Текст книги "На семи ветрах"

Анна
Фобии

Темнота страшна не как таковая – ведь она не корчится, завывая, не яга какая-нибудь кривая, и не мертвечина, гадостное гнильё.

Темнота налипла: мало меня, впусти ещё! Темнота страшна как вместилище. Что повылезет из неё?

Глупая загадка, неправильная отгадка: то не стеллажи – проснувшиеся гиганты, костлявые мо́нстрищи, призрачные фрегаты, зомби в мареве колдовском.

Силе кулака ничего не писано, в жилистой тюрьме разомнёт и стиснет комнату мирозданья, игрушки, близких… Да плевала она, да крушила она… кулаком…

Светлый халат распялился на стене. Я сама на крючке, пропоротая во сне. Доктор в белом халате? зачем? ко мне? Саван – отражённая темнота…

Вон она притаилась в углу за креслом, подмигнула – явилась – опять исчезла – кошки-мышки, координаты известны. Наигралась. Пока сыта.

Оттого не играю в крутые тачки, оттого на столе выставляю танчики, залп дают солдатики, слышишь, пли!

Катя, медсестричка, измазана в джеме – или нет? на детских полях сражений. И закрыла глаза бы – да ведь не может, и фонарь – недвижен и обезножен, и отчаянно улыбается Буратино, рыжий львёнок рвёт липучую паутину… Где же наши, что же вы не пришли?

Захлебнулась лаем дворовая стая, оборотни, которых ловят и отпускают, а они клыки кровавые скалят, отточили кусачий рефлекс… Но стоит напротив чумной и липкой, слаявшейся, спевшейся адской клики, – плюшевый страж прохудившейся калитки, мой хороший, овчарий Рекс…

Боже, если ты есть, защити меня! от грядущего – взрослого, ощутимого. Дай мне силы хотя б чуть-чуть. Пусть я буду лампой над всей этой мутью… разгоняющей сумрак – ну хоть кому-нибудь… Я не то чтоб воин, но я учусь,

нет, не паладин, не рыцарь, о чём вы? – просто лампочка, просто девчонка, у меня Буратино, львёнок, и пёсель чёрный, и солдаты, ослепляющие темноту…

Если потеряюсь – придут искать меня! Я – сестричка, я ваша смелая Катя, но не в белом – в цветастом, нестрашном платье,

я почти не боюсь! Мне больно, и я расту…

Анна
Сентябрика

Спой о любви… без налипшего в уши крику, гло́ток бесстыдных, касаний накоротке.

Рвёт придорожную ягоду сентябрику женщина в стянутом туго, простом платке. Вышит платок и мальвами, и мокрицей, речкой и солнцем, цвета его не новы. Где-то над женщиной облако сентябрится, солнце сочится сквозь камуфляж листвы. Женщина ходит, крестится по старинке: проводы и вагоны в глазах рябят. Крутятся парашютики-сентябринки, как невесомые души её ребят.

Всех бы укрыть: не бойтесь, моя беда лишь! Плачем глухим спугнуть вековую тишь… Детка, душа пичуга, о ком страдаешь и про кого отчаянно свиристишь?

Ржавятся сосенки. Липко в ногах и сыро. Пробует ягоды… горше, черней стократ… Это у тётки Дарьи не стало сына. А по соседству – через дорогу – брат… Крупная сентябрика, полна корзина, рви не хочу, выбирай из подножных зол. Девки-берёзы подёрнутся стынью зимней, выбелят лица, долгой ожгут слезой.

Женщина шепчет: не кончено, и не верьте, ты не дичок, и с яблоньки не стрясён, если невмочь, окликни же: «то не ветер», то не предел, не конец и ещё не всё. Люди – они такие, не дом и брюхо! Рано стенать про гибель и про закат. Край вознесут, другим отдадут краюху, веру спасут, любовь приютят за так!

Травь луговая тычется в пальцы, в пяльцы, женщина руки стиснула: забери сердце моё, и пусть они возвратятся, добрые, щедрые, красные сентябри – в красном углу ответно светлеют лики: трудно, нескоро, но сбудется по сему.

Гроздья заветной, памятной сентябрики рядом с иконой лягут в её дому.

– С юморком!

Анна
Удалёнка

 
Удалёнка. Удалёнка.
Плачут Лёха и Алёнка,
проклиная труд нелёгкий,
что вы думали – лафа?!
 

В понедельничек весенний началось с утра веселье: от напряга рухнул сервер. Виснет видеоконфа.

Музыка – предметец тонкий, с расстановкой, с чувством, с толком мы рисуем «Петю с Волком»… опоздали на физру! Мы в запаре, мы в загоне, мы сканируем глаголы, ставим плюс на сайте школы – и бегом на учи. ру!

Мама стонет: «Надо, надо»! Брат качает три доклада. Труд семейного подряда – современный сюр и бред. Мы, сплочённей древней рати, отснимаем пять тетрадей, а вослед, чего-то ради, пишем видеоответ.

Папа мозг нам полоскает: снова комп не видит сканер! Папин крик пересекая, раздаётся Лёхин визг: «(непечатный) ты провайдер, ну-ка живо связь давайте, всё, с меня, в натуре, хватит!»

Смарт молчит. Ватцап повис.

«Технология» настала, тут задачка непростая: битый час, слезу глотая, лепим зайцев и ежей…

На конфе, ероша пряди, промелькнул Маринкин дядя, он совсем не при параде – с бутыльком и неглиже.

Это (непечатный) финиш… Что нам вирус – дома сгинешь! Не туда заслали инглиш, полный (непечатный) квест! Леха сдал литературу, вспомнил всю магистратуру, папа сделал физкультуру – он решил спортивный тест.

Удалёнка, удалёнка… наревевшись, спит Алёнка, обнимая медвежонка… пропитался он слезой… В забытье и отупенье мнится дивное виденье – как «Последний день Помпеи» мы рисуем на ИЗО!

Андрей
Трагедия заточения (карантинка)

Из новостей: Жители, соблюдающие домашний карантин из-за ситуации с новой коронавирусной инфекцией, могут покидать дом в случаях крайней необходимости, например, для выноса мусора или выгула собаки… Жителям сдают в аренду собак для прогулок во время карантина…

 
Вот такое моё положение:
Я, как пёс, – на цепи, взаперти –
Целый день провожу без движения.
Карантин на дворе, карантин…
 
 
Заплывают жирком помаленечку
Щёки, бёдра, живот и бока.
Я кота мирно глажу по темечку,
Раньше мог – за рога взять быка!
 
 
Нет прощенья несчастному пленнику!
Пусть пылится в углу тренажёр.
Под любимые фильмы по телику
Продолжаю отчаянный жор.
 
 
И срываюсь я в бездну бездонную,
О пощаде молю: я готов
Обменять хоть на псину бездомную
Двух беспечных домашних котов!
 
 
Дайте пса, с ним пройдёмся мы по́ двору,
Подобающий примем видок,
По такому весомому поводу
Я ослаблю его поводок.
 
 
И настанет привольное времечко,
И скажу я довольному псу:
Что ж, дружок, подставляй своё темечко!
Получай за труды колбасу!
 

Анна
Мост…

 
Такой закат бывает только летом –
сиренево-багряный непокой.
Здесь чёрный мост пантерьим силуэтом
изящно перегнулся над рекой,
округло-мягко высится беседка –
дворянский, малость вычурный мотив.
Короткая надломленная ветка
намеренно попала в объектив…
 
 
– Красиво типа, но вопрос,
на кой нам сдался этот мост?
Инфу по всем каналам слили,
что власти бабки попилили.
– Ага, мой кореш – прокурор.
– Твой кореш – взяточник и вор.
– Я знаю, кто его подруга.
В Госдуме главная ворюга.
– Знакомый ник, приветик, Вася!
Я там недавно парковался,
ну думал, что удачно влез,
а тут вылазит ДПС…
– Фотограф – долбодятел, гнида,
добавил веточку для вида,
ну чтобы типа красота.
А где пропорции моста?!
 
 
– Админ, а запили опрос:
«Нам срочно нужен новый мост!!»
– Да хоть бы этот починили…
– Зачем картинку зачернили?!
– Готишно. Мода в соцсетях…
– А я не местный, мне ништяк)
 
 
– Я помню, там еще был митинг,
мы на него ходили с Митей.
– А ты, под ником Автандил,
небось, на митинг не ходил.
Сидел в пивнухе, для примера?!
Ты что, за губера и мэра?!
– Ага, полно их, подлипал,
тупое быдло, здрасьте-здрасьте.
– Кто быдло? С*ка, ты попал.
– Вы гляньте, кто стоит у власти!
Он сколько бабок уволок?!
/Тут модератор ставит блок/
– Сто коммов к этому посту.
Во блин у модера работа.
– А у меня на том мосту
крутое свадебное фото.
/Картинка. Двое. Лимузин/
– Фу платье.
– А жених – грузин…
– Достали эти ути-пуси
в тинейджерском убогом вкусе.
– Спать не пора? Блин, полвторого.
– Невеста – жирная корова!!!
…
 
 
В мятежном небе ощущенье ветра.
В мятежной группе неудельный пост.
Ночь, улица, надломленная ветка,
и двести комментариев…
И мост…
 

4. Семь дорог

Что ж, в дорогу! По лесам-полям, по городским улочкам, по совершенно невероятным местам и даже по просторам Интернета… Пока не знаем, что… но что-нибудь важное обязательно найдётся!

Анна
Начинатели

 
В путь! Вполне земной, не в эфир лучащийся –
тронулись, простились, пошли в слезах.
 
 
Через «не могу и не получается» –
вот уже к лопаткам прильнул рюкзак.
Вьются думки вялые, неохотные,
внутренний разумник уныл и груб.
Но кроссовки старенькие, походные
живо разминают дорожный грунт…
 
 
И печёт бейсболку июль расплавленный,
потная мордаха горит в пыли.
И сомненья-шавки взахлёб облаяли…
А потом заткнулись и отползли.
 
 
Где-то буреломы нависнут кручами,
взвоет жуть русалочья у пруда.
Иногда сорвутся, свернут попутчики –
в спину бросят камушки иногда:
«Да куда ж вам, дерзким, – с такими планками
и с такими песнями, слабаки!
Эй, вы далеко ли? И забесплатно ли?
Весь доход – мозоли да синяки…»
 
 
Значит, будет так. А иначе – нате вам,
лезьте сами в прошлое-скорлупу!
Мы идём дорогами начинателей,
а вернее, сами торим тропу –
и творим тропу, ни за кем не гонимся,
исполняя данный себе зарок.
…Тут земля поёт человечьим голосом,
спелая трава под щекой не колется,
небо на сосновых плечах покоится
и стрекочет весело костерок…
 
 
Покидать себя: маету вечернюю
и концерт холёных обид в ночи.
«Это будет классное приключение…» –
от себя самих покидать ключи
в пруд, заросший ряской, лозой-молчальницей,
в сказке или в спальнике ночевать…
 
 
Через «не могу и не получается»
однозначно стоило начинать.
 
 
Выплеснула солнышки мать-и-мачеха.
Небо с полем связаны бечевой…
или это тропка для начинателей?
А на ней – не кончится ничего…
 

Андрей
Возвращение в Крым

(из цикла «Крымские этюды»)

 
Растаял в воздухе вокзал,
блеснула неба бирюза
и солнце брызнуло в глаза
янтарным соком.
И я зажмурился на миг,
а с неба бил и бил родник,
и лился пот за воротник
сплошным потоком…
 
 
Вставали горы в полный рост.
Зрел на губах немой вопрос:
а может, это не всерьёз,
и я лишь брежу?..
Петлял автобус между гор,
как старый дед, кряхтел мотор,
и к морю мой стремился взор,
и к побережью.
 
 
Играли блики на стекле…
Я был не здесь – не на земле,
а где-то там – на корабле,
в морской стихии…
И вдруг растаяло стекло,
и сердце счастьем обожгло,
и влагою заволокло
глаза сухие.
 
 
Мелькнуло море между скал –
вот вид, который я искал!
Мой хрупкий замок из песка
вновь станет явью…
 
 
Дорога кончится вот-вот –
мне ветер плечи обовьёт
и гладь необозримых вод
подёрнет рябью…
 

Анна
Осень (Феникс)

 
Я лечу в озябшем небе, подо мной горят глубины,
вот я падаю, подбита, рукоплещет страшный лес…
 
 
Я не «рыжая девчонка», та, что «в бусах из рябины»
«плачет грустными дождями» в виршах юных поэтесс.
 
 
Не согбенная старушка с увядающим букетом,
не художница с палитрой, полной красочной муры.
Не ядрёная красотка – спелой зорькой, бабьим летом
рассыпающая щедро урожайные дары…
 
 
Я искренье и горенье. Чистый дух – без плоти бренной,
обречённая погибнуть и отринувшая страх.
Полувыгоревший феникс, я теряю оперенье,
над лесами, над долами рассыпаюсь в пыль и прах,
 
 
огнекрыльем, листопадьем, ветер-пеньем, нетер-пеньем,
позднецветьем, искрометьем – на древесные вихры…
Ох как больно, беспрестанно, отмирают в сон и пепел –
перья… пёрышки цветные, оголяя остов крыл.
 
 
Но, наверно, как иначе? – только жертвой, только
жженьем
превращаться в новый голос, в чьи-то вещие слова…
Растекаться синим дымом, трепетать звучащим жерлом –
жаром в горле, диким криком: «Посмотрите, я жива!!»
 
 
Влиться в листья, впиться в письма.
Вжиться в память лёгкой дрожью
и дотлеть свечным огарком средь кленовой пятерни.
Загасить пыланье в горле в серой луже придорожной.
Пепел, небо остывает, застывает, спи-усни…
 
 
Я рассеюсь по дорогам, я рассыплюсь по пригоркам,
добела, до белоснежья, до тепла, до волшебства…
 
 
А потом – окрепшим клювом ледяную скину корку.
И подснежником затеплюсь: «Посмотрите, я жива…»
 

Анна
Оркестр

 
То ветер в оконную щель трубит, то флейта поёт-звенит.
Сгущается пыльный ритмичный бит. Светило вошло в зенит.
 
 
Предвестьем грозы одинокий горн распробует свежесть
нот –
и первый, далёкий раскат валторн озёрных жильцов
спугнёт.
И дождь-барабанщик под эхо струн прокатится рокоча.
Лохматые дрэды упругих струй по мокрым сбегут плечам…
Забылся, сорвался в лихой трезвон, себе противостоя.
 
 
Взмолились о счастье она и он. Такие ж, как ты и я…
Обманчиво светлый, жестокий стиль – начало, рассвет и май,
но кается скрипка: прости, прости… и лихом не поминай,
в летящем сопрано печаль дрожит и блещет сурово сталь.
С разрывом в октаву – с разрывом в жизнь – грустит
благородный альт:
прощаю, родная, таков мой крест. Лети и себя не гробь…
 
 
И снова крещендо взметнёт оркестр – в литавры ударит
гром,
и трубы восславят остро́, свежо – и небо, и мрак чащоб.
Маэстро, отчаянный дирижёр, продли эту боль ещё!..
 
 
Скользнёт колокольчик – лихая трель – как будто
по волшебству,
рассыплется блёстками янтарей, пичугами сквозь листву.
В разреженных нотах дышать легко. Безумие улеглось.
Здесь камешек, пущенный в озерко, не тонет – летит
насквозь,
и ширятся солнечные круги, космический ритм ловя.
И время очнулось совсем другим – заслушалось соловья…
 
 
Здесь жёлтый песок разлинован весь – и сыгран, и снова
стёрт.
В земле зародилась иная песнь.
Как просто: трава растёт…
 

Андрей
Пляж

(из цикла «Крымские этюды»)

 
Зонты… Тела в полосках ткани…
Две чайки в поисках еды
Бесстрашно бродят вдоль воды…
Скисают ягоды в стакане,
Лоснятся спины и зады…
Торговка булками с подносом
Маячит перед самым носом,
Штурмуя стройные ряды…
Царят изнеженность и дрёма
В чужом краю, вдали от дома…
 

Анна
Отпуск. Пирог

Под вечер на кухне витает уютный жарок – нагрета духовка. Сегодня на старом столе – растут не отчёты и планы, а просто пирог…

Он вправду растёт, поднимается в вязком тепле, и пористо дышит, и капельку липнет к руке – подсей-ка мучицы на скатерть густой бахромой. Вон творог в закрученной марле, в тугом узелке, молочно сочится в тарелку с узорной каймой.

Подходят не мрачные думы, не ужас рутин, а тесто – молочно-душистый, распаренный ком. Похожий на пухлые щёчки с немодных картин. Под кипенно-белым, наглаженно-хрустким платком.

Вон спелые яблоки – нынешний август богат!.. Вон ложка из дерева падает в вязкую дрожь – никак не железная! – веришь, нельзя напугать то мягко-живое, чему ты и слов не найдёшь.

А это варенье, тягучий, малиновый дух, там зёрнышки – жёлтые искры затерянных снов. Творожное белое небо на землю кладу – на сладко-солёную землю, основу основ. Пластаю тончайшие дольки, крошу по косой. И будто бы детский, забытый покой возрождён… Здесь терпкое солнышко брызжет, и розовый сок – ложится на хлебный кругляш благодатным дождём.

Расслабься. Так можно и нужно – хотя б иногда. Забыть о приказах, начальствах и да, о деньге. Не кровь запечётся на сердце, не хворь и беда… А так, зарумянится корочка на пироге. Рецепт – он простой, словно поля душистый простор, того и сего по чуть-чуть… по наитью пеку.

К Дениске пришёл одноклассник. Ребятки, за стол! Мы с дачной крапивкой и мятой заварим чайку. Не дольки, а долищи. Ну, разбирай, молодёжь! В разломах – дыханье, и мягкая зябь густоты. Родное, живое… чему ты и слов не найдёшь.

А может, добавки?

Давайте, пока не остыл!..

Анна
Садовницы (Времена года)

Зима настала в хрупком изначалье – в её саду, где млечный аромат, где острые крупинки прозвучали – по сердцу простучали наугад, среди всеобщих драк, безумных шествий – ты видишь сад, тенями населён. Здесь роза в королевском совершенстве искрит живым, прозрачным хрусталём, и можно жить – непонятой и странной, не ввязываясь в сплетни и бега. И лечит женщина земные раны, и белые бинты – её снега.

Когда тепло и холод примирились, сошлись на мятном, свежем ветерке… доверчиво приник лиловый ирис – к надёжной, верной, без ножа, руке. Трещит костёрчик, у дороги рдея. Подставил май надёжное плечо. Качается гамак, играют дети и носится дворняжка за мячом…

Не верьте, что хозяйка нерадива. Чудесный сад – он именно таков: под грушами усыпанный гвоздикой и полный непролазных уголков. Качается заброшенное кресло, меж листьев – световые лоскуты. Ей видятся парады и оркестры, и бархатные алые цветы… и тёк огонь, и пламя колыхалось, и кто-то пал, гляди, вон там, у рва… В её саду сплелись покой и хаос. И сладость груш. И злая нож-трава.

Прохладные задумчивые росы и пряный запах убранной ботвы. Уже светло от хрупкого морозца и октябрём прореженной листвы. Тут бархатцы в весёлом беспорядке торчат, не по-осеннему прямы. Расцветили пустующие грядки. Одни, одни в предчувствии зимы… Вот странный сад, веснушками засеян. Хозяйка, мира дальнего дичась, порой уходит в храброе веселье – счастливое, прощальное «сейчас».

В калитке тихо скрипнула защёлка. Седая Мать, заступница и гимн, костыль и плат, сказала: «Что ж, девчонки. Вы тоже из породы берегинь. И если вломятся с дубьём и воем – а так и будет – жаден бог руин… То сердце мира, тёплое, живое, мы всё-таки спасём и отстоим…»

Андрей
Солнечное

(из цикла «Крымские этюды»)

 
Место под солнцем – ну чем не рай?
Радуйся – не ворчи!
Ляг поудобней и загорай,
С неба лови лучи…
 
 
Пусть пробуравит тебя насквозь
Солнечный тот рентген.
Он безопасен, незримый гость,
Даже – благословен!
 
 
Дай ему время тебя объять,
Нежным лучам позволь
Красться по телу, позволь гулять
И поперёк, и вдоль…
 
 
Только внезапно – в висках стрельба!
Что за дешёвый трюк?!
Солнечный циркуль в районе лба
Чертит за кругом круг.
 
 
Чувствуешь: кажется, жжёт бока?
Щёки огнём горят!
 
 
Не дожидайся, дружок, пока
Рай превратится в ад.
 

Анна
Малинов Рай

 
Лапы лесные, побеги-клинья тянутся в дикий сад.
Травы гурьбой оплели малинник, чудятся голоса –
кроются в рослой траве за домом, стареньким горюном.
 
 
Вот и дождался, колдун садовый. Верный, несчастный
гном…
В дачной лачужке просела кровля. Нет никаких оград.
Гном усмехается, сводит брови, только – ты видишь –
рад…
«Хватит, гулёна… Уймись, нельзя так: с краю земли
на край.
Остепенись, принимай, хозяйка, этот Малинов Рай».
 
 
Яблони, древние властелины, блудную гладят дочь.
Крупные слёзы с кустов малины – алый, лиловый дождь.
Гном прихромал, заскрипел, нахмурясь.
«Чуешь? Цветы растут.
Сразу прознали, что ты вернулась. Где твоё место? Тут.
Жду-поджидаю два гномьих срока, без выходных и смен.
Вон как обрадовалась сорока! Слышишь стрекозий смех?
Ишь, насекомий народ затинькал, ожил, застрекотал!
Видишь – натянута паутинка. Дунь, отвори врата…
 
 
Я тут не жалоблю, не лукавлю. Жизни твоей межу,
нет, не малину я – всю до капли – душу твою держу…
Ты неуёмный ручей, водица, здесь же – река родства.
Там, где родился, и пригодился, ваша твердит молва.
Каждая маленькая козявка, чай, тебе не чужа!
Не уезжай никуда, хозяйка. Просто – не уезжай».
 
 
Не уезжать?! Ну неловко даже. Гномья смешит мораль.
Что тебе – горы перевидавшей, старый Малинов Рай?
Что тебе – трассы исколесившей, с морем делившей соль,
это малиновое затишье. Этот забытый сон…
 
 
Если привыкла летать по свету, как же назад, навек?!
У материнских кустов-двухлеток буйно кипит побег…
Сверху блестит листвяная зелень, снизу белёсый пух.
В памяти меркнут чужие земли. Перехватило дух.
Будто бы сладкий, чудесный ливень – стой, прикоснись,
испей! –
алый, багряный обвал малины, солнечная капель…
 
 
Красно-зелёным накрыло пледом, в рост подались
кусты…
Кто-то заплакал: «Я не уеду!»
Кажется, это ты…
 

Андрей
Дорожный диптих

1. Наконец домой…

(из цикла «Крымские этюды»)

 
Наконец домой! Я сижу в вагоне
у окна (излюбленный уголок):
манит соблазнительно заоконье,
тлеет солнца крохотный уголёк…
 
 
Проплывают мимо – в огне заката –
островки деревьев, дома, мосты…
Тянутся – насколько хватает взгляда,
небо подпирают – полей холсты…
 
 
Убегают, тают, скользят по грани
(наважденье? морок? фантом? мираж?) –
тысячи полотен в оконной раме!
Умопомрачительный Эрмитаж…
 
 
Но густеют краски, темнеют рощи…
Знать, художник каверзу учинил:
взял и опрокинул – чего уж проще! –
прямо на полотна ведро чернил!..
 
 
Засыпаю… Вымотан, околдован,
одурманен сонмом картин чудных.
Завтра будет город, там пахнет домом.
Сменятся пейзажи, там не до них…
 
 
Забываюсь… Дождь по стеклу – стаккато.
До утра колотится метроном…
В сонной дымке тают лучи заката,
скоро будет город, вокзал и дом…
 

2. Вагонные сны

(из цикла «Крымские этюды»)

 
Вагонные сны – как провалы в памяти:
то явь, то бред, то сон, то бдение…
Вагонные сны – это вам не баунти,
отнюдь не райское наслаждение.
 
 
На раз-два-три отключаюсь намертво,
На три-два-раз пробуждаюсь к жизни…
Морфей то впустит, то скажет: занято!
Ох, как объятья его капризны!
 
 
Мы с ним и в шашки, и в крестики-нолики
всю ночь играем, в лото и в прятки…
Овец считаю, но есть и кролики,
коровки, курочки, куропатки…
 
 
Вагонные сны – то провалы, то проблески –
под ритм-энд-блюз, под вагонное танго…
Не сны, а Морфея коварные происки…
Мне боком выходит ночная болтанка…
 
 
Заснуть бы, только в ушах без продыху –
колёс вертлявых мотив простецкий…
Не знаю, хватит ли, братцы, пороху
дожить до… Торкает не по-детски…
 
 
Я снова в трансе, опять беспамятство…
Да что за игры на грани фола?..
К утру уймётся Морфей, умается,
и мне тихонечко засыпается
под ритм вагонного рок-н-ролла…
 

– С юморком!