Текст книги "Охота на вальдшнепа"

Пролог

Андрей никогда не любил историю. Жизнь должна происходить здесь и сейчас – до всего остального ему нет дела. Он нравился сам себе. Более того, это была не совсем здоровая симпатия, граничившая с тем, что в народе называют, нарциссизм.

В это погожее утро, он просто потихоньку раскачивался после тяжелой ночи, в которую ему так и не удалось заснуть – очередной рейв, затем они гоняли по городу с громко орущей музыкой и гигиканьем в надежде вырвать очередной кусок горячих летних воспоминаний. Вершили историю.

Разумеется, после таких приключений ему нужно было похмелиться, что стало возможным благодаря заботе его девушки – они коротали сонные утренние часы в подлеске недалеко от кампуса, она за проверкой его заданий, он в надежде на то, что в оставшиеся до пар полчаса Меланья будет в достаточно благодушном настроении для короткого соития. Здесь каждый мог себе это позволить, избежав неприятных расспросов – преподаватели сюда не заходили, а из студентов в такую ранищу здесь могли быть только товарищи по похмельному несчастью. Андрей лакал третью бутылку пива.

Лежа под брезентом, он явно ощущал, что ему чего-то не хватало. Он следил за Меланьей, слегка прищурившись, хотя солнце и не попадало на его загорелое лицо. Он хорошо знал ее. Ему нравилось, как она закусывала конец ручки и задумывалась. Важно, разумеется, было не то, что это милая, детская привычка. А то, как она это делала. О боги! Было в этом что-то похотливое. Сучье.

Андрей выхватил конспект из ее рук, заставив ее растерянно махать руками в воздухе.

– Зацени мою бандану! – сказал он, по-ребячьи надвинув красный платок Мелани себе на уши, они начали топорщиться.

– Ты выглядишь как ушлепок!– рассмеялась она.

Потом, закатив глаза, она поправила его импровизированную повязку, и немного взлохматила волосы.

– Хватит, – сказала Меланья – это делает тебя более человечным. Меня бросает в дрожь.

– Я настолько привлекателен, что ты сразу приписала меня к Легиону Тьмы? – изумился парень, хотя, безусловно, опять играл.

– Поверь, ты не похож на человека высоких моральных принципов, скорее, на высококлассного афериста.

Андрей задумался – может именно этим объяснялся его успех у девушек? Его всю жизнь раздирали внутренние противоречия – то он представлял себя главным героем какого-либо приключенческого фильма и полагал, что люди должны к нему прислушиваться, то, метался в изнеможении между образом неистового смутьяна и пугливого скромника. В целом он не определился. Ему нравилось немного манипулировать другими людьми в своих целях, но пока это не переходило границу безобидных посяганий на личную свободу той или иной молодой особы, что имела несчастие зацепить его сложную натуру.

Последней была Меланья Кузнецова, студентка журфака, красивая до дрожи в коленках, да и к тому же неглупая. В сферу ее интересов входила не только современная живопись и альтернативное кино, но и философия Гегеля, работы Фейербаха, двигатели внутреннего сгорания и химическая физика. Она могла часами рассуждать о применении эпоксидной смолы, а затем вмиг переключалась на работы Довлатова. Поразительный интеллект позволял ей с одинаковой уверенностью парировать вопросы по любой тематике. А природная скромность и застенчивость лишь добавляла шарма ее своеобразному умению выражать мысли. Андрей понимал, что нашел в ее лице абсолютный идеал – в тумбочке около его кровати, заваленное стопкой журналов Men’s Health уже было припрятано то самое заветное кольцо, которое вмиг обращало любую тигрицу в послушную кошку. Андрей подумывал про октябрь, месяц его рождения – до дня рождения Меланьи было слишком долго ждать.

– О чем ты думаешь? – Меланья подняла глаза от конспектов.

Андрей закатил глаза. Какой банальный вопрос.

– О том, что ты идеал, – не менее банальный ответ.

– Фу, – Меланья сморщила нос. – Не называй меня так! Тебя родители в детстве не учили, что идеалов не бывает?

– Мой папашка был слишком занят, зажимая свою секретаршу в салоне V.I.P., – промурлыкал Андрей, наклоняясь к девушке и целуя ее. – Косячил по-крупному. А моя мать, тратила все время на шопинг и накачивалась Шардоне по самые брови, пока эта хрень не доконала ее.

– Андрей! Так нельзя говорить о своей матери… ты же знаешь…

– Да, да, о мертвых либо хорошо, либо никак. Но в любом случае воспитательно-просветительская функция моих родителей пострадала, думаю… – он наклонился и отхлебнул пива, – еще при моем зачатии.

– И все же… – Меланья посмотрела на него с чем-то вроде осуждения, граничившего с нежностью. – Твои родители много дали тебе, ты учишься в хорошем ВУЗе, твой отец обеспечивает тебя сверхнеобходимого. Хотя да, наследственность у тебя так себе.

– Имей это в виду, – он подобрался к ней ближе и схватил ее за обнаженную талию.

Она закатилась смехом. В тишине весеннего утра он звенел переливисто и беззаботно, как будто вся ее жизнь была впереди. Хотя колесо кармы, раскручиваясь, может задеть случайно любого, даже своих неизменных фаворитов.

***

По радио играет Диско восьмидесятых. Это создает какой-то тревожный фон. Надя не любит диско, оно принадлежит прошлому – такое ощущение будто поет хор призраков. Хотя теперь понятие о времени у нее размыто – сравнительно недавно, открыв для себя страшную правду, она отказалась делить свою жизнь на прошлое и будущее – теперь ее хронометр четко отмеряет лишь моменты ее непосредственного присутствия. Это делает жизнь более упорядоченной, но, к сожалению, и более страшной тоже. Она в любой момент может исчезнуть.

И вот опять паника подкатывает к горлу… Она ненавидела сумерки. Это дурацкое время недоночи, кажется, будто даже воздух вибрирует от напряжения и какой-то безысходности. Она не понимала, что именно заставило ее так нервничать. Надя посмотрела на экран дорогого Андроида – несколько пропущенных вызовов. Надя содрогнулась, – из-за музыки она ничего не слышала. Он наверняка волнуется из-за того разговора – необходимо срочно перезвонить. Девушка дрожащими руками набирает номер, можно вызвать автоматически, но Надя помнит последовательность цифр наизусть.

– Это я. Да, мне тоже кажется странным, что он узнал, – она подперла трубку плечом и отодвинула штору, чтобы взглянуть в окно – на улице пустынно. – Нет, никто не приходил. Слушай, я подумала, это все-таки была плохая идея, наверное, я просто стрессанула, не надо приезжать…

Надежда слушает внимательно. Кажется, абонент на том конце провода взволнован, поскольку она повышает голос.

– Нет, я не собираюсь прятаться и скрываться, это уже не важно! Никто не причинит мне вреда, я… – она кинула взволнованный взгляд на дверь за секунду до того, как раздался звонок. Ее лицо исказила гримаса тревоги.

– Ладно, я перезвоню тебе.

– Не открывай дверь, Надя! – доносится из трубки. Бессмысленно, девушка уже направилась к двери.

Звонок тут же вылетел из ее головы, она выдохнула. Сердце стучало так, будто отбивало бравурный марш по ее такой короткой жизни. Бывают моменты, когда ты что-то делаешь помимо собственной воли, как загипнотизированный. Хотя голос интуиции был сильным, но какое-то смутное желание покончить со всем этим было сильней во сто крат. Она открыла дверь.

Оружие было направлено прямо в ее конопатое лицо. Надя успела подумать лишь о том, насколько больнее было бы получить пулю в сердце, а не в голову и успела мысленно за себя порадоваться. Потом прогремел выстрел, и незамысловатая песенка Ottawan оборвалась для нее на строчке “let me take you to the Milky Way”.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НЕЗНАКОМЕЦ С ОБОЧИНЫ

Глава 1

Бентон ненавидел свою фамилию. Она досталась ему в наследство от пьющего папаши, предки которого были выходцами из Поволжских немцев. В отделе его прозвали Бентонит за его спокойный характер и способность сохранять хладнокровие даже при расследовании самых жестоких преступлений. Никто не знал, что Бентон практиковал йогу по вечерам после особенно загруженных дней, используя тазик с кипятком – он опускал туда ноги и терпел ровно до тех пор, пока вода не остынет. Затем он шел в душ, и, включая ледяную воду орал что есть сил. И да, такая практика не научила его выдержке, но выработала особый вид иммунитета к чужим страданиям.

Сейчас ему даже немножко нравились всхлипы сидевшего напротив него убитого горем отца, которому два часа назад сообщили о смерти его дочери – он получал какое-то извращенное удовольствие, видя эмоции мужчин. Возможно, потому что сам был практически на них не способен. К женским истерикам он испытывал отвращение. И все же горюющего мужчину можно было понять – убийца хладнокровно выстрелил девушке в голову. Такое происходит иногда, но недостаточно часто, чтобы Бентон смог к этому привыкнуть.

Четыре часа назад он спустился в морг, чтобы ознакомиться с телом погибшей. Он ненавидел это место – зловеще поблескивавшее тусклыми лампами, оно холодным резаком проникало в твое нутро, будто патологоанатом, орудующий скальпелем. Здесь жизнь и смерть встречались, пожимая друг другу руки и, скрывали свои тайны от неискушенных следователей. Эти стены знали больше о всем многообразии человеческих пороков, чем самый опытный священник, но они не спешили делиться информацией со стариной Бентоном. По крайней мере, не сегодня – сегодня дежурил Стержнев, самый неразговорчивый из всех, он прикармливал местных полисменов прибаутками про загробную жизнь, а также философскими размышлениями, но редко мог достаточно конкретно описать все необходимые для расследования детали.

– Ха-ха, – Стержнев залязгал подносом, выдвинув его из холодильника, Бентон нахмурился. – Да, знаю, звук неприятный.

– Не могу привыкнуть.

– А я первое время, так во сне проспался, скрежет снился, – обнажив зубы в ухмылке Стержнев, откинул простыню.

Повинуясь профессиональному инстинкту, Бентон отпрянул, на всякий случай, зажав нос. Голова девушки была раздроблена, вся задняя стенка черепа разкромсана, будто сапер предварительно заложил бомбу с ручным механизмом между висков жертвы. Шея, грудь и живот трупа отдавали синюшным оттенком, но запах все еще был не сильным, преступление произошло два часа назад. Для Стержнева весь механизм процедуры был привычен, его запах не смущал совершенно, он с интересом разглядывал тело.

– Кто она? Тело красивое. Удалось что-нибудь выяснить?

– Cтудентка. Живет с отцом. Есть сестра…

– Кошка, собака… Это не столь важно, – ухмылочка на лице Стержнева стала шире. – Важно, кому эта неискушенная девочка дорогу перебежала, что была застрелена так хладнокровно.

– Сейчас работаем над версией самоубийства в том числе.

– О нет, – Стержнев внимательно изучал реакцию следователя. – Этого никак не могло быть, дорогуша, – сфамильярничав, он осклабился. – Не существует ни одной возможности выстрелить себе в голову, а затем прогуляться до первой попавшейся канавы и выкинуть орудие преступления. Вы бы его обнаружили.

– Да, – шумно выдохнул Бентон. Он постепенно привыкал к запаху, но ему очень не нравилось присутствие патологоанатома и его ужимки. – Мы просто должны отбросить эту версию, подтвердив, что она была убита.

– Да, да. Ремингтон, – Стержнев рассмеялся, увидев изумление на лице следователя. – Есть предположения?

– Сейчас сужаем круг подозреваемых, – Бентону совсем не хотелось делиться подробностями следствия с судмедэкспертом.

– Проверяйте охотников, это ружье. Девочка совсем молоденькая, – дрогнувшим голосом пропел Стержнев. – И имя-то какое необычное.

Бентон бросил взгляд на бирку, висящую на аккуратном наманикюренном пальце девушки – Меланья Кузнецова, дата рождения – пятое февраля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Дата смерти – пятое июня две тысячи восемнадцатого.

Теперь, сидя один на один с отцом жертвы, он не мог скрыть раздражения. Да, это горе, но может быть безутешный отец хотя бы попробует взять себя в руки.

– Мне очень жаль. Выпейте воды, – Бентон придвинул стакан к краю стола, пытаясь справится с нахлынувшим отвращением. Все-таки эмоциональные мужчины – это нонсенс.

– Вы можете объяснить мне, как это произошло, я не понимаю, – заплетающимся языком промолвил Виктор Андреевич Кузнецов, пытаясь совладать с собой. Его опухшее от слез лицо выглядело похожим на лицо младенца, которого случайно потревожили во время дневного сна. – Моя девочка, такая красавица, умница, она не могла связаться с какой-то наркоманской бандой, ее никогда не шантажировали…

– Да, но Вы же знаете, как это бывает, подростки, гормоны играют… Скажите, у нее же был молодой человек?

– Разумеется. Это Андрей Шорин, сын бизнесмена Шорина, ну знаете, такой, – он на минуту задумался. – Такой положительный молодой человек, спортсмен, даже места какие-то в олимпиадах занимал, мне Мелани рассказывала.

– А этот положительный молодой человек давно встречался с Вашей дочерью?

– Около года, они начали встречаться прошлым летом. Они самой красивой парой на курсе были, – отец Меланьи опять захлебнулся в слезах. Бентон стоически пережидал шквал эмоций – не зря же его прозвали Бентонитом.

Справившись с собой, Виктор Андреевич продолжал.

– Знаете, я ведь дочерей один растил, все для них. Весь свой бизнес строил так, чтобы можно было при любом удобном случае уйти на покой, а девочкам все бы досталось. Меланья моя гордость была и отрада, умная как черт, красивая, я бы им с Андрюшей и свадьбу шикарную организовал, только попросили бы. Старику для счастья только внуков не хватало.

Виктор Андреевич похоронил лицо в руках и до Бентона опять донеслись неразборчивые сентенции. Следователь смотрел на него задумчиво и сейчас даже немного жалел, хотя работе личное отношение только мешало. Он понимал, что расспрашивать скорбящего отца о друзьях Меланьи сейчас недостаточно этично, каждое воспоминание о девочке причиняет мужчине боль, и скрепя сердце дал себе обещание зайти к Виктору Андреевичу после разговора с семьей Шориных.

“Почему Киселева никогда нет на месте, когда он так нужен?”, – в очередной раз задался вопросом следователь. Киселев был молодым стажером, но обладал такой недоступной для Бентонита чертой как харизма – парень мог разговорить любого, он частенько кичился тем, что прошел курс по психологии в интернете, но Игорь был уверен, что дело не в этом. Просто есть люди, которым даже незнакомцы имеют обыкновение доверять свои личные тайны, такие как Павел Киселев, а есть Бентон. Сухарь с озлобленным лицом.

Пару лет назад у Бентона тоже была супруга, которую он любил больше жизни. Он любил, как она смеялась, любил все шероховатости ее характера. Она часто говорила, что от него пахнет кожей и дешевыми сигаретами. “Ты прямо как ковбой”, – шутила она, зарываясь носом ему в плечо. “Ты никак нюхала ковбоев”, – полушутливо-полусерьезно отвечал Бентон. Они оба смеялись, Кира любила смеяться. От него действительно пахло сигаретами, и он любил, когда жена это замечала. Ему было приятно, когда она перед сном укоряла его в том, что ей не хватает его ласки. “Ласка это рудимент. Я солдат, не знающий слов любви”, – бывало, замечал Бентон, в ответ на ее укоры. “Ты можешь взять увольнительную хотя бы на пару часов перед сном?”, – Кира была бесподобна в своих кружевных пеньюарах и эротическом белье. Он закрывал глаза и соглашался.

Бентон часто спрашивал себя, что она в нем нашла. Кира была на пятнадцать лет младше, финансово обеспечена и невероятна красива. Иногда она читала этот вопрос в его глазах. “Твои мозолистые руки”, – отвечала она на немой вопрос. “Это мужские руки, не люблю холеные”, – она улыбалась.

Они много смеялись, а семь лет назад потеряли ребенка. Это сразу дало трещину в отношениях. Все усугублялось тем, что Бентон в действительности был женат на работе. Так проще было справляться с подступающей тошнотой, которая стала неизменным спутником полицейского при взгляде на отделанную детскую. Каждая пара переживает такое горе по-своему – их оно разъединило. Кира постоянно упрекала его в нехватке времени и ласки.

“Когда-нибудь твоя работа тебя погубит, Игорь. Помяни мое слово”, – любила говаривать она, женщина всей его жизни. Но она ошибалась. Его погубило ее предательство. Пять лет назад она ушла от него к успешному бизнесмену. Пять лет назад он погрузился во мрак, и не жил больше. Это было просто автоматическое доживание какого-то жизненного отрезка с легкими вкраплениями интереса к особо запутанным делам. С тех пор у Игоря Бентона в жизни началась черная полоса. Каждый день, возвращаясь домой, осознавая, что кошки скребут на душе, он не принимал никаких действий по улучшению ситуации. Он не пил, но иногда ему казалось, что алкоголь бы дал ему хоть какое-то право поныть и пожалеть себя. Когда каждый день на работе проводишь, пытаясь понять, какие демоны в человеческих душах правят бал на этот раз, уже как то не солидно жаловаться на свою любовную драму. Просто берешь себя в руки, и очередной контрастный душ выводит тебя из оцепенения, вырывает из сумрака. Сумраком Бентон с горечью прозвал состояние, при котором ему не хотелось жить, то состояние, в котором он пребывал постоянно.

С тех пор бизнесменов он недолюбливал. Да и кто может доверять человеку, который по собственной воле отказался от отпусков и больничных? Хотя, Виктор Андреевич меньше всего был похож на бизнесмена. В таком раздробленном состоянии он скорее походил на всколоченного Чиполино, или владельца молочный фермы. Бентон горько усмехнулся. “Горе луковое, как же можно быть таким наивным”, – подумал он. Игорь был действительно умным следователем, но с эмоциональным интеллектом у него было неважно.

– Послушайте, – мягко, но уверенно произнес он. – Виктор Андреевич, мне необходимо выяснить всю информацию о взаимоотношениях Вашей дочери и этого парня, Андрея Шорина. Вы знаете, они часто ругались, – следователь заметил странный взгляд отца и надавил: – Может она жаловалась Вам на него, вела себя странно?

– Боюсь, что здесь ничем не могу помочь Вам. Девочка очень любила этого Андрея, я был лично знаком с его отцом, и у нас похожие ситуации в семье. Андрея, насколько я знаю, тоже растил его отец, очень обеспеченный человек. Мать у них то ли умерла, то ли в реабилитационном центре, Меланья говорила, что она много пила, но я не очень помню, – он потер лоб рукой, будто припоминая что-то. – Вы говорите про то, вела ли она себя странно?

– Да, – оживился Бентон. Он наклонился к безутешному отцу, хотя этого и не требовал порядок дознания. – Скажите мне все, что знаете, любую мелочь.

– Хм, – отец задумчиво смотрел на Бентона, но Игорь знал, что в данный момент Кузнецов его не видит. Он погрузился в воспоминания. – Знаете, иногда мне кажется, что Меланья была не самым обычным ребенком. Она как будто… – Виктор закурил, Бентон услужливо придвинул ему пепельницу, но пепел с сигареты все равно сыпался на пол, – …теряла ход времени. Еще с детства частенько приходила ко мне с вопросом: “Папа, а что уже вечер?”. Разговаривала сама с собой часто. Я все сваливал на излишнюю впечатлительность, думал она творческая натура, фантазия бурная… Ну и заигрывалась, что ли.

– Заигрывалась?

– Да… иногда делала больно своей старшей сестре. Они часто ссорились.

– Вы ничего не говорите о старшей дочери Кристине. Вы не общаетесь?

Лицо Виктора Андреевича потемнело. Он с силой вдавил сигаретный окурок в пепельницу.

– Здесь не о чем говорить, – Бентон не мог не заметить разительную перемену в поведении Виктора. Осунувшийся, еще пару минут назад беспомощный пожилой мужчина вмиг превратился в хозяина положения, в голосе зазвучали стальные нотки. – Кристина уехала учиться в другой город. Она не любит Москву.

“Интересный поворот принимает дело”, – подумал Бентон.

– Вы с ней не в ладах?

– Это имеет отношение к делу? – Виктор Андреевич встал. – Я рассказал Вам все, что мог. Мои отношения с дочерью Вас не касаются. Я могу идти?

– Да.

Пребывая в неловком замешательстве от такого внезапной трансформации отца девочки, Бентон все же не мог не задать еще один вопрос.

– Виктор Андреевич?

Бизнесмен обернулся в дверном проеме, поспешно застегивая пиджак. В свете тусклой лампы морщины на его лице приобрели рельефность, делая его совсем стариком.

– Вы сказали, что не были знакомы с отцом Андрея лично, но, получается, парня Вы видели?

– Да, она приводила его как-то раз.

– И, – вкрадчиво поинтересовался Бентон. – Вы смогли составить о нем впечатление? Неужели он не вызвал у Вас подозрений?

– Андрей Шорин не мог убить мою дочь. Не тратьте на него время. Я верю в этого парня. Он очень ее любил.

– Как Вы смогли понять это?

Виктор рассмеялся.

– Я бизнесмен. Я хорошо разбираюсь в людях, блеф я чую за версту. Особенно, если речь шла о моей дочери. У Меланьи пропал телефон, кстати. Я искал его, нигде не нашел. В первую очередь Вам необходимо выяснить, что было в нем, раз кому-то очень понадобилось его скрыть.

Он ушел, Бентон сидел в кресле, уставившись в стену, он думал и сопоставлял факты. Кристина. Та ниточка, которая приведет его к отгадке. Он знал, что должен начать с Шорина, поскольку он главный подозреваемый, но реакция отца на Кристину не выходила из его головы.

“Если бы у меня были дети, я хотя бы чуть-чуть больше бы разбирался в конфликтах отцов и детей. Не пришлось бы постоянно выкапывать из головы Тургеневскую классику”, – подумал Бентон, пребывая как обычно в скверном расположении духа. Он схватил пальто, его ожидало три мучительных часа разговора с отцом Шорина. Еще одним бизнесменом, будь они неладны.

Глава 2

Все начиналось снова. Тошнота, боль в висках, головокружение. Он как будто всплывал на поверхность, а затем какая-то сила снова утягивала его на дно. Каждый вдох отзывался болью, да и мог ли он дышать полноценно? Все указывало на то, что нос был разбит всмятку. Не было возможности пошевелиться – каждое движение отдавалось всполохами агонии. Чуть-чуть приподнимая голову, он снова и снова терял сознание.

Неизвестно было, какое время он пролежал в отключке – сутки, двое? Наверняка с ним что-то случилось, авария, или его избили. Он не понимал, где он находится. Сквозь слипшиеся от крови веки, он еле различил дорогу, скрывающуюся в густеющих сумерках, затем снова наступило облегчающее забытье.

Пять или шесть заплывов, и он очнулся – тело онемело от боли, но ноги не были сломаны, он смог на них опереться. Скорчившись в три погибели, парень встал, найдя точку опоры, точнее, использовав для этого правую руку, – левая была сильно ушиблена, ребра болели, будто они были сломаны. Он протер глаза – действительно проселочная дорога, где-то за городом. Слегка ощупав свое онемевшее лицо, парень огляделся, насколько позволяла степень свободы его шеи – кажется, кроме ребер и носа все остальное тело было в относительном порядке. Странно, но вся его одежда была в крови – с учетом того, что у него были сломаны только ребра, это вызывало вопросы. Решив для себя, что кровь хлестала из носа и уделала ему всю одежду, человек с обочины, приступил к более тщательному анализу обстановки. Нет, он решительным образом не мог вспомнить, как он сюда попал, а что еще хуже он вообще не помнил кто он. Мысли не желали складываться в прочный каркас, более того, они начинали путаться – единственное, в чем он был уверен – он видел свет от фар совсем недавно. Этот свет ослепил его, а потом удар…

Он огляделся по сторонам, рядом с ним лежал пистолет. Соседство рядом с огнестрельным оружием в этот момент повергло парня в шок. Разве он не выяснил, что его машина сбила? Оружие, валявшееся в метре от него, опровергало эту гипотезу, либо сильно усложняло ее. “Может я охотник, которого случайно сбил самосвал?”, – ход мыслей парня стал интенсивнее, вызвав очередной приступ мигрени. Он закрыл глаза. Пошарив рукой по карманам, незнакомец нашел телефон. “Давай, заводись”, – взмолился он. Смартфон пропиликал о включении, но сразу после этого, в предсмертной агонии потух, сигнализировав о бесконечно малом заряде.

“Вот блин” – подумалось жертве обстоятельств. Одно он понимал точно – он уже не в Канзасе, и похоже влип в какую-то историю.

***

Это было по-настоящему вышколенное по всем законам архитектуры здание. По долгу службы Павел часто бывал на местах следственных действий и часто сталкивался с необычными и атмосферными местами преступления – например, в прошлом году в порядке дознания они посетили богемную студию именитого веб-дизайнера, такого количества плакатов с агитационными антиправительственными призывами Павлу до сих пор видеть не приходилось. Вся квартирка была увешена красно-белыми плакатами с коммунистическими лозунгами, которые парень рисовал практически “на коленке”, обосновывая это тем, что у каждого творческого человека обязательно должно быть хобби. Но в подобных шикарных домах Павлу бывать еще не доводилось – у Шориных явно был хороший вкус на антиквариат и прочие безделицы, в которых Павел понимал как свинья в апельсинах. Гротескные, чересчур помпезные колонны, отделанные лепниной подпирали изысканный сводчатый каркас здания – это напомнило Павлу амфитеатр из книги Легенды и мифы Древней Греции, которую он до дыр затер в детстве. Он подумал с тоской, что только отделка пола входного крыльца стоила приблизительно три оклада помощника следователя.

Подойдя к порогу дома, Павел пытался угадать, действительно ли плохие предчувствия его не обманывают. Он не мог отделаться от ощущения, что дело этой Меланьи Кузнецовой с минуты на минуту примет затяжной характер. Он посмотрел на своего босса.

– Знаете, похоже, сегодня я ставить на Ваше самообладание не буду, – Павел слегка дотронулся до руки следователя, желая его приободрить. – Вы выглядите таким хмурым и раздраженным…

– То есть еще более хмурым и раздраженным, чем обычно? – слегка улыбнувшись, Бентон нажал на дверной звонок. – Совсем паршиво?

– Э-э, – Павел замялся. – Мне нужно повышение по службе, а это вопрос с подвохом и, боюсь, мой послужной список недостаточно обширен, чтобы покрыть все мои речевые ляпы…

– Тебе говорили, что в тебе погиб дипломат? – Бентон нахмурился, послышались шаги. Он успел шепнуть: – После этого дела повышение я тебе обещаю.

Открылась дверь. Ожидая увидеть лакея или швейцара, Павел уже было приосанился – все-таки в современной иерархии карьер он бы всяко опередил какого-то служку, но перед ними стоял мужчина средних лет, безо всяких сомнений, лично хозяин дома. Он внимательно смотрел на них – взгляд его голубых глаз был пытливым и умным, но они скорее сканировали пространство, не выражая никаких эмоций. Павлу показалось, что он не из тех, кого допрашивают, скорее он сам привык задавать вопросы.

– Так скоро? – удивился он. – Я позвонил на всякий случай, двадцати часов не прошло.

– Здравствуйте, я оперуполномоченный в отделе особо тяжких преступлений, мое имя Игорь Бентон, это мой стажер Павел. Мы хотели бы побеседовать по поводу Вашего сына Андрея Шорина.

– Мой сын? Но Вы говорите… он же не был убит?

– Нет, – Бентон внимательно разглядывал его. – Он дома?

– Вы что не получили мою заявку? – слегка повысил голос мужчина. – Он пропал, я не могу дозвониться ему… Телефон не отвечает, уже почти сутки.

Бентон шумно выдохнул. В голове у Павла крутилась только одна мысль – интуиция не подвела – дело будет сложнее, чем предполагалось.

– Послушайте, мы хотели бы поговорить внутри, мы можем войти?

Мужчина посторонился, но его холодный взгляд свидетельствовал о том, что гостеприимство не является его сильной чертой.

– Алексей Ростиславович, – обратился к Шорину следователь без долгих предисловий. – Ваш сын главный подозреваемый по делу об убийстве студентки – Меланьи Кузнецовой.

– Никогда не слышал этого имени, – Шорин-старший не казался ни взволнованным, ни испуганным.

– Вы никогда не слышали имени девушки, с которой последний год встречался Ваш сын?

– Он с кем-то встречался? – фыркнул отец. – Странно… учитывая, что он мне ничего не говорил. У Андрея, насколько я знаю, всегда было много девушек. Это сильно отвлекало его от учебы.

Он закурил. Все его движения были отточенными и продуманными. Он создавал впечатление человека, который любую ситуацию держит под контролем. “Как робот”, – пришло в голову Павлу.

– Итак, Вы утверждаете, что не знаете этого имени. А где был Ваш сын прошлой ночью около одиннадцати вечера, Вы тоже сказать не можете?

– Нет, я же уже сказал, – раздраженно промолвил отец Шорина. – Он пропал, вчера около восьми вечера я пытался ему позвонить – телефон не отвечал. Мы всегда ужинаем в восемь.

Павел подошел к каминной полке. На ней, слегка скособочась, стояла фотография – молодая женщина обнимала статного мужчину, без сомнений Шорина-старшего, ее глаза светились.

– Это мать Андрея?

– Да, – последовал короткий ответ.

– Вы не знаете, может быть, Андрей поехал навестить ее? Или других родственников за городом?

– Мать Андрея умерла пятнадцать лет назад, – голос Шорина становился все жестче. – И я думаю, Вы знаете об этом – наверняка навели справки, прежде чем вломиться в мой дом и устроить допрос.

– Никто не вламывался в Ваш дом, – спокойно заметил Павел. У него была прирожденная способность разряжать обстановку, и сейчас, видя, что Бентон делает над собой усилие, чтобы вести расспрос вежливо, Павел решил сыграть сольную партию. – Итак, – он присел на краешек дивана, демонстрируя полную непринужденность. – Вы, насколько я понимаю, хотите сделать заявление о пропаже сына? Здесь необходимо уладить несколько формальностей…

Павел достал блокнот, по ходу задавая основные вопросы на случай пропажи человека – рост, вес, во что был одет, как давно видели в последний раз, все, вплоть до марки сотового телефона. Это отвлекло бизнесмена, и он подробно рассказал все, что знал. Круг общения у парня был широкий, он не знал кого-нибудь, кто мог бы на данный момент предоставить информацию о местоположении Андрея. Нет, он не знает пароль и пользователя в Скайпе и Вконтакте сына, он такими вещами никогда не интересовался. Это какое-то недоразумение, что его сына в чем-то подозревают, Андрей и мухи не обидит. Все это время Бентон молча прогуливался по комнате.

– Вы давно храните оружие подобным образом? – следователь указал на стену с огромным стеклянным сейфом, в котором на всеобщее обозрение была выставлена богатая коллекция оружия, принадлежавшего без сомнений хозяину дома.

– Ключ от сейфа у меня, Андрей не имел к нему доступа. И к тому же… – тон Шорина стал холодным. – Я всегда вынимаю патроны после охоты. Мне нужны проблемы с правоохранительными органами.

– Ну что ж, – жизнерадостно сказал Павел, на пути к участку после тщательного расспроса озадаченного отца, скупо отмерявшего информацию об основных увлечениях и образе жизни сына. – Парниша был хоть куда, футболист, ловелас, хорошо учился и да, гоняли они по-синьке на убитых машинах, ну и ладно с кем ни бывает…