Текст книги "Русские научные экспедиции в Трапезунд (1916, 1917 гг.)"

Кстати, именно генерал А. В. Шварц и был представителем той местной военной власти, которую критиковал и руководитель Трапезундской экспедиции Ф. И. Успенский. В записных книжках ученый отмечает опасность осложнения отношений с местным населением ввиду «неосведомленности начальственных лиц с положением дела и принятии ими таких решений, которые могут раздражить против нас расположенные к нам элементы населения и вызвать впоследствии нежелательные осложнения»[435]435
  СПбФ АРАН. Ф. 116. Оп. 1. Д. 310. Л. 3.


[Закрыть].

Но не все было в силах генерала А. В. фон Шварца: «Шварц только строитель укрепленного района <…> и, хотя независим от генерала Яблочкина, командира 5 корпуса, но последний здесь на правах генерал-губернатора и частенько-таки сует палки в Шварцовские колеса. Отношения между генералами вежливые, но натянутые, и Шварц спит и видит, как бы ему избавиться от верховной опеки Яблочкина»[436]436
  Минцлов С. Р. Трапезондская эпопея. С. 44.


[Закрыть]. В записках, сделанных А. В. фон Шварцем в Буэнос-Айресе в 1930 г. и уже частично цитировавшихся нами выше, генерал с не меньшим разочарованием пишет об этом же: «В городе не было единой власти, и когда я был назначен для организации там крепости, я нашел там Штаб командира 5-го Кавказского Корпуса, который был Старшим; Командира Порта, подчиненного непосредственно Командующему флотом и заведывающего[437]437
  Так в тексте А. В. Шварца.


[Закрыть] этапным пунктом, подчиненного Командующему Армией, коему также подчинялись и Госпиталя и Склады. Позже, когда Штаб 5-го Корпуса ушел и я был назначен Комендантом Укрепленного Района, все же Порт продолжал подчиняться флоту, а Склады, Госпиталя, Мастерские и Команды – Командующему Армией. Ему же подчинялась и организованная генералом Юденичем контрразведка. Я пользовался над ним лишь властью Начальника Гарнизона. Часто, поэтому между учреждениями, подчиненными разным Начальникам, возникали недоразумения и трения и приходилось тратить много сил и времени для их улаживания»[438]438
  ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 11. Л. 19-20.


[Закрыть]. Последствия для военного времени были порой непростительны. От 21 октября 1916 г. С. Р. Минцлов оставляет следующую запись, удивляясь тому, что можно, оказывается, голодать и при наличии муки: «Сгнило 120 000 пудов муки, 100 000 пудов ячменя и 60 ООО пудов сена», потому что за семь месяцев никто не удосужился сделать над этими продуктами навеса[439]439
  Минцлов С. Р. Трапезондская эпопея. С. 157.


[Закрыть].

Нехватка рабочих рук приводила к тому, что один и тот же человек мог занимать сразу несколько должностей: так было и с С. Р. Минцловым[440]440
  Там же. С. 132.


[Закрыть]. Он был «и Начальником Округа, и Председателем Продовольственного Комитета, и Редактором газеты, и кандидатом в Городские Головы и естественно должен был сделаться Губернатором <…>, но не один С. Р. Минцлов исполнял сразу несколько должностей… район был большой, дела очень много, а людей было очень мало! Поэтому и приходилось наваливать на одного несколько должностей, все были перегружены, но избегнуть этого было невозможно… И все офицеры Штаба моего и многие инженеры исполняли одновременно по несколько должностей», – пишет А. В. фон Шварц[441]441
  ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 11. Л. 26.


[Закрыть].

Отзыв на книгу С. Р. Минцлова А. В. фон Шварц оставил довольно большой, преследуя цель заступиться за подчиненных и представить события в более приглядном свете. Он исправляет некоторые неточности, допущенные

С. Р. Минцловым, а также недостоверную, с его точки зрения, информацию о выделении средств на Трапезундский укрепленный район[442]442
  С. Р. Минцлов пишет, что миллион на 25 квадратных верст («Трапезондская эпопея». С. 235), А. В. фон Шварц с негодованием возражает: на более чем 2500 кв. верст и не более чем 2 млн рублей, но никак не 10 млн (ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 11. Л. 35).


[Закрыть]. В первую очередь А. В. фон Шварц занят положительной характеристикой лиц, о которых С. Р. Минцлов оставил не слишком лестные отзывы[443]443
  ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 11.


[Закрыть]. Не менее отрицательный и «достойный», как пишет Я. И. Кефели в письме к А. В. фон Шварцу, отзыв о книге оставил и Кефели, городской голова, в одной из своих статей «С генералом Шварцем в Карсе, Трапезунде и Одессе»[444]444
  ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 40. Л. 9, о статьях – Л. 4-5; Кефели Я. И. С ген. А. В. Шварцем в Одессе (осень 1918 – весна 1919) // ВИВ. 1970. № 35-36; 1971. № 37.


[Закрыть].

К сожалению (потому что записки эти служат дополнительным источником по истории Трапезунда в годы Первой мировой войны), опубликовать этот отзыв А. В. фон Шварцу не удалось (здесь эти выдержки, видимо, приводятся впервые)[445]445
  Фонд А. В. фон Шварца был передан в ГАРФ на хранение в 1994 г., в 1997 г· только составлена опись.


[Закрыть]: «Я предполагал публиковать эти мои записки тотчас по их окончании, но для этого нужно было ехать в Европу, а это до сих пор не осуществилось и не знаю – осуществится ли и когда»[446]446
  ГАРФ. Ф. Р-10027. Оп. 1. Д. 11. Л. 52.


[Закрыть].

Впрочем, такое отрицательное отношение А. В. Шварца (и других его знакомых) к написанному С. Р. Минцловым было вызвано в основном тем, что письма С. Р. Минцлова к нему имели (с точки зрения генерал-лейтенанта) несколько другой характер, чем отзывы в книге: «Глубоко верю, что если бы Вы были в Крыму, то перекопской трагедии не было бы»,[447]447
  Там же. Л. 5.


[Закрыть] – пишет он также з декабря 1920 г. из Белграда своему бывшему начальнику. Несмотря на критичные оценки (которые тот, впрочем, мог считать не таким обидным делом, как А. В. Шварц), нужда заставляет С. Р. Минцлова также вновь справляться у А. В. Шварца о работе: «Сижу теперь и гадаю на бобах, что делать? Средства подходят к самому концу, и через несколько месяцев придется купить шарманку и ходить по улицам и глотать шпагу – культурнее этого занятия здесь, в Сербии, не подыскать. Нет ли у Вас чего-либо в виду для меня – начиная от литературной части и кончая чем угодно?»[448]448
  Там же. Л. 5 об.


[Закрыть]

Вопрос работы Трапезундской экспедиции по охране памятников и научной работе в основном был связан с отношениями с местным населением и духовенством, как мусульманским, так и православным. Однако Ф. И. Успенскому удалось частично привлечь митрополита на свою сторону благодаря в том числе пожертвованиям на «нужды духовных чад трапезундской эпархии»[449]449
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 143. Расписка в получении денег помощника Трапезундского Митрополита Протоиерея Продромоса.


[Закрыть]. Однако Ф. Μ. Морозов в письме к Н. И. Веселовскому сообщает, что «местные знатоки обижаются, что русские начали охрану, а между тем не могут справляться со взломами, производимыми русскими солдатами. И мне кажется, не сами ли они подсылают этих взломщиков, дабы иметь чем упрекать русск[их]. Митроп[олит] говорит: он сам охранит, а между тем ничего он не делает, а только мешает. Мною сделано все, что можно, на все упреки митрополита и др. я сумею ответить, но могил никому без Вашего разрешения] вскрывать не дам и фресок портить»[450]450
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 18. Оп. 1. Д. 351. Л. 9.


[Закрыть].

Сразу после занятия Трапезунда о межнациональных отношениях был составлен особый рескрипт, где отмечалось, что трапезундский округ теперь подчиняется законодательству Российской империи, которое «не допускает обид, а тем более грабежей и насилий над населением, какой бы национальности оно ни было», потому что все перед законом равны[451]451
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54. Л. 23.


[Закрыть]. Неисполнение строго каралось.

Местное население до 1915 г. в Трапезунде было более разнородно, но после трагических событий армянского геноцида к приходу русских войск в город там оставались только греки и турки. Свидетельство о «правительственно организованной резне» армян содержит записная книжка академика Ф. И. Успенского, посланного в прифронтовую полосу в качестве руководителя Трапезундской экспедиции[452]452
  Подробнее об условиях работы экспедиции см.: Цыпкина А. Г. Трапезундская научная… С. 212-237.


[Закрыть]: «Не менее 9 тысяч пострадали в городе Трапезуйте. Сначала устроили выселение, а дорогой бесчеловечно избивали в некотором удалении от города. Резня произведена по всему анатолийскому побережью до Синопа. Погибли не один десяток тысяч. За избиением последовало разграбление»[453]453
  Цыпкина А. Г., «Прибыл в Трапезунд на миноносце…» Записная книжка академика Ф. И. Успенского. 1916 г.// Исторический архив. № 3. С. 163.


[Закрыть]. Как сообщает в воспоминаниях бывший городской голова доктор Я. И. Кефели, «когда генерал Ляхов вошел в город, европейцы и местные христиане указали ему на турок, особо свирепствовавших в истреблении армян. По решению военно-полевого суда, был публично повешен один турок, бывший полицейский пристав»[454]454
  The Bakhmeteff archive of Russian & East European Culture, Columbia University libraries. (BAR). Kefeli papers. P. 21. Мемуары доктора Я. И. Кефели не были опубликованы (единственная печатная версия (видимо, самиздатовская версия белоэмигрантской печати?) находятся в частной коллекции в Париже, по сведениям BnF (Bibliothèque nationale de France) и не приобрели широкой известности в историографии.


[Закрыть]. «К ужасам армянского истребления турками присоединились неистовства греческого разграбления турецких кварталов»[455]455
  [Успенский Ф. И.] Сообщение и отчет… С. 1467.


[Закрыть] (до вступления русской армии в Трапезунд). Естественно, отмечалось, что грабила в основном «местная чернь».

По въезде в город судьба столкнула доктора Я. И. Кефели с грустной историей любви трапезундских Ромео и Джульетты, молодых и красивых турецкого офицера и армянской девушки, в квартире которых он поселился. «Когда началось поголовное истребление армян, мужчин и женщин арестовывали, выводили в город и убивали, подвергая их предварительно истязаниям, а детей топили живыми в мешках в море, офицер-турок взял к себе молодую красивую армянскую девушку и поселил ее у себя на квартире, которая теперь стала нашей. <…> Армянка глубоко полюбила своего турка и оставалась с ним; по временам только плакала». Когда в Трапезунде появился казачий разъезд, турок застрелился; вслед за ним – и его возлюбленная: «Кровь влюбленных супругов-врагов широкой лужей разлилась по полу, смешавшись в одно общее целое, неразделимое навеки и несмываемое»[456]456
  BAR. Kefeli papers. P. 135.


[Закрыть].

Впрочем, наблюдения Я. И. Кефели бывали и курьезными: «В Трапезунде “турки” похожи на “греков” и наоборот. Одно замечательно для местного населения и на что всегда обращала внимание моя жена: дети там в отроческом возрасте – голубоглазые и кучерявые блондины, в особенности среди греков. Взрослые же поголовно черные и по глазам, и по волосам, и каким образом местные дети, ангелочки-херувимы с крылышками, соскочившие с икон, становятся закопченными черномазыми турками и греками, – этническая загадка»[457]457
  Ibid. Р. 20.


[Закрыть].

Отношение к грекам со стороны русской администрации было мягким. По воспоминаниям Ф. И. Успенского, начальник штаба корпуса говорил, что «мы относимся к грекам не как к подчинённому народу, а, напротив, как к элементу, способствовавшему нашим в стране успехам. К грекам неприменимы те требования, которые возможно предъявлять к армянам и туркам. Так, по его словам, было бы очень трудно потребовать от греческой митрополии или от греческого фронтистирион[458]458
  Училище, в дословном переводе с греч. φροντιστήριο, το – «подготовительные курсы», «семинар» (новогреч.). По определению самого Ф. И. Успенского, «городским училищем должно почитаться то учебное заведение, которое совмещает в себе мужскую и женскую гимназии, первоначальное городское училище и другие школы и которое носит довольно притязательное имя Φροντιστήριον» (Успенский Ф. И. Трапезунтская рукопись в Публичной библиотеке (№ 69) // ИРАН. 1917· Сер. VI. Т. 11. № 10. С. 719.)


[Закрыть] предъявления каталога имеющихся у них рукописей и древних предметов»[459]459
  Цыпкина А. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» // Исторический архив. 2017. № 3. С. 158-181,174.


[Закрыть]. Ф. И. Успенский в качестве дружественного жеста договорился о предоставлении пожертвований местной греческой церкви[460]460
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 53. Л. 130.


[Закрыть]. Однако отношения с трапезундским митрополитом Хрисанфом не были простыми. Летом 1917 г. Успенский сделал следующие наблюдения о переменах, произошедших в Трапезунде в связи с отъездом генерала Шварца в Петроград, которые отметил в своем докладе на заседании Отделения исторических наук и филологии Академии наук 17 января 1918 г.: «в Трапезуйте произошла перемена в составе администрации» и «с новыми лицами нужно вновь налаживать отношения и знакомить их с задачами и целями экспедиции, которые для них мало понятны. Но что всего важней, это громадная перемена в положении русского командующего класса. Русская администрация потеряла значительную долю авторитета, вместе с тем на место ослабевшей русской власти поднялось значение местной, именно вырос авторитет греческого митрополита, который употребил свое влияние во вред нашим научным интересам»[461]461
  Отчет… // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 207-208.


[Закрыть]. При всем том митрополит Хрисанф стал впоследствии видным ученым, написал исследование по Трапезундской церкви[462]462
  Chrysanthos. Ή ’Εκκλησία Τραπεζούντος…


[Закрыть] и, конечно, не мог относиться с равнодушием к судьбе трапезундских исторических памятников.

Однако на Хрисанфа, мешающего проводить исследования, жаловался в письмах и Ф. Μ. Морозов: «Митрополит, узнав, что я запираю входы в пещеры, заявил мне, что он просит не вмешиваться в дело церкви – что он сам сумеет охранить памятники и не нуждается ни в чьей помощи»[463]463
  СПбФ АРАН. Ф. 116. Оп. 2. Д. 493. Л. 1-3 об.


[Закрыть]. После завершения работ экспедиции, состоявшейся в 1917 г., единственным средством контроля над памятниками в Трапезунде, как и в перерыве между экспедициями, оставалось то самое организованное начальником отряда Красного Креста Морозовым Общество любителей древностей.

Меры по охране памятников, которые должна была осуществлять экспедиция Ф. И. Успенского, касались как церквей, так и мечетей, в этом нелегком деле учитывались национальные интересы. Н. К. Клуге в письме к Б. В. Фармаковскому с грустью отмечал, что «при исследовании памятников решено было вести работы так, чтобы не “подводить” туземное христианское население на тот случай, если турки снова заберут Трапезунд, то есть в мечетях-церквах не снимать со стен штукатурки и по возможности избегать всего того, что могло бы оскорбить религиозное чувство турок»[464]464
  ОР НА ИИМК РАН. Ф. 3. Д. 372. Л. 51 об.


[Закрыть]. Хотя А. Е. Крымский и пишет, что «кладбище на углу Ляховской (Узун зов) и Великошляхетской улиц <…> по приказу генерала Шварца очищено от всех надгробных плит и превращено в бульвар для гуляния – одно из самых горьких оскорблений, нанесенных русскими турецкому населению»[465]465
  НЕУ им. В. И. Вернадского. I 26607. А. 1 об.


[Закрыть], в воспоминаниях доктора Я. И. Кефели говорится об обратном – что турки дали на это разрешение[466]466
  BAR. Kefeli papers. P. 269.


[Закрыть]. О высокой степени ответственности Ф. И. Успенского в обращении с любыми памятниками древности свидетельствует и следующая запись в дневнике об одной из мечетей (Измаил-баба): «Обязательно нужно закрыть и охранить! Иначе стыд перед иноверцами и перед греками!»[467]467
  Цыпкина A. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» // Исторический архив. 2017. № 4. С. 137.


[Закрыть]

Русская администрация часто также выступала третейской стороной в решении многих спорных греко-турецких вопросов. В такой ситуации идеальным кандидатом на роль городского головы стал караим доктор Я. И. Кефели. Помимо того что доктор немного знал турецкий язык, с Трапезундом у него «обнаружилась кумовская связь, по-турецки “кудалык”: “Мой племянник Бей-заде Меджид-Юсуп Кефели, – пишет Кефели, – потомок 25-ти султанов, из 35-ти всех царствовавших в течение 800 лет”, пра-пра-правнук Гюль-Бахар Валиде Султан, жены султана Селима Грозного и матери Сулеймана Великолепного»[468]468
  BAR. Kefeli papers. P. 36.


[Закрыть]. Деятельность Кефели была оценена как турками, так и греками, даже заслужила высокий отзыв митрополита Хрисанфа: «Ни один городской голова старого Трапезунда не сделал для города и его благоустройства столько, сколько сделали Вы за несколько месяцев», – сказал Кефели Хрисанф при случайной их встрече в Константинополе[469]469
  Ibid. P. 331.


[Закрыть]. Турецкие газеты отзывались о Кефели как о защитнике мусульманского населения, и в 1923 г. на азиатском берегу Босфора турецкий министр здравоохранения, которому была известна деятельность Кефели в бытность городским головой, обещал доктору сделать все возможное, чтобы тот мог наладить в Константинополе свой аптечный бизнес.

Совсем уберечь Трапезунд от разрушений не удалось: «Наши инженеры обнаружили в Трапезунде шесть водопроводов различной древности и давности постройки <…>, – пишет Кефели. – Керамиковые трубы водопроводов всех степеней давности были зарыты очень поверхностно <…>. Солдаты, особенно казаки, чтобы напоить коня, не задумываясь, разрывали штыком или саблей землю, пробивали каблуком сапога древнюю керамическую четырехугольную трубу, пили сами студеную, чистую воду и поили своих лошадей. Бороться с этим было очень трудно. Скоро все эти шесть систем пришли в большое расстройство к вреду не только местного населения, но и самих завоевателей»[470]470
  Ibid. P. 49.


[Закрыть]. Русские в то же время способствовали и благоустройству города: «Зато русские, в течение одного лишь года оккупации, построили для Трапезунда целый порт с волнорезом», но из-за революции «не успели закончить этого крупного сооружения. Мало того, они строили ширококолейную железную дорогу со стороны Батума, которая и по плану, и по реализации должна была соединить Трапезунд не только с Батумом и всей необъятной Российской империей, но и с промежуточными мелкими и важными турецкими портами, лежавшими в сторону Батума»[471]471
  Ibid. P. 12.


[Закрыть]. Тогда как «ни турки в течение пятисот лет, ни их предшественники на протяжении тысячелетий ничего рукотворного в этом направлении не создали, если не считать крошечного мола, годного для разгрузки небольших парусников»[472]472
  BAR. Kefeli papers. P. 12.


[Закрыть]. 4 августа 1917 г. в одном из писем А. Е. Крымский сообщит сестре: «Работая меньше в архиве, исходил хорошо соседние горы. Изумительно хорошо возделаны.

Русские провели много стратегических дорог, и ходить по самым крутым Таврским вершинам теперь оченьудобно…»[473]473
  НБУ им. В. И. Вернадского. АрхивА. Е. Крымского. I 23219. Л. 1.


[Закрыть]

«По всему, – пишет Ф. И. Успенский, – однако, видно, что русское занятие не вызывает никаких правонарушений: солдаты покупают в лавках и платят, хотя берут с них дорого, везде движение людей, нет запрещения циркуляции в городе и по ночам»[474]474
  Цыпкина А. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» // Исторический архив. 2017. № 3. С. 158-181,163.


[Закрыть]. В отношении дороговизны ничего не менялось ни в течение лета 1916 г., ни в 1917 г.: «Половина домов – в развалинах и расхищена, но в остальных жизнь кипит ключом, и со стороны греков идет грабительство русских. Цены бешеные»[475]475
  НБУ им. В. И. Вернадского. АрхивА. Е. Крымского. I 23213. Л. 1.


[Закрыть], – писал А. Е. Крымский своей сестре по приезде в Трапезунд.

К концу лета 1917 г., когда «стали носиться слухи» о возможном ухода русских из Трапезунда», разлад стал заметен и в отношениях между русским и греческим духовенством: «Вместе с тем неожиданно выросло раздражение и нетерпимость со стороны греческого духовенства, начавшего подстрекать против нас местную молодежь из школьных учителей и учащихся, – замечает в черновиках одного из своих докладов[476]476
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 5.


[Закрыть] Ф. И. Успенский. – Находя более удобным занятия под открытым небом и в стороне от мест публичного наблюдения и любопытства, а я в последнее время пребывания в Трапезуйте, в августе 1917 г., чаще стал ходить в Кремль[477]477
  Так Ф. И. Успенский называет верхнюю часть трапезундской крепости.


[Закрыть] и знакомиться с положением уцелевших в нем остатков зданий»[478]478
  ²⁰³ СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 5. Л. 2.


[Закрыть].

Многие действия были не под силу русской администрации уже исходя из начальных условий организации управления. Записи Успенского еще по пути в Трапезунт содержат интересные сведения об организации управления в этом городе: «Мы действуем так же неосмотрительно, как и раньше в Галиции»[479]479
  Цыпкина А. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» // Исторический архив. 2017. № 3. С. 158-181,162.


[Закрыть]. Как характеризуют политику Российской империи в Галиции современные историки, «Россия представлена в завоеванном крае исключительно несколькими десятками заурядных полицейских чиновников далеко не лучшего качества», и местные начальники «с ничтожным штатом служащих, преимущественно канцеляристов, не имея ни соответствующего объема полномочий, ни денежных средств, оказывались в ситуации, когда вообще какое бы то ни было реальное управление вверенной территорией становилось невозможным»[480]480
  Бахтурина А. Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны. С. 80-81. Цитата приведена с сокращениями.


[Закрыть]. Все это в какой-то мере относилось и к Трапезунду и 1916 г., и 1917 г. «Главный смысл», как писал очевидец событий Ф. И. Успенский, состоял в «неосведомленности начальственных лиц с положением дела и в принятии ими таких решений, которые могут раздразнить против нас расположенные к нам элементы населения»; «полное отсутствие распорядительности: дороговизна, издевательства над русскими, все черное дело делается солдатами, местными жителями ничего не делается»[481]481
  Цыпкина А. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» // Исторический архив. 2017. № 3. С. 158-181,163.


[Закрыть]. «Трапезунд, увы, не остался за Россией… – горестно вздыхает из Буэнос-Айреса, где он закончил в эмиграции свои дни, генерал А. В. фон Шварц. – Не так просто попасть теперь туда и собственными глазами увидеть и оценить то, что там сделано русскими; дела канцелярий, переписки, официальные документы исчезли, многие из участников уже не существуют, а потому для оценки сделанного там остается лишь один путь: свидетельства оставшихся еще живых. Особенно важным, конечно, является свидетельство лиц наиболее авторитетных» – и в первую очередь Шварцу был важен отзыв великого князя Николая Николаевича, так как «всем известна его требовательность»: «Этот суровый Начальник, посетив Трапезунд 18-го июня 1916 г., т. е. когда прошло только два месяца от начала нашей работы, не удержался от публичного отзыва о сделанном, представив всех моих подчиненных к наградам: “Это гигантские работы”»[482]482
  ГАРФ. Ф. 10027. Оп· 1· Д· И· С. 2. А. В. фон Шварц. «Несколько слов о Минцлове».


[Закрыть].

В целом источники показывают, что межнациональные отношения, в которых хотя и присутствовала некая напряженность, в Трапезунде времени русской администрации были достаточно сбалансированными и не выходили за пределы обычных бытовых конфликтов.

§ 2.3. Работа над рукописями в Трапезундской экспедиции в 1916 и 1917 гг

.

17 марта 1916 г. главнокомандующий Кавказской армией великий князь Николай Николаевич (рис. 20А) издает указ № 117, в котором запрещает «куплю, продажу и собирание» старых книг и рукописей, кроме специально уполномоченных лиц. Таковыми лицами в Трапезунде были члены экспедиции Ф. И. Успенского, посланные в город от комиссии Академии наук для регистрации и охраны памятников. К выполнению своих обязательств участники экспедиции приступили незамедлительно по приезде в город (13 мая 1916 г.) и обнаружили в нем «мерзость запустения»[483]483
  Успенский Ф. И. Сообщение и отчет… // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1467.


[Закрыть]: «открытые двери, разбитые ящики и сундуки, выпущенная шерсть из тюфяков, пух из подушек, разбросанные книги и деловые бумаги»… – писал в своих отчетах Ф. И. Успенский. Примерно то же про майский Трапезунд пишет и С. Р. Минцлов: «В мае месяце, когда я приехал в Трапезонд, все кварталы вокруг мечети были совершенно пустынны. Окна и двери домишек были выбиты и распахнуты: дворы были завалены битой посудой, ломаной мебелью и, кое-где, грудами рваных книг и рукописей. Немало дней я посвятил на обход дворов и рытье в кучах хлама, в результате чего оказалась находка нескольких десятков весьма любопытных, древних рукописей, писанных на пергаменте и украшенных орнаментами в красках. Кое-что отыскалось и в ворохах рвани, возвышавшейся у башни, близ мечети. Последняя – типичный византийский храм, весь выбеленный и оштукатуренный как внутри, так и снаружи»[484]484
  ТВЛ. № 18 от 20 ноября 1916. С. 3.


[Закрыть].

«Не менее безотрадное впечатление (чем остальной город. – А. Ц.) производит вид Св. Софии, – зафиксировал в своем дневнике Ф. И. Успенский. – Двери ея также раскрыты, стекла выбиты, она доступна для всякого, ибо нет ни одного представителя мусульманского духовенства, ни русских священников <…> Также необходимо принять меры по поводу закрытия мечети… При нашем посещении здесь оказались разбросаны по полу обрывки бумаги и рукописей, целый архив книг и разных деловых записей, валялись по полу в беспорядке на хорах»[485]485
  СПбФ АРАН. Ф. 116. Оп. 1. Д. 310. Л. 1-2.


[Закрыть]. Вокруг церкви Св. Евгения ситуация была не лучше: «Кругом церкви следы разрушения, брошенные рукописи и книги. В школе следы последнего урока арифметики на доске: цифры от 10, задача на сложение, разбросаны карты и квитанции»[486]486
  Цыпкина А. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» // Исторический архив. 2017. № 3. С. 158-181. С. 163.


[Закрыть]. Развалы распотрошенных рукописей находились также рядом с другим собором, главной мечетью города – Орта-Хисар, бывшей Хрисокефалос.

Возможно, именно поэтому в мечети Орта-Хисар Ф. И. Успенский и начнет складывать рукописи и документы[487]487
  В этом отрывке текста частично содержится материал устного доклада А. Г. Цыпкиной, представленного на конференции «Археография в XXI веке: люди, идеи, публикации», в Москве в 2014 г. в РГГУ: «Русская археологическая экспедиция в Трапезунд под руководством академика Ф. И. Успенского: археографический аспект». Доклад должен был быть опубликован в сборнике конференции, но издание сборника в итоге не состоялось.


[Закрыть]. Причем отбирались не только те архивы, которые имели отношение к научным интересам Успенского, но и те, которые могли бы дать понятие о новейшей истории края. В поле внимания византиниста попадают и простые делопроизводственные документы местного значения: судебные и губернские дела, таможенные, банковские; земельные описи, которые не имели для экспедиции никакого научного значения, но являлись важными для бежавшего турецкого населения[488]488
  [Успенский Ф. И.]. Отчет о занятиях в Трапезуйте летом 1917 г. Сер. VI. 1918. № 5. С. 214-215.


[Закрыть] и бездумно уничтожались[489]489
  Цыпкина А. Г. Трапезундская научная… С. 212-237.


[Закрыть]. Такая работа Ф. И. Успенского была весьма кстати. Было необходимо спасти то, что еще оставалось, так как уничтожение трабзонских архивов осуществлялось не только греками, которым было интересно избавиться от расписок о долговых и других обязательствах, но по невежеству – русскими: «Оказалось, – писал С. Р. Минцлов в “Трапезондской эпопее”, – что <…> командир телеграфной роты Мелик-Парсаданов распорядился произвести генеральную чистку отданных под постой его роты зданий, и весь архив края и суда за все время владычества турок были вывалены в овраг и преданы сожжению: сколько тут погибло важных и ценных материалов – это теперь вопрос уже праздный!»[490]490
  Минцлов С. Р. Трапезондская эпопея. С. 42.


[Закрыть] Свою работу по сбору рукописей Ф. И. Успенский старался не афишировать. В то время как академик, согласно написанному многим позже отчету, аккуратно раскладывает древние рукописи по ящикам, коих набралось около двухсот[491]491
  Отчет… // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 230-231.


[Закрыть], и составляет описание самой церкви[492]492
  Отчет… // ИИАН. Сер. VI. 1916. № 16. С. 1473-1476.


[Закрыть], С. Р. Минцлов недоумевает о роде его деятельности и оставляет об академике такие записи: «[В соборе] ежедневно по нескольку часов просиживает Ф. И. Успенский; по его словам, он наслаждается внутренним видом собора, тишиной и прохладой. Что он там еще сверх того делает – не знаю, т. к. за месяц наслаждения в мечети все осталось нетронутым: не сняты деревянные настилы на полах, нигде не соскоблена штукатурка и не обнаружены фрески, словом, ничего он не коснулся совершенно»[493]493
  Минцлов С. Р. Трапезондская эпопея. С. 44.


[Закрыть]. Но вскоре и С. Р. Минцлов присоединяется к его работе.

Во внутренней части этого собора Богородицы Златоглавой[494]494
  Ее описание см. в газете «Трапезондский военный листок» № 30 от 4 декабря 1916 г.


[Закрыть], куда, по преданию, греки «перед падением города замуровали где-то в стене собора обширную библиотеку, состоявшую из древних манускриптов»[495]495
  ТВЛ № 30 от 4 декабря 1916. С. 3.


[Закрыть], тоже находились вещи, могущие привлечь внимание археографа: «На древних, христианских хорах, в вечных полусумерках навалены груды сундуков с восточными документами и книгами; на сводах над ними висят головами вниз сотни летучих мышей; при появлении человека они срываются и начинают черкать вокруг него воздух»[496]496
  Минцлов С. Р. Трапезондская эпопея. С. 44.


[Закрыть], – вспоминает в «Трапезондской эпопее» чиновник особых поручений при генерале А. В. фон Шварце, писатель С. Р. Минцлов. 13 мая 1916 г. Ф. И. Успенский запишет в своем дневнике: «Целые кипы деловых бумаг, тюки и мешки с книгами и бумаги валялись на хорах в беспорядке, оставленные грабителями как не заключающие реальной ценности»[497]497
  Успенский Ф. И. Сообщение и отчет… // ИИАН. Cep.VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1473·


[Закрыть]. «Когда под руководством ученых эллинистов мы группой обходили храм, стаи летучих мышей вспархивали из темных его углов и скрывались в противоположной стороне», – вспоминает доктор Я. И. Кефели[498]498
  BAR. Kefeli papers. P. 30.


[Закрыть], городской голова Трапезунда.

В 1917 г. местное греческое население начинает интересоваться рукописями, собранными Ф. И. Успенским, так как для разрешения бытовых вопросов и споров среди местного населения архивы представляли исключительную важность, и экспедиция оказалась в центре конфликта между греческим и мусульманским населением[499]499
  Отчет H. Д. Протасова // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 229.


[Закрыть].

То, что уже было в «архиве» Хрисокефалос на момент приезда экспедиции, Ф. И. Успенскому удалось дополнить рукописями «из соседнего с мечетью помещения», турецкой библиотекой «из частного дома, занятого третьим отрядом Государственной Думы», а также найденными им самим и С. Р. Минцловым рукописями. Также Успенский задумывается о переносе библиотеки из греческого училища Трапезунда (фронтистирион), но поскольку не может предложить надежной охраны, отказывается от этой мысли сразу же[500]500
  Цыпкина А. Г. «Прибыл в Трапезунт на миноносце…» //Исторический архив. 2017. № 4. С. 129.


[Закрыть].

Работа Трапезундской экспедиции проходила в рамках Комиссии об организации охраны и исследования археологических памятников, созданной для нужд, вызванных войной, главной ее целью была охрана, регистрация и описание новых памятников. Вскоре экспедиция приобретает археографический характер, поскольку имущество не только мирных жителей, но архивов и библиотек расхищалось или разбрасывалось по городу, где его подбирал любой желающий. Например, генерал русской армии В. А. Яблочкин в Штабе 5-го армейского корпуса устроил особый склад как памятников старины, так и другого добра[501]501
  Басаргина Е. Ю. Историко-археологическая экспедиция… С. 303.


[Закрыть], который был, вероятно, в Трапезунде таким не единственным. В обращении к тому же генералу В. А. Яблочкину, командиру 5-го армейского корпуса, под пунктом з в разделе «по отношению к мечетям и другим памятникам» Ф. И. Успенский замечал: «В том случае если бы оказалось имущество в нескольких мечетях, более легкой охраны его требовалось бы снести его в одну более прочно построенную и имеющую хорошие запоры, а остальные мечети запереть. Переписав собранное имущество и составив протокол обо всем происшедшем по вышесказанному, оригинал протокола хранить при управлении коменданта, а другой – в городском управлении»[502]502
  СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 4. Л. 5 об.


[Закрыть].

Предварительный отчет по собранным и спасенным рукописям был написан Ф. И. Успенским в своем дневнике. Относительно этих рукописей в 1916 г. Его Императорским Высочеством Наместником было принято следующее решение: ящик № 1 был одобрен к перевозке в Академию наук в Петроград. «Вместе с тем мне было поручено объяснить Академии наук, – докладывал Ф. И. Успенский на заседаниях Академии, – что рукописи предоставляются Академии “для ознакомления и изучения” впредь до новых распоряжений, имеющих последовать по окончании войны. По мнению Его Высочества, особому рассмотрению и решению подлежит судьба рукописей, секвестированных в мечетях, от тех, кои приобретены частным образом. Относительно этих последних (ящики III и IV) Его Высочество не встречает препятствий к тому, чтобы они были распределены между русскими учреждениями, интересующимися восточными рукописями»[503]503
  [Успенский Ф. И.]. Сообщение об условиях… // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1491.


[Закрыть]. От 17 сентября 1916 г. приведен предварительный список рукописных коранов, описание которых впоследствии было сделано А. Е. Крымским и И. Ю. Крачковским[504]504
  См.: [Успенский Ф. И.]. Отчет о занятиях… // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 207238; Крачковский И. Ю. Собрание рукописных коранов, вывезенных из Трапезунта академиком Ф. И. Успенским // ИРАН. Сер. VI. 1917. № 6. С. 346-349.


[Закрыть].

За зиму 1916-1917 гг. в отсутствие членов экспедиции с архивом в мечети Орта-Хисар в Трапезунде произошли изменения: «В течение зимы много незваных посетителей проникало туда и с ключами, и без ключей, через окна и двери. Хранившиеся на хорах и в других помещениях акты, рукописи и разные собрания подверглись грубому пересмотру и новому расхищению». В лето 1917 г., несмотря на смену администрации, Ф. И. Успенский опять столкнулся с проблемами охраны помещений с рукописями: «Уже второе лето <…> я неоднократно приходил в крайнее смущение перед вопросом: как охранить предметы искусства, рукописи, книги и проч[ее] от расхищения и порчи в то время, когда ключи от памятников – разумеются прежде всего мусульманские мечети, обращенные в таковые из христианских церквей – находятся не в ведении археологической экспедиции, и когда доступ в мечети, как это было в прошлом году в мае и как повторилось в нынешнем 1917 г. в июне, был открыт для всех уже в силу того простого факта, что двери в мечетях были сняты (св. София), ключей и запоров не было совсем, хотя двери поправлялись и замки покупались несколько раз в год»[505]505
  [Успенский Ф. И.]. Отчет о занятиях… // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 225.


[Закрыть]. Разорение архива в Орта-Хисар отмечает в отчете и Н. Д. Протасов: мечеть Орта-Хисар, писал он, была превращена сначала в лазарет, потом в казармы и «оказалась невыносимо грязна и полна мириадами блох»[506]506
  ОтчетА. Е. Крымского // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 216.


[Закрыть], а «сколько при этом было растаскано книг и испорчено рукописей и актов, никто не может учесть»[507]507
  Краткий отчет … Н. Д. Протасова // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 229-230.


[Закрыть].

Впрочем, как заметил по приезде академик А. Е. Крымский, «интересных рукописей отложено всего сотни три – цифра все же достаточно внушительная»[508]508
  [Успенский Ф. И.]. Отчет о занятиях… // ИРАН. Сер. VI. 1918. № 5. С. 214.


[Закрыть].

Кроме того, и во время работы экспедиции случались хищения. «Грекам известно, – писали Успенскому, – что турки спрятали в Орта-Хисар много важных бумаг, среди которых имеются и векселя греков. Векселя эти хотя будто бы и потеряли при настоящем положении Трапезунта свое значение, но все же интересно было бы знать, где они спрятаны. Когда грек мне это сказал, то мне стало ясно, что в Орта-Хисар воры и искали эти векселя, а книги забрали для отвода глаз»[509]509
  РГИА. Ф. 757. Оп. 1. Д. 54. Л. 88 об.


[Закрыть].

Между тем архив в Хрисокефалос ждал «благоприятных условий, чтобы возможно было приступить к выяснению их археологического, юридического и экономического значения»[510]510
  [Успенский Ф. И.]. Второй отчет о занятиях… // ИИАН. Сер. VI. 1916. Т. 11. № 16. С. 1662-1663.


[Закрыть]. К счастью, такая возможность вскоре представилась в 1917 г., когда в Трапезунд вместе с экспедицией Ф. И. Успенского для описания этого архива приехал востоковед и полиглот академик А. Е. Крымский. Вместе с помощником Π. Н. Лозеевым он прибыл в Трапезунд 15 июня 1917 г.[511]511
  В Москву из Трапезунда А. Е. Крымский вернулся 4 октября 1917 г. (АВ ИВР РАН, Ф. 134. Оп. 3. Д. 640. Л. 3).


[Закрыть]: «Тотчас приступили к работе». Описать следовало «около з тысяч пудов» различных рукописей: «Бумаги громадными кучами заполняли пять верхних помещений (хоры и гинекей) <…> и особую архивную комнату внизу, с левой стороны притвора»[512]512
  [Успенский Ф. И.]. Отчет о занятиях… С. 212.


[Закрыть] и представляли собой: 1) «богатую турецкую библиотеку, которая в совокупности могла бы дать исчерпывающее понятие о турецкой литературе»; 2) рукописи и 3) документы, важные для «восстановления картины всех юридических отношений г. Трапезунда»[513]513
  Там же. С. 213.


[Закрыть].