Текст книги "Предчувствие смерти"

5. Она только что была живая

«Такая тихая южная ночь, спал бы и спал. Но подушка горячая, как ее ни поверни. И тишина. Не могу к ней привыкнуть. Сна нет. Только глаза закроешь, как начинается мелькание, со всех сторон тянутся руки, хватают и куда-то швыряют, падаешь и падаешь, и так без конца. От страха что-то ворочается и дергается в животе».

Он сел в темноте, понимая, что заснуть не удастся.

«Ну вот, опять проблемы. От кого угодно этого можно было ожидать, только не от нее. Так все спокойно было, так хорошо… Все получилось. А теперь? Неужели она заставит кого-нибудь задуматься? Как некстати. Неуютно, страшно. Не хочется, чтобы это закончилось».

«Она давно всем надоедала своими разговорами о “голосах”. Просто никто ее всерьез не воспринимал: ну подумаешь, всякое может прийти в голову пожилому человеку. Только посмеивались над ней все, да и ты тоже».

«Да, потому что знаю, что такое голоса. Никто больше не имеет права… Хотя рано или поздно это бы произошло. Она упрямая, достала бы всех своими рассказами. И что тогда, все твои усилия псу под хвост? Прощай, спокойная вымечтанная жизнь? Комфорт, на который ты имеешь больше прав, чем кто-нибудь другой? Ты знаешь, что нужно делать».

«Нет, не могу. Жалко ее».

«Можешь. Ту, другую, ты тоже жалел. Но недолго. Стоило ей бросить на тебя один косой взгляд – и все».

«Там все иначе. Она была слишком опасна, долго ей возле меня прожить не удалось бы. И потом, ее следовало наказать за ее выбор. И я наказал».

«Ну что ж, твоя совесть выдержит еще одну необходимость наказать».

«Скорее, избавить от страданий старения. Да, да… Пусть не мучается. Она это заслужила».

«Вот и отлично. Она любит на рассвете поплавать, это все знают. И все знают, что самых хороших пловцов иногда хватают судороги. Вот тебе и несчастный случай».

Руки больше не тянулись и не хватали. Исчезли и мелькающие перед глазами картинки, которые не успеваешь разглядеть и только вздрагиваешь. Наступил покой.

* * *

С чем сравнить первое утро в Крыму? Все пять чувств трепещут и перестраиваются. Особенный праздник у обоняния. Нос будто прочистили, он начинает слышать, чуять, внюхиваться в запахи, вся душа испытывает сладостное томление. Разве можно обычным носом учуять одновременно аромат моря и умопомрачительный запах торговой палатки с узбекскими продолговатыми тяжелыми дынями? И сквозь этот дынный, почти эротический густой дух расслышать наступательную ноту кофе по-восточному из открытых кофеен! Дивный мир запахов первым поражает северное обоняние, берет скучного горожанина в сладкий южный плен, да так, что только равнодушный или уж вовсе ненормальный может уехать отсюда без горького сожаления.

Мир запахов Вера воспринимала как некое особое пространство. Была уверена: именно запахи особенно тонко связаны с человеческим телом, с работой интуиции, памяти и воображения. Запах – это некий подвижный пограничный слой между человеческой душой и внешней средой. И хотя отец психоанализа дедушка Фрейд считал, что чувствительность к запахам – атавизм, симптом заторможенности в психическом развитии, но помилуйте, не во всем же соглашаться с мировым светилом! «Нос, – любила говорить доктор Лученко своим практикантам, – попросту говоря, старше зрения. Когда мы с вами были амебами и лениво плавали в первобытном море, глаз у нас, сами понимаете, еще не было. Мельчайшие молекулы разных веществ и существ, попадая в то, что заменяло нам нос, сообщали информацию о съедобности или несъедобности наших собратьев и обо всем новом и важном для нашей жизни».

Но вот к древнему обонянию подключается зрение. Краски юга так полноценны, богаты и насыщенны, точно каждый цвет родился только здесь и сейчас. Синее небо, бирюзовое море, жгучий желтый песок, нежно-розовые креветки… Что-то случается с обыкновенным человеческим глазом. Он перестает вдруг видеть только серенькое или черненькое, как видел у себя дома, в городе, он начинает различать весь спектр.

Насладив нос и глаз, Крым принимается прочищать ухо. Он вливает в полуглухие городские ушные раковины курортников неведомые звуки. Они теперь слышат всхлипы волн, вскрики чаек, басы пароходов. Даже приевшаяся попса становится музыкой, что уж говорить о настоящей музыке! Здесь даже какая-нибудь обычная гитарная импровизация Пако де Лусии, льющаяся из открытых дверей гостиничной веранды, кажется почти божественной гармонией. Пожалуй, Моцарта или Шопена в Крыму лучше не слушать. Душа может не выдержать такого блаженства.

Все эти мысли мелькали в голове, словно пестрые бабочки, пока мать семейства готовила завтрак для себя и ребят, стараясь отодвинуть необходимость будить их и звать к столу. Пусть поспят подольше.

Затем начался первый курортный день с радостными сборами на пляж, прогулкой по набережной, поисками удобного места и, наконец, первым восторгом погружения в морскую прохладу, переходящим в неспешное ленивое блаженство под тентом, на топчанах.

Вера разглядывала пляжников и пляжниц и впервые в этом году открывала такой понятный мир телесной наготы. На морском пляже царила мода на человека обнаженного. Тонкие полоски ткани, прикрывающие все, что надо прикрывать у мужчин и женщин, фактически больше обнажали, чем прятали. Вера посмотрела на Ольгу материнским глазом. Вместо ожидаемого бикини она увидела минус-бикини: четыре треугольничка лимонной кислотной расцветки, два на бюстгальтере, два на трусиках. После намокания эти миниатюрные треугольники становились почти прозрачными. Вера вздохнула. Впрочем, оглядевшись по сторонам, она поняла, что все раздеты точно так же. Самое смешное, что даже толстяки и толстушки были открыты в той же степени, что и худосочные и дистрофичные. «Да здравствует тело!» – мысленно проскандировала Вера, критически оглядывая свой слишком закрытый, как ей теперь казалось, купальник.

Слегка очумевшие от солнца, киевляне вернулись домой перекусить. Обед плавно перешел в послеобеденный отдых. Дети, не очень-то церемонясь, сразу уединились в своей комнате, Вера прилегла было с книгой, но тут же провалилась в душный полуобморочный сон. Мозг, утомленный обилием впечатлений, просто отключил сознание. Но и во сне Вера радовалась долгожданному югу, покою и морю. Море шумело в снах, накатывало брызжущим валом и с плеском откатывалось.

Вот уже скоро восемь на часах. Южный день никак не хотел признать свое окончание и назваться вечером: он все шумел, волновался и непривычной жарой обволакивал приезжих. Наскоро выпили по стакану сока – кофе Вера запретила из-за жары – переоделись и отправились в условленное место на привокзальную площадь. Оказалось, Андрей взял с собой на море друзей, Ивана и Галину. Так что на вечернее купание собралась компания из шести человек, не считая собаки.

Все быстро перезнакомились между собой. И пока шли по набережной к пляжу, благо было недалеко, Иван выступал в качестве гида, показывая попутчикам Андрея наиболее удобные места на пляже. Несмотря на утреннее купание, киевляне вновь успели утомиться от крымской жары, ведь от нее никуда не спрячешься. Окунуться в море хотелось поскорее. Не выбирая долго, сбросили с себя одежду и с визгом, ором и лаем кинулись в морскую прохладу. Иван и Галина раздевались степенно, как местные жители, без дикого нетерпения приезжих.

Наплававшись и наигравшись с Паем, который все норовил схватить Веру и Ольгу за купальник и вытащить из воды, компания вывалилась на берег. Промокая себя полотенцем, Вера блаженно вздохнула, обращаясь к феодосийцам:

– Вы даже не понимаете, как хорошо жить у моря!

– Тобто как это «не понимаем»? – хитро прищурился Жаровня. Он все посматривал на знакомую своего друга оценивающе и пару минут назад уже успел потихоньку показать Андрею, что одобряет его выбор.

– Ну, если и понимаете, то привыкли к этой красоте. – Вера растянулась на топчане, подстелив полотенце. – Вижу, вы уже курить хотите, мы с Галей вас, ребята, отпускаем, чтоб не дымили тут.

– Ну! Как догадалась?! – шумно удивился Иван, доставая пачку сигарет, а Андрей тихонько рассмеялся. Он с удовольствием разглядывал Веру, стараясь только не пялиться слишком открыто.

– Вы знаете, Вера, – включилась в разговор Галина, – не так уж мы и привыкли. После Екатеринбурга здесь замечательно живется.

– О, так вы с Урала! У меня в Екатеринбурге много знакомых. А сюда как попали? Если не секрет, конечно.

– Какой там секрет, – махнула рукой Галя. Вера ей понравилась, и она охотно болтала, пока мужчины курили в сторонке. – В Феодосию мы с Иваном переехали совсем недавно, пять лет назад. Ой, знаете, как мы любим все выращивать! Может, потому нам в Крыму так хорошо. Даже в уральском климате мы умудрялись разводить маленькие садики-огородики, высаживали их возле нашего многоквартирного дома. Такие маленькие зеленые оазисы, для души и для радости глаз. Соседи сперва крутили пальцем у виска, а потом многие приходили любоваться на наши островки зелени. У всех-то дворы заасфальтированы, и свободные места занимают гаражи, а тут мы со своей зеленью… А здесь жили две мои тетки. Там, на Урале, у нас не складывалось, и они нас сюда переманили. Я не жалею, здесь хорошо, зимой вот только с работой тяжело. Но тепло и сытно, тем более участочек свой, а у Ивана маленькая кафешечка. Мама осталась на Севере, это и хорошо, – Галя оглянулась на мужа украдкой, – мы не очень ладим. Да и с братом тоже… Хотя он ни при чем… Жаль вот только, что одна тетушка моя умерла, царство ей небесное. Зато участок мы получили благодаря ей. Осталась теперь только тетя Катя, Екатерина Павловна.

Лежавшие на соседнем топчане в обнимку Оля и Кирилл повернули растрепанные головы. Кирилл сказал:

– А мы знаем одну Екатерину Павловну. Мы вчера у нее квартиру сняли, на улице Карла Либкнехта, в самом центре.

– Ой! Это же моя тетя и есть, – обрадовалась Галина, – ну надо же, какое совпадение! Ваня, иди сюда!

Жаровня приблизился к компании, так же шумно порадовался за киевлян и объявил, что лучшего места они во всей Феодосии найти не могли.

– Вот такая тетка! – кричал он, размахивая могучими руками. – Будете у нее в квартире как у Христа за пазухой! А то давайте к нам! Накормим своим, домашним, вон вы какие тощие, горожане, аж синие!

– Зато худые, на одном топчане помещаемся, – отшучивалась Оля, – и экономия опять же, пропитания нам нужно впятеро меньше!

Под возникший смех и галдеж Вера, в свою очередь, разглядывала Андрея. Он казался худощавым по сравнению с армейским другом, в его стройном теле не было ни капли жира. Мышцы рельефно прорисовывались при каждом движении, но в меру, и вообще в нем всего было в меру: не слишком высок или мал, не болтлив и в то же время не молчун. Обращала на себя внимание необыкновенная координация его движений. Каждый жест был абсолютно точен и экономен. Такое Вере не часто приходилось видеть, и она смотрела на него во все глаза.

Андрей заметил этот взгляд и превратился, как многие мужчины в такие минуты, в мальчишку – этакого Тома Сойера, который ходил на руках и выкидывал всякие коленца перед девочкой Бекки Тэтчер.

– Иван, а давай-ка разомнемся, по старой памяти. А? – спросил он.

Иван обрадовался.

– О! Конечно, давай! Я тут совсем заржавел.

Они отошли в сторонку, в свободное от топчанов и пляжников место. Жаровня страшно выпучил глаза, рыкнул и понесся на Двинятина. Когда они сблизились, Андрей, казалось, просто шагнул в сторону, но Иван покатился по песку. Никто, и Вера в том числе, не заметили никакого движения. Поднимая тучу песка, Иван вскочил и вновь налетел на Андрея.

Оля с Кириллом, смешно приоткрыв рты, смотрели на потасовку. Мать семейства на секунду заволновалась, но лишь на секунду. В глазах друзей было мальчишеское бесшабашное веселье, и больше ничего. Она обратилась к жене Ивана:

– Ребята служили в воздушно-десантных войсках?

– Точно, – подтвердила Галина.

А «цирковое представление» продолжалось. Вокруг столпились пляжники, в основном молодежь, и возгласами «вау!» и «упс!» выражали свое отношение к происходящему. Мокрый от пота, Иван продолжал наскакивать на Андрея, тот неуловимыми и точными движениями валил его на песок. Казалось, он играет, зная заранее каждый шаг противника и успевая раньше. Это было удивительно: мощный, широкий, мускулистый Иван ничего не мог поделать с поджарым противником, он страшно рычал и кричал, подбадривая себя, но все было тщетно. Наконец Жаровня длинной волосатой рукой изловчился зацепить Андрея за ногу, потом подхватил его на плечи, причем схваченный противник лишь расхохотался. Иван легко, будто ноша ничего не весила, с воплем понесся к воде, и оба рухнули в зеленую волну.

Вскоре довольный и мокрый Андрей, промокая полотенцем лицо и усы, осторожно присел на краешек топчана, где отдыхала Вера. Кирилл хотел было выразить свой восторг и попросить показать приемчик, но Оля его незаметно ущипнула, и парень только кашлянул.

– Вера, – сказал Андрей, – я о вас совсем ничего не знаю, а хотелось бы узнать побольше. Это не будет слишком нагло с моей стороны?

Вера лукаво покачала головой.

– Вовсе нет. Мне ведь тоже о вас почти ничего не известно. Ну вот, стало ясно сейчас, что вы мастер айкидо.

Андрей удовлетворенно улыбнулся, но при этом сумел как-то смущенно пожать плечом – дескать, какой там мастер, так, балуюсь слегка. Вера продолжала:

– И мне тоже хотелось бы узнать о вас что-то, кроме армейских навыков, нынешней профессии и любви к животным. – Она кивнула на своего любимца. Пай, весь перемазанный в песке, мирно дремал под Вериным топчаном.

– Спрашивайте, отвечаем.

– Ну, для начала, как ваша фамилия?

– Двинятин. Андрей Владимирович. Теперь ваша очередь. Чем вы занимаетесь в мирной жизни?

– Я врач, психотерапевт. Работаю в клинике.

– Раз вы врач, то мы с вами почти коллеги, – лукаво заметил Андрей. В его словах явственно звучала радость: «дама с собачкой» оказалась не запредельно крутой деловой женщиной, а практически ровней ему. Оставалось надеяться, что у них с Верой обнаружится еще что-нибудь общее. – Представляю, как вы устаете от человеческих проблем! Обещаю, что не буду к вам приставать ни с какими вопросами по вашей профессиональной части.

– Приставать ко мне бесполезно, я сейчас никакая не доктор, а купальщица и загоральщица, – кокетничала Вера, с удовольствием ощущая себя действительно просто женщиной. Она прекрасно поняла, для кого была затеяна демонстрация ловкости.

Под эту легкую болтовню незаметно, но красиво, по-крымски ярко начался закат. Народ на пляже не убывал, все спасались от жары в море, не обращая никакого внимания на сумерки. На потемневшей воде танцевали огни морского порта, и уже намечалась бликами расплескавшаяся оранжевая краска заходящего солнца. То и дело слышались крики разносчиков всяческой снеди. К шуму южного города, как к постоянному фону, ухо начало привыкать. Фон складывался из возгласов «Ма-а-роженое в вафельных стаканчиках!», негромких интимных предложений «Креветки, первая свежесть, экологически чистые рачки», криков мамаш «Ты куда, маленький мерзавец?! Уже синий весь!», шума прокатных водных мотоциклов, грохота песни из ближайшего ресторанчика, ритмичного шороха волн по крупной гальке и разговоров, разговоров, разговоров…

Разговоры Веру умиротворяли, она время от времени кивала то Оле, то Ивану – они спорили, кажется, о непостоянстве крымской погоды. Андрей больше помалкивал, теребил свои усы, Галя пила воду из пластмассовой бутылки. Становилось темнее, но не прохладнее. Мимо прошел еще один живописный торговец, он разносил пахлаву. Провожая его взглядом, Вера заметила невдалеке сидящего на топчане рядом с полной женщиной парня. Вгляделась, подняла бровь.

– Николай, – негромко сказала Вера.

Парень завертел головой.

– Логвин, – добавила она.

Парень уставился на Веру, не узнавая. И тут полная немолодая женщина, тоже взглянувшая на Веру, вскочила.

– Родная моя! – закричала она, подбегая и тяжело увязая в песке. – Матушка! Спасительница!

Подбежав, плюхнулась у топчана на колени и зарыдала, сотрясаясь всем своим крупным телом. И компания, и все окружающие с веселым любопытством наблюдали, как смущенная Вера пытается поднять тяжелую тетку, как бегает вокруг и басовито лает белый спаниель. Женщина кое-как успокоилась и дала себя усадить рядом с Верой на топчан, но тут же громко завопила узнанному доктором сыну Николаю, чтоб он немедленно подошел и бил земные поклоны. В суматохе подошедшего сына не было слышно: Вера уговаривала женщину успокоиться, мол, все это пустяки, та благодарила без конца и вновь начинала плакать. «Точно как вы говорили, ну все правда! Целых полгода я ждала, как вы велели, и он вернулся!» – всхлипывала она. Вера уже раскаивалась, что позвала Николая, и старалась успокоить женщину. «Я очень рада, что у вас с сыном все в порядке», – повторяла она.

Николай, неловко кланяясь, увел свою темпераментную маму в сторону выхода с пляжа. Вера, улыбаясь, помахала им рукой. Галя, Андрей и Иван тут же потребовали от доктора объяснений, когда и как она спасла жизнь маме с сыном.

– Да никого я не спасла, – с досадой отмахнулась Вера, – история обыкновенная и банальнейшая.

– Не верим! – громко бушевал Жаровня.

Его жена просила не кричать на весь пляж, в то же время с любопытством поглядывая на Веру и ожидая какой-нибудь невероятной истории. Андрей присоединился к общим просьбам, даже Оля с Кириллом пересели поближе.

– Ну, давай, ма, не томи, – сказала Оля. – Пусть все знают, какая ты у меня волшебница.

И Вера рассказала, как несколько лет назад была в Москве по приглашению своего коллеги и учителя, известного в мире психотерапевтов специалиста, врача и создателя собственной клиники. Он проводил что-то вроде конференции, но чисто практической: все приглашенные ему ассистировали. В одной из палат лежала женщина в состоянии депрессии. Случай хоть и не безнадежный, депрессия не эндогенная (то есть вызванная не внутренними разладами в организме, пояснила рассказчица, а внешними причинами), но тяжелая и затяжная. В один не очень большой отрезок времени женщина получила несколько ударов судьбы: потеряла работу, узнала, что ей изменяет муж, и выгнала его. Но главное, она перестала получать письма от сына. Взрослый самостоятельный парень, не найдя себе применения в городе после армии, завербовался в войска ООН, прошел все подготовки и уехал. Тут как раз началась война в Эфиопии, два письма пришли оттуда. А после очередного конфликта с соседней маленькой страной письма прекратились. Их не было уже несколько месяцев. Женщина обращалась к военным, ей не отвечали. Она решила, что сын погиб, неудачно пыталась покончить с собой и теперь находилась в клинике под строгим постоянным надзором. Тупое пассивное подчинение, отсутствие интереса к жизни, аппетита, отсюда замедленность и кое-какие нарушения физиологического свойства, похудела на пятнадцать килограмм…

В таких случаях, объяснила Вера, нужно только время, оно лечит, но, к сожалению, часто не успевает, слишком медлит. Тогда на помощь приходит химия, антидепрессанты. В один из обходов Вера присела возле пациентки. Стараясь нащупать ниточку доверительного контакта, попросила показать фото сына. И потом, сама не зная почему, вдруг сказала: «Ваш Коля жив. Просто не может сейчас написать. Он и сам переживает, что не может, понимает, как вы волнуетесь. А вы обязаны ждать и твердо – понимаете, твердо! – знать, что он жив, что вы ему нужны, что не имеете права вот так взять и оставить его одного. Да, вам больно, у вас невыносимая психическая боль, это от нее вы пытались спастись, уйти в небытие. Но вы думайте не о ней, а о том, как было бы больно Коле, если бы он вас лишился. Намного больнее, чем вам! Вы же этого не допустите? Ради него вы обязаны все вытерпеть и жить».

Неожиданным утверждением, что сын жив, Вере удалось слегка вывести пациентку из состояния заторможенности. Она теперь охотнее шла на контакты, только все время держала в руке фотографию сына, смотрела на нее и повторяла: «Живой». Видно, крепко поверила.

– Потом я вернулась домой и забыла об этом, – сказала Вера. – Хватало других пациентов и более тяжелых случаев. А сейчас посмотрела вокруг и узнала ее сына, стало любопытно, окликнула. Вот и все.

– Ничего себе «вот и все»! – выдохнул Жаровня без всякой паузы, не давая слушателям хоть немного задержаться мыслями на рассказе и осознать. – Теперь понятно, чего она устроила тут такие танцы!

– Действительно, Вера, – с каким-то почтительным ужасом сказала Галина, – как же вы узнали, что сын живой? Вы что, по фотографии можете все о человеке узнать? Вы предсказательница? Ясновидящая?!

Вмешался Андрей.

– Не налетайте на человека. Психотерапевт в отпуске.

Кирилл и Оля гордо улыбались, будто психотерапевт принадлежал лично им. Андрей же счел возможным попросить:

– И все-таки ужасно интересно узнать, как у вас это получилось. Расскажете?

Вера уже некоторое время чувствовала легкий дискомфорт и тревогу. Обычно, если что-то грозило людям из ее внутреннего круга – близким родственникам или любимым подругам, – организм сигнализировал головной болью, сжатием сосудов, слабостью. Но сейчас тревога была едва ощутимой, дети находились рядом, и Вера отнесла свое состояние на счет слишком большой порции крымского солнца. Значит, надо отвлекаться разговорами.

– Ну, если народ просит…

Стараясь не произносить специальных слов, Вера рассказала, что некоторые ученые, в том числе и лично она, уверены, что у человека не пять чувств, а гораздо больше. Только он не знает о них. Потому что они замкнуты на подсознание, а сознанию доступны лишь пять. Отсюда всякие фокусы с телепатией, сны, в которых делаются открытия, предсказания и прочее. Есть еще и разная степень чувствительности на эти слабые сигналы из подсознания в сознание, у кого-то эта степень высока, у кого-то отсутствует вовсе.

А главное, у нас в мозгу постоянно включено нечто вроде компьютера, перебирающего варианты. Только гораздо тоньше и мощнее. Один психотерапевт и писатель назвал его «механизм вероятностного прогнозирования».

– Вот вам, Ваня и Андрей, наверняка приходилось в армии спать в разных условиях. В том числе, предположим, и на полигоне, где стреляют из пушек. Очередь вашего подразделения еще не подошла, и вы прикорнули. Пушки стреляют, ваш мозговой компьютер прогнозирует, что они будут стрелять и дальше, и вы спите. Но вот стрельба окончилась, и вы просыпаетесь – прошу заметить! – от тишины. Компьютер снова выдвигает прогноз: все в порядке, потому что тишина длится некоторое время, и вы снова задремываете. Опять начинается стрельба, и вы на этот раз просыпаетесь уже от нее.

Так вот, этот механизм, включенный постоянно, регистрирует все сигналы подсознания, всю информацию из внешнего мира, все мимолетно полученные впечатления – и перерабатывает на основании всего вашего накопленного опыта. То есть, как компьютер, в секунду перебирает миллионы вариантов событий, которые могут случиться. Прогнозирует вероятности, одним словом. Прогнозов этих накапливаются миллионы, они постоянно уточняются и редактируются, отбрасываются старые и возникают новые. Вот вам и объяснение всяческих чудес. По крайней мере, у интуиции именно отсюда ноги растут.

– Ну, а в моем случае достоверно могу сказать только одно, – подытожила Вера, – мне очень хотелось профессионально состояться. Я изо всех сил напрягалась, чтобы соответствовать своему учителю, и напряжение обострило работу «генератора гипотез». На фотографии я увидела волевое, умное лицо. Такого бойца погубить или взять в плен сложно – это раз. Мы знаем случаи, когда даже официально погибший оказывался живым, тем более спешить с выводами о судьбе пропавшего нельзя – это два. Сейчас уже не помню, но могла смотреть по телевизору новости, где сообщалось об очень малом числе потерь среди личного состава «голубых беретов» – это три.

Вера решила промолчать о том, что она тогда просто почувствовала по фотографии: парень жив, и все.

– Сейчас-то я вам рассказываю уже осознанно, – продолжила она, – а тогда все сработало за долю секунды. Плюс все то, что я не смогу объяснить словами ни сейчас, ни потом. Вот и сказала пациентке, что ее сын жив. Никто из других врачей этот рискованный ключик не использовал.

После наступившей тишины прорезался Иван:

– Тобто у каждого из нас есть этот… Генератор? А чего ж тогда не все мы кудесники и волшебники? Не-е, что-то вы от нас, грешных, скрыли.

– Дружище, – ответил за Веру Андрей, – у нас этот компьютер слабенький, а у Веры Алексеевны – мощный.

– Точно, – тут же встрял Кирилл, компьютерная душа. – У мам-Веры процессор с тактовой частотой такой, что ого-го.

– Все равно Ваня прав, – сказала Галя, – получается, что чудес не бывает.

Вера прищурилась.

– Это когда все подробно объяснишь, то становится неинтересно. Сами напросились, вот и получайте. А вообще, как специалист вам говорю: в глубинах человеческой психики скрыто тайн и чудес больше, чем во всей Вселенной.

Наступила пауза, друзья Андрея задумались, а сам он во все глаза смотрел на Веру. Потом решился сказать:

– Но тут не одно чудо, ребята, а целых два. Смотрите, Вера, вы видели фотографию парня несколько лет назад. Обычно люди не всегда похожи на свои фотки. Потом, как вы сами сказали, было много разного, и вы об этом случае забыли. И вот теперь вы парня не только узнали, но вспомнили имя и фамилию. К тому же в сумерках. К тому же издалека. Кто из нас, скажите, так смог бы?

Супруги Жаровня встрепенулись и снова уставились на Веру.

Тут Оля вступила в разговор:

– Подумаешь, это еще что! Мама может вспомнить человека, которого видела среди сотни других, в метро на встречном эскалаторе, причем год назад. Если не верите, я вам расскажу такой случай. Ма, можно? Я заканчивала школу, и на выпускной вечер хотелось сшить что-нибудь эдакое, необыкновенное. Мама у меня шьет, но мы решили вместе сходить к одной театральной художнице, чтобы посоветоваться. Мамина пациентка ее рекомендовала, мы тогда впервые пришли. Бабулька улетная просто! У нее муж какой-то важный чиновник, и он часто уходил из дому, когда у его жены были гости. Чтобы не светиться лишний раз, стеснялся, что ли. А эта художница своего мужа от уважения называла всю дорогу по имени-отчеству: Сергей Львович то, Сергей Львович се, просто задрала совсем. Вот мы с мамой попрощались и выходим от художницы… А-а, я забыла сказать, уже потом мне мама призналась, что она разглядела на каминной полке маленькую фотографию в рамочке, там была хозяйка дома с усатым мужчиной. Так вот, на выходе, уже на первом этаже, в темном подъезде навстречу нам по лестнице поднимается дядька, причем свет ему в спину, а нам в лицо, то есть его видно так слабенько, на контражуре. Тут мама говорит: «Добрый вечер, Сергей Львович». Дядька аж шарахнулся в сторону от неожиданности – незнакомые люди с ним здороваются по имени-отчеству! А потом ка-ак дунет вверх по лестнице, даже про лифт забыл!

Вся компания развеселилась, причем Оля-рассказчица хохотала громче всех. А Веру вновь охватило беспричинное беспокойство. Она поежилась, словно от зимнего холода, хотя жарко было, как в оранжерее тропических растений. Никто из ее спутников ничего не заметил, она опять поспешила отогнать от себя неприятное ощущение. Набросила на плечи тонкий шелковый пиджак и глубоко вдохнула свежий морской воздух.

Меж тем южная ночь была невероятно хороша. Полная луна светила так мощно, звезды сверкали таким бриллиантовым сиянием, а сине-черное бархатное небо висело так близко, что казалось, будто весь этот благословенный уголок Земли создан для радости.

Но это только казалось. Резким диссонансом ночную идиллию прервал вой милицейских сирен, крики курортников внезапно прорезали трепетную тишину. Машина с мигалками промчалась вдоль набережной и остановилась недалеко от того места, где расположились наши отдыхающие. Толпа людей, привлеченная чем-то происходящим у кромки берега рядом с волнорезом, несмотря на позднее время, все прибывала.

Жаровня поспешно поднялся и, увлекая за собой жену, торопливо пробормотал:

– Надо сходить, глянуть! Галя, давай скорее.

Кирилл вопросительно глянул на Ольгу:

– Хочешь, посмотрим, чего народ сбежался?

И они вчетвером быстрым шагом отправились смотреть, что переполошило отдыхающих настолько, что понадобилось вызывать милицию. Вера и Андрей остались сидеть вместе с Паем на разогретом за жаркий день песке. Они какое-то время молчали тем нетягостным молчанием людей, которым приятно находиться рядом и при этом совсем не обязательно разговаривать.

– Знаете, с вашими способностями надо работать… – скорее констатировал, чем спросил Двинятин.

– Знаю, во внутренних органах. Мой знакомый, полковник милиции, то же самое говорит.

Со скользкой темы знакомых Андрей решил свернуть на сегодняшние события.

– Вы остались, не пошли со всеми смотреть, что случилось. Вы не любопытны?

– Я не любопытна, а любознательна и терпелива. Согласитесь, любопытство и любознательность разные понятия, правда?

– Согласен. А терпение?

– Терпения нужно совсем немного, сейчас примчится моя дочь с Кирюшей, они сообщат все новости. Но не ждите ничего интересного. В столпотворении с участием милиции я не вижу ничего хорошего, скорее наоборот. Никогда не засматриваюсь ни на какие происшествия.

– Это понятно, я тоже. Нам с вами происшествий на работе хватает.

Верин собеседник, объединив их в одной фразе, решил объединить и их руки. Он чуть прикоснулся к ее руке. «Смело», – подумала Вера, но в этом прикосновении было столько забавной для взрослого мужчины робости, что руку не отняла.

Андрей чуть вздохнул и тихо произнес:

– Какой это ужас, товарищи…

Помолчали. Вера продолжила текст:

– Какая разлука с душой…

– Что? – удивился он. – Вы тоже читали Светлова?

– Представьте, я еще иногда и читаю, – сказала она. – В том числе и хорошую поэзию. А вот то, что вы знакомы со стихами Светлова, это удивительно. Сейчас мало кто помнит их. Ну что, продолжим?

И, не дожидаясь ответа, она продекламировала:

 
Какой это ужас, товарищи,
Какая разлука с душой,
Когда ты, как маленький, свалишься,
А ты уже очень большой.
Неужто все переиначивать,
Когда, беспощадно мила,
Тебя, по-охотничьи зрячего…
 

Вера замолчала. Но Андрей не произнес последнюю строчку: «Слепая любовь повела». Возможно, для этого слова еще не настало время? И правильно, решила Вера, некуда торопиться. И сказала:

– Что-то мне как-то зябко, и вообще не по себе.

– А что такое? Вот, набросьте мою ветровку, согреетесь. А хотите, уйдем отсюда?

– Дождемся наших.

Тут они увидели в свете фонарей, как к ним спешит Кирилл, за ним едва поспевает Ольга. В отдалении медленно шли Иван с Галиной, она плакала, закрывая лицо руками. Андрей вскочил на ноги, быстрым шагом направился к друзьям.