Текст книги "Foxtrot втроем не танцуют. Приключения русских артистов в Англии"

Парадоксальное сочетание современности и старины находит отражение в культе викторианских времен. Трудно сказать, как современные феминистки отнесутся к заявлению королевы Виктории, но даже в век бизнес-леди дневник королевы Виктории необычайно популярен. «Я зависела во всем от своего мужа Альберта, – писала королева Виктория. – Он руководил всеми моими поступками, всеми моими мыслями».

Экзальтированная любовь Виктории к своему супругу и сегодня впечатляет и приводит в благоговейный восторг и почитание многих юных девушек. Виктория на сорок лет пережила Альберта, своего мужа и своего же кузена, который ушел из жизни в возрасте Ги де Мопассана и Николая Гоголя – всего-то в 43 года. Она умела подчинить свое поведение его интересам, так что ее сильный и волевой характер стал очевиден лишь в дни ее собственного правления.

Как и принц Альберт, королева Виктория происходила из немецкого аристократического рода. И как другие «немецкие» монахи, Виктория сделала все для того, чтобы Британия была превращена в мировую державу номер один, что, впрочем, периодически приводило к конфликтам с Пруссией. Правление Виктории, длящееся с 1837 по 1901 год, нередко называют «Золотой эпохой». Символизируя любовь, которую не способна разрушить даже смерть, прах Виктории и Альберта покоится в одной могиле.

Воистину по-императорски Виктория увековечила и память своего мужа Альберта, основав первый и, как впоследствии оказалось, самый большой в мире музей прикладного искусства. В этом музее удалось собрать самые удивительные этнические и культурные экспонаты со всего мира: национальные костюмы и украшения, конская сбруя, посуда и даже мебель. Удивительно, учитывая снобистский дух большинства англичан, что королева Виктория отдала распоряжение собирать эти экспонаты не по принципу «аристократической крови», а по совершенно другому – уникальности для этноса, для местной национальной культуры. Именно поэтому в коллекции есть и крестьянские платья простолюдинов, и бархатные камзолы аристократов. Собирая все эти экспонаты, принадлежащие разным эпохам, Виктория смогла собрать пеструю, если не сказать – сумбурную, коллекцию, которая тем не менее крайне любопытна и познавательна.

Вообще, англичане – консервативный народ. Их собственные традиции, их личная и семейная жизнь значат для них многое. Большинство из них вовсе не рвутся переселиться в Лондон как единственно карьерно перспективное место в стране, а предпочитают приехать туда на какое-то время, после чего вернуться в свой фамильный дом, будь он в глуши шотландских болот или же на просторном и светлом побережье Ирландского моря, и из этих мест в столицу их уже никаким пряником не заманишь. Мышление и ценности британцев противоположны установкам решительных и циничных американских яппи. Английские джентльмены с презрением относятся к тем, кто в современном мире рвется из грязи в князи, будь то Соединенные Штаты или стремительно меняющаяся на современном мировом капиталистическом рынке Россия. Быстрый финансовый взлет невозможен без подлостей, нарушения закона, лжи и предательства, убеждены они, и с подозрением относятся к тем, кто «вчера был никем», а сегодня стал олигархом. Даже такие крупные нефтяные олигархи из России, как Борис Березовский и Роман Абрамович, никогда не могли себя чувствовать в Британии своими парнями, несмотря на владение футбольными клубами и недвижимостью. Одно дело банковский счет и совсем другое – положение в обществе, уважение и доверие со стороны определенной социальной страты. Русским олигархам никакого «уважения» со стороны британских лордов и не светит. Ну разве что только внимание со стороны спецслужб и налоговых органов к этим вечно чужим русским на берегах Туманного Альбиона будет обеспечено… Джентльменом нельзя стать, нацепив на себя фрак, купив в собственность старинный замок. Джентльменом можно лишь родиться, если твоими предками являются не менее трех поколений английских джентльменов. Социальный статус, создаваемый из поколения в поколение, фамильное гнездо и родовая память для британца – ключевые ценности.

Фавориты из России

Карельские – Рита и Руслан, представлявшие Россию в европейской программе, обещали быть одной из самых интригующих пар на соревнованиях. А все начиналось много лет назад…

– Надо выглядеть стильно и дорого! Надо! – морщась, словно от проглоченного лимона, пояснил Руслан, глядя на свою жену. – Даже если у тебя последние деньги, ты без штанов ходишь и питаешься растворимым супчиком из концентратов, все равно, понимаешь, приходится играть по корпоративным правилам! Клиент должен быть уверен в стабильности и престиже фирмы. Респектабельность – наш бог.

Маргариту царапнуло слово «респектабельность». Но куда же деваться? Работа, которую предложили после окончания вуза, приносила Руслану копейки. И он неожиданно для себя самого решил пойти туда, где можно было найти «Клондайк». Таким «русским Клондайком» в лихие 90-е годы, когда в стране все рушилось и люди не успевали опомниться от очередного дефолта и смены кабинетов министров в правительстве Бориса Ельцина¸ оказался страховой бизнес. Люди, как утопающие, хватались за соломинку.

Маргарита знала, что одетые «от-кутюр» молодые менеджеры международной страховой компании вынуждены холеным и бодрым видом поддерживать «бренд» своих фирм, даже если эта фирма – мыльный пузырь, вот-вот готовый лопнуть. Но ведь клиент неосознанно своего менеджера встречает по одежке. Под воздействием корпоративной культуры и у самих менеджеров менялось мышление, становясь клиповым. Огромное значение придавалось атрибутике, когда торговые бренды, золотые часы, кожаные портмоне, модная электроника становились самоцелью.

Человек превращался в вещь. В приложение к своим часам, пиджаку, портмоне, компьютеру, автомобилю… Самооценка человека начинала измеряться накопленным барахлом. Вещизм стал религией «поколения менеджеров». Живые люди уходили из системы ценностей «продвинутых менеджеров». На их место приходили вещи.

– И когда же мне помогать старым да больным родичам? – однажды бросил, глядя на Карельского, еще новичка в системе «международного страхования», его наставник. – Да, когда же мне ими заниматься, ежели у меня контракт на миллион, а?

– Но ведь они тяжело больны, им нужна твоя помощь.

– Кто бы мне помог! – топ-менеджер, носящий прозвище Шакал, бросил на Карельского едкий, злой взгляд исподлобья. – Пусть им помогут «совковые чиновники», на которых они всю жизнь ишачили! А сейчас другие времена. Капитализм, рынок! Каждый сам за себя. Ельцин, Гайдар, Чубайс, конечно, молодцы, что разогнали «совковую» кремлевскую бюрократическую нечисть. Но… Эх, мы еще не Швейцария, не стали подлинно цивилизованной страной.

– А почему именно Швейцария?

– Ха! В Швейцарии разрешена эвтаназия. Сейчас бы я этих вечно ноющих, вечно болеющих предков, которые требуют моего времени, моей жизни на свои болячки, я бы с ними да как в Швейцарии…

– Ты за узаконенное убийство? – Руслан не верил своим ушам. В его голове еще крутилось на подсознании известие об убийстве телеведущего-рекламщика Владислава Листьева. Он не мог понять, как что-то может быть ценнее человеческой жизни.

Однако стремительно захватившая Россию рыночная жизнь вносила свои коррективы в мышление людей. В душе каждого менеджера (самая модная и перспективная профессия!) наступал перелом, и клиповое мышление начинало доминировать. Картинка мира становилась мозаичной.

Рабочий день в страховой компании проходил в нервозной суете, в ходе которой компания должна была максимально обобрать своих клиентов. Руслан ловил себя на мысли, что ни на минуту не может остаться наедине с собой. На нем концентрировались десятки скептических взглядов его сослуживцев, и он находился под ними словно под прицелом ружья. Трезвонили телефоны, и по всем телефонам велся слащавый разговор, полный пустопорожних обещаний. Международная страховая компания была рада любой прибыли, для получения которой требовалось бы применить все мастерство персонала хитроумного психологического давления на клиента. Топ-менеджер, начальник Руслана, учил:

– Запомни, Рус! От трудов праведных не наживешь палат каменных! – Шакал не то присвистнул, не то закашлялся. – Главное для тебя – понять психологию клиента. Большинству хочется платить как можно меньше, а иметь с нас выгоду как можно больше. Ну и у компании примерно те же задачи, для того у нас и работает штат юристов, чтоб с деньгами не расставаться. Что в последний месяц самое эффективное, так это «метод салями».

– Метод салями? То есть речь идет о колбасе? – поинтересовался Руслан.

– Слухай сюда, Рус. Ты берешь пакет страховых услуг и пилишь его на кусочки, как колбасу на шматки. Делаешь эдакую нарезку страховых предложений – видел, небось, как в наши дни салями продают, нарезкой в вакуумной упаковке. Предлагаешь страховать что-то одно. За маленькие деньги. А потом начинаешь: как же так, может быть, клиент купит и другую услугу? И так постепенно набираешь пакет услуг, стараясь выйти на максимальную сумму. И клиент у тебя на крючке. А спустя пару месяцев информируешь, что, мол, с нового квартала года все, что было раньше, аннулируется, потому что компания сформировала новые принципы обслуживания клиентской базы…

– Пересмотр условий?

– Маленькая хитрость. Без этого в нашей работе не обойтись. Пойми, это же бизнес и ничего личного, как говорил персонаж «Крестного отца». Компания должна зарабатывать на человеческом страхе! Держи клиента на крючке. Цель оправдывает средства. Дави на психику, манипулируй! Подчеркивай, что мы работаем в интересах клиента. А вообще, прости за банальность, где ты в нашей жизни видел мораль да честность?! Этика, которой нас учат в вузах, – это вообще чепуха, с реальностью ничего не имеющая общего. Этика – это наука о лжи!

Работая в страховой фирме, Руслан чувствовал, что раздваивается на противоречащие друг другу социальные роли. В одном своем «я» он был нормальным человеком, любящим свою жену Риту, своих стареньких родителей: уже почти спившегося отца – дирижера военного оркестра и мать – работницу отдела качества парфюмерной фабрики. В другой роли он был циником, хитрой и бессердечной «акулой бизнеса», менеджером, смотрящим на людей лишь как на ходячие банковские счета.

– А ты просто дели людей на «своих», «чужих» и «врагов». Так легче бороться с угрызениями совести! – посмеиваясь, заметил наставник Карельского, топ-менеджер, с которым Руслан поделился своей нравственной «шизофренией».

Непросто давалось страховому агенту Карельскому соединение в душе разных ролей. На работе надо было убить в себе все человеческое, лучшие качества, что закладывали в него мать с отцом, – честность, порядочность, ответственность, любовь к людям. Вместо них следовало культивировать эгоизм, беспринципность, использовать человеческие беды для выкачивания денег. Это называлось бизнесом. Однако по-другому вырваться из круга бедности выпускнику престижного московского вуза не удавалось.

Циничная работа по обираловке клиентской базы, или, как шутили в офисе, «стрижке купонов», требовала чудовищного расхода нервов, который следовало чем-то компенсировать. И вот здесь Маргарита предложила Руслану всерьез задуматься о танцевальном спорте. Они и раньше выходили на паркет, но не всерьез. Танцевальный спорт был миром блеска и роскоши, конечно, со своими интригами и темными углами, но все же оставаясь при этом таким же прекрасным, как летнее солнце, на котором, как известно, также есть пятна.

Карельскому простое «хождение на тренировки» казалось скучным. Дух победителя и перфекциониста требовал от Руслана доказать (не столько окружающим, сколько самому себе), что он – супермен вроде тех, что изображены в голливудских фильмах: сильный, красивый, успешный. «Уж если быть, то первым» – этот слоган крутился в голове Карельского. И он размышлял о том, что же требуется для завоевания «золота».

Победы на конкурсах требовали незаурядной энергетики, упорства, а самое главное – постоянного мелькания на различных турнирах. В этом плане правила спорта походили на мир шоу-бизнеса. Судьи высоко оценивали мастерство тех, кто постоянно мелькал на чемпионатах, чьи имена были на слуху. Ради этого следовало жертвовать множеством дел, и не только рабочих, но и семейных: некогда было сделать ремонт в квартире, собрать урожай на даче, не говоря уж о воспитании детей и ежедневной заботе о стариках родителях.

А каким же был коэффициент полезного действия при всех этих жертвах?

Никто не хочет ходить в неудачниках. Но Карельским не везло на зарубежных соревнованиях. И они всерьез задумались о том, какую же избрать стратегию, чтобы пробираться через тернии к звездам.

После пяти катастрофических проигрышей на британском Блэкпуле Руслан решил всерьез поговорить с Ритой. Он знал, что разговор будет для нее неприятным, ибо коснется ухода из студии Петра Павловича Пирожкова, фактически предательство друга семьи.

С хореографом Пирожковым Риту связывала особого рода давнишняя дружба, начавшаяся еще в те далекие советские времена, когда Пирожков преподавал «народный танец» во Доме пионеров и Рита была одной из самых любимых учениц. В лихие 90-е годы Пирожков неожиданно от ансамбля «Березка» переключился на бальные танцы. Теперь он учил своих учеников уже не отрывистому шагу в сапожках по третьей хореографической позиции, а скользящему шагу по шестой позиции в «тесном контакте с телом партнера». Дом пионеров с его почти бесплатными кружками канул в Лету, теперь Пирожков нанимал за солидную плату учеников-«бальников», арендуя помещение в одном из полудохлых в плане проката фильмов кинотеатров, по соседству с мебельным салоном и ателье по ремонту верхней одежды.

Рита оставалась одной из любимейших учениц Пирожкова, которая, впрочем, получала удовольствие от самих тренировок и не задумывалась даже о выходе на чемпионаты.

Постепенно у Риты, как у талантливого модельера и дизайнера одежды, сложилась своя клиентская база. Не было в студии Пирожкова ученицы, которая не шила бы у Риты Корсак свое бальное платье.

Но потом в жизни Риты Корсак произошли глобальные перемены. Она стала Маргаритой Карельской. И ее муж, Руслан Карельский, сразу же жестко обозначил свои приоритеты.

– Если танцевать, то только ради победы!

После упорного аутсайдерства на зарубежных чемпионатах Карельский объявил Рите за вечерним чаем:

– Я убежден: чтобы нас заметила судейская бригада, чтобы нам начали наконец-таки начислять призовые очки, нам, увы, придется менять тренера.

Идею расставания с Петром Павловичем Карельская восприняла с тревожной грустью. Пирожков был ее близким другом, а уход к «перспективному», как был убежден Руслан, тренеру Никите Борисоглебскому словно резал ножом по живому.

– Сентиментальность – это психология жертвы. Ты хочешь быть жертвой обстоятельств? Надеюсь, что нет. Не будь сопливой девочкой! Рита, выбирай: или твоя дружба с Петропалычем, или наша победа на конкурсе.

И тут Карельский себя ощутил неожиданно тот-менеджером страховой фирмы. Перед его внутренним взором поплыли крикливые плакаты страховой компании, зазвучал металлический голос шефа. «Цель оправдывает средства! – повторял незримый топ-менеджер Шакал громовым, как из репродуктора, голосом. – Кому сейчас легко? Велика честь, коли тебе нечего есть. Трудом праведным не наживешь палат каменных!»

Чай остывал на глазах. Сбивчиво, с трудом подбирая слова, но продолжая уверенно гнуть свою линию, Карельский говорил о том, что Петропалыч – отличный мужик, но не боец. Он простой хореограф из Дома пионеров. Ему бы и руководить дальше кружком танцев для школьников, куда ему лезть во взрослую жизнь с ее «камнедробильными» правилами игры, тем более в мир бального танца с его звериной конкуренцией?! Хотим мы того или нет, но с Петропалычем придется расстаться…

– Но это же предательство!

– Жизнь состоит из постоянных перемен. Все живое обязано двигаться. Отсутствие движения – символ омертвелости.

Далее Карельский начал рассуждать о том, что, не поменяй он профессию, не было бы ни у него, ни у Риты денег даже на тренировки. Занятия танцами не из дешевых!

Рита грустно молчала. Она не могла противоречить железной логике мужа, но всем его аргументам противоречила ее душа. Она чувствовала, что уход из студии Пирожкова будет им воспринят гораздо больше, чем просто уход любимой ученицы: он относился к Рите по-отечески, как к родной дочери.

Рита Корсак-Карельская молча смотрела в бурое зеркальце остывающего чая, словно надеясь там, как в магическом котле древней цивилизации майя, увидеть ответ на вопрос о том, что же делать.

Глава 3
Английская мечта

Черный «жук» с золотыми глазами притормозил, сворачивая с набережной на узкую улочку, мощенную булыжником и ведущую к Winter Garden. Под колесами автомобиля вместо ровного асфальта колыхались бугры брусчатки, машина качалась, словно катер на волнах. Водитель погасил золотые кругляши фар. Дальше следовало идти пешком. Подъехать прямо ко входу Winter Garden мешали огромные разноцветные валуны из прозрачного стекла, раскрашенного в нежные розовые, сиреневые, голубые и зеленоватые тона, словно разноцветные маленькие айсберги, и окружавшие маленькую католическую церковь. Этот импровизированный «сад камней» препятствовал движению автомобильного транспорта.

Полина и Владимир спешно достали зонты. Шофер помог Малинину выгрузить из багажника массивный кофр с фототехникой. Пока Малинин водружал его себе на плечи, словно альпинист перед восхождением, Полина расплатилась. Шофер галантно помахал своим пассажирам рукой аристократа в белой перчатке.

– Рекомендую заглянуть на фестиваль танца, – посоветовала Полина, отдавая шоферу голубую купюру с изображением Биг-Бена и профиля королевы.

– Окей. Как только появятся время и деньги.

Про деньги таксист упомянул не случайно. Ежедневный входной билет на фестиваль танца стоил столько же, сколько две бутылки превосходного шотландского виски Glen Moray 15-летней выдержки или же билет на скоростном поезде от Манчестера до Лондона. Так что же все-таки представлял собой этот фестиваль танца – соревнования, искусство или бизнес?

С крыши Winter Garden срывались потоки воды. Они обрушивались на брусчатку и взрывались маленькими фонтанчиками. Полина и Владимир метнулись как гончие псы, увидевшие лисицу, под металлический козырек, грохочущий от дождевых капель так, словно в Англии началась революция и по «Зимнему саду» выпускали пулеметные очереди.

Сотрудник службы охраны в серой униформе и белых перчатках, в фуражке с лакированным черным козырьком и черных блестящих лакированных сапогах решил проявить бдительность и запросил у Малинина и Бересклет аккредитацию на фестиваль. Неряшливо-мокрый, взмыленный Малинин, сгорбившийся под тяжестью многокилограммовой фотоаппаратуры, был совсем не похож на террориста, но его заставили рюкзак прогнать через ленту рентгена.

Winter Garden имеет свои внутренние правила, в чем легко убедиться, едва переступив порог. Оказавшись во Дворце танца, конечно, следует стащить с себя мокрые куртки, кофты, плащи, да и вообще всю верхнюю одежду. Даже если тепло, сухо и светит солнце, пальто и куртки вам помешают. Вы вступили в Зазеркалье, во Дворец ее величества Терпсихоры. Русский театральный деятель, режиссер К. Станиславский, говорил, что «театр начинается с вешалки». Театр британского танца, Winter Garden, с этим афоризмом, видимо, не знаком: несмотря на очевидный артистизм атмосферы, здесь нет ни гардероба, ни простых вешалок на входе. И это с предусмотрительностью англичан никак не вяжется!

Приходится верхнюю одежду сворачивать рулоном и убирать в дорожные сумки, чтобы не таскать ее в руках, или через плечо, напевая про себя «мы – цыгане»». Зато к дорожным сумкам и саквояжам относятся как к обязательному атрибуту, ведь в этих чемоданах и сумках участники Блэкпула возят свои костюмы, поэтому дорожный чемодан в ваших руках – такой же нормальный атрибут, как и яркий грим. Скажете, что это немного напоминает вокзал, что длинная оранжерея с пальмами и стеклянным потолком – своеобразное фойе Winter Garden и в самом деле напоминает лучшие британские вокзалы международного сообщения? Дело вкуса!

Вы проходите несколько метров вперед, оставляя за собой выставку-продажу танцевальных костюмов и билетную кассу, – и вот вы уже в большом павильоне под стеклянной крышей. Десятки пальм в аккуратных квадратных кадках, скользкий и блестящий как зеркало мраморный пол и аромат свежего кофе, доносящийся из кафе. Подняв глаза к потолку, невольно ожидаешь увидеть грозные перины облаков, обещающие обрушиться тоннами воды, но в стеклянном потолке не только нет грозового неба, но даже не слышно, как дождь барабанит по стеклам. Не видя и не слыша привычного мира, с которым так неожиданно утерян контакт, ты с замиранием сердца и холодком в груди чувствуешь, как…

Реальность закончилась!

Началось зазеркалье, параллельный мир, призрачное царство Терпсихоры и Мельпомены.

Здесь правят бал мелодия и ритм, чувства и эмоции, азарт борьбы, восторг от владения телом, от его мышечного тонуса, радость от пируэтов, прыжков и вращения – чувство неземного полета.

С застывших хрусталем фонтанчиков люстр стекали капли радуги. Они растекались на паркете крупными световыми пятнами. От полукруглой арки, под которой, видимо, должен был разместиться оркестр, исходило розовое свечение, словно призрачный огонь манил в таинственную пещеру. На зеркалах, окруживших зал, по всему его периметру вспыхивали и гасли, как призрачная золотая сеть огней, раскинутая у северного пирса Ирландского моря, разноцветные блики. Прожектора выхватывали из полутьмы белоснежные колонны и золоченые капитоли с пышными коринфскими листьями и завитушками. Под потолком летали полноватые ангелы с пухлыми щечками и округлыми лебедиными крыльями. Яркий свет софитов выхватил одного из ангелов из причудливой игры теней, окрасил его крылья в золотисто-розовые, а затем в лиловые, сиреневые и голубые, словно дневное светило коснулось его своими лучами и затем скрылось за горизонтом.

Мерцающее голубое свечение разливалось под потолком, колонны окрасились в глубокий ультрамарин, лепнина на потолке отбрасывала темные сиреневые тени и казалась диковинными цветами, прибывшими в таинственный дворец зазеркалья из тропических джунглей.

Кобальтовые полосы света, сменяющиеся крупными лазоревыми пятнами, дрожащими в глубине зеркальны ниш, казались то струями невозможно бесшумной горной реки, то каплями остекленевшего водопада, а полукруглый подиум для оркестра, уходящий вглубь зала темной пещерой, казался пристанищем для невидимых нимф и эльфов. Золотой луч, упавший на голубой паркет, похожий на лед Байкала, рассыпался мозаикой солнечных зайчиков. В приближении ледостава знаменитое Сибирское озеро приобретает чудесный зеленовато-голубой свет, и этот лед прозрачен, как часовое стекло. Но откуда здесь, в Англии, столь странная аллюзия?

Паркет был пуст.

По сине-зеленому Блэкпульскому «льду» разбегались солнечные зайчики, словно кто-то щедро сыпал и швырял на паркет золотые монисты. Невидимые монетки сыпались откуда-то сверху и разлетались по углам зала, теряясь в темноте. В глубине трехъярусного чертога с хрустальными фонтанчиками люстр, ажурной лепниной барельефов зарождалась музыка. Нежная прозрачно-радостная, но с горькой, пронзительной ноткой румба окутывала зал шлейфом надежды, мольбы, страсти, нежности. В этом единственном танце латиноамериканской программы сердца исполнителей – сердца влюбленных должны были биться в унисон.

Музыка звучала для всех присутствующих, а не только лишь для участников соревнований, каждому, имевшему на себе профессиональные туфли, можно было выйти на паркет и потанцевать под звуки чарующей музыки. Находиться на паркете во время музыкальной паузы между отделениями можно сколь угодно долго. И совсем не нужно для этого напяливать дорогостоящий конкурсный костюм, достаточно лишь, чтобы на ваших ногах были именно туфли для спортивного танца – мягкие, чистые, не царапающие паркет.

Туфли – такой же инструмент для танцора, как скрипка для музыканта. Среди мастеров, создавших туфли для спортивного танца, были свои Гварнери, Страдивари, Амати – увы, безымянные. Танцевальная обувь обязана отвечать непростым требованиям. Она требует особо прочных материалов и конструкционных решений. Крепления для колодки спортивных туфель, обязанной выдерживать высокую ударную нагрузку, никогда не используются для бытовой обуви. Каблук, достигающий в латине высоты от 6 до 12 сантиметров и в среднем 5–7 сантиметров в «стандарте», не должен ломаться или отваливаться на пируэтах, вращениях или прыжках. Обувь должна обтягивать ногу как перчатка – руку, быть мягкой и удобной, но одновременно фиксировать щиколотку, или же пальцы и пятку, – не болтаться, не сваливаться от резких взмахов или ударов. Хорошие туфли – продолжение тела, они на ноге не ощущаются, словно их нет! Однако это воистину «туфли Золушки»: твоя походка, осанка, движения становятся королевскими, и ты уже не идешь, а летишь! Важна и особая выносливость этих туфель-«марафонцев»: несмотря на большую ударную нагрузку и работу на разрыв, туфли должны служить своему владельцу долгие месяцы и, даже потеряв внешний лоск, оставаться удобными и хорошими на тренировках. Скольжение по паркету как по льду (кое-какие элементы заимствованы у фигуристов), способность не оставлять царапины даже при прыжковой акробатике, ну и шик шелка, золота, серебра, перламутра, змеиной кожи… Вот неполный перечень технических задач, которые успешно решили Создатели танцевальных туфель – именно так их хочется назвать, с большой буквы.

Обувные дизайнеры, создавшие два базовых типа спортивной обуви для бальных танцев, а именно – лодочки для «стандарта» и босоножки для латины, ну это если мы говорим о Золушках (с туфлями для Принцев было попроще), достойны встать в один ряд с изобретателями воздушного шара, стиральной машины, мясорубки и спортивной байдарки – каноэ.

Выбрасывая танцевальную обувь, еще достаточно прочную, но уже потерявшую глянец, испытываешь те же чувства, которые должен испытывать владелец старенького автомобиля, верно и праведно накручивавшего сотни километров по воле своего владельца, – надежного, послушного, покладистого друга, с которым приходится расставаться, отправляя его по возрасту на металлолом. Если вы когда-либо серьезно занимались спортивными танцами, то, даже покинув конкурсный паркет, наверняка оставите в своем шкафу на память одну-две пары любимой обуви, так же как невесты сохраняют свои подвенечные платья.

Но довольно размышлять об этом! Вернемся к нашему фестивалю танца. На паркете разворачивалась нешуточная борьба. Кипели страсти за главный приз – кубок с химерами, напоминающий лотос, а может быть, более похожий на корону, предназначавшуюся для Принца и Принцессы бала. В энергетике танца, в его ритмах, вдохновении его мелодии и экспрессия передавалась залу – в этом была почти шаманская магия.

Невозможно было и войти в зал, и выйти из него одним и тем же человеком. Не имели значения уличная погода, день недели и список срочных дел. Возле раскаленного страстями паркета внешний мир не имел значения. Здесь была Своя Реальность – яркая, динамичная, чувственная.

Менялись танцевальные пары, звучали новые записи, и Карнавал, начавшийся рано утром, обещал растянуться до полуночи. От каждого захода судейская бригада беспристрастных английских джентльменов должна была оставить ровно половину. И так до тех пор, пока не останется шестерки сильнейших – финалистов, которые и сойдутся в борьбе за кубок, за этот странный лотос – корону с химерами.

Над паркетом взвились бойкие жизнерадостные ритмы бразильского карнавала. Было жарко и даже душно. Загорелые и совершенные в своей атлетической красоте тела, слегка прикрытые блестящими лоскутьями, бахромой и сверкающими пайетками, как чешуей, извивались в чувственном экстазе. Хотелось взять в руки веер, обмахиваться им, хотя это вряд ли спасло бы от тропического зноя. Вместе с нестерпимым ощущением белого раскаленного песка и бескрайнего пляжа, на котором сверкали и кружили фантастические танцевальные пары, возникло ощущение параллельного мира. Это ощущение росло и крепло, и вот уже не осталось и малейших сомнений в том, что здесь, среди песчаных миражей, наполненных эротикой страсти и темперамента, и происходит настоящая жизнь, а вот та реальность, что поливает унылым дождем серые, заключенные в решетку строительных лесов стены стены «Зимнего сада», – это все мираж, вымысел.

Танцевальные туфельки способны совершить чудесные преобразования: ты чувствуешь, как в твоем теле и в душе происходят волшебные изменения, ты обретаешь энергию, молодость, красоту, уверенность в своих силах. И даже если надеты всего лишь танцевальные туфли, а платье – самое обыкновенное, хотя и нарядное, но не сценическое, не конкурсное, – всего несколько шагов по Блэкпульскому паркету, и ты волшебным образом превращаешься в совершенно другого человека.

Магия преображения «Зимнего сада» такова, что любой гадкий утенок, вступив на зеркало паркета, чувствует себя Прекрасным Лебедем. «Зимний сад» Блэкпула – мистический зал, где искривляются пространство и время. С улицы заходят обычные женщины, но внутри «Зимнего сада» они превращаются в Богинь, Фей, Принцесс и Принцев, Валькирий, Друидов, Русалок – одним словом, фольклорных и мифических существ с нечеловеческими сверхвозможностями.

Романтичные звуки румбы прекратились. Чертог Терпсихоры заискрился, как самоцветная шкатулка, и по белому мрамору золотыми рапирами скользнули лучи прожекторов. Выплыла из темноты галерея вычурных бордовых бархатных кресел, нисходящих амфитеатром к паркету. Первые ряды паркета постепенно заполнялись существами, напоминающими райских птичек, искрящихся, как живые драгоценные камни. Они «чистили перышки» возле паркета, стоя в узких проходах маленькими стайками. Райские птички отражались в зеркалах, идущих по периметру зала, так что весь «Зимний сад» казался уголком Эдема или тропических джунглей.

К ослепительным бело-золотым рапирам, выхватывающим из темноты дальние уголки амфитеатра, добавились малиновые и оранжевые всплески огней, и седовласый джентльмен с благородно состарившимся лицом и подтянутой осанкой, облаченный в старомодный черный фрак и белую манишку с черной бабочкой, торжественно объявил о продолжении турнира в номинации «Латиноамериканские танцы». К розово-золотому гроту подходили судьи, в чьих руках находились судьбы целых сотен спортсменов. Тяжкий жребий – дать шанс одному, лишив шанса на победу другого! Нелегко быть богом, врачом, судьей спортивного турнира. Одному даровать жизнь, а другому – смерть.