановления, высочайше утвержденные Его Величеством Падишахом для археологических памятников»[291]291
  Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 685.


[Закрыть], что свидетельствует о ее участии в подготовке к возможным российским археологическим раскопкам на территории бывшей Византийской империи.

Тогда как Русское археологическое общество добивалось устройства Русского археологического института в Афинах[292]292
  Смирнов А. С. Власть и организация археологической науки в Российской империи (очерки институциональной истории науки XIX – начала ХХ века). Μ., 2011. С. 282.


[Закрыть], Уварова обратилась в Министерство народного просвещения с ходатайством об учреждении Русского археологического института в Риме[293]293
  Там же. С. 283.


[Закрыть]. Однако «директор РАИК Ф. И. Успенский, давая сдержанную, а в ряде случаев отрицательную оценку проектам создания других научных центров, стремился сохранить за рубежами России монопольное положение Русского археологического института в Константинополе», – замечает по этому поводу исследователь организации археологической науки А. С. Смирнов[294]294
  Беляев Л. А. Христианские древности. СПб., 2001. С. 211. Цит. по: Смирнов А. С. Власть и организация… С. 286.


[Закрыть].

Интерес МАО к археологическим исследованиям на Востоке зрел постепенно, научной работой в этом направлении занималась особая Восточная комиссия Общества. С началом Первой мировой войны и продвижением русской армии на соответствующие территории интерес к истории Востока стал более актуальным, поскольку представилась дополнительная возможность его изучения. На заседании ИМАО 9 января 1915 г. профессор Б. А. Тураев, участвовавший в том числе в создании египетской коллекции ГМИИ им. Пушкина (то есть хорошо представлявший себе, каким образом происходит комплектование как зарубежных, так и русских музеев), выступил с докладом «Задачи русской науки на Переднем Востоке в связи с настоящими мировыми событиями»[295]295
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 28.


[Закрыть], где упоминал Трапезундскую империю. Подчеркивая влияние немецкой науки в этом регионе, он отмечал и научные интересы России: изучение территорий «Ванского царства, Хеттского царства, Ассирии, Мидии, <…>[296]296
  Неразборчиво.


[Закрыть] Урмии, Трапезундской империи и др.»), попутно остановившись и «на значении облегчения в дальнейшем исследований и в пределах бывшей Византийской империи и древнегреческих колоний на Черном море»[297]297
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 29.


[Закрыть].

Были и планы исследовать Багдад, а также учредить комитет по охране палестинских древностей[298]298
  Там же.


[Закрыть]. В «Обязательных постановлениях, Высочайше утвержденных Его Величеством Падишахом для археологических памятников», обнаруженных среди документов ИМАО, содержатся в том числе правила обращения с палестинскими древностями для иностранных археологов[299]299
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 685.


[Закрыть]. В письме Успенскому художника Мейера, участника второй Трапезундской экспедиции, можно встретить следующие сожаления: «Неужели нам не удастся пробраться в Багдад?? Как интересно там побывать и поработать! Ведь там так много старины в научном отношении интересной»[300]300
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 104.


[Закрыть]. В стенограммах заседаний I-го Всесоюзного археологического совещания 1945 г. в феврале-марте академик египтолог и ассириолог В. В. Струве напоминает, как «русские исследователи, которые были вместе с русской армией в 1916 г. в Месопотамии, заехали в Иран и произвели съемку памятника, который был описан [Роулинсоном][301]301
  Неразборчиво. Скорее, Роулинсоном. Дешифровка этой надписи была произведена Генри Роулинсоном в 1846 г. (год предоставления результата Лондонскому королевскому азиатскому обществу). Может быть ошибкой стенографиста ИМАО. URL: http://rec.gerodot.ru/behistun/struveOl.htm (дата обращения: 02.04.2019).


[Закрыть] в 1844 г.»[302]302
  АРАН. Ф. 1909. Оп. 1. Д. 13. Л. 86.


[Закрыть] Съемкой других памятников клинописи занимался князь Шаховской[303]303
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Отчеты ИМАО.


[Закрыть]. Частично реализовать эти исследовательские замыслы удалось экспедицией в Трапезунд. Организацией второй экспедиции под руководством академика Ф. И. Успенского в 1917 г. занималось то же Московское археологическое общество, которое считало интересным для исследования весь Кавказский фронт. Сведения о научных изысканиях на всем Кавказском фронте присутствуют как в полном отчете Общества, так и в отчете Восточной комиссии[304]304
  Ее председателем до 1915 г. был Ф. Е. Корш, после его смерти – В. К. Трутовский; секретарь – А. Е. Крымский, участник Трапезундской экспедиции.


[Закрыть].

В начале Первой мировой войны Императорское московское археологическое общество было обеспокоено «гибелью и разрушением старины», и еще весной 1916 г. оно обратилось с ходатайствами к представителям военно-кавказского начальства и командировало В. А. Гордлевского, специалиста-тюрколога, на май-октябрь 1916 г. «для спасения того, что может быть спасено, и для выяснения всего положения дел с археологическими остатками на Кавказском фронте». Гордлевский уже не раз бывал в научных командировках на территории Турции. Одним из известных научных трудов, написанных в результате такой командировки, стала книга «Силуэты Турции», разбитая на множество глав, в каждой из которых доступным языком обрисовывались не только научные задачи, но и отношения между державами – Россией и Турцией. Любопытен более чем столетний отзыв турецкого журналиста о России, записанный Гордлевским: «Мы непременно должны быть с Россией в дружбе или в крайнем случае открыто враждовать – двойственная политика несет нам, османцам, гибель»[305]305
  Гордлевский В. А. Избранные сочинения. Т. 3. История и культура. Μ., 1962. С. 144.


[Закрыть]. Именно ИМАО командировало в 1916 г. на фронт профессора Гордлевского[306]306
  Гордлевский Владимир Александрович (1876-1956), востоковед-тюрколог, специалист по истории Турции и турецкому языку, академик АН СССР (1946).


[Закрыть] для изучения памятников Трапезунда. Однако, как филолог-турковед и арабист, он занимался в основном изучением турецких рукописей, народных сказок и легенд, не связанных с византиноведением.

В Отчете о состоянии и деятельности ИМАО за 17 февраля 1916 г. – 17 декабря 1917 г., составленном секретарем Общества В. К. Трутовским[307]307
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 160.


[Закрыть], было сказано, что завоевание русскими Трапезунда и высочайшее указание на предстоящее обладание ими проливами и, возможно, Константинополем, захват территории древней Армении и явная возможность введения Палестины в сферу влияния дружественных нам держав <…> – «все это не могло не возбудить глубокого интереса в Обществе к задачам, предстоящим нашей науке в этих местах».

Отчет о деятельности МАО за 1916-1917 гг., имевшего право на материалы Трапезундской экспедиции в равной степени, как и РАИК, но, по всей видимости, никогда не получившего их[308]308
  Подробнее см.: Цыпкина А. Г. Трапезундская экспедиция… // Вестник МГУ. Сер. 8: История. 2016. № 4. С. 64-80.


[Закрыть], свидетельствует о большом интересе Общества к исследованиям на всем Кавказском фронте: «Восточная комиссия имела в истекших 1916-1917 гг. пять заседаний, на которых было доложено 16 рефератов. В связи с переживаемыми военными событиями, в силу которых русские вступают на малоисследованные территории Турции, главное внимание Восточной Комиссии посвящено было вопросу о судьбе археологических памятников вновь завоеванных местностях т. н. Кавказского фронта и на дальнейшие здесь задачи русской археологической науки»[309]309
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 163. «Отчет о деятельности общества в 19161917 гг.».


[Закрыть]. В нем перечислены все имевшие место за эти годы доклады. А. А. Флоренским был сделан доклад «Археологические впечатления с Кавказского фронта, 1914-1916 г.», где он обрисовал «картины провинциального, вандальского военного отношения к зданиям, рукописям и другим памятникам восточной древности в местах ведения войны»[310]310
  Там же.


[Закрыть]. Кн. Б. Н. Шаховской представил доклад «С кавказского фронта», частично посвященный курдской народности, частично – судьбе клинописных урартских памятников в Ване и соседних местах. Он также доставил в общество большую серию превосходно им исполненных эстампажных снимков с клинописных памятников Вана и окрестностей. Μ. В. Никольский в выступлении «Древний Восток и мечты» указал на упущения, делавшиеся до сих пор русским востоковедением в исследовании переднеазиатской древневосточной археологии, и обозначил пути, которыми русские могут опередить западных исследователей в данной области. Суть доклада Μ. В. Никольского была издана отдельной брошюрой, которую Общество потом рассылало всем людям, интересующимся восточной переднеазиатской археологии. В. Ф. Минорский[311]311
  Минорский Владимир Федорович – русский востоковед еврейского происхождения, ученик А. Е. Крымского, исследователь Персии и Закавказья. В 1912 г. – второй секретарь русского посольства в Константинополе. 4 ноября 1913 г. был включен в состав четырехсторонней русско-британо-турецко-персидской комиссии по турецко-персидскому разграничению. С1932 ^г· ^_ преподаватель Лондонского университета.


[Закрыть] в докладе «От Персидского залива до Кавказа», «дополняя свои прежние сообщения, теперь наглядно, путем демонстрации диапозитивов на экране, иллюстрировал ту богатую археологическими остатками порубежную область Турции с Персией, какую он вместе с другими дипломатическими представителями сам лично размежевывал незадолго до открытия воины…»[312]312
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 163.


[Закрыть]

Тому же Кавказскому фронту посвящались и рефераты историко-бытового характера, составленные на основе личных наблюдений (генерал И. И. Грачев «Очерк верований секты йезидов» (курдской); А. Μ. Шагальдов «Восточные сирийцы, или айсары, их прошлое, их настоящее положение»). Прошли также выступления по армяно-грузинской археологии (X. И. Кучук-Иоан-несов, А. Г. Туманян, А. Е. Крымский) и востоковедению (А. Е. Крымский). В отчете не забыли упомянуть командировку В. А. Гордлевского: «Археологическое общество, отовсюду извещаемое о гибели и разрушении старины, обратилось с ходатайством к тем представителям военно-кавказского начальства, от которых зависит принять нужные предупредительные меры. Кроме того, Общество командировало В. А. Гордлевского на май-октябрь 1916 г. <…> для выяснения всего положения дел с археологическими остатками на Кавказском фронте. Результатом командировки явилось покамест два доклада В. А. Гордлевского (“Отчет о поездке на Кавказский фронт в 1916 году” и “Отчет о поездке к Синандакским курдам летом 1916 г.”)»[313]313
  Там же. Л. 164.


[Закрыть].

Сотрудничество Ф. И. Успенского с МАО по экспедиции началось осенью 1916 г. [314]314
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 575. ПисьмаУспенскогоУваровой П. С.


[Закрыть] 17 ноября Ф. И. Успенскому посылают приглашение сделать доклад о Трапезундских древностях, но непосредственное знакомство с председателем ИМАО, графиней П. С. Уваровой и возникшие в связи с этим личные связи начались гораздо раньше. В лице председателя графини П. С. Уваровой Ф. И. Успенский обретает и куратора. Именно П. С. Уварова настояла на том, чтобы в экспедицию взяли Н. Б. Бакланова, Н. Д. Протасова и А. Е. Крымского[315]315
  Агафангел Ефимович Крымский (1871-1942) – специалист по истории арабского Востока, Ирана и Турции, славист, профессор Лазаревского института Восточных языков и полиглот (знал более 15 языков), с 1901 г. – секретарь Восточной комиссии Московского археологического общества. Известный украинский писатель, непременный секретарь и основатель Украинской АН.


[Закрыть] с его помощником П. В. Лозеевым[316]316
  Черновик этого письма хранится в ЦБУ ЦГА г. Москвы Ф. 454. Оп. 2. Д. 524. Л. 3. Отправленное письмо – в РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54. В первое время (до 13 апреля 1917 г., когда В. А. Гордлевский пишет Успенскому, что «министерство командирует меня в Уфу» (РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 117.)), предполагается, что для изучения рукописей с ним поедет В. А. Гордлевский (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 575. Л. 50), уже бывший в командировке на Кавказском фронте летом 1916 г. (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 455. Л. 18. 28 ноября, понедельник, 1916 г. Заседание Восточной комиссии МАО, доклад В. А. Гордлевского «Из поездки на Кавказский фронт» (Отчет о летней командировке 1916 г.). В марте 1914 г. В. А. Гордлевским был также сделан доклад «К истории тайных христиан в Трапезунде» (Ф. 17. Оп. 1. Д. 455)) ^и посланный туда как раз ИМАО (ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 163. «Отчет о деятельности общества в 1916-1917 гг.»). На сотрудничество с ним Успенский рассчитывал «в одном из важных отделов наших общих работ в Трапезуйте», однако отмечал, что «его занятия составляют отдельную и совершенно обособленную область». Впоследствии его заменил А. Е. Крымский со студентом-помощником П. В. Лозеевым.


[Закрыть], студентом Лазаревского института восточных языков, которому впоследствии была поручена задача отыскать в Батуми ящик с документами Русского археологического института в Константинополе, и именно она деликатно регулировала отношения между сотрудниками в экспедиции[317]317
  Например: ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 565. Л. 248-249. Письмо Протасова Н. Д. РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54.


[Закрыть].

В письме от 5 января 1917 г. к Ф. И. Успенскому графиня П. С. Уварова сообщала, что известный коллекционер, политический деятель и ученый князь А. А. Бобринский[318]318
  Бобринский Алексей Александрович – известный коллекционер, историк и государственный деятель. Собранная им коллекция была передана после революции в Эрмитаж.


[Закрыть] также намерен заняться исследованием памятников Трапезунда[319]319
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 66.


[Закрыть]. В какой степени это удалось воплотить в жизнь Бобринскому, неизвестно, но в Санкт-Петербургском отделе Института археологии хранятся трапезундские фотографии из его коллекции[320]320
  Фотоотдел НА ИИМК РАН. Альбомы Q504, снимки 34-35 (Плиты каменные коммеморативные и камни с изображением людей, птиц и зверей из Трапезунда); 48, 49 (Скульптурные изображение 2 животных (из белого мрамора), персидская ваза с надписью и 3 бронзовых статуэтки из Трапезунда. Азиатская Турция); Q286 Л. 5 (трапезундский барельеф с изображением пахоты на буйволах).


[Закрыть].

27 января 1917 г. в доме графини П. С. Уваровой, на заседании ИМАО, был сделан доклад Ф. И. Успенского «Археологические задачи в Трапезунде»[321]321
  ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 2. Л. 160-165.


[Закрыть]. 31 января 1917 г. состоялось заседание ИМАО, на котором Ф. И. Успенский, как директор почти прекратившего на тот момент свое существование Русского археологического института в Константинополе (далее – РАИК), обратил внимание на необходимость работ «на месте большого пожара, истребившего постройки на спуске от Св. Софии к морю, где были здания Большого дворца. Места эти имеют большое значение для топографии Константинополя. Прерванные войной исследования близ храма Св. Софии должны представляться настоятельной и неотложной задачей»[322]322
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 669. Л. 224-225.


[Закрыть]. По этой причине хотели выработать готовую систему по охране памятников заранее[323]323
  Там же. Л. 142.


[Закрыть]. Упоминания о планах по изучению памятников Константинополя, если вдруг он окажется под властью России[324]324
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 575. Л. 48. Письма Ф. И. Успенского к графине.


[Закрыть], есть и в личных письмах Успенского к П. С. Уваровой.

О том, что это были не просто слова, свидетельствует сохранившаяся в фонде графини Уваровой, наряду с брошюрой Μ. В. Никольского, «Пояснительная записка и положение по описанию, охране и поддержанию археологических памятников в Цареграде и окрестностях», предположительно написанная в 1914 г. Как говорилось в этой записке, научное сообщество опасалось, «что наши союзники, столь ревниво относящиеся к археологическому Контантинополю и с незапамятных времен выработавшие стройную систему приобретения памятников и перевозки их на Запад, не пожелали бы войти на равных с нами правах в организацию, которая должна постепенно выработаться для описания, охраны, поддержания и возобновления цареградских памятников, и не наложили бы руку на некоторые особенно важные места с целью начать на них раскопки»[325]325
  ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. д. 669. л. 142


[Закрыть]. Однако русским планам о раскопках в Константинополе не суждено было сбыться. Русская наука тем не менее к ним возвращалась и в 1945 г., на заседаниях I Всесоюзного археологического совещания[326]326
  АРАН. Ф. 1909. Оп. 1. Д. 14.


[Закрыть], но дальше предложений и констатаций необходимости возрождения РАИК дело не шло.