Текст книги "Дело Ливенворта (сборник)"

Глава 7
Мэри Ливенворт

Спасибо, что сменили[7]7
  Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть].

Уильям Шекспир. Гамлет

Вы когда-нибудь замечали, как солнечный свет неожиданно падает на землю из-за тяжелых, темных туч? Если замечали, то вам будет понятно, какое впечатление на собравшихся в комнате произвело появление этих двух леди. Тот, кто обладает подобной красотой, заметной в любом месте и при любых обстоятельствах, – во всяком случае, это можно сказать о Мэри, если не о ее менее яркой, но ни в коем случае не менее интересной сестре, – при любом появлении в обществе неизменно приковывает к себе всеобщее внимание. Однако если появлению этому предшествовала страшнейшая из трагедий, то чего можно было ожидать от собрания описанных мною людей, кроме всепоглощающего изумления и недоверчивого восхищения? Вероятно, ничего, и все же, когда первый удивленный и удовлетворенный шепот прокатился по комнате, меня охватило чувство отвращения.

Поспешив усадить свою задрожавшую спутницу в укромное место, я оглянулся на ее сестру. Однако Элеонора Ливенворт, казавшаяся такой слабой и подавленной во время разговора наверху, теперь не выказывала ни смущения, ни неуверенности. Зайдя в комнату под руку с сыщиком, чей вид, перед лицом присяжных неожиданно сделавшийся очень уверенным, отнюдь нельзя было назвать обнадеживающим, она на миг замерла, рассматривая спокойным взглядом открывшуюся ей картину. Затем, поклонившись коронеру с грацией и снисходительностью, которые мгновенно низвели его до положения незваного гостя в этой обители красоты и изящества, мисс Элеонора заняла свое место, поспешно освобожденное ее собственными слугами, непринужденно и с достоинством, скорее напоминавшим победы в гостиной, нежели приличествующим той сцене, в которой мы оказались. Это была умелая игра, разумеется, но она сделала свое дело. Шепот тут же прекратился, бесцеремонные взгляды опустились, и на лицах всех присутствующих появилось подобие некоего вынужденного уважения. Даже я, все еще пребывая под впечатлением ее совсем иного поведения в комнате наверху, ощутил облегчение и буквально вздрогнул от неожиданности, когда, повернувшись к сидевшей рядом со мною леди, увидел, что взор ее устремлен на сестру и в глубине ее глаз горит немой вопрос, что отнюдь не успокаивало. Испугавшись воздействия, которое этот взор мог иметь на окружавших нас людей, я быстро сжал ее руку, которая безвольно свисала с края стула, и уже был готов просить ее быть осторожнее, когда ее имя, медленно и требовательно произнесенное коронером, вырвало Мэри Ливенворт из задумчивости. Поспешно оторвав взгляд от сестры, она повернулась к присяжным, и я заметил в ее глазах мерцание, которое снова заставило меня подумать о пифии. Но оно погасло, и она с очень скромным выражением по требованию коронера начала отвечать на его вопросы.

Но как передать волнение, охватившее меня в ту минуту? Какой бы тихой Мэри Ливенворт ни была, я знал, что она способна на сильнейшую ярость. Собиралась ли она повторить здесь свои подозрения? Она не только не доверяла сестре, но и ненавидела ее? Осмелится ли она здесь, перед лицом собравшихся и всего мира, заявить то же самое, что утверждала в уединении своей комнаты, с глазу на глаз с той, к кому это утверждение имело отношение? Хотела ли она этого? Ее внешность ничем не выдавала ее намерений, и я, не зная, что и думать, снова посмотрел на мисс Элеонору. Но она в страхе и недобрых предчувствиях, которые я вполне мог понять, сжалась, как только ее сестра собралась говорить, и теперь сидела, закрывая лицо почти мертвенно бледными руками.

Допрос Мэри Ливенворт продлился недолго. После нескольких вопросов, касающихся в основном ее местонахождения в доме и связи с покойным хозяином, ее попросили рассказать, что она знает о самом убийстве и о том, как тело было обнаружено ее сестрой и слугами.

Подняв бровь, которая, казалось, до сих пор не знала ни тревог, ни забот, голосом, хотя и остававшимся тихим и женственным, но разнесшимся по комнате колокольным звоном, она ответила:

– Джентльмены, вы задаете мне вопрос, на который я не могу ответить. Я не знаю ничего ни об этом убийстве, ни о том, как было найдено тело, кроме того, что услышала из чужих уст.

Мое сердце забилось облегченно. Я увидел, что руки Элеоноры Ливенворт, которыми она прикрывала лицо, упали, точно камни, и искра надежды промелькнула на ее лице, а потом погасла, как солнечный блик, соскользнувший с мраморной поверхности.

– Вам, должно быть, это покажется странным, – убежденно продолжила Мэри, и лик ее омрачила тень былого страха, – но я не входила в комнату, где лежал дядя. У меня даже мысли такой не возникло. Единственным моим побуждением было бежать от этого ужаса. Но Элеонора входила туда, и она может рассказать…

– С мисс Элеонорой Ливенворт мы поговорим позже, – прервал ее коронер, однако очень мягко. Очевидно, красота и элегантность этой прекрасной женщины произвели впечатление. – Нам нужно знать, что видели вы. Вы говорите, что не знаете, что происходило в комнате, когда было обнаружено тело?

– Да, сэр.

– Но вы можете рассказать, что происходило в зале.

– Ничего в зале не происходило, – с невинным видом ответила она.

– Из зала в комнату не входили слуги? Ваша сестра не выходила в коридор, когда пришла в себя после обморока?

Фиалковые глаза Мэри Ливенворт удивленно распахнулись.

– Да, сэр, но это такие мелочи.

– Так вы помните, как она выходила в зал?

– Помню, сэр.

– Она держала в руке какую-нибудь бумагу?

– Бумагу? – Она вдруг развернулась и посмотрела на сестру. – У тебя была какая-то бумага, Элеонора?

На миг воцарилась напряженная тишина. Элеонора Ливенворт, заметно вздрогнув при первых звуках слова «бумага», встала и приоткрыла рот, чтобы ответить на этот наивный вопрос, но тут коронер, четко придерживавшийся порядка, решительно вскинул руку и сказал:

– Не нужно задавать вопросы сестре, мисс. Скажите то, что знаете сами.

Элеонора Ливенворт снова села, на щеках ее проступили розовые пятна, а в комнате раздался разочарованный ропот тех, кому хотелось удовлетворить любопытство больше, чем позволяла буква закона.

С чувством удовлетворения от исполненного долга коронер, настроенный на легкий разговор со столь очаровательной свидетельницей, повторил вопрос:

– Скажите, пожалуйста, видели ли вы что-либо подобное в ее руке?

– Я? О нет, нет. Я ничего не видела.

После череды вопросов о событиях вчерашнего вечера она не пролила новый свет на этот предмет. Да, она заметила, что за ужином дядя был несколько сдержан, но не более, чем бывало ранее, когда его раздражали какие-то деловые неприятности.

На вопрос, видела ли она в тот вечер дядю после ужина, мисс Мэри ответила, что не видела, потому что задержалась в своей комнате. Последнее, что она запомнила, – это как он сидел во главе обеденного стола.

В ее простых воспоминаниях было что-то столь трогательное, несчастное и в то же время ненавязчивое, что на лицах присутствовавших постепенно появилось сочувствующее выражение.

Я даже заметил, что мистер Грайс стал смотреть на чернильницу потеплевшим взглядом. Но Элеонора Ливенворт внешне осталась равнодушна.

– У вашего дяди были враги? – спросили у мисс Мэри. – Имел ли он в своем распоряжении какие-либо ценные бумаги или тайные денежные суммы?

На все эти вопросы ответ был отрицательным.

– В последнее время ваш дядя встречался с какими-нибудь незнакомыми людьми? Возможно, получал важные письма в течение последних нескольких недель, которые могли бы пролить свет на эту загадку?

В голосе мисс Мэри Ливенворт послышалась едва заметная нотка сомнения, когда она ответила:

– Нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. – Но тут, бросив украдкой взгляд на Элеонору, она, видимо, заметила нечто такое, что придало ей уверенности, поскольку поспешила добавить: – Думаю, я могу пойти дальше и ответить на ваш вопрос однозначно: нет. Дядя всегда доверял мне, и я бы узнала, если бы у него случилось что-то важное.

Когда ее спросили о Ханне, она отозвалась о ней в самых лестных выражениях и заявила, что ей ничего не известно ни о ее странном исчезновении, ни о какой бы то ни было связи этой особы с преступлением. Она не могла сказать, водились ли у Ханны друзья и встречалась ли она с кем-либо у себя, и знала только, что никто с таким намерением в дом не приходил. Наконец, на вопрос, когда она в последний раз видела пистолет, который мистер Ливенворт хранил в ящике комода, мисс Мэри ответила: в день, когда этот пистолет был куплен, – за комнату дяди отвечала не она, а Элеонора.

Это было единственное ее утверждение, которое и у такого настороженного разума, как мой, могло вызвать сомнение или тайное подозрение; но даже оно, произнесенное столь беззаботно, осталось бы незамеченным, если бы мисс Элеонора в это мгновение не обратила на сестру возбужденный и удивленный взгляд.

Но тут пытливый присяжный снова решил подать голос.

Он подвинулся на край стула, задержал дыхание, преисполнившись благоговения перед красотой Мэри, что выглядело почти комично, и спросил, хорошо ли она подумала, прежде чем это сказать.

– Сэр, я надеюсь, что всегда думаю, прежде чем говорить, особенно в такое время, – искренне ответила она.

Маленький присяжный подался назад, и я уже было подумал, что на этом ее допрос закончится, как вдруг его грузный коллега с часовой цепочкой, перехватив взгляд юной леди, осведомился:

– Мисс Ливенворт, ваш дядя оставил завещание?

Мгновенно все, кто был в комнате, встрепенулись, и даже она не смогла сдержать легкий румянец уязвленной гордости. Однако ответ был произнесен твердо, без какой-либо обиды.

– Да, сэр, – просто сказала она.

– Одно или больше?

– Я слышала только об одном.

– Вы знакомы с содержанием этого завещания?

– Да. Дядя не делал тайны из своих намерений.

Присяжный поднял пенсне и посмотрел на мисс Мэри. Ее изящество его совершенно не трогало, как, впрочем, ее красота или грация.

– В таком случае, возможно, вы скажете, кому его смерть выгоднее всего?

Грубость подобного вопроса была слишком явной, чтобы остаться незамеченной. Каждый присутствующий, включая меня, неодобрительно нахмурился. Но Мэри Ливенворт расправила плечи, подняла голову, посмотрела собеседнику прямо в глаза и сдержанно произнесла:

– Я знаю, кто больше всего потеряет от этой смерти. Беззащитные дети, которых он пригрел на груди в самую трудную минуту; юные девы, которых он окружил любовью и заботой, когда любовь и забота были именно тем, чего требовала незрелость; женщины, которые обращались к нему за советом, когда детство и юность остались в прошлом, – для них, сэр, его смерть стала потерей, в сравнении с которой любые другие потери, которые могут в будущем выпасть на их долю, покажутся мелкими и неважными.

То был возвышенный ответ на этот оскорбительный намек, и присяжный пристыженно промолчал, но тут один из его коллег, который до сих пор не проронил ни слова и выглядел не только серьезнее, но и внушительнее остальных, подался вперед и произнес строгим голосом:

– Мисс Ливенворт, человеческий разум не может не делать тех или иных выводов. Вы когда-нибудь, осознанно или беспричинно, подозревали кого-нибудь в убийстве своего дяди?

То был жуткий миг. Для меня и еще для одного человека, не сомневаюсь, это был не только жуткий, но и мучительный миг. Изменит ли ей мужество? Останется ли ее желание оградить сестру таким же твердым перед лицом долга и необходимостью излагать правду? Я не смел надеяться на это.

Но Мэри Ливенворт встала, спокойно посмотрела в лицо судье и присяжным и негромким, но поразительно чистым и четким голосом ответила:

– Нет. Я никого не подозреваю, и у меня нет причин подозревать кого бы то ни было. Убийца дяди неизвестен мне, и мне даже не на кого подумать.

У меня как будто камень упал с груди, и я снова смог дышать. Под звук всеобщего облегченного выдоха Мэри Ливенворт отступила в сторону, и на ее место была вызвана мисс Элеонора.

Глава 8
Косвенные улики

О мрак среди сиянья, мрак бескрайний![8]8
  Перевод Ю. Корнеева.


[Закрыть]

Джон Мильтон. Самсон-борец

И вот когда интерес достиг пика, когда полог тайны, окутывавший эту страшную трагедию, казалось, вот-вот будет приподнят, если не сорван, меня охватило желание убежать, покинуть это место и не знать больше ничего. Не то чтобы я ощущал какой-то особенный страх того, что эта женщина выдаст себя. Холодное спокойствие ее сделавшегося теперь неподвижным и бесстрастным лица являлось порукой тому, что подобной катастрофы не произойдет. Однако если подозрения ее сестры были плодом не только неприязни, но и осведомленности; если этот прекрасный лик в действительности был лишь маской, и Элеонора Ливенворт была той, кем выставляла ее сестра, – а ее собственное поведение, похоже, указывало именно на это, – мог ли я сидеть там и наблюдать, как страшный змей лжи и греха выползает из лона этой белой розы?! И все же очарование неизвестности таково, что хотя я и увидел на многих окружавших меня лицах чувства, сходные с моими, ни один человек из этого собрания, и я в наименьшей степени, не выказывал желания уйти.

Коронер, на которого белокурая красота мисс Мэри явно произвела большее впечатление, чем внешность мисс Элеоноры, был единственным в комнате, кто в этот миг остался равнодушен. Обратив на свидетельницу почтительный, но не без суровости взгляд, он начал:

– Мне говорили, что вы были вхожи в семью мистера Ливенворта с детства. Это так?

– С десяти лет, – последовал тихий ответ.

Впервые я услышал голос мисс Элеоноры, и он удивил меня. Голос ее был таким похожим и одновременно таким не похожим на голос сестры. Тон его был таким же, но ему не хватало выразительности, если так можно сказать: он звучал, не тревожа слуха, и затихал без эха.

– Мне говорили, что с этого возраста к вам относились как к дочери.

– Да, сэр, как к дочери. Мистер Ливенворт для обеих нас был больше чем отец.

– Насколько я понимаю, вы с мисс Мэри – двоюродные сестры. Когда она попала в семью?

– Примерно в то же время. Одно бедствие забрало наших родителей. Если бы не дядя, нам бы пришлось выживать самим. Но он… – Тут мисс Элеонора замолчала, ее губы задрожали. – Но этот добрейший человек принял нас в семью и дал нам то, что мы обе потеряли: отца и дом.

– Вы говорите, он стал отцом для вас и вашей сестры… Что он удочерил вас. Вы хотите этим сказать, что он не только окружил вас роскошью, но и дал вам понять, что после его смерти положение не изменится? Короче говоря, что он собирался оставить вам какую-то часть своей собственности.

– Нет, сэр, мне с самого начала дали понять, что его собственность будет завещана моей сестре.

– С вашей двоюродной сестрой у него родственные связи были не ближе, чем с вами, мисс Ливенворт. Он когда-нибудь называл причину подобной несправедливости?

– Кроме удовольствия поступить так, никакой, сэр.

Ответы мисс Элеоноры до этого были настолько прямолинейны и полны, что доверие к ней мало-помалу начало занимать место довольно тревожных сомнений, которые с самого начала окружали имя и личность этой женщины. Но после этого признания, произнесенного спокойным, бесстрастным голосом, не только присяжные, но и я сам, имевший куда более веские основания не доверять мисс Ливенворт, почувствовал, что в ее случае подозрение должно быть снято из-за полного отсутствия мотива, на что столь ясно указал этот ответ.

Тем временем коронер продолжал:

– Если дядя был так добр с вами, как вы утверждаете, вы, должно быть, очень привязались к нему?

– Да, сэр.

Ее губы неожиданно сжались в решительную линию.

– Значит, его смерть стала для вас большим потрясением?

– Очень, очень большим потрясением.

– Настолько большим, что при первом взгляде на тело вы потеряли сознание?

– Да.

– Но вы, похоже, были готовы к этому.

– Готова?

– Слуги говорят, что вы очень разволновались, когда обнаружили, что дядя не вышел к завтраку.

– Слуги?!

Казалось, ее язык расколол свод рта, она говорила с большим трудом.

– Что, вернувшись из его комнаты, вы были очень бледны.

Начала ли мисс Элеонора понимать, что человек, который задавал подобные вопросы, питал определенные сомнения, если не подозрения, на ее счет? Я не видел ее такой возбужденной с того памятного мгновения в комнате наверху. Но эта тревога, если она действительно ее ощущала, продлилась недолго. Успокоив себя усилием воли, она, плавно поведя рукой, ответила:

– В этом нет ничего странного. Дядя был очень пунктуальным человеком, и любое изменение в его привычках разбудило бы наши опасения.

– Значит, вы встревожились?

– До некоторой степени.

– Мисс Ливенворт, кто отвечает за порядок в комнате вашего дяди?

– Я, сэр.

– Тогда вам, несомненно, знаком комод с выдвижными ящиками, который там стоит?

– Да, сэр.

– Как давно вы в последний раз приближались к этому комоду?

– Вчера, – ответила она, начиная заметно дрожать.

– В котором часу?

– Пожалуй, около полудня.

– Пистолет, который мистер Ливенворт обычно хранил там, был на месте?

– Наверное. Я не обратила внимания.

– Задвинув ящик, вы закрыли его на ключ?

– Да.

– И вынули его?

– Нет, сэр.

– Мисс Ливенворт, этот пистолет, как вы, вероятно, заметили, лежит сейчас на столе. Взгляните.

И, подняв пистолет, он протянул его мисс Элеоноре.

Если коронер хотел удивить ее этим неожиданным действием, это ему удалось. Как только взгляд ее упал на орудие убийства, она отшатнулась. Полный ужаса, но быстро подавленный вопль сорвался с ее уст.

– Нет, нет! – простонала она, вскинув перед собой руки.

– Я вынужден настаивать, чтобы вы осмотрели его, мисс Ливенворт, – стоял на своем коронер. – Когда его обнаружили, он был полностью заряжен.

Тут же выражение мýки исчезло с ее лица.

– О, тогда…

Не договорив, мисс Элеонора протянула руку к оружию.

Но коронер, глядя прямо на нее, продолжил:

– Несмотря на это, из него недавно стреляли. Человек, после выстрела почистивший ствол, забыл о барабане, мисс Ливенворт.

Она не отшатнулась, но лицо ее медленно приобрело какой-то безнадежный, беспомощный вид. Казалось, она вот-вот лишится чувств, но в один миг взяла себя в руки и, подняв голову, спокойным, величественным движением, подобного которому я не видел никогда прежде, промолвила:

– Хорошо. Что дальше?

Коронер положил пистолет. Присутствующие переглянулись, казалось, никто не решался продолжать. Я услышал судорожный вздох рядом с собой и, повернувшись, увидел Мэри Ливенворт, смотревшую на сестру. На щеках ее проступил изумленный румянец, словно она начала понимать, что публика, как и она сама, уловила в этой женщине нечто, требующее объяснения.

Наконец коронер собрался с духом, чтобы продолжить:

– Мисс Ливенворт, на основании данных показаний вы спрашиваете, что дальше. Ваш вопрос заставляет меня указать на то, что грабитель или подкупленный убийца не стал бы использовать этот пистолет для своих целей, а потом тратить время не только на то, чтобы его почистить, но еще и перезарядить и запереть в комоде, из которого он был взят.

Мисс Элеонора ничего не ответила, и я увидел, что мистер Грайс отметил это особенным, выразительным кивком.

– Также невозможно, – продолжил коронер еще более серьезным тоном, – чтобы кто-нибудь, не привычный входить в комнату вашего дяди и выходить из нее в любое время, смог войти в дверь в столь поздний час, взять пистолет из тайника, пересечь комнату и приблизиться к мистеру Ливенворту настолько, насколько необходимо, чтобы произвести выстрел, не вынудив его хотя бы повернуть голову, чего, если верить свидетельству доктора, убитый не сделал.

Это было страшное предположение. Все посмотрели на Элеонору Ливенворт, ожидая увидеть, как она меняется в лице. Но возмущенное выражение появилось на лице ее сестры. Негодующе вскочив с места, мисс Мэри бросила быстрый взгляд вокруг и уже открыла рот, чтобы что-то произнести, как мисс Элеонора, чуть повернувшись, подала ей знак иметь терпение и ответила холодным, выверенным голосом:

– Сэр, вы не знаете наверняка, что это произошло именно так. Если дядя по какой-то причине выстрелил из пистолета, скажем, вчера – что, конечно же, вполне возможно, если не сказать вероятно, – то состояние пистолета было бы похожим, и вы бы сделали точно такие же выводы.

– Мисс Ливенворт, – сказал коронер, – из головы вашего дяди была извлечена пуля.

– О!

– Она совпадает с патронами, найденными в его комоде, и подходит по калибру к этому пистолету.

Голова мисс Элеоноры поникла, взгляд вперился в пол, весь вид ее выражал упадок духа. Видя это, коронер сделался еще серьезнее.

– Мисс Ливенворт, – сказал он, – теперь я хочу задать вам несколько вопросов относительно вчерашней ночи. Где вы провели вечер?

– У себя в комнате, одна.

– Вы видели вечером сестру или дядю?

– Нет, сэр, после ужина я никого не видела… Кроме Томаса, – прибавила она.

– Как это произошло?

– Он принес мне карточку джентльмена, который зашел к нам.

– Могу я узнать имя этого джентльмена?

– На карточке значилось «Мистер Ле Рой Роббинс».

Казалось бы, в этом не было ничего необычного, но сидевшая рядом со мной леди при упоминании этого имени вздрогнула, и я невольно запомнил его.

– Мисс Ливенворт, у вас нет привычки, находясь в своей комнате, оставлять открытой дверь?

Удивление появилось в ее глазах, но тут же было подавлено.

– Нет, сэр, у меня нет такой привычки.

– Почему вы оставили ее открытой вчера вечером?

– Мне было жарко.

– Это единственная причина?

– Да.

– Когда вы ее закрыли?

– Перед тем, как лечь.

– Это было до или после того, как слуги ушли наверх?

– После.

– Вы слышали, как мистер Харвелл покинул библиотеку и поднялся к себе?

– Слышала, сэр.

– Как долго ваша дверь оставалась после этого открытой?

– Наверное… несколько минут… Не могу сказать точно, – поспешила добавить она.

– Не можете? Почему? Забыли?

– Я не помню, как скоро закрыла дверь после того, как мистер Харвелл поднялся к себе.

– Прошло больше десяти минут?

– Да.

– Больше двадцати?

– Возможно.

Как бледна она была, как дрожала!

– Мисс Ливенворт, из свидетельских показаний следует, что ваш дядя встретил смерть вскоре после того, как мистер Харвелл оставил его. Если ваша дверь была открыта, вы должны были услышать, если бы кто-то вошел в его комнату и выстрелил из пистолета. Вы слышали что-нибудь?

– Нет, сэр, ничего подозрительного я не слышала.

– А пистолетный выстрел вы слышали?

– И пистолетного выстрела я не слышала.

– Мисс Ливенворт, прошу прощения за настойчивость, но вы слышали хоть что-то?

– Я слышала, как закрылась дверь.

– Какая дверь?

– Дверь библиотеки.

– В котором часу это было?

– Не знаю. – Она истерично всплеснула руками. – Не могу сказать. Почему вы задаете столько вопросов?

Я вскочил со стула. Мисс Элеонора покачнулась, едва не упала, но прежде чем я успел кинуться к ней, снова взяла себя в руки. К ней вернулась бывшая уверенность.

– Прошу прощения, – промолвила она, – сегодня утром я сама не своя. Извините. – И она повернулась к коронеру. – Что вы спрашивали?

– Я спрашивал, – начал он раздраженным голосом, очевидно, ее поведение стало играть против нее, – когда вы услышали, как закрылась дверь?

– Я не могу точно указать время, но это было после того, как мистер Харвелл поднялся к себе, и до того, как я закрыла свою дверь.

– И выстрела вы не слышали?

– Нет, сэр.

Коронер посмотрел на присяжных, которые все как один начали отводить взгляд.

– Мисс Ливенворт, нам известно, что Ханна, одна из слуг, вчера поздно вечером пошла к вам за лекарством. Она заходила в вашу комнату?

– Нет, сэр.

– Когда вы узнали о ее странном исчезновении?

– Сегодня утром перед завтраком. Молли встретила меня в зале и спросила, как дела у Ханны. Мне этот вопрос показался странным, и я, естественно, стала расспрашивать ее. За разговором и выяснилось, что девушка исчезла.

– Что вы подумали, когда узнали об этом?

– Я не знала, что и думать.

– И у вас не возникло никаких недобрых подозрений?

– Нет, сэр.

– Вы не связали этот происшествие с убийством дяди?

– Тогда я еще не знала об убийстве.

– А потом?

– О, потом мне, возможно, и подумалось, что она могла что-то знать об этом, не могу сказать.

– Вы можете рассказать нам что-либо о прошлой жизни этой девицы?

– Об этом я могу рассказать не больше, чем уже рассказала моя сестра.

– Вам известно, что огорчило ее в тот вечер?

Щеки ее гневно вспыхнули. Из-за его тона или из-за самого вопроса?

– Нет, сэр! Она никогда не делилась со мной своими тайнами.

– Значит, вы не знаете, куда она могла пойти, покинув дом?

– Разумеется.

– Мисс Ливенворт, позвольте задать вам еще один вопрос. Нам сказали, что это вы распорядились перенести тело с того места, где его нашли, в соседнюю комнату.

Она наклонила голову.

– Разве вы не знали, что перемещать тело найденного мертвым человека можно только в присутствии представителя закона?

– В ту минуту, сэр, я руководствовалась не своими познаниями в законах, а чувствами.

– В таком случае, полагаю, это чувства заставили вас остаться у стола, за которым его убили, вместо того чтобы проследить, как переносят тело? Или, возможно, – продолжил он с безжалостным сарказмом, – вы тогда слишком заинтересовались листом бумаги, который забрали с собой, чтобы задумываться о том, как должно поступать в подобных случаях?

– Бумаги? – Она решительно подняла голову. – Кто сказал, что я забрала какую-то бумагу?

– Один из свидетелей показал, что видел, как вы наклонились над столом, на котором лежало в беспорядке несколько листов бумаги. Второй утверждает, что видел вас через несколько минут в зале, когда вы прятали в карман какую-то бумагу. Выводы очевидны, мисс Ливенворт.

Это было меткое попадание, и все мы ожидали увидеть на ее лице признаки волнения, но губы ее так и не задрожали.

– Выводы вы сделали, теперь вам нужно доказать факты.

Ответ был произнесен полным достоинства голосом, и мы не удивились, увидев, что коронер слегка опешил. Придя в себя, он сказал:

– Мисс Ливенворт, я должен спросить вас снова: вы брали что-нибудь со стола или нет?

Она сложила на груди руки и очень спокойным тоном произнесла:

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

– Прошу меня простить, но вам необходимо ответить.

Линия ее губ сделалась еще более решительной.

– Когда у меня найдут какие-либо подозрительные бумаги, вот тогда вы спросите, как они ко мне попали.

Это открытое неповиновение порядком ошеломило коронера.

– Вы понимаете, что этот отказ дает право вас арестовать?

Она опустила голову.

– Боюсь, что да, сэр, понимаю.

Мистер Грайс поднял руку и мягко покрутил кисть на оконной занавеске.

– И продолжаете упорствовать?

На это она не сочла нужным ответить.

Коронер не стал настаивать.

Теперь уже всем стало очевидно, что Элеонора Ливенворт не только решила защищаться, но прекрасно понимала свое положение и была готова его сохранять. Даже ее сестра, которая до сих пор демонстрировала некое подобие спокойствия, начала проявлять признаки сильного и несдерживаемого волнения, словно вдруг поняла, что произносить обвинение – одно дело, а видеть его на лицах окружающих – совсем другое.

– Мисс Ливенворт, – продолжил коронер, меняя линию атаки, – вы всегда имели свободный доступ к комнате вашего дяди, не так ли?

– Да, сэр.

– Могли даже войти в его комнату поздно ночью, пройти по ней и встать рядом с ним, а он и не повернул бы к вам головы?

– Да.

Ее ладони сжались так, что побелели пальцы.

– Мисс Ливенворт, ключ от двери библиотеки пропал.

Она не ответила.

– Было установлено, что до того, как стало известно об убийстве, вы подходили к двери библиотеки. Скажите, тогда ключ был в двери?

– Нет.

– Вы уверены?

– Да.

– А было в этом ключе что-то особенное? Размер или форма?

Мисс Элеонора попыталась подавить внезапный страх, который вызвал этот вопрос, с беззаботным видом посмотрела вокруг и задрожала.

– Он немного отличается от остальных, – наконец призналась она.

– Чем?

– У него ручка сломана.

– А-а, джентльмены, сломанная ручка, – значительно повторил коронер, обращаясь к присяжным.

Мистер Грайс, похоже, взял этот факт на заметку, потому что снова быстро кивнул.

– Значит, вы узнáете этот ключ, если увидите?

Мисс Элеонора обратила на коронера недоуменный взгляд, как будто ожидая увидеть ключ у него в руке, но, не увидев, приободрилась и спокойным тоном ответила:

– Думаю, узнаю, сэр.

Ответ удовлетворил коронера, и он уже хотел отпустить свидетельницу, но тут мистер Грайс бесшумно шагнул вперед и тронул его за руку.

– Минутку, – сказал он и, наклонившись, прошептал коронеру на ухо несколько слов. После чего отступил на шаг и остановился, держа правую руку во внутреннем кармане пиджака и глядя на люстру.

Я боялся дышать.

Сыщик повторил коронеру слова, которые случайно услышал в коридоре наверху? Но взгляд на лицо последнего успокоил меня. Я понял, что он не узнал ничего серьезного. Коронер выглядел не только уставшим, но и несколько раздраженным.

– Мисс Ливенворт, – сказал он, – вы заявили, что вчера вечером не заходили в комнату дяди. Вы это подтверждаете?

– Да.

Он взглянул на мистера Грайса, который тут же достал из кармана необычно запачканный носовой платок.

– В таком случае довольно странно, что ваш платок сегодня утром нашли в этой комнате.

Элеонора вскрикнула. Потом, когда на лице Мэри появилось выражение безнадежности, сжала губы и холодно произнесла:

– Я не вижу в этом ничего странного. Я была в этой комнате сегодня утром.

– И уронили платок?

Щеки ее страдальчески заалели, она не ответила.

– Тогда вы его запачкали? – продолжал наступать коронер.

– Ничего не знаю о том, что платок запачкан. Что с ним? Позвольте взглянуть.

– Секундочку. Сначала мы хотим узнать, как он попал в комнату мистера Ливенворта.

– Мало ли как… Я могла оставить его там три дня назад. Говорю же вам, я часто бывала у дяди. Но сначала позвольте проверить, мой ли это платок.

И она протянула руку.

– Как мне сказали, у него на уголке вышиты ваши инициалы, – заметил коронер, когда мистер Грайс передал ей платок.

Но она полным ужаса голосом прервала его:

– Пятна! Что это? Это похоже на…

– На то, чем они являются, – сказал коронер. – Если вы когда-нибудь чистили пистолет, то должны знать, что это, мисс Ливенворт.

Она выпустила платок из рук и смотрела, как он упал на пол.

– Господа, я ничего не знаю об этом. Джентльмены, – сказала она, – это мой платок, но… – По какой-то причине она не закончила предложение, но потом решительно повторила: – Да, я ничего об этом не знаю!

На этом допрос завершился.

После этого вызвали Кейт, кухарку, и спросили, когда она последний раз стирала платок.

– Этот, сэр? Этот платок? О, на этой неделе, сэр, – ответила она, бросив извиняющийся взгляд на хозяйку.

– В какой день?

– Я бы хотела забыть, мисс Элеонора, но не могу. Во всем доме только один такой платок. Я стирала его позавчера.