Текст книги "Николай Рерих. Мистерия жизни и тайна творчества"

Глава 4
Любовь, борьба и творчество

Работая в музее ИОПХ и в журнале, занимаясь живописью и литературным творчеством, активно участвуя в общественно-культурной жизни страны, Николай Константинович не оставлял и любимую им археологию. Археологические интересы однажды привели его туда, где он встретил свое счастье – будущую спутницу жизни, единомышленницу, соратницу и земную музу-вдохновительницу в одном лице.

Это произошло летом 1899 года. Русское археологическое общество направило Николая Константиновича в командировку в Псковскую, Тверскую и Новгородскую губернии для изучения вопроса о сохранении памятников старины.[90]90
  Беликов П. Ф., Князева В. П. Николай Константинович Рерих. С. 41.


[Закрыть] По пути Рерих решил встретиться с князем Путятиным, также давно занимавшимся археологией и охотно помогавшим коллегам из Археологического общества, и заехал в его имение в Бологом. Но в имении князя не оказалось, он был в это время в отъезде. Войдя в дом, Николай Константинович спросил, здесь ли живет князь Путятин. Увидевшая его первой Елена Ивановна ответила утвердительно, но, толком не рассмотрев гостя, сразу сообщила о его приезде своей тете – княгине Путятиной. Дело было ближе к вечеру, княгиня велела лакею провести Николая Константиновича в кабинет ее мужа, где он и остался на ночь. С семьей князя и своей будущей невестой художник познакомился на следующий день за завтраком. В имении, дожидаясь князя, он пробыл три дня. Когда Рерихи были в Америке, Елена Ивановна рассказывала своей ученице Зинаиде Фосдик, что художник расположил к себе Путятиных тем, что дипломатично и тонко завел разговор о древности своего рода и своей фамилии Рерих, – вся семья Путятиных увлекалась изучением старинных родословных.[91]91
  Фосдик З. Г. Воспоминания о Рерихах. Запись от 05.08.22.


[Закрыть]

Эти три дня, проведенные в ожидании князя в его доме, Николай Константинович запомнил на всю свою жизнь. Красота и ум 20-летней Елены, племянницы жены князя Путятина, произвели на него неотразимое впечатление. Выяснилось, что она дочь покойного архитектора Ивана Ивановича Шапошникова, известного своим талантом и прогрессивными общественными взглядами.

Тетя Елены во втором браке стала женой князя Путятина, и Елена с матерью почти каждое лето проводили в гостях у Путятиных в их имении. Елена Ивановна принадлежала к славному роду Голенищевых-Кутузовых, ее мать, Екатерина Васильевна Шапошникова (урожденная Голенищева-Кутузова), была двоюродной внучкой великого полководца. Дальним родственником Елены Ивановны был и выдающийся композитор М. П. Мусоргский, в свое время любивший бывать в имении Голенищевых-Кутузовых, общаясь с матерью Елены и ее сестрами.

Позднее художник вспоминал: «В летнее время уже шли раскопки, исполнялись поручения Археологической комиссии. Во время одной такой раскопки, в Бологом, в имении кн. П. А. Путятина я встретил Ладу, спутницу и вдохновительницу. Радость!»[92]92
  Рерих Н. К. Университет // Рерих Н. К. Листы дневника. Т. 2. С. 163.


[Закрыть]

Но в реальной жизни за право вступить в брак молодой паре пришлось немало побороться…

Елена Ивановна тоже обратила внимание на молодого художника; как потом она рассказывала Зинаиде Фосдик, ей понравились его «чистые глаза». По приезде в Петербург Николай Константинович стал искать встречи с Еленой. Ее мать не приглашала Николая к ним домой, но девушка нашла возможность два или три раза посетить мастерскую художника. Во время ее последнего визита художник сделал ей предложение. Елена Ивановна ответила согласием, но просила его до поры до времени держать в тайне их намерения. Девушка прекрасно понимала, что ее родня воспротивится ее браку с художником. Она оказалась права – как только художник открыто попросил у Екатерины Васильевны руки Елены, и ее мать, и вся их родня дружно воспротивились этому браку.

Елена Ивановна в юности. 1895

Елена Ивановна принадлежала к великосветской знати Санкт-Петербурга, за ней ухаживали женихи-миллионеры, и родные Елены и представить себе не могли, чтобы девушка из высшего света со столь блестящей внешностью, умом и воспитанием могла выйти замуж за молодого художника, не имевшего за плечами солидного состояния. Материальное положение художников во все времена и во всех странах оставляло желать лучшего, и это обстоятельство было главной причиной сопротивления родственников Елены ее браку с художником.

Между тем юная Елена была не похожа ни на сверстниц, ни на своих родственников. В ее душе жил мир утонченных духовных переживаний. Она видела вещие сны и с раннего детства обладала ясновидением. Еще будучи ребенком, она могла предсказывать многие важные события своей будущей жизни. Всегда знала о грядущих несчастьях, о смертях своих родственников. Ей грезились апокалиптические видения, имевшие отношение к будущей судьбе всего мира. У Елены был старший брат, позднее родилась младшая сестра, но оба они умерли в детстве. В семье Елену называли Ляля, она была любимицей всей многочисленной родни. Мать заставляла Елену с гимназических лет выезжать в свет, на балы, которые заканчивались под утро. Великосветский образ жизни очень тяготил девочку. У Елены не было духовной близости с матерью, зато она была очень привязана к отцу. Отец ее умер, когда ей было 19 лет, и его смерть она предчувствовала за долгие годы до этого несчастья. После окончания гимназии Елена мечтала поступить в университет. Но родители не позволили ей сделать это. Мать считала, что девушке не нужно университетское образование, отец в принципе понимал ее тягу к знаниям, но боялся, что дочь увлечется народническими идеями и сблизится с революционно настроенной молодежью. Елене осталось лишь продолжать заниматься самообразованием. После смерти отца мать позволила ей поступить в высшую музыкальную школу профессора И. Боровки при Санкт-Петербургской консерватории. Здесь проявился незаурядный музыкальный талант Елены; с ней занимался сам директор школы, который прочил ей карьеру пианистки и утверждал, что на этом пути ее ждет блестящее будущее.

Елена была одной из первых красавиц столичного Петербурга. Родственники надеялись, что при ее красоте и обаянии она выйдет замуж за состоятельного человека, что в их понимании было основой благополучной и счастливой жизни. Но у Елены были свои представления о счастье, весьма отличные от взглядов ее родных и сверстниц. Целью ее жизни было вовсе не богатство и не жизнь в золотой клетке, а познание и духовная самореализация. Она чувствовала себя чужой в обществе богатых женихов из аристократических семей. За ней ухаживал единственный сын и наследник миллионера, которому принадлежало Волжское пароходство; о таком женихе мечтали все петербургские красавицы. Он сделал ей предложение, но Елена отказала ему. Материальные интересы никогда не превалировали в ее душе над духовными потребностями. Конечно, ее родные не могли понять этого. Елену с юных лет интересовали книги, музыка и искусство – настоящее, духовное искусство. А поскольку в ту эпоху замужество было едва ли не главным средством самореализации для девушки из дворянской семьи, то Елена твердо решила выйти замуж только за представителя творческой среды. Когда же такой человек – в лице Николая Рериха – наконец-то появился в ее жизни, вся ее родня выступила против этого брака.

Е. И. Рерих. 1900

Мать Николая Константиновича тоже не одобряла выбора сына, она мечтала найти ему жену по своему вкусу. Однако она не стала оказывать давление на Николая. Елене пришлось много труднее – родственники в категорической форме требовали от нее отказаться от брака с художником, и молодой девушке надо было проявить много терпения, выдержки и дипломатии, чтобы отстоять свой выбор наперекор родне.

Началась долгая борьба, завершившаяся в конце концов победой молодой пары – им удалось отстоять свое решение и буквально отвоевать свое счастье.

В 1900 году семью Рерихов постигло несчастье – умер глава семьи, Константин Федорович Рерих. Он всегда очень много работал и, как это часто бывает у мужчин, не берег своего здоровья, много курил. «Не любил лечиться отец. Уже давно врачи требовали отдых. Но он не знал жизни без работы. Просили его не курить или уменьшить курение, ибо грозило отравление никотином, но он отвечал: «Курить – умереть и не курить – умереть»»,[93]93
  Рерих Н. К. Отец // Рерих Н. К. Листы дневника. Т. 2. С. 101.


[Закрыть] – писал Николай Константинович в очерке, посвященном отцу.

Перед смертью Константина Федоровича мучило тяжелое нервное расстройство; ему казалось, что все ополчились против него и думают только о том, как бы ему навредить. Врачи мало чем могли помочь, беспокойство больного только усиливалось. Мария Васильевна тяжело переживала болезнь мужа, видимо чувствуя, что он скоро оставит этот мир. Переживал и Николай, причем сразу за обоих родителей: состояние отца внушало серьезную тревогу, а мама постоянно плакала из-за этого. В одном из писем Елене Ивановне молодой художник писал: «Теперь у меня настроение отчаянное, да и у всех нас такое же. Завтра будет окончательная консультация относительно отца. А если его не возьмутся поместить? – тогда нам всем остается погибать. А если с ним что-либо произойдет во время помещения, – тогда вечный упрек будет. А если ему худо будет в больнице? Всякие такие вопросы мучают всех ужасно, все ходят с головною болью. <…> Сейчас в доме мертвая тишина – перед грозой. Были доктора и все ушли к знакомому А. А. Бруммеру для совещания. <…>

Мамаша за это время стала как бы прозрачная и все плачет <…>. Даже и мне, хотя, как Ты знаешь, мы с отцом не много-то понимали друг друга, но и то делается жутко».[94]94
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой от 28.06.1900 г. // ОР ГТГ, ф. 44/158.


[Закрыть]

Как следует далее из письма, после консультации врачи решили поместить Константина Федоровича на лечение в частную клинику. У Николая ныло сердце: он предчувствовал недоброе. «У меня щемит сердце, чую скверное», – писал он в том же письме невесте.

Вскоре молодой человек навестил отца в клинике. Константин Федорович чувствовал себя вроде бы неплохо, но Николай не мог подавить в себе чувства тоски. «Отец чувствует себя хорошо. Вчера я навестил его; редко я чувствовал себя в таком скверном положении, особенно было скверно, когда он собрался провожать меня до станции, – ибо из больницы ему выходить, конечно, не разрешено»,[95]95
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой от 07.07.1900 г. // ОР ГТГ, ф. 44/160.


[Закрыть] – писал художник Елене Ивановне.

Плохие предчувствия не обманули Николая: его отцу не суждено было выйти из клиники. Он умер ночью, во сне.

Елена Ивановна, как могла, поддерживала молодого художника своими письмами в эту тяжелую для него пору.

После смерти Константина Федоровича его нотариальная контора была ликвидирована, наследство разделено между всеми членами семьи. Мечта Константина Федоровича так и не сбылась: ни один из его трех сыновей не захотел унаследовать его профессию вместе с принадлежавшей ему нотариальной конторой. Один брат Николая, Владимир, с юности интересовался сельским хозяйством; он стал агробиологом, занимался исследовательской и преподавательской работой. Самый младший в семье Рерихов, Борис, стал архитектором и художником и тоже преподавал.

Свою часть отцовского наследства Николай решил потратить на поездку за границу на учебу – он уже давно мечтал поработать в мастерской какого-нибудь известного европейского преподавателя живописи. В сентябре 1900 года Рерих уехал в Париж, где открылась Всемирная выставка с огромным художественным отделом, и после выставки остался там на год для работы в мастерской Кормона.

Настроение молодого художника в момент отъезда из Петербурга за границу было тяжелым: недавние похороны отца, скорбь и печаль матери оставили незаживающую рану в душе, а помимо этого, тяжким грузом лежала на сердце неопределенность в отношениях с Еленой Ивановной. Николай прекрасно понимал, что, несмотря на внешнюю любезность Екатерины Васильевны по отношению к нему, она не хотела видеть его мужем своей дочери. Насколько сложные чувства в тот момент владели душой молодого человека, видно из письма, написанного им Елене Ивановне прямо из поезда: «Милая моя Лада, итак, я еду. Не многим пожелаю я такого состояния, каково мое теперь. Что-то сломалось, не я – наоборот, я после вчерашнего конца разговора нашего, я стал даже цельнее, но сломалось что-то вокруг меня; я чувствую, что я что-то порвал, вырвался из какого-то заколдованного круга.

И все же, мое самое хорошее осталось невредимо, осталось, чтобы расти и крепнуть. Я верю в Тебя, моя хорошая, и, быть может, все к хорошему.

Знаешь, у Тебя большая душа и глубокая. Когда ехал на вокзал, вдруг нестерпимо захотелось мне заехать к Тебе и еще раз, хоть минутку посмотреть [зачеркнуто] и разок поцеловать Тебя, мою славную. <…>

А вдруг Ты забудешь меня? А вдруг Тебя развлекут? А вдруг Ты заболеешь. Такие вопросы мучают меня – нет, нет, да и подымутся, нет, нет, да и засосут. Напиши, милая, успокой меня».[96]96
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой от 16.09.1900 г. // ОР ГТГ, ф. 44/163.


[Закрыть]

Но сила воли помогала превозмочь плохое настроение, отодвинуть в сторону личные переживания и эмоции ради той цели, которая привела его в Париж: учеба, совершенствование своего мастерства.

По дороге в Париж Рерих ненадолго остановился в Берлине, откуда совершил краткую поездку в Дрезден, а затем отправился во Францию. И вот наконец овеянный славой Париж – Мекка всех современных художников, крупнейший центр мирового искусства, где к тому же проходит Всемирная выставка.

Вскоре после приезда молодой художник писал Стасову:

«2 ноября н[ового] с[тиля] 1900 г., вечер.

Глубокоуважаемый, дорогой Владимир Васильевич.

Сейчас я устроился в мастерской. Мой адрес теперь: Rue de Faubourge St. Honoré, 235. Представьте себе: довольно большая комната, простая постель, умывальник, 3 стула, мольберт, белый стол, на нем лампочка, освещает она небольшой круг – все остальное убежало в темноту. За столом сижу я – пишу Вам. На улице шумит жизнь, а в комнате тихо, и голые стены и маленькая дверка дают какое-то тюремное настроение, и мне одному скучновато. Хорошо еще, что работа не допустит такой пакости, как хандра. Правильно Вы говорите: дальше от всяких больших компаний. Может быть, эта одиночная дорога и труднее многих, но зато достигнутое именно этим путем будет попрочнее многого прочего».[97]97
  Рерих Н. К. Из письма В. В. Стасову от 02.11.1900 // http://rerich9.sitecity.ru/ltext_0204010156.phtml?p_ident=ltext_0204010156.p_0102201026


[Закрыть]

Оказавшись в Париже, этой Мекке современного искусства, Рерих не очаровывается суетностью знаменитого города, обилием быстро сменяющих друг друга впечатлений. Он снимает большую комнату на одной из улиц и превращает ее в свою мастерскую. Захватывающее течение парижской жизни, широкие бульвары, бесчисленные кафе, пестрая толпа, проносящаяся под окнами его мастерской, не занимают его воображения.

Сокровища Лувра и творения современных французских художников не закрывают от Рериха другую сторону парижской жизни – а именно, ее современную пустоту, мелкую, никчемную суетность, отсутствие в жизни сотен тысяч снующих по улицам людей истинно духовных устремлений.

Уже в те молодые годы Рериху была свойственна удивительная зрелость суждений обо всем, что открывалось его взору; он умел видеть суть явлений, не обманываясь их внешней блестящей оболочкой. И тогда, в 1900 году, судя по письмам художника Е. И. Шапошниковой, он составил себе такое впечатление о Париже, с которым позднее вполне согласится его духовный Учитель, Махатма Мориа, сообщавший Рерихам в 1923 году: «Учите души Порумы и Логвана читать опустошение человечества до явления дикости. Удержите их в понимании разрушения Европы».[98]98
  Высокий путь. Т. 1. Запись от 30.05.23.


[Закрыть] Речь здесь шла, конечно, о духовно-нравственном разрушении, духовной деградации западного общества.

Пюви де Шаванн (1824–1898)

Николай Константинович выделяет немало времени для знакомства с французским искусством. Обилие новых впечатлений, близость к вековым шедеврам помогают на время забыть о личных проблемах, приглушить боль разлуки с любимой. Сменяют друг друга впечатления – выставки, салоны, музеи художественные и исторические, величественные готические соборы с их «ажурной» архитектурой, знаменитый Лувр, загадочная улыбка Джоконды… Молодой художник внимательно изучает французскую живопись. Из современных французских художников его больше всего привлекают работы Пюви де Шаванна, умершего за два года до приезда Рериха в Париж, и современного мэтра живописи Фернана Кормона. Ранние импрессионисты не особенно полюбились Рериху, больше понравились работы Менара, Латуша, Симона и Бенара.[99]99
  Эрнст С. Р. Н. К. Рерих // Рерих: жизнь, творчество, миссия. С. 175.


[Закрыть]

Живопись де Шаванна производит на Рериха такое впечатление, что в будущем, вспоминая своих учителей, он, наряду с именами Куинджи и Кормона, будет упоминать и Пюви де Шаванна. На полотнах французского художника оживает «золотой век», бытие, основанное на мире и гармонии людей, живущих на природе, в постоянных трудах.

На вопрос о стиле его работ Пюви де Шаванн в свое время ответил: «Если хотите, это символизм». Но, опять-таки, это был символизм особого рода.

Искусство Рериха многое роднило с живописью де Шаванна. Так же, как и работы французского художника, картины Рериха трудно отнести к какому-либо известному стилю или направлению в живописи. В письме Елене Ивановне Николай писал: «Не помню, писал ли я тебе о Пюви де Шаванне. Чем более я всматриваюсь в его работы, чем больше слышу о его рабочих приемах, его жизни, привычках, тем больше я изумляюсь большому сходству многого, что есть у меня».[100]100
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой (март 1901 г.) // Лада. С. 123.


[Закрыть]

Второй из современных французских художников, творчество которого произвело впечатление на Рериха, – Фернан Кормон – становится его основным учителем в Париже. Помимо Кормона Рерих посещал и других художников-педагогов. В письме Елене Ивановне он писал: «Был я у Кормона; показал ему кое-что из фотографий и новых набросков; он остался доволен, очень полюбилось ему мое стремление к картинам и творчеству, и в конце концов он пригласил меня приходить к нему по воскресеньям утром беседовать и показывать работы – это для начала очень нехудо. Так что руководительство мною будет такое: 1) Кормон – рисунок и композиция. 2) Менар – сторона пейзажная, а на закуску мне бы хотелось побыть у Вистлера, у него здесь тоже есть Академия».[101]101
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой, конец ноября 1900 г. // ОР ГТГ, ф. 44, д. 173.


[Закрыть]

Ф. Кормон (1845–1924)

Вряд ли можно было найти учителя лучше, чем Фернан Кормон: он был известен как первоклассный педагог, в мастерской которого стажировались многие известные художники, в том числе и русские. Кроме того, сама тематика живописи Кормона была очень близка тому, что интересовало молодого русского художника. Французский мэтр живописи изображал на своих полотнах древнейшие эпохи существования рода человеческого – жизнь первобытных людей, а также сцены из германского, скандинавского, индийского эпоса. Эти темы интересовали и Николая Рериха. Кормон прекрасно владел техникой рисунка и прививал эту технику своим ученикам. Его картины не отличались разнообразной цветовой гаммой, их колорит был достаточно однообразен, но своих воспитанников он побуждал как можно больше работать с цветом.

О своем французском наставнике Рерих позднее писал: «Нужно сказать, что Фернан Кормон несколькими своими указаниями заложил многое незабываемое. Некоторые его считали неисправимым академиком и очень формально сухим человеком. По моим наблюдениям, это было не так. О себе Кормон говорил очень показательно: «Если бы мне пришлось начать снова, я бы сделался скульптором». Действительно, когда вы рассматриваете в Люксембургском музее его «Каина», вы понимаете всю тонкость суждений Кормона о себе. Красок он не знал, но в то же время он очень поощрял краски в учениках. Рассматривая мои эскизы, он сказал: «Мы слишком изощренны (рафинированы) – мы у Вас будем учиться»».[102]102
  Рерих Н. К. Кормон // Рерих Н. К. Листы дневника. Т. 2. С. 119.


[Закрыть]

Н. К. Рерих. 1900-е годы

О методах работы Кормона с учениками Рерих позднее вспоминал: «Ученики знали как бы двух Кормонов. Один приходил в Академию, сурово поправлял рисунок и не вдавался ни в какие рассуждения об искусстве. Другой же Кормон приглашал к себе некоторых учеников, и в праздничные дни у него собиралась целая оживленная группа, встречавшая совсем другого Кормона. В эти минуты подчас он мне напоминал Анатоля Франса. Не скупился на очень меткие и тонкие определения. Умел похвалить, но в то же время успевал бросить какое-то ведущее слово. Приносили к нему на показ всякие работы и рисунки, и масляные этюды и эскизы, от законченных и до самых зачаточных».[103]103
  Там же.


[Закрыть]

Николай Рерих и в мастерской Кормона остался верен себе: он сказал учителю, что не любит работать в общей мастерской и предпочитает делать это в одиночестве. Ответ Кормона на это его обнадежил: «…он как-то сочувственно улыбнулся и сказал: «Все наши школы – чепуха (blague), человек становится художником, когда остается один. Если имеете средства – возьмите мастерскую, работайте один и приносите мне этюды. С удовольствием и я к вам зайду». Согласитесь сами, что такое суждение довольно необычно для сухого члена Института, каким для многих представлялся Кормон».[104]104
  Там же.


[Закрыть]

Молодой художник с удовольствием последовал совету Кормона.

В письме невесте он пишет о том, как распределяется его рабочий день: «День будет разбиваться так: 9–1 работа в общей мастерской, 2–4 у себя. От 5–7 опять в мастерской. Картин пока писать не буду (на этом особенно настаивает Куинджи), буду только рисовать и делать эскизы».[105]105
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой, конец ноября 1900 г. // ОР ГТГ, ф. 44, д. 173.


[Закрыть]

По словам Рериха, Куинджи не советовал ему заниматься написанием картин в Париже, призывая его обратить внимание только на технику рисунка. Но Кормон не требовал от своих учеников заниматься только рисунком или, напротив, только композицией – они могли по своему желанию совмещать то и другое. Так и сделал художник, создав в Париже несколько эскизов, одобренных его французским учителем. Как писал Рерих, из его эскизов Кормону понравились «Идолы», «Поход Владимира на Корсунь», «Волки», «Вороны» и эскизы для «Веча». «Можно было ожидать, что краски идолов будут чужды Кормону, но он хотя и приговаривал «farouche, farouche»,[106]106
  Дикий (фр.).


[Закрыть] но все-таки показывал остальным ученикам, одобрительно восклицая: «Это для будущего»,[107]107
  Рерих Н. К. Кормон // Рерих Н. К. Листы дневника. Т. 2. С. 119.


[Закрыть] – отмечал художник.

С сюжетом одного из созданных в то время эскизов у Рериха произошел необычный случай, который он так описывал в письме Елене Ивановне: «Вчера был со мной курьезный случай. Сочинил я эскиз «Мертвый царь» – когда скифы возят перед похоронами тело царя по городам его. Вечером же был у знакомых и втянули меня в столоверчение, в которое, как я, помнишь, говорил Тебе, вовсе не верю. Можешь представить себе мое изумление, когда стол на мой вопрос «который из моих сюжетов лучший?» выстукивает: «Скифы мертвого человека хоронят». Никто из присутствующих не мог знать этого сюжета, ибо я сочинил его в тот же день и никому еще не рассказывал. Вот-то чудеса! А все-таки в стол еще не верю, надо еще как-нибудь испытать».[108]108
  Рерих Н. К. Из письма Е. И. Шапошниковой (б/д, октябрь 1900 г.) // ОР ГТГ, ф. 44, д. 169.


[Закрыть]

Подобные «испытания» действительно имели место в последующей жизни Рериха, и в этом нет ничего удивительного: загадочный случай не мог не вызвать у молодого пытливого художника и исследователя интереса к подобного рода явлениям.

Между тем оставшейся в Петербурге невесте художника приходилось нелегко. Мать Елены и вся ее родня оказывали давление на девушку, требуя ее отказаться от мысли о браке с художником. Как сообщает сама Елена Ивановна в автобиографии, в 1901 году ранней весной они с матерью также поехали за границу. Официальным предлогом для этой поездки стало санаторно-курортное лечение и желание пожить в Италии. Но скорее всего, у данной поездки была и еще одна, негласная цель, связанная с попыткой решения все той же проблемы – отношений Елены с ее избранником, не признанным ее родней.

Так, Зинаида Фосдик в своем дневнике упоминает, что Елена Ивановна поехала за границу в 1901 году по инициативе своих родственников, а в одном фрагменте дневниковых записей отмечает, что девушка, замученная давлением со стороны своей родни, «…пустилась на хитрость, сказав, что она не прочь покончить со всем, но хочет получить свои письма, которые писала ему (т. е. Н. К. Рериху. – Авт.), обратно. А для этого они должны поехать в Париж, и она лично их получит. По приезде в Париж она и мать пригласили Н. К. якобы требовать [возвращения] писем. Е. И.[109]109
  Е. И. – здесь и далее – Е. И. Рерих. – Прим. авт.


[Закрыть] отослала мать из комнаты и все ему рассказала. Затем они уехали в Италию, и Н. К. ездил за ними в Лидо и другие места».[110]110
  Фосдик З. Г. Воспоминания о Рерихах. Запись от 02.09.28.


[Закрыть]

Во время всего этого противостояния Елена три раза видела сны-видения практически одного и того же содержания. В этих снах перед ней появлялся ее умерший отец и указывал ей выходить замуж за Николая Константиновича. Первый и второй сны были почти одинаковы. Дверь комнаты, в которой она находилась, открывалась, входил отец и, пристально глядя на нее, произносил: «Ляля, выходи за Н. К.». После этого она сразу же просыпалась.

Во время третьего сна она увидела большой зал, в котором стоял огромный накрытый стол, уставленный всевозможными яствами. За столом вместе с ней сидела вся ее родня. Вдруг в большое окно, открытое в сад, влетает белый лебедь с черным кольцом на шее, опускается к ней на грудь и обвивает ее шею крыльями. В то же время открывается дверь, появляется высокая фигура ее отца, и он опять произносит то же, что и в прежних ее снах: «Ляля, выходи за Н. К.».

Последний сон о замужестве приснился ей в святочное время, в ночь на 14 января 1901 года, «в трудное время невыясненных обстоятельств в связи с замужеством», как отмечала потом Елена Ивановна в своей автобиографии, написанной по указу ее духовного Учителя. В тот вечер Елена легла спать с мыслью – может быть, отец придет к ней во сне и скажет, как и когда все решится? Ей приснилось, что она стоит на перроне Павловского вокзала, ждет поезда, на котором должен приехать ее отец. Подходит телеграфист и подает ей телеграмму, в которой она читает: «Прибуду сейчас – отец». Она поднимает голову и видит идущего ей навстречу отца. Отец подходит, берет ее за руки и говорит: «К Вознесению[111]111
  Праздник Вознесения отмечается на сороковой день после Пасхи. – Прим. авт.


[Закрыть] все устроится, все будет хорошо».

Сон оказался вещим – осенью того же года состоялось бракосочетание Николая Константиновича с Еленой Ивановной.