Текст книги "Портрет психопата. Профайлер о серийных убийцах"

Дневник профайлера
Подозреваемый по ошибке

Воронеж

2014 год, июнь

Вокзалы Воронежа в это время года заполнены теми, кто зарабатывает на жизнь продажей разной снеди населению поездов, следующих на юг. Копченая рыба не внушала мне доверия, а я, видимо, не внушала доверия ее продавцу, поэтому назойливого вокзально маркетинга удалось избежать.

Утро. Еще не жарко, но ночью прошел дождь, и день обещает быть душным. В поезде мне всегда плохо спится, но зато хорошо работается. Путешествуя по рельсам, ты как бы находишься между мирами – уже не в точке отправления, но еще не в месте, где тебя ждут. И ускорить процесс перемещения ты никак не можешь. К тому же в поезд плохо со связью, а значит, не будут беспокоить. Материалы уголовных дел я с собой не вожу и в общественных местах их не читаю. Информация в них всегда конфиденциальна, а иногда имеет гриф секретности – такие я могу изучать только в специальном помещении, оставив за его пределами все электронные устройства. Единственное, что допускаю, – это полистать собственные заметки и записи. Но в большинстве случаев к этому моменту вся необходимая информация уже есть в голове, и ты просто еще раз прокручиваешь события, факты и поведенческие профили действующих лиц. Профайлер или «консультант полиции», читающий дело в кафе или самолете, – это еще один распространенный сериальный и книжный штамп.

На привокзальной площади меня уже ждала служебная машина. В этот раз – черная «Волга», повидавшая еще «лихие девяностые», но сохранившая благопристойный внешний вид и даже немного былой прыти. Водитель был ей под стать: среднего роста пожилой мужчина с седыми волосами, гладко выбритым лицом и, почти наверняка, крепким рукопожатием. Подумалось, что он точно из вечных «бывших» – той категории сотрудников правоохранительных органов, которые, не сумев расстаться со службой после выхода на заслуженную пенсию, остаются в родных подразделениях водителями, завхозами и много еще кем. Отдавая дань их опыту, лейтенанты, капитаны, а иногда и полковники ходят к ним в каптерку за советом, ну и, конечно, за байками. Я тоже с удовольствием их слушаю, когда предоставляется такая возможность. А они с не меньшим удовольствием рассказывают.

Через две истории, начинавшиеся одинаково – со слов «помню, приехали мы на сообщение о трупе…», – мы прибыли в местное следственное управление. Возле дверей меня уже ждал следователь.

– Здравствуйте! Сергеич не сильно утомил своими рассказами о былых подвигах? – с улыбкой и как-то добродушно поинтересовался майор юстиции.

– Добрый день, – отвечаю, – не утомил. Люблю такие истории. Все лучше, чем новости по радио слушать.

– Ну и ладненько. Пойдемте, угощу вас чаем, а вы за это расскажете, что интересного увидели в материалах.

А в материалах нечто интересное присутствовало. Дело было связано с довольно крупной финансовой аферой, похищением и убийством. Работала группа лиц. К моменту моего приезда все четверо были задержаны и уже около месяца находились в СИЗО. По троим у следствия сомнений в их причастности не было: явки с повинной, отпечатки пальцев, показания свидетелей, соответствующая биография и еще два тома весомых доказательств. Но в отношении одного из подозреваемых, назовем его Федором, такой уверенности следователь не испытывал. По нему нам и предстояло работать, чтобы докопаться до истины.

Начали мы с самого простого – с листа бумаги, разделенного надвое, и с выписывания всех «за» и «против». Обычно к этому нехитрому приему следователи относятся, мягко говоря, скептически. Однако в большинстве случаев меняют мнение, когда осознают, что это помогает посмотреть на ситуацию под другим углом.

На причастность Федора указывал «засветившийся» на месте преступления номер мобильного телефона, зарегистрированный на его паспортные данные, и подробнейшее, на трех листах, рукописное признание, добытое какими-то особо любящими свою службу и, по всей видимости, довольно молодыми операми. Все эти не самые железные «за» следователь знал и без меня. Но сомневался, потому и попросил приехать.

Еще в Москве, изучая материалы дела, я поняла, что колонка «против» причастности тоже не может оказаться пустой. Главной причиной этому служил поведенческий профиль Объекта. Перед нами был человек невнимательный, не очень грамотный, инфантильный, привыкший к роли жертвы и с годами начавший ощущать себя в этой роли довольно комфортно, трусоватый и болтливый. Он никак не подходил для той «работы», которую проделала опытная банда, и того, в чем признавался в явке с повинной. Приглашать рецидивистам такого тютю на важное дело – это сразу подписать себе приговор. В общем, после изучения материалов дела портрет подозреваемого никак не стыковался с портретом того, кто мог поучаствовать в подобном преступлении.

Но это требовало подтверждения.

Изучение социальных сетей нашего «подозреваемого»[15]15
  Здесь заключаю слово «подозреваемый» в кавычки, поскольку именно в этот момент убежденность следователя в невиновности нашего Объекта начала преобладать над «следственным опытом». Ведь до этого сомнения хоть и были, но представляли собой нечто, скажем так, «полупрозрачное».


[Закрыть] пролило свет на некоторые особенности его взаимоотношений с женой. Во-первых, на всех, то есть вообще на всех, фотографиях в аккаунте Федора он был с женой, причем супруга всегда была на переднем плане, а он чуть позади. Во-вторых, на социальной странице супруги почти не было фотографий с ним, но при этом многие посты гласили о том, какой заботливый, чуткий и внимательный у нее муж, что всегда звонит, встречает и она всегда знает, где он находится. У них так принято в семье. Более того, в комментариях супруга частенько упоминала о том, что все свое время он проводит с ней, буквально не отходя ни на шаг.

Из материалов дела мы знали, что преступная группа работала в другом городе и реализация «дела» заняла у них шесть дней. Все это натолкнуло меня на мысль о том, что наш «подозреваемый» подкаблучник, привыкший быть постоянно рядом с супругой, не мог уехать на шесть дней, не сказав ей ни слова.

В допросе и даже опросе с использованием полиграфа, который до моей поездки мы с командой изучили вдоль и поперек – чуть ли не под микроскопом рассматривая полиграммы, а главное, видео предтестовой беседы, – она не врала, уверяя, что муж никуда не отлучался в те дни, когда было совершено преступление.

Обсудив эти обстоятельства со следователем, я отправилась опрашивать подозреваемого. Войдя в кабинет, обратила внимание на то, как Федор буквально прижался к своему адвокату, будто стараясь слиться с его белой рубашкой. Он был похож на загнанного зверька – обреченного, лишенного всякой возможности защищаться. За годы практики я научилась отличать показное «ой, я вас так боюсь, и я безобидный» от состояния действительно тревожного и потерявшего всякую надежду человека.

Во время опроса, длившегося пять с половиной часов, все встало на свои места. Федор не врал, когда говорил, что никого не знает и всего, что написал в явке, он не совершал. Он только сильно смущался, если речь заходила о его супруге.

Ни результаты опроса, ни изучение материалов уголовного дела – лично для меня ничто не указывало на его причастность. Но теперь нужно было понять, как собрать дополнительные доказательства, чтобы обосновать свою позицию, ведь это только в кино специалистам верят на слово.

После опроса я порекомендовала, пока мы с командой будем заниматься отсмотром всего видео разговора и подготовкой заключения, допросить еще раз супругу, сделав акцент на их взаимоотношениях, а также побеседовать с родственниками и друзьями Федора.

Еще один вариант перепроверить мою гипотезу появился, когда стало известно о наличии у «подозреваемого» кредита за телевизор. Во время опроса Федор робко признался, что, возможно, в дни совершения преступления он оплачивал кредит.

– Вы говорили об этом следователю? – восклицаю я.

– Нет. А что толку? – отвечает он.

Как же печально, что важные для уголовного дела детали выясняются только сейчас.

Опуская лишние, не очень интересные читателю подробности проведения следственных действий и их многочасового протоколирования, скажу, что в итоге наш «подозреваемый» перестал им быть. Все родственники подтвердили, что без ведома жены он не решился бы на такое долгое отсутствие. Пропади Федор надолго из поля зрения, супруга приняла бы все меры для его розыска. Ко всему прочему в момент совершения преступления он действительно оплачивал кредит, что подтвердили банк и почерковедческая экспертиза – по подписи на банковском квитке.

Нерешенными оставались вопросы с телефоном и признанием. Но все оказалось довольно просто: номер был зарегистрирован на Федора одним из участников банды. Злоумышленник просто нашел документы в сети, потому что наш Федя был совершенно не знаком с понятием цифровой гигиены. А признание было сделано от страха за то, что у супруги могут быть проблемы на работе, где не захотят сотрудничать с женой уголовника. С учетом отношения Федора к своей второй половине фраза оперативников о том, что у нее могут быть проблемы, видимо, окончательно блокировала его способность критически оценивать окружающую действительность. Единственная мысль, которая беспокоила его в тот момент: как сделать так, чтобы он даже малейшим образом не навредил супруге.

Спустя два года, когда прошли все суды по этому делу, в одной из социальных сетей мне пришло сообщение с благодарностью. Оно было от Федора.

4. Советский Тед Банди

Михасевич

Сквозь сон

Весь вечер он не находил себе места. Внутри колотилось скребущее, стремительно нарастающее беспокойство. В голове шумело. Он выскакивал из дома. Вдыхал воздух жадными глотками. Тряс яблони в саду, будто освобождая их от созревших плодов. Но была середина мая, и яблони только цвели.

Спать лег рано. Долго ворочался, бормотал что-то. Наконец заснул. Ему причудилась женщина, стоящая вдалеке. Он пытается разглядеть, молодая она или старая. Голова по-прежнему болит – даже во сне. Он прячется за дерево у поросшей цветами поляны. Женщина приближается к нему, раздвигает ветки и начинает дразнить: выдергивает траву и охапками швыряет в него, странно улыбается. А глаза как у мертвой. Старая…

Платье черное, под самое горло. Длинные волосы, собранные в пучок. Он хочет дотронуться до нее, но руки точно приклеились к телу. А она все шире улыбается. Глаза искрятся. Она становится моложе, в мутном облаке сна меняется, как пластилиновая фигурка. Уже в ярком сарафане, с острыми голыми плечами кажется еще моложе. Затем превращается в юную, совсем маленькую. Сарафан ей велик – сползает, падает с плеч. «Скорее», – хрипит он и вцепляется в горло жене. Начинает душить ее слабыми ото сна руками. И внезапно чувствует, как гнетущее беспокойство отступает. Пятится головная боль. Легко дышать. Безумное, дикое наслаждение.

Он задрожал и проснулся. Понял, что душит жену. Еще миг! Но что тогда будет с детьми? Жена не испугалась. Вернее, не подала виду. Ясно – приснился кошмар. С кем не бывает! Но почему у него такое лицо? Звериное. Посоветовала ему пойти и облиться холодной водой, а потом немного поспать. Половина четвертого утра.

Прошу уважаемого читателя простить мне эту вольность, но, вероятно, так могли выглядеть обстоятельства той ночи, когда Витебский Душитель Геннадий Михасевич во сне душил собственную жену. Об этом эпизоде позже он довольно подробно расскажет на одном из допросов.

Фруктовая роща

Это произошло за несколько лет до описанных событий: в ночь на 14 мая, по дороге в Полоцк. Он возвращался в деревню к родителям. Ехал из Витебска в подавленном настроении. Та единственная, в которую он был влюблен и с которой переписывался, находясь в армии, не дождалась и вышла замуж. За что? Что он сделал не так? А сколько писем и обещаний! И кому он нужен теперь? Сексуально неполноценный. Чтобы опять насмешничали?

Больше думать ни о чем не хотелось. Только повеситься. Немедленно. Прямо здесь.

Он стянул на безлюдном дворе бельевую веревку. Прикинул – выдержит? Все-таки в нем было 182 сантиметра роста. Надо найти подходящее дерево. Рядом фруктовая роща. Нарядно цвели высокие яблони, обсыпанные белыми конфетти. Но ему не нужна эта красота. Мир не должен быть радостным, если ему так плохо.

Он уже собрался закинуть веревку, как вдруг увидел молодую девушку. Откуда она появилась? Торопливо двигалась ему навстречу. Красивая, загорелая, яркая. Неужели с юга? В Белоруссии пока нежарко. В руках две сумки.

Он посмотрел на нее, и хмурые мысли сдуло, точно бешеным ураганом. «Зачем мне из-за бабы давиться? – в радостном изумлении подумал он. – Лучше сам какую-нибудь удавлю».

Ему было двадцать четыре года. Вся жизнь впереди… Но через 16 лет за тот кошмар, в который он превратит десятки жизней, его приговорят к смертной казни и расстреляют.

Как все начиналось

Определенно, «слава» Андрея Чикатило – в том числе благодаря активному участию СМИ – заслонила Витебского Душителя Геннадия Михасевича. А ведь именно с него в стране открылась новая страница в криминологии и криминалистике. Это не значит, что серийных убийств в нашей стране прежде не было. Взять хотя бы Владимира Ионесяна по кличке Мосгаз или Василия Комарова по прозвищу Шаболовский Душегуб – их я упоминала в первой главе. Просто в то время таких убийц не считали серийными и не называли маньяками, а их дела не предавали огласке. Для каждого из этих преступников искали привычный, понятный нормальному человеку мотив: кража, ревность, месть. Но никак не извращенное убийство с сексуальным подтекстом. Во второй половине XX века появился самый жестокий в истории США маньяк, насильник и некрофил Тед Банди. Однако оказалось, что не только в заокеанской державе, но и в Советском Союзе серийный убийца и сексуальный маньяк – это неожиданная реальность.

Как ловить подобных преступников, каким должен быть метод расследования, ни у нас, ни в Северной Америке никто толком не знал. Да и не могли знать. Правоохранительная система не имела систематизированного опыта поиска и поимки серийных убийц, а большинство преступников-психопатов не изучались должным образом, их действия не описывались, а материалы дел не становились учебным пособием для новых поколений правоохранителей. Это сегодня накоплен огромный массив статистических данных, исследований и научных работ, разработаны методологические основы работы по таким делам. Но полвека назад, к сожалению, всего этого не существовало. О психологическом портрете преступника, который чуть позже, работая по делу Чикатило, создаст Александр Бухановский, в советской Белоруссии не слышали. И профайлинга, в том виде, в котором он существует, в нашей стране не было даже в отдаленной перспективе.

Из-за отсутствия достаточного и эффективного инструментария правоохранители ошибались. Можно ли было избежать этих ошибок, сейчас сказать сложно. В конце концов, ни меня, ни вас, уважаемый читатель, там не было. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Пока милиция пыталась раскрыть убийства в Витебске, были осуждены невиновные.

Так возникло знаменитое «Витебское дело», в лабиринтах которого утонула, увязла судьба самого Михасевича. Сегодня он относительно неизвестен, и даже сериал «Душегубы» рассказывает больше о «Витебском деле» и произволе правоохранительной системы того времени. Михасевич в нем выглядит как неуловимый призрак, совершающий преступления, но обстоятельства его задержания не соответствуют тем, при которых арестовывали убийцу. Слава же к его американскому «собрату» Теду Банди пришла практически сразу после поимки и осталась надолго – в книгах, кинематографе и документальных фильмах с его интервью.

Считается, что «Витебское дело» стало одним из самых скандальных, а потому и громких в Советском Союзе. Но здесь, на мой взгляд, нужно сделать пояснение. Сегодня, когда говорят «дело такого-то» или «такое-то дело», подразумевают уголовное дело или несколько дел, объединенных, связанных одним событием или преступником. В случае же с «Витебским делом» ситуация сложилась иначе. Под этим собирательным названием кроется несколько разных событий.

Во-первых, уголовные дела об убийствах женщин. Важно понимать, что это тоже не одно «дело», а несколько, и велись они в тот момент разными следователями областной и районных прокуратур, что, кстати, тоже довольно сильно осложняло поиск преступника.

Во-вторых, это произвол следователей, добивавшихся признаний и фальсифицировавших доказательства причастности невиновных лиц. И, разумеется, разбирательства, которые за этим последовали. Именно этот фрагмент тех событий чаще всего и вспоминается, когда говорят или пишут о «Витебском деле».

Оно долго было тайной за семью печатями. Ведь в результате всех хитросплетений и сложностей были осуждены 14 невиновных – кто-то получил реальные тюремные сроки, один расстрелян, один ослеп в тюрьме, прежде чем удалось найти настоящего виновного.

Советник юстиции Михаил Жавнерович, который принимал непосредственное участие в расследовании тех убийств, хвалился стопроцентной раскрываемостью преступлений. «Каждый человек – преступник, – утверждал Жавнерович. – Он еще не совершил преступление, но может совершить».

Покалеченные судьбы, сломанные семьи, откуда уводили случайных людей, наспех обвиненных в не совершенных ими убийствах, – так выглядела эта стопроцентная раскрываемость. Не раз звучало, да и сейчас встречается, мнение, что следователь Жавнерович «…хуже маньяка Михасевича. Он такой же преступник, но только не понес наказание». И хотя Михаил Жавнерович все же был признан виновным (в отношении него возбудили уголовное дело), в дальнейшем его амнистировали и отправили на пенсию с сохранением всех званий и наград, коих у него было немало.

Осужден по ошибке

Сохранились жуткие видеохроники «Витебского дела». Олег Адамов, один из ошибочно осужденных по «Витебскому делу», по-прежнему живет в городе, где работает водителем. Он получил 15 лет. Через два года, когда Михасевича арестовали, Адамов вышел на свободу. Обратите внимание на это, казалось бы, простое, коротенькое интервью. От вопиющей несправедливости мне становится очень горько. На первый взгляд, здесь нет обиды, но я уверена, она спрятана глубоко внутри этого человека. «– В какой момент вы признались?

– Не помню. Это не сразу произошло. А что оставалось делать? Они мне подсунули липовую экспертизу. Просто написали на бланке, что сперма и кровь, найденные на месте преступления, принадлежат мне. Когда я увидел это, я сломался. Все подписал. Все подписываешь, когда становится безразлично. Это не сразу происходит! Если бы мне не показали эту экспертизу, я бы никогда не признался… Мне кололи уколы, я ходил как заторможенный. Казалось, язык во рту как у лошади. Кололи перед допросами.

– Как восприняли новость об освобождении?

– Да никак. Дверь открыли и отпустили. После обеда. Я первый освободился, потому что Михасевич быстро показал, куда выбросил сумку девушки, убийство которой вешали на меня.

– Когда вернулись к нормальной жизни?

– В феврале 1986-го освободился, а в мае уже на работу пошел. Скажу вам честно: если бы я отсидел 15 лет, я бы никогда нормальным человеком бы не был. У меня и так уже кореша были. Когда освободился, приходили, звали в дело. Женился я в 32. Есть сын Димка. Квартиру дали в 1988-м. Я реабилитирован»[16]16
  «Комсомольская правда», 30 марта 2013 г.


[Закрыть].

Предвестник Чикатило

Давайте обратим внимание на детство Геннадия Михасевича. Как и многие серийные преступники, он вырос в неблагополучной семье. Пьющий отец регулярно бил мать и маленького сына. Сверстники будущего маньяка издевались над ним. А он был необщительным, скромным, стеснялся самого себя. Девушки не обращали на него внимания или смеялись над ним. Агрессия отца, издевающегося над матерью, вероятно, стала для него первым толчком к осознанию второсортности женщин.

Вообще, почти у всех серийных преступников роль матери является краеугольной. Отсутствие родительской любви, на которую у матери Михасевича, видимо, просто не оставалось сил после разборок с мужем, на всю жизнь лишает защиты. Эту незащищенность чувствуют сверстники и тиранят и без того загнанного в угол ребенка. И тогда формируется установка: я никому не нужен. Именно в такой ситуации оказался Михасевич. Однако важно не перекладывать всю ответственность на родителей. Многие росли в условиях непростых семейных отношений, но серийниками не стали. Для этого, как мы говорили в начале книги, должен присутствовать ряд факторов, в том числе и врожденных.

Первое убийство Михасевич совершил 14 мая 1971 года, когда возвращался из армии в деревню к родителям. До дембеля он не дослужил – его комиссовали после того, как у него был обнаружен гепатит.

Первой жертвой стала девятнадцатилетняя Людмила Андаралова. Это была месть Михасевича за первую любовь, которая закончилась, как он считал, предательством. Вот и второй распространенный толчок: меня предали, и я буду мстить за это.

Из стенограммы допросов:

«В мае 1971 года, поздно вечером, я пошел в поселок Икимань, чтобы увидеть Лену на автобусной остановке.

Встреча не состоялась. На улице я увидел девушку, которая шла мне навстречу. Поравнявшись, я сдавил ей горло руками. Это был первый случай удушения мной женщины. В тот момент у меня возникла обида на всех женщин, раньше со мной такого не было»*.

Все 36 жертв, или, как на допросах утверждал сам Михасевич, – 43, были только женщинами. «Я не считаю женщину человеком. Я любил свою дочь из-за того, что она носит имя Лена, имя девушки, с которой я дружил», – заявил он на суде.

Типаж его жертвы – девушки и женщины в возрасте от начала полового созревания до угасания сексуальной привлекательности. Маленькие девочки, пожилые женщины и тем более мужчины в круг его интересов не входили.

Что касается суицидальных наклонностей, то, как и, например, Чикатило, Михасевич подумывал наложить на себя руки. Но не стоит забывать, что он был психопатом и, как многие из них, нарциссичной личностью: лучше уничтожать других и получать от этого удовольствие, чем страдать самому.

Вместе с тем замечу, что Михасевич не планировал свои преступления. По крайней мере, никаких сведений, подтверждающих обратное, не сохранилось. Из анализа же допросов и из следственных экспериментов становится понятно, что в спонтанном нападении, иногда на несколько жертв за день, он видел особую прелесть. Маньяк действовал импульсивно и без замысловатых орудий убийства, специальных приспособлений или долгого подбора жертвы. Он использовал, что под руку попадется: обычную веревку, шарф, пояс, ремешок от сумки, жгут из травы и собственные руки. Просто гений убийственного экспромта.

«Если я душил женщину стоя, то после того как я опускал руки, она падала. Вторично на земле я не душил. Петлю на шею или кляп в рот потерпевшей я делал, потому что мне это нравилось, а также для надежности, чтобы не отдышалась… Давить руками я мог только однократно»*, – говорил он во время одного из многочисленных следственных действий.

Михасевич старался отправить жертву на тот свет ровно за две минуты. Лишь однажды он потратил не две, а три минуты, потому что ему попалась женщина довольно плотного телосложения.

Вы спросите, почему он именно душил? Почему предпочел такой способ убийства? Исчерпывающего ответа на этот вопрос в случае Михасевича нет – лишь некоторые фрагменты допросов, где он пояснял выбор этого способа расправы. Но серийные убийцы зачастую проявляют очень выраженную любовь к мистике. Задушить – это был его ритуал, сакральное действо. Он полагал, что руками забирает жизненную силу своей жертвы, и считал, что это помогает ему справиться с болью. «Был сам себе врач», – как позже Михасевич говорил на допросе.

Из стенограммы протоколов допросов:

«– В тот момент, когда вы давили женщину, что вы испытывали?

– Наступало облегчение. Будто я, как во сне. Кажется, этого и не было ничего. Сон какой-то мне приснился.

– Испытывали когда-нибудь сожаление, что вы задушили?

– Нет… Мне даже самому не верилось потом»*.

Он выходил на «охоту», когда его накрывала волна ненависти, той всепоглощающей мести, перед которой он не мог устоять, как наркоман не может устоять перед новой дозой наркотика.

На окраинах Витебска, на проселочных дорогах Михасевич искал и находил женщин. После расправы рылся в сумках, забирал все ценное. Однажды из обручального кольца одной из жертв он сделал жене золотые зубные коронки, периодически дарил ей вещи, найденные в сумках убитых. Маньяк делал это не из любви к супруге. По его собственному признанию, он мало разговаривал с женой, только помогал по хозяйству. Да и неоткуда было взяться любви у этого зверя – одна только видимость.

Как и для многих маньяков, вероятнее всего, вещи убитых служили для Михасевича неким фетишем. Так, Андрей Чикатило вырезал половые органы жертв и уносил их с собой. Анатолий Сливко, заслуженный учитель и мучитель, снимал кинохронику убийств, а потом, просматривая видео, частично снимал стресс. Каждый охотник или рыболов со мной согласится: с охоты принято возвращаться с трофеями. В жизни убийцы, охотящегося на людей, трофей играет особую роль. Когда начинается «ломка» в ожидании очередной вылазки, контакт с фетишем продуцирует своего рода суррогат эмоций от процесса убийства, становясь временной отдушиной.

В случае расследования «Витебского дела» украденные вещи, вероятнее всего, сбивали следователей с толку. В то время такая картина преступления однозначно свидетельствовала о наличии корыстной составляющей в действиях преступника. Проще говоря, поначалу самой перспективной версией казались убийства ради ограбления. Никто не мог представить, что похищение ценностей не было целью.

Геннадий Михасевич и Тед Банди

Изучение биографий преступников, в большей степени маньяков и серийных убийц, а также их преступлений – обязательная составляющая для поддержания достаточного уровня профессиональной компетентности. Так вот, анализируя биографию Михасевича и обстоятельства совершенных им преступлений, я обратила внимание на его некоторое сходство с Тедом Банди. Конечно же, не на сто процентов, но все же. Полагаю, об этом интересно было бы порассуждать. Судите сами.

Семидесятые годы прошлого века – почти пятьдесят лет назад. Советский Союз и США. Две совершенно разные социально-политические системы, буквально два разных мира, два разных уклада жизни. Но в один и тот же период у нас и у них появляются жестокие серийные убийцы, маньяки в «масках» обаятельных парней. Высокие, статные шатены с вьющимися волосами и очаровательной улыбкой.

Оба почти ровесники, оба ненавидят и презирают женщин, убивать которых им так же не жалко, как тараканов. Разве что Михасевич головы никому не отрезал, как Банди. Но постмортальное изнасилование практиковали и тот и другой. Никто из них ничуть не сожалел о содеянном. Оба нарциссы и имели опыт неудачной первой влюбленности, ставшей спусковым крючком.

У Михасевича – 36 доказанных убийств, и в таком же количестве жертв признался Банди. Хотя многие эксперты склонны полагать, что на счету обоих было гораздо больше убитых женщин. Михасевича расстреляли, когда ему было сорок. Банди отправили на электрический стул в сорок два. Любопытная параллель, верно? Что же дальше?

В Америке после «столкновения» с Тедом Банди появляется отдел поведенческой науки ФБР. А в Советском Союзе, как принято считать, наконец констатируют, что в стране есть не только секс, но и серийные сексуальные убийцы.

В противоположных концах планеты одновременно выросли и сформировались два похожих друг на друга девианта, погубивших не один десяток людей. Почему это произошло? Вероятно, оправившись после ужасов Второй мировой войны, выдохнув пару десятков лет, мир снова начал стремительно аккумулировать агрессию, эгоцентризм, злость, жадность. Рассуждения в таком ключе могут показаться достаточно вольными для эксперта. Однако с уверенностью можно сказать еще об одной общей детали между Михасевичем и Банди: социокультурные и политические аспекты не оказали определяющего влияния ни на формирование их как серийных убийц, ни на выбор способа совершения преступления. Чего нельзя утверждать о более поздних душегубах, выбиравших способ убийства и вдохновляясь продуктами массовой культуры.

Банди винил во всем порнографию, но, учитывая то, как он говорил об этом на своих допросах и в видеоинтервью, это, скорее, удобное оправдание, попытка снять с себя ответственность. У Михасевича наверняка возможности вдохновляться таким «контентом» не было, и тем не менее убийства совершались.

Вот слова Михасевича из стенограммы протоколов допросов: «К мужчинам у меня никакой злобы нет, даже если они меня обидят. А женщины, я так считаю, виновны во всех неполадках моей жизни».

Тед Банди, дважды сбегавший из тюрьмы и составивший для женщин простенькую инструкцию – как защититься от сексуального маньяка, так объяснил свою роль:

«Я думаю, что общество нужно защищать от меня и мне подобных. Это так. Однако я надеюсь, что из нашего разговора будет понятно, что общество нужно защищать от себя самого. Как мы уже говорили, в этой стране свободно пропагандируются порнография и насилие, и люди, с одной стороны, осуждают действия Теда Банди, но при этом проходят мимо ларька с журналами, из-за которых их дети и становятся как Тед Банди. В этом и ирония…

Но сегодня на улицах играет множество других детей, которые завтра или послезавтра будут мертвы из-за того, что другие молодые люди сегодня читают и смотрят по телевизору»*[17]17
  Последнее интервью Теда Банди доктору Джеймсу Добсону в январе 1989 года, накануне казни.


[Закрыть].

На последний завтрак Тед Банди заказал себе стейк, яйца, картофельные котлеты, тосты с маслом и желе, а также молоко и сок. Кажется, что и в этом есть своего рода психопатическое спокойствие: ни волнения, ни эмоций, ни сожаления.

Смогли бы вы в такой момент с удовольствием позавтракать? Перед вратами вечности…

Михасевичу перед расстрелом завтрак на выбор никто не предлагал, более того, на видеозаписях следственных экспериментов заметно, как тяжело следователю Игнатовичу сдержаться, чтобы не привести еще не вынесенный приговор в исполнение, при виде того, как негодяй, улыбаясь, рассказывает об убийствах.

Красный «Запорожец»

Михасевич виртуозно умел менять маски. Он женился, переехал в маленькую деревню Солоники под Полоцком. У него родились двое детей. По воспоминаниям односельчан, маньяк вел себя как заботливый отец. Почти не пил, не курил, смущался, когда при нем рассказывали пошлые анекдоты. Михасевич считался одним из лучших слесарей по ремонту сельхозтехники. Его фотография висела на доске почета, он был секретарем партийного комитета. Как и Чикатило, Михасевич выступал активным общественником и дружинником, помогая ловить самого себя.

Из стенограммы протоколов допросов:

«Днем в обеденный перерыв я искал и душил женщин, а потом спешил вернуться на работу… Пытался как-то сдерживать все. Даже я потом пойду в туалет, из крана открою, на лицо попрыскаю, как остужусь, как говорится. Обычно в день, ну даже подвозил там женщин, у меня иной раз даже никакого желания такого не появляется. Высадишь, пошел. А периоды такие появляются, что надо найти кого-то, потом рыщешь как волк голодный, как говорится, покуда не найдешь…»*