Текст книги "Изъян"

10. Змееносец

Я выхожу из стеклянных дверей здания «Итер» в душный Город. Широкий полукруг лестницы ведёт меня к Ингу. Он уже ждёт меня.

– Эффективного квартала суток. Спасибо, что пришли, – Инг улыбается, не оголяя зубы. Его плечи ссутулены, пальцы перебирают снятые с руки часы, он стоит, перекрестив ноги.

– Разве у меня был выбор? – я прохожу мимо, и поворачиваю направо.

– Куда Вы?

– На директивы. И к восточному выходу, разумеется. Или поблажки относительно тебя распространяются и на правила передвижения по Городу?

– И да, и нет.

Инг молча улыбается. Снова уставился на свои часы на запястье. Он то расстёгивает, то снова застёгивает их ремешок. Какой архаический, и неуместный сексуальный сигнал со стороны особи второго пола.

– Что за дурацкая манера вертеть в руках предметы, и оправдывать этой псевдодеятельностью своё молчание? Раздражает очень, – я подхожу к нему и смотрю внимательно в лицо.

– Я волнуюсь, – шепчет Инг и извинительно улыбается. – И мне стыдно…

– Почему?

– Мне стыдно за то, что я сейчас счастлив. Я счастлив потому, что смогу увидеть настоящее звёздное небо. А произойдёт это по двум причинам: из-за Аркадии, которая пропала, и из-за Вас – Вы оказались в беде, тогда, в парке, а теперь, благодаря Вам, я покидаю Город. И это нечестно – получать привилегии за счёт неприятностей других людей.

«Некоторые так всю жизнь живут, и им совсем не стыдно. Правда?» – мой внутренний голос снисходительно смотрит на Инга.

– Вот что особенно меня раздражает в особях второго пола – это ваша противоречивость. Совсем недавно ты убеждал меня, что надежда на шанс есть всегда, и никакая идеология у тебя этого не отнимет…

– Как приятно, что Вы запомнили наш разговор.

Я не обращаю внимания на то, что он перебил меня:

– А теперь выходит, что исчезновение Зозо оказалось для тебя единственным шансом выбраться загород.

– Нет, не единственным. Я же не сказал «тогда бы никогда», – Инг надевает часы обратно. – Просто это произошло гораздо быстрее, чем я думал. И я рад этому. И в этом моя вина.

– Ясно. Можешь продолжать винить себя сколько угодно, у меня времени на твоё самокопание нет. Либо мы идём к выходу…

– Нам не придётся идти, – Инг кивает в сторону автомобиля, степенно ползущего по директиве 2. Его электрический двигатель посапывает, как моя рыжая кошка.

Мы пересекаем площадь и подходим к автомобилю. Инг открывает передо мной дверь. Это непозволительно. И я не собираюсь молчать.

Я размыкаю губы, но так и замираю. Я забываю обо всём, увидев на широком заднем сидении машины женщину в пышном розовом платье: его шёлк струится и переливается холодной сталью; бесчисленные юбки, в которых утопает затянутая в корсет талия пассажирки, занимают всё пространство сидения; жемчужины на шее крупные, отделённые друг от друга широкими серебряными кольцами, усыпанными разноцветными камнями – всё сверкает и ослепляет своей роскошью.

«Вот это фрик…» – тянет мой внутренний голос.

Зачем она это делает? У неё нет нашего браслета на руке. Все эмоции, которые она вызывает у окружающих, уходят впустую.

«Ей показалось, что этот браслет не подходит к платью», – хмыкает мой внутренний голос.

– Кира, – я узнаю Елену только по голосу – она как будто всё время смеётся надо мной, но про себя. – Присаживайся. Только помогите мне с платьем. Инг! А то вы не поместитесь.

– Позвольте, – улыбается Инг, приближаясь ко мне. Я отхожу, и он, наклонившись, перемещает гладкие ткани ближе к хозяйке, освобождая для меня пространство. – Прошу.

Я усаживаюсь рядом с Еленой, Инг садится ближе к двери, прижимается к ней так, что между мной и им остаётся место ещё на целого человека.

– Мы с твоей начальницей активно сотрудничаем, – говорит Елена. – Ваш отдел занимается текущими делами горожанок, а мы, так сказать, обобщением, то есть мемуарами. Твои коллеги хорошо разбираются в модных течениях, отражают в своих видео дыхание сегодняшнего дня, а мои ребята отлично разбираются в истории. Симбиоз наших подчинённых позволяет экранизировать мемуары в стиле реализма, без всей этой неживой патетичности. И я очень рада, что теперь и ты поработаешь с нами. Я знаю, что ты быстро влилась в новую для себя профессию, и «Итер» тобой доволен.

– Спасибо.

– О, я знаю этот тон, – улыбается Елена. – Все цэрперы негативно реагируют на необходимость сотрудничества с мужчинами, – она наклоняется вперёд и по-доброму глядит на Инга. – Поначалу. Но, как я говорила, мы занимаемся историей. Чтобы полноценно отразить биографию человека, необходимо знать, какие изменения в обществе происходили в тот или иной период его жизни, и как он к этим изменениям адаптировался. А история, как известно, дело мужское. И они в этом хороши.

«Особи второго пола в чём-то хороши? Она не просто фрик, она настоящая оппозиционерка», – шепчет мой внутренний голос.

– Да, я согласна с тем, что для эффективной работы купола нужны эмоции женщин (хотя я уверена, что мужчин мы недооцениваем в силу своего пока ещё невежества), – продолжает Елена. Она не оправдывается, она зачем-то хочет пояснить мне свою позицию. – Согласна с тем, что мы – базовый пол. Но если речь заходит о профессиональных способностях – здесь половые различия должны нивелироваться. Более того, деловые отношения между полами дают богатый урожай. Я сделала такие выводы не на десятке примеров. Вот Инг, кстати, уже работал с девушкой, и они неплохо ладили. Как её звали?

– Саша, – шепчет Инг, и бросает на меня неуверенный взгляд.

– Да, точно! Саша 8дробь82, – Елена даже щёлкает пальцами. – У меня сотрудница была в предыдущей корпорации Саша 8дробь72, я так и запоминала. Вот, Инг и Саша участвовали в двух проектах. Мне даже показалось, что под влиянием друг друга они стали гораздо лучше работать. Жаль, что она пропала… – Елена замолкает.

«Не может быть!» – мой внутренний голос хватается за голову, а я в ужасе смотрю на Инга. Тот с безучастным видом уставился в окно.

– Бедные девушки! – продолжает Елена. – Всё это из-за дурацких правил, которыми нас опутывает цивилизация. Нельзя настолько разграничивать людей. Нужно больше общаться: женщинам между собой, мужчинам между собой, женщинам и мужчинам друг с другом. Это, если хочешь, моя концепция, – гордо заявляет Елена. Вздыхает с облегчением, откидываясь на спинку сидения. – Наконец-то мы покидаем этот мерзкий Город.

Я вслед за Еленой смотрю в окно. Мы на краю Города, на пути к восточному выходу. Зданий здесь нет, только дорога и ряд фонарей, освещающих её, а вокруг мрак, и низкий потолок купола впереди играет мутными отблесками от электрического света.

– Так, парочка моя гетерогенная, – Елена тянется вперёд, и забирает с подставки на спинке переднего сидения свою сумочку: чёрная, бархатная, с нашитыми шармами от браслетов «Пандора», накрест перетянутыми алыми лентами. – Вам нужно принять асенсорин. Кира, ты ведь уже была загородом, когда работала в «Агоне»?

Я киваю.

– Значит, тебе уже привычно, – она протягивает мне прозрачную капсулу размером с ноготь на её тонких пальцах. Внутри капсулы перемешаны разноцветные гранулы. – А Инг впервые выбирается. Держи, мальчик. Бедные, бедные горожане. Вы никогда не узнаете, какое разнообразие ощущений даёт нам природа, которую мы так безжалостно эксплуатируем.

– Я с Вами не соглашусь, Елена, – Инг внимательно разглядывает капсулу, приблизив её к лампочкам в потолке автомобиля. – Раньше эксплуатировали, теперь все ресурсы добываются от самих людей.

– А человек – не природа? – возражает Елена. – Живое существо, сложно организованное, с таким потенциалом. И бедным мужчинам, и бедным женщинам приходится все свои инстинкты и естественные потребности подчинять культурной норме.

– Ты считаешь, что у женщины есть инстинкты? – рефлекторно спрашиваю я, но Елена, благо, не услышала мой вопрос.

– Без культурных норм мы бы сами себя истребили ещё много веков назад. А пока живём и будем жить, – бормочет Инг, продолжая исследовать содержимое капсулы, и постукивая по ней пальцем.

– Это ты называешь жизнью? – хмыкает Елена – Если ты сейчас же не примешь капсулу, ты погибнешь – через несколько секунд мы выезжаем за купол, за пределы твоего убежища от природы, где каждый твой вдох был под химическим контролем.

– Говорят, что когда микрогранулы в капсуле асенсорина сталкиваются, между ними можно различить электрические разряды, – задумчиво тянет Инг. – Но я ничего не вижу.

– Любознательный ребёнок, – качает головой Елена и смотрит на меня. – Ну, а ты чего ждёшь?

– А как бы подействовал асенсорин на тебя? Он вреден для тех людей, которые родились и живут загородом? – спрашиваю я. Этим вопросом я не задавалась никогда, и теперь не знаю, что меня ждёт. Я не хочу ничего не ощущать.

– Откуда же я знаю? – удивляется Елена. – У нас принято баловаться только септемсенсорином, он обостряет все ощущения. Но это, конечно, секрет. Элитный секрет, – хмыкает Елена. – Что с тобой?

Я согнулась и кашляю, а таблетка асенсорина уже спрятана в моём ботинке.

– Дай воды! – обращается Елена к водителю. – Немедленно!

Мне дают бутылку с водой, и я запиваю несуществующее во мне лекарство. Какая вкусная вода. Какая же она вкусная!

– С непривычки, – шепчу я.

– Неудобный размер у этих дурацких капсул, – говорит Елена. – Инг, тебе нужна вода? Ты как, выпил?

Инг не отвечает, он смотрит на свои вытянутые ладони очень внимательно, как будто впервые видит их.

– Инг!

– А? – он поворачивается на голос Елены, смотрит на неё ошарашено. – Что?

– Ты нормально себя чувствуешь? – Елена говорит так, будто он глухой.

– Да, всё в порядке, – Инг трогает свои пальцы, начинает тереть глаза – его очки смешно прыгают над его кулаками. – Только вижу плохо.

– Сними очки, дурачок! – смеётся Елена. – Они тебе больше не потребуются. Пока.

– Что? – не понимает он. – Я очень плохо слышу, и тело так странно слушается! – говорит он так громко, что я отклоняюсь в сторону Елены. – Так странно! – он задирает согнутую в коленке ногу, но через долю секунды та обмякает и падает на пол.

– Сейчас привыкнет, – улыбается Елена. – Это того стоит, чтобы мальчик увидел звёзды. Нужно, чтобы он снял очки.

– Что?! – опять кричит Инг.

Я прикладываю палец к губам, но он ничего не понимает. Смотрит то на нас, то на свои руки, вертит головой в разные стороны. Его движения чередуют расплывчатость и резкость, как будто он оказался глубоко под водой. Я рывком придвигаюсь к нему, пытаюсь снять с него очки. Но он испуганно отпрянул.

Я прикладываю ладони к его щекам. Он замирает, смотрит на меня. Я снимаю очки. Его зрачки расширяются. Я вижу только окаёмку его радужек; их цвет мне нравится; эта смесь голубого и зелёного напоминает мне плоды атиса в их краткосрочном спелом состоянии.

«Почему его зрачки расширены? Это реакция на асенсорин?» – мой внутренний голос беспокоится.

Или…

– Невероятно, – шепчет Инг, смотря мне прямо в глаза. Такое чувство, что он видит в них галактики – у него такой восхищённый вид. И вместе с тем он напуган…

Я же не могу трогать его! Я совсем забыла, что передо мной особь второго пола.

Я первая отвожу взгляд.

– На, держи, – я протягиваю ему очки, но он так и сидит, не шелохнувшись, только глупо улыбается. Я бросаю очки ему на колени и возвращаюсь на своё место. Смотрю на Елену – она выглядит подозрительно довольной.

– Женщины и мужчины по-разному на первый раз реагируют, – улыбается Елена. – Первые расстраиваются и цепенеют, вторые радуются и ведут себя бодро… – она лукаво косит на меня глаза.

– Для мужчин зрительный анализатор – основной канал восприятия, – пожимаю я плечами. – Асенсорин обостряет то ощущение, которое для них самое полезное в познании мира. Женщине важны другие рецепторы, и от этого лекарства они в первое время чувствуют себя как парализованные.

– А ты – как ни в чём не бывало. Разговариваешь спокойно, хорошо читаешь по губам. Способная, – Елена по-другому заглядывает мне в глаза и убирает за ухо прядь моих волос.

– Я быстро адаптируюсь. Необходимым условием для…

– Смотрите-смотрите! Вон мой дом! – Елена наклоняется вперёд и указывает пальцем в сторону высокого шпиля на одном из двухэтажных особняков. Я даже не заметила, как мы проехали через коридор. Я почти дома… – Видите, там солнце нарисовано под шпилем? Обожаю солнце! Я родилась летом, в полдень жаркого дня августа. Сейчас моего созвездия не видно, да, Инг? Я – Львица. Инг!

– Да, – Инг наклоняется вперёд, чтобы видеть Елену. – Ваше созвездие будет видно ближе к утру.

– Я буду спать в это время. Ужас. Столько работы, не вижу ни солнца, ни звёзд. Вам пора выходить. Кира, вас будут сопровождать ребята из ЗОПа, я договорилась насчёт двоих. От них, конечно, никакого толка. Но там не так опасно, как вы, горожане, думаете. А завтра я посмотрю на ваши результаты и подумаю, хорошо ли вы справились. Ты занимайся своими метафорами, а Инг будет заниматься своими.

Я смотрю на Инга в ожидании. Он сидит на месте и глупо улыбается. Он отвернулся от окна и не чувствует, что мы остановились.

– Давай-давай, – машу я на него руками, чтобы он поскорее выметался.

Мы выходим. Справа от нас стоянка. Я иду вдоль неё к зданию, где сидят ребята из ЗОПа. У оборотной стороны купола припаркованы громоздкие Сталкеры: высокие, с мощными колёсами, их двигатели работают с грохотом, от них пахнет бензином, их проходимость отражается на не отмытом корпусе. Не идёт ни в какое сравнение с гладким и изящным городским автомобилем, который сейчас удаляется от нас в сторону особняков. Я поднимаюсь по ступеням в здание из толстого грязного стекла, и за порогом надо мной нависают два амбала, мужчина и женщина, которые отличаются разительно от спокойного, в отутюженном костюме водителя Елены (интересно, это был её аполло?).

– Разве ты одна?! – кричит мне женщина из ЗОПа. Она выглядит как ненормальная, хотя официально ненормальная сейчас я – и это особенно забавно.

Где Инг? Я оборачиваюсь, и вижу через мутное стекло, что он так и остался стоять на том месте, где нас высадили. Выхожу из здания.

Инг задрал голову к небу, и изгиб его вытянутой шеи не даёт резкого перепада высот там, где расположен кадык. Я в очередной раз отмечаю, что величина этой уродливой выпуклости влияет на моё восприятие особи второго пола: у Себастьяна кадык тоже почти незаметен, и это делает его облик близким к совершенству.

«Ну что он там встал?!» – выпаливает мой внутренний голос.

– Тише, – шепчу я. – Он впервые видит настоящие звёзды…

Я иду к нему медленно. Я будто боюсь его спугнуть. И чем ближе я к нему, тем больше меня завораживает его силуэт. С каждым моим шагом он всё плотнее наливается красками. Его бледные руки сжаты в кулаки, светлые волосы раздувает ветер, и они переливаются стальной россыпью; белые надписи на толстовке кажутся такими мягкими на ощупь; и кожа на его щеках светится от влаги. Он улыбается. И плачет.

Как так может быть, что образ, в котором нет ни одного яркого пятна, которому только отблески окружающего мира задают объём, может настолько приковывать?

– Инг, – шепчу я. Вздрагиваю от грохота мотора Сталкера, который только что завели. Мой попутчик ничего не слышит, но мне кажется неприличным повышать на него голос.

– В чём там дело?! – кричат со стоянки. – Надо ехать!

Идиоты, они ничего не понимают!

Я подхожу к нему, встаю напротив. На его груди лежат белые шнурки от капюшона толстовки, и я легонько тяну за один из них. Но он, конечно, ничего не ощущает. Мне приходится вторгнуться в его поле зрения, и я глажу колючий от холода воздух перед его лицом.

– Ой, Кира, простите, – он испуганно смотрит на меня влажными глазами. – Засмотрелся, – извинительно улыбается. – Куда нужно идти?

Я киваю в сторону автомобиля, который надвигается на нас. Сейчас эти идиоты будут издеваться над ним, а он, наверное, даже не чувствует, что на его щеках слёзы. Я открываю сумку и достаю оттуда платок, протягиваю ему.

– Зачем? – не понимает он.

– Ты так громко разговариваешь, что у тебя глаза слезятся!

– Спасибо. Это ужасно – ничего не ощущать, – говорит он, вытирая щёки.

– Тебе здесь это не понадобится! Просто смотри на свои звёзды!

– Дело не в этом. Я сориентируюсь. Я был готов к тому, что будет здесь. Но там, в машине…

– Что в машине?

– Когда мы ехали сюда. Вы… Вы ко мне прикоснулись. А я ничего не почувствовал.

Я отворачиваюсь от него и смотрю на машину, которая уже в нескольких метрах от нас. Я ощущаю, как он делает шаг ко мне, оставаясь позади.

– Я упустил, – шепчет Инг мне в спину.

Он ведь не знает, что я слышу его. Или он даже не задумался об этом?

Я взбираюсь на заднее сидение высокого Сталкера. Впереди как минимум полчаса дороги. И половина её мне хорошо знакома. Минут через пятнадцать мы будем проезжать мимо экоферм. Ребёнком я бывала там часто – моя мать вывозила меня на прогулки каждый месяц, как и положено добропорядочному родителю. А я, как недобропорядочная инвестиция, ни разу не отправила ей хотя бы пачку семян после её выхода на пенсию.

– Эй! Вы будете разговаривать с ними, или просто попялиться?! – я перевожу взгляд на женщину из ЗОПа. Она сидит на переднем пассажирском сидении в пол-оборота ко мне.

Я пожимаю плечами:

– А они вообще выходят за пределы своего поселения? Мы сегодня только…

– Они не любят, когда на них кричат! Вам нужно приобрести слуховые аппараты!

– Разговаривать буду только я. А я говорю спокойно и отлично читаю по губам.

– Сразу видно, что никогда с вЫселами не контактировала, идиотка, – хмыкает женщина, обращаясь к своему напарнику. – Ты сейчас слышала, что я сказала?! – она снова повернулась ко мне.

– Нет.

– Вот. Ты думаешь, они будут стоять смирно и вежливо повторять тебе по десять раз одно и то же?! вЫселы – это тебе не затюканные горожане, им нет необходимости доводить каждую эмоцию до состояния психара! Так что доставай-ка из своей начищенной до блеска сумочки эргосум, – чеканит она, – и переводи на счёт ЗОПа Средства по платежу номер 12.48.56. Повторить?!

Зоповцы совсем охамели. Они со всеми цэрперами разговаривают как с нарушителями.

– И когда мне вернут мои Средства обратно? – спрашиваю я, послушно забивая цифры в графу «наименование платежа».

Зоповцы громко ржут.

Показываю женщине экран эргосума, где обозначено «исполнено».

– Хорошо, – кивает та. – Будем на месте – получишь слуховой аппарат!

Кошусь на Инга. Вижу только его затылок. Я тоже отворачиваюсь к окну и пытаюсь представить, что я – Аркадия, которая впервые едет в поселение Ы. Зоповцы шепчутся между собой:

– Как там дела у Дэна? Нашли кого-нибудь подозрительного в окружении 1дробь92? – спрашивает женщина.

– Неа. Никаких пересечений с другими жертвами.

– Зря они теряют время. Невозможно предугадать, кто будет следующим.

– Да они нашли там какие-то закономерности, даже высчитали коэффициент значимости различий через специальную программу. Лучше перестраховаться, если есть хотя бы один шанс поймать тех ублюдков, которые всё это затеяли.

– Я слышала, они столько людей к этой девушке подключили, чуть ли не с три сотни?

– Нет, что ты! Не больше полтиника там. С нашими базами данных не так уж трудно следить за человеком, зачем три сотни-то?

– Пятьдесят – всё равно много. В наших рядах мельчает, а работы всё больше. Горожане стали совсем нервные из-за исчезновений. Рита говорит, у них сейчас завал с заказами на установку камер в квартирах.

– Ага, Альфа упёрлась рогом, что у цэрпер должно быть личное пространство, а им этого и не надо.

– Неудивительно, что Альфа против! Народ начнёт возмущаться: а почему в особняках Зозо не стоят камеры? Всем понятно, что элита не собирается демонстрировать ни ЗОПу, ни цэрперам те стороны жизни, о которых только слухи ходят. А ведь есть и те, о которых пока даже слухов нет, – таинственно протягивает женщина.

– Да? Например?

– Одна из наших коллег работает в команде Альбины.

– Эта помешанная на Статье 1? Дура аффективная.

– Ну, у каждого свои интересы… Так вот, у них же бывают инциденты там, загородом. С аполло, которые остаются жить у элитных.

– Да, я знаю. Сам не раз вывозил в Гиблое место то, что от них осталось после допроса с той самой Альбиной. Эта сучка – ненормальная. Она избивает их до полусмерти, отрезает от них части тела, а ещё любит выхаркивать из своего поганого рта имбирные леденцы и засовывать их глубоко в глотку донора, и тот просто умирает от асфиксии.

– Мда… Так вот, все эти доноры как один кричат, что это их женщина домогалась, а не наоборот. Не пойму, где мы едем. Экофермы уже проехали?

– Да. Скоро будем на месте.

– Значит, мы на мосту? Ужасно боюсь этого места. Здесь несёт мертвечиной, – голос у женщины подрагивает.

– Это ты ещё в Гиблом месте не была. Там котлован такой, природный, и он водой заполнен, чёрной, и из неё кроны деревьев торчат, но с листьями, понимаешь. То есть сколько лет они там стоят, в этой воде, перемешанной с человеческим пеплом – не гниют, не сохнут; сбрасывают листья на зиму, а весной опять почки набирают. А по краю котлована такое творится…

– Может, они там? Жертвы. Может их туда вывозят?

– Кто? – хмыкает. – Только если кто-то из наших может. Но ни один нормальный зоповец не хочет смены власти. А те, кто всем этим занимается, надеется на революцию. Вот зря говорят, что людям всегда мало, и человек всегда будет чем-то недоволен. Лично я очень доволен своей жизнью. Пусть у меня не будет детей, зато у меня есть такие права, о которых эти вот даже мечтать боятся. Я работаю загородом под септемсенсорином. На цокольном меня ждёт много развлечений. И все нужные связи для того, чтобы подзаработать к основному доходу, уже налажены. Нет. Не. Хочу. Перемен. Всё! Приехали! – мы резко останавливаемся, и я врезаюсь в спинку переднего сидения.

– Надеваем слуховой аппарат! – чеканит женщина, обращаясь ко мне так, будто я не только глухая, но и умалишённая.

– Как его включать?

– Там уже всё на норме, не крути ничего!

Я вставляю в ухо аппарат, и звуки… Скрип двери. Шум улицы! Грохот мотора!!!…о, как же больно! Я хватаюсь за уши и вываливаюсь из машины. Повсюду раскаты строительных работ – будто в мой мозг вбивают сваю. Я стою на коленях и прижимаю голову к земле, и каждый шаг людей, надвигающихся на меня, отдаётся в моей груди вибрацией. Я ощущаю, как трясутся песчинки на колючей земле.

Мои руки отдирают от ушей, и кто-то освобождает меня от аппарата.

– С… не так… верное… чайно …аксимум выкрутил… – слышу я голос женщины, который звучит будто через толстую бетонную стенку.

Я согнулась над землёй, упираюсь локтями в неё, и продолжаю зажимать уши… я вижу, что напротив меня сидит Инг. Его коленки в грязи. Он положил ладони на пыль, и его руки ползут ко мне медленно, зарываясь в сухую холодную землю, и его пальцы исчезают под ней, и я уже ощущаю, как шелохнулись песчинки совсем рядом с моими локтями.

Меня поднимают. Женщина снова убирает мои руки от ушей. Внимательно разглядывает меня.

– Я дам тебе другой аппарат, – говорит она, наверное, негромко, но мне громко всё. Что эти вЫселы тут строят?! Ночной воздух дребезжит, будто он весь из разбитого стекла.

– Кира… – слышу я Инга.

– Дайте ещё один, ему, – шепчу я. – Он невыносимо громко разговаривает! Как же больно.

– Пройдёт сейчас. Спокойно, – говорит женщина.

– Дайте ещё один. Я оплачу, – прошу я.

Ингу дают аппарат.

– Невероятно! – радуется он, затолкнув в ухо аппарат. – Как будто… я так слышу, как будто все источники звука отделены друг от друга! Я просто отлично слышу!

– Тогда зачем так орать?! – не выдерживаю я.

Забираю у женщины другой слуховой аппарат.

– Вставляй, – командует она.

– Минутку.

Я отстаю от зоповцев. Инг идёт рядом и внимательно меня разглядывает. Я смотрю ему точно в глаза несколько секунд и тихо спрашиваю:

– Ты хорошо слышишь?

– Да.

Я протягиваю ему аппарат.

– Выключи его, – шепчу я.

– Что?

– Мать моя, женщина. Ты же сказал, что хорошо слышишь. Я сказала, выключи его совсем.

– Ладно. Вот так, – он возвращает мне устройство, и я вставляю его в ухо.

– Всё, – выдыхаю я. – Всё хорошо. Идём.

Зоповцы двигаются по узкому мосту. Под ним льётся и воняет какая-то жидкость. Я иду за ними. Инг таращится в небо прямо на ходу, хотя над головой сейчас много веток, вспушённых листьями, и он постоянно спотыкается.

– Если ты перевалишься через мост, никто тебя вытаскивать не будет, – говорю я.

– Я волнуюсь, что мы не успеем. Уже 22.30. Сейчас оно скроется. То здание всё загораживает. Надо обойти! – он вдруг рванул вперёд. Зоповцы резко оборачиваются, женщина инстинктивно хватается за нож. – Нам срочно нужен обзор западной стороны! Немедленно! – и он продолжает бежать, обогнав их.

– Он что, рехнулся? – женщина смотрит поочерёдно то на меня, то на своего напарника.

– Если получит по голове от вЫсела, сам будет виноват, – пожимает тот плечами.

Инг уже скрылся за поворотом, а шум строительной техники всё ближе. Я ощущаю беспокойство. Когда я впервые выпустила Фелис из дома…

– Мне надо догнать его, – бормочу я и проскальзываю между зоповцами.

Я иду быстрым шагом, но поворот, за которым исчез Инг, по-прежнему далеко. И я сама не замечаю, что я уже бегу.

Дорога делает изгиб вправо, и передо мной открывается вид на поселение Ы. Поле, раздробленное тусклыми пятнами света от фонарей, кусты и деревья, среди которых выросли дома. Много зданий, вылезают один из-за другого, но ни в одном окне я не вижу электрического света. Так непривычно после всегда пылающего Города, так мёртво по сравнению с ним, что я инстинктивно замедляюсь, а потом и вовсе останавливаюсь.

– Кира! – Инг появляется откуда-то слева, он будто выныривает из мрака в дорожку света, и я отшатываюсь от неожиданности. – Идёмте со мной, скорее! – он так воодушевлён, что совсем забыл о нормах приличия: он тянет ко мне руку так, будто хочет дотронуться до меня.

Зоповец перехватывает его запястье, и тянет на себя:

– Правила везде одни, мокль, – зло говорит он ему. – Извинись перед цэрперкой.

– За что я должен извиняться? – Инг отдёргивает руку, и высвобождается, и делает шаг навстречу мужчине. Я не могу оторваться от лица зоповца, у которого глаза на лоб полезли – он явно не ожидал сопротивления. Как Инг умудрился вырваться из сильных рук защитника общепринятых принципов?

– Не понял, – искренне удивляется мужчина.

– Я ничего не сделал, – невозмутимо продолжает Инг.

– Ты хотел прикоснуться к ней. Это неприемлемо, – вклинивается женщина. – А ты чего замер? Другой врезал бы ему разочек, и никаких вопросов.

– А за что он должен мне врезать?

– Нет, это просто возмутительно! – смеётся женщина.

– Я действительно не понимаю, – Инг абсолютно серьёзен. – Из каких фактов вы синтезировали вывод, что я хотел это сделать? Я остановился в трёх метрах от Киры, и физически не смог бы дотянуться до её руки. Вы ошиблись. И вместо того, чтобы это признать, угрожаете мне агрессией. Вы тратите впустую чужое время, потому что для вас оно не имеет значение. У вас другой подсчёт. Вы можете хотя бы иногда думать, прежде чем делать? Если вы сейчас ударите меня, я ничего не почувствую физически, но моё настроение, и работоспособность, соответственно, снизятся. Я не смогу достойно продолжить работу. Это значит, что тот проект, на который моя начальница тратит государственный капитал, будет отсрочен в реализации, потому что придётся ехать сюда ещё раз.

Надо же! Он злится. И с яростью продолжает:

– А вы знаете, сколько организационных вопросов необходимо решить прежде, чем отправить двух горожан за черту Города? Разумеется, вы не знаете. А я вам сейчас всё подробно объясню. Заявление в ЗОП, обращение в фармакологический центр, аренда автомобиля…

Эмоции на лицах зоповцев меняются в такт словам Инга, и выглядит это как нервный тик. Всё предвещает удар. Проблема в том, что если они начнут его бить, он не будет ощущать боли. И если что-то пойдёт не так, я не смогу ему ничем помочь.

– Уже 22.35, – вклиниваюсь я. – Нам скоро обратно ехать. Давайте отложим решение конфликта на тот час, который мы потратим на дорогу в Город. Это рационально.

– Нельзя так просто это оставлять, – отстраняет меня женщина.

– Разумеется, нельзя! – хмыкает Инг. – Этот человек, – он указывает пальцем на мужчину, – назвал мою коллегу «цэрперка». Прошу заметить, что такое обращение позволительно только в условиях нарушения ОП. Сейчас ничего такого не было. Кира здесь вообще не причём! Вы знаете, что существует профессиональный этикет у представителей ЗОПа, пренебрежение которым наказывается штрафом? Нет, не знаете? Неудивительно. Невежество – отличительная черта работников современного ЗОПа.

– Ты заткнёшься уже, а? – я толкаю ногой разваленное бетонное покрытие подо мной, и мелкие осколки камней летят в Инга. Он слышит, но не ощущает, как они бьют его по коленям. Инг поднимает на меня глаза, и я вижу в них разочарование. Как будто он ждал от меня другой реакции на его смелый монолог. – Мы зря тратим время, – бормочу я, и смотрю на женщину. – В этом он… это он верно заметил. Можно мы пойдём? – я не дожидаюсь ответа, и иду в ту сторону, откуда вынырнул Инг. – Туда, да? – бросаю я через плечо. И с облегчением выдыхаю, когда слышу его шаги позади меня.

– Помните, я говорил Вам про двойные звёзды? – спрашивает меня Инг, поравнявшись со мной.

– Нет.

– Вы тогда сказали, что космос кажется Вам воплощением одиночества, потому что каждая звезда существует сама по себе.

– Да, теперь помню. Ты сказал, что я не права.

– Потому что их много, двойных систем. И в Вашем созвездии они тоже есть. Вот. Стойте тут. Смотрите на запад.

– По-твоему я знаю, где он находится?

– Левее от крайнего здания, и вверх немного. Вот там. Видите? Есть v – образное скопление… – он стоит рядом со мной и указывает ладонью в небо.

– Я вижу много светящихся точек разной величины… по всему небу. Ты хочешь сказать, что это моё созвездие? – я поворачиваюсь к нему и внимательно смотрю в глаза.

– Вы так спрашиваете… и смотрите, как будто сомневаетесь в моём профессионализме, – хмыкает Инг.

– Теперь да, сомневаюсь. Я, конечно, в этом ничего не понимаю, но созвездия Стрельца сейчас не видно. Это я знаю точно, – и победно улыбаюсь.

– Это не Стрелец, – смеётся Инг. – Стрелец никакого отношения к тебе не имеет. Ты родилась 16 декабря, если твой профиль не врёт, конечно.

– Вот скажи мне, откуда у тебя эта дурная манера обращаться к женщине «на ты»? И врать ей, пользуясь тем, что она не разбирается в твоей теме – это у вас так с Сашей принято было общаться?

Инг меняется в лице. Смешинка в глазах пропадает, положение тела в пространстве снова меняется – он закрывается, становится мрачным, даже отступает немного.

– Вы считаете, что мы вообще не способны ничего чувствовать, да? – спрашивает он, и я вижу, что он начинает злиться.