Текст книги "Вороная"

Глава 8. Информация особой важности

Тобольск, 1975

На следующее утро Зоя спустилась вниз на завтрак. За ночь она забыла о семейной ссоре, но красноречивое молчание матери напомнило вечерний разговор. Исталина перебирала гречку и не обращала на дочь внимания. Когда мать молчала, мир тускнел. Ее игнорирование было невыносимо. Чтобы услышать от нее хотя бы слово, Зоя была готова просить прощения, даже если не чувствовала себя виноватой.

– Извини меня, я была неправа, – она обняла маму. – Возможно, мой кукольный домик действительно был лишь грудой мусора.

– Извинения приняты, – мать с каменным лицом продолжала перебирать крупу.

Но даже от такого черствого ответа на сердце у Зои отлегло, не было ничего хуже, когда мать ее не замечала.

К завтраку вышел отец.

– О, уже помирились! Вот и славно! Зоя, я сегодня собираюсь за покупками к твоему дню рождения. Пойдёшь со мной?

– Конечно! – она мечтательно взялась ладошками за щеки.

Жизнь налаживалась. Папино внимание во время завтрака согрело сердце маленькой Зои. Казалось, даже каша стала слаще от веселой семейной болтовни.

– Когда допьешь чай, одевайся для прогулки. Буду ждать тебя во дворе, – Ефим Петрович встал из-за стола, – пойду чистить снег у крыльца.

Зоя кивнула и побежала в комнату. Она слышала, как хлопнула дверь в прихожей. Быстро натянула свитер, вязанные штаны и выглянула в окно: отец размахивал лопатой, и пушистый снег разлетался в стороны. На деревянной кормушке нахохлились три красногрудых снегиря. Ветви растущей возле дома березы после вчерашней оттепели и холодной ночи покрылись хрустким прозрачным льдом и стояли будто хрустальные. Солнечные лучи подсвечивали их. Соседский кот затаился под деревом, подстерегая пернатую добычу. Но птицы вспорхнули, заметив его; ветви качнулись. Снег упал на пушистую голову, и охотник пригнул ушки под его тяжестью.

«Если задержусь еще на минутку, папа не будет ругаться. Площадка возле сарая вся в снегу. Есть время, чтобы дочитать письмо».

Она достала конверт из шкатулки и села на кровать. Пожелтевший с обеих сторон листок был исписан неровным почерком бабушки Вали.

«…Когда мы только поженились и жили в доме твоего отца, он сдал комнату одной иностранке – мисс Анни Данзаир Матер. Наверное, не вспомнишь. Ведь ты в то время как раз уезжал в Москву на выставку оборудования для консервной фабрики и на обучение. Она была компаньонкой баронессы Буксгевден, которая жила при дворе Императора Николая II и была в свите императрицы Александры Федоровны. Две женщины прибыли вслед за ссыльной Семьей. Так рассказывала мне мисс Анни Матер. Баронесса жила в доме купца Корнилова, куда поселили слуг и друзей Семьи. Но для сопровождавшей ее мисс не было свободной комнаты. Долгие месяцы они ждали, что семью вот-вот отпустят. Однако мисс Матер так и не дождалась: она подхватила страшный брюшной тиф. Заведующий нашей больницы, где я начала медицинскую практику, сказал, что инфекцию в город принесли беженцы, немецкие военнопленные, которых переводили в Сибирь из Туркестана из-за голода в провинции, и, конечно, солдаты с фронта. Твой отец благосклонно разрешил ей остаться, ведь в больнице не было свободных коек, а в холерные бараки отправлять ее не хотелось. Я ухаживала за ней. Мне помогала сестра из госпиталя. Однажды от Софьи Буксгевден было передано письмо и вместе с ним небольшая коробочка. Мисс Матер почти всегда была в горячке, я отложила конверт и посылку в прикроватную тумбу до ее выздоровления. Следом пришло еще одно письмо. Я их не вскрывала, не читала из-за приличий. Но как-то раз приоткрыла коробочку и была ошеломлена – она была полна драгоценностей. И так как настроения в городе были неспокойные из-за прибытия все новых и новых отрядов солдат, я надежно спрятала передачку от баронессы в нашем доме до лучших времен и до выздоровления этой иностранки.

К сожалению, мисс Матер скончалась. Связи с ее родными не было, баронесса тоже исчезла. Та коробка остаётся в доме по сей день. Где она спрятана ты узнаешь, когда найдешь в нашей домашней библиотеке книгу, в которой есть предсказание о судьбе России. Только ты знаешь, что это за книга, поэтому я говорю загадками, чтобы наследство баронессы не попало в чужие руки. Я сделала в той книге отметки. Ты без труда их отыщешь.

Что ж, у меня еще остаётся надежда, что мы с тобой встретимся. Но, надеюсь, не как врач и пациент, а как любящие муж и жена. Поскорее бы кончилась война! Сегодня вечером едем в Тюмень, оттуда – поездом в Ленинград и дальше – на попутках до Синявинских высот.

Люблю, целую. Валентина, 1942 год».

Зоя была потрясена. Неужели в доме находится тайник с драгоценностями фрейлины царского двора? Она прижала ладонь ко рту, будто боялась, что губы не удержат только что открывшуюся ей тайну.

На лестнице послышались шаги. Зоя без труда различала настроение матери по дыханию и скрипу ступеней под ее тапками из овчины. Судя по всему, она была не в духе.

Когда Исталина зашла в комнату, Зоя уже завязывала шарф. Мать встала в дверях и молча сверлила ее тяжелым взглядом, скрестив руки на груди.

– Я уже готова! – прощебетала она, оправдываясь.

– Еще минута, и ты останешься дома чистить картошку к обеду.

Зоя прошмыгнула мимо и быстро спустилась по старой деревянной лестнице, перешагивая через две ступеньки.

***

Ефим Петрович закончил чистить двор и наслаждался тишиной зимнего утра, жмурился от солнечных лучей и выдыхал густые пары приятной усталости в звенящий морозом воздух. Он смотрел, как синицы клюют привязанное к кормушке сало и думал о том, как прекрасен мир без войны. Снег переливался на солнце, будто кто-то обронил сотни самоцветов. Он заметил высунувшийся помпон из-за двери – Зоя нагнулась, чтобы заправить штаны в валенки. Улыбнулся. Что за прелесть – дети? Такие непосредственные. Очаровывают простодушием и так старательно пыхтят до покраснения лица, когда надевают обувь.

– Готова, кроха?

Забавная мордашка высунулась из-за двери.

– Не быть тебе разведчиком! – он улыбнулся и подпер лопатой дверь сарая. – Я тебя обнаружил за укрытием.

Зоя рассмеялась, и они вышли из ворот. Отец прихрамывал. После ранения на фронте кости ноги срослись неправильно, но делать операцию он не хотел. Поэтому отец и дочь шли медленно по городской улице старинных особняков, принадлежавших раньше тобольским купцам. В них советское руководство сделало коммунальные квартиры, открыло магазины и государственные учреждения. Они решили сделать круг и немного прогуляться.

– Ты сегодня не пойдёшь в магазин?

– Нет, сегодня мне дали выходной…

Когда шли мимо кинотеатра, видели, что на крыльце толпились дети и подростки. Ефим Петрович указал на один из домов поблизости.

– Представляешь, когда-то здесь жил Император Николай II со своей Семьей. После отречения его отправили в наш город в ссылку. Твой прадед отправлял со своего производства на их кухню рыбную продукцию. Он очень уважал Его Семью, передавал самых вкусных щук, осетров и муксунов.

– В этом?

– Да, в этом, двухэтажном с балконом.

Пока проходили мимо особняка, Зоя рассматривала высокое крыльцо и большие окна.

– Раньше дом был обнесен деревянным забором, чтобы Узники не видели горожан, и чтобы на них никто не смотрел, – продолжил отец. – Вокруг стояла вооруженная охрана. Заключенным разрешалось выходить только на небольшой дворик. И так как они не привыкли к нашим сибирским морозам, Император с дочерьми забирались на крышу вот этой оранжереи и грелись на солнышке, а Императрица с сыном принимали солнечные ванны на балконе, – отец указывал на все рукой. – Зимой они сами пилили дрова и чистили снег. Однажды дети Царя построили горку, но солдаты разрушили ее, потому что им показалось, что с нее было видно город и прохожих. Такие строгие были правила! В соседнем особняке, что сейчас позади нас, в доме купца Корнилова, жили их слуги.

– За что же их отправили в наш город?

– Если коротко, то поменялась власть, Императору пришлось отречься от престола.

– И как они оказались здесь?

Отец и дочь шли по заснеженной дороге, мимо них пронеслась лошадь, запряженная в сани, груженые дровами. Их окутал свежий запах только что срубленных березовых чурочек. На горе звонарь забил в колокола Софийского собора.

– Из Петрограда семью Романовых отправили поездом до Тюмени. Потом они пересели на пароход и по Тоболу плыли до нашего города. И так же, как сейчас нас, их встречал колокольный звон белокаменного Кремля на горе. Горожане узнали, что в Тобольск едет Николай II, и поэтому много людей собралось на набережной поглазеть на него. Но так как оказалось, что дом для них был не готов, Царской Семье пришлось жить неделю на пароходе. Они плавали по Иртышу и иногда выходили на берег, чтобы прогуляться. Дети собирали осенние полевые цветы для венков и желтые листья для гербариев и потом снова возвращались на судно. Через неделю дом отмыли, закупили всю необходимую мебель и позволили им заселиться.

– Это было бы то же самое, если сейчас в тот особняк заселился Брежнев?

– Именно так.

– Ого! Вот это, должно быть, человек был! Этот Николай Романов.

– Раньше сюда ссылали много людей, кто думал не в унисон с властью, – вздохнул отец, – и писателей, и политических деятелей, и ученых.

– Будто Сибирь – это какое-то ужасное место! У нас здесь такая красота! Немного холодно зимой, но стоит надеть валенки и шубу – и никакой мороз не страшен! То же мне – наказание! Приехать жить в Тобольск, – по-детски возмущалась Зоя.

Отец от всей души рассмеялся от негодования дочери. Он приобнял ее и потрепал за плечо.

– Что же с ними стало потом?

– Хм… Временное правительство перестало снабжать их деньгами, поэтому бывшему Царю пришлось отпустить слуг. С ними остались только самые верные друзья и преданные люди, которые работали бесплатно. У них было скудное питание, поэтому добросердечные тоболяки передавали им еду – дичь, рыбу, яйца, хлеб. А на Пасху – куличи и творог. Потом их забрали в Екатеринбург, и там расстреляли. Все-таки Тобольск был патриархальным городом, здесь очень любили Царя и уважали, горожане не одобрили бы расправы над ним. На Урале же рабочие на заводах имели новые взгляды на жизнь, были настроены враждебно по отношению к старой власти. Там с Царской Семьей разобрались быстро и бессердечно.

– Интересно, была ли среди друзей царя баронесса Буксгевден?

– Первый раз слышу, – удивился отец. – А почему ты спрашиваешь?

– Так, где-то встречалось это имя.

– Может быть, и была. За ними много преданных людей приехало.

Они дошли до Базарной площади, где возле прилавков уже толпились люди. Здесь в любое время года бабушки торговали семечками, овощами из погреба и соленьями. Сегодня с товаром пришел охотник: бородатый дед, одетый в белый фартук поверх фуфайки; он раскладывал товары на прилавок. На голове у него, как орел, расправивший крылья, красовалась шапка-ушанка. Он продавал пойманную в местных лесах дичь – мясо лося, зайца и перепелки. Над деревянным прилавком висели шкуры – выделанные, отливающие на солнце драгоценным блеском меха горностая, лисицы и белки.

– Покажи-ка нам лису, гражданин хороший, – пошутил отец.

Охотник разложил на руки товар и начал нахваливать.

– Посмотрите, как шкурка блестит. Зверь на капкан пойман, это понимать надо! Цельная, ни одной дырочки от дроби. Царский мех!

– Ой, красиво торгуешься! Возьму дочери на зимнюю шапку. Покажи нам еще вот этого горностая.

Ефим Петрович повертел шкурки в руках.

– Беру! Украсить жене весеннее пальто… Ах! Какая красота!

– По рукам! – сказал охотник и завернул мех в бумагу, подвязал бечевой.

Зоя и Ефим Петрович пошли дальше. На рыночной площади было пестрое собрание покупателей и громкое разноголосье торгашей. У кого не было постоянных лавок, кто занимался торговлей нерегулярно, те раскладывали товар на еще обледеневшую землю. Торговали здесь и рыбаки в потертых фуфайках и огромных валенках. За разговором они перебирали рыболовные сети. Татары в меховых шапках ругались с ними по поводу цены на щук, карасей и окуней.

Отец остановился у мясной лавки.

– Я вчера купил трех огромных щук, – сказал он Зое, не отрывая взгляд от прилавка, – нам с тобой нужно выбрать сало, чтобы добавить в рыбные котлеты для сочности.

Зоя стояла рядом и рассматривала толпу торгашей и покупателей. Мимо проходили цыганки в пуховых шалях, поэтому она прижалась к отцу. Однако с одной Зоя случайно встретилась взглядом, и женщина с ярко накрашенными губами подошла к ним.

– Позолоти ручку, девочка! Многое расскажу о тебе…

Ефим Петрович почувствовал, что Зоя сжала карман его брюк в руке, и повернулся.

– Проходи мимо! Нас не интересуют гадания.

Цыганка ухмыльнулась:

– Торопись жить, гражданин, мало ли что может случиться…

– Пошла прочь, – рассердился отец.

Смех цыганки смешался с громкими голосами и жаркими спорами покупателей о цене. Она догнала свой табор, подметая заснеженную площадь подолом цветастого платья, и, казалось, выискивала новую жертву.

Пока Ефим Петрович расплачивался за покупки, Зоя засмотрелась на загадочного покупателя в огромной мохнатой шубе. У мужчины не было видно лица из-за накинутого мехового капюшона. Продавец отрубал для него топором несколько килограммов замороженного молока. На прилавке уже лежали купленные им круги творога и большие куски масла, которые, по всей видимости, долгое время лежали на морозе.

– Зойка! Идем! – сказал отец, укладывая сало в авоську.

– Идем-идем, – подпрыгнула дочь и взяла отца под руку. – Ты думаешь она сказала правду?

– Конечно, нет. Ерунда какая-то. Предлагаю отнести покупки домой и съездить в универмаг на горе.

Они возвращались домой. Впереди крупная женщина волокла полбарана. Зоя с Ефимом Петровичем обошли мужичка, который поворачивал к своему дому, он нес несколько связанных между собой пар валенок.

– Как же бойко ведется торговля на нашем рынке! – восхитилась Зоя.

– Конечно, ведь доставлять сюда товар не составляет труда. Корабли идут по Иртышу из разных городов, потом пришвартовываются вон там у причала, и уже, считай, можно продавать.

– И правда! – согласилась дочь.

Зоя с Ефимом Петровичем зашли домой. Мать сидела в гостиной и шарила руками в старинной разрисованной шкатулке, которую Зоя нашла на чердаке.

Глава 9. За нами постоянно шпионят

Тобольск, 1918 г.

Софья пришла в дом купца Корнилова. Она стояла у окна и ждала, пока графиня приберет волосы в прическу, чтобы вместе спуститься на завтрак в столовую особняка. Небо над городом постепенно зажигалось в сизые, лиловые и розовые полутона. Стояли крещенские морозы.

Она увидела, как в доме напротив открылась дверь, и на крылечко чередой вышли Николай II, Александра Федоровна, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и матрос Нагорный, он нес на руках Алексея. Царская Семья под конвоем направилась в Богоявленскую церковь на праздничную службу. Софья закусила губу, она жалела, что не задержалась немного дольше на улице, а ведь могла сейчас махнуть им с обочины дороги и разглядеть их лица поближе.

Она долго смотрела в окно, пока Царственные Узники не исчезли за поворотом. Потом отошла от него и села на софу. Ей вспомнился такой же морозный день, праздник Крещения Господа Иисуса Христа. Тогда, в 1905 году, с ней произошел неприятный случай на ежегодной церемонии освещения воды. Она поежилась от неудовольствия. Перед глазами снова встали части разных гвардейских полков со своими штандартами. Император следовал вдоль рядов, и побывавшие в боях полковые знамена были склонены перед ним. Оркестр на набережной Невы играл торжественный гимн «Благословен Господь от Сиона…». Софья в числе прочих придворных дам в праздничных платьях наблюдала из окон дворца за церемонией. Митрополит Антоний в сопровождении многочисленных священнослужителей проводил чин освящения. Когда он погрузил золотой крест в прорубь, на противоположном берегу громыхнул салют из орудий. В этот момент во дворце послышался звон. Софья увидела рядом с собой на полу осколки разбитого стекла и деревянной рамы, они попали и в шлейф ее платья. К ней подошел офицер и поднял с пола пулю, указав на дырку в стекле. «Обычно залпы в праздники делают холостыми», – сказал он задумчиво. Софья вздрогнула: если бы пуля попала в нижнюю часть окна, она могла бы убить ее или попасть в кого-то из близ стоящих придворных дам. Она поняла, что это было очередное покушение на жизнь Императора и первый отзвук приближающейся революции…

Баронесса вздохнула от нахлынувших воспоминаний. Недалеко она услышала легкие шаги: Настенька была готова к утреннему чаю.

– Семья только что ушла на службу, – Софья зажмурилась и помотала головой, чтобы прогнать неприятные воспоминания.

– Им разрешают ходить на утреню только в выходные и в праздники, при этом в храм больше никого не пускают, – объяснила графиня. – Тоболякам приходится идти в другие церкви. Благо, что их в городе достаточно… Идем?

Софья кивнула. Они спустились в столовую, где только что закончили завтрак солдаты. Пришлось немного посторониться, чтобы лакей налил им горячего чая. Он же положил на тарелку чуть подсохшие баранки.

– В Сибири непривычно холодно, – вздрогнула баронесса. – Мои руки всегда словно ледышки. Теперь я понимаю, почему они зимой постоянно держат самовар горячим… Ах, так хочется погреться в теплой ванне, но в доме, где я арендую комнату, ее нет. Только баня. Хозяева приходят оттуда с такими красными лицами, будто наелись перца! Никак к этому не привыкну! – восклицала Софья, закатывая глаза, отчего Настенька засмеялась.

– В доме Корнилова есть ванная комната, – графиня отпила из небольшой белой кружечки. – Только никто пока не решился испробовать ее. Там какое-то особенное нагревательное устройство. Нужно дипломатично просить охрану, чтобы они затопили дополнительную печь. Но никому из нас не хочется к ним обращаться. Они поднимают нас на смех и постоянно подтрунивают, тыкая в нашу изнеженность.

Софья нагнулась над ее ухом и шепнула:

– Когда закончим чаепитие, покажешь мне эту комнату. Я намерена попросить кого-нибудь из солдат растопить печь.

Она размешала чай ложечкой и добавила чуть громче:

– К тому же сегодня Крещение, я верю в то, что вся вода на Земле в этот день святая и обладает целебными свойствами.

Молоденькая графиня неуверенно пожала плечами, на что Софья ей сказала:

– Будь уверена, я попрошу. И мой голос не дрогнет! Хотя я теперь и гость в этом доме…

– Все мы – гости, – Настенька грустно улыбнулась.

***

Ванна из белого мрамора стояла на возвышенности. Ее украшали орнаменты синей и голубой эмали и бронзовые краны с гравировкой. Она стояла так высоко, что Софье пришлось некоторое время размышлять над тем, как бы туда забраться. Баронесса решила принести стул и небольшой табурет, чтобы соорудить что-то наподобие лестницы. Разведав обстановку, она уже собиралась спуститься на первый этаж, чтобы все-таки растормошить охрану и попросить кого-то из них растопить дополнительный котел. Но почувствовала, что позади нее кто-то стоит. За спиной послышалось легкое покашливание, человек хотел дать знать о своем присутствии, но его опередил запах чищенных сапог, мыла и одеколона. Софья поняла, что это был Николай.

– Я как раз хотела спуститься вниз, чтобы найти вас, – обернулась она.

– Неужели? – просиял Николай.

– Да. Хочу испробовать эту ванну, – баронесса махнула рукой в ее сторону. – Вы можете мне помочь затопить печь для нагрева воды?

– Конечно. Не представляю, как бы вы это делали своими белыми ручками. Вы, наверное, и поленьев в руках никогда не держали.

– Почему же, – запнулась Софья, – однажды я видела, как моя нянька Степанида подбрасывает полешки в печь.

Николай как всегда очаровательно улыбнулся, отчего Софье стало неловко за свое незнание. Но потом она приосанилась, вспомнила, что знает несколько иностранных языков и даже читала «Одиссею» Гомера.

– Но я вам помогу только при одном условии… – Николай слегка покраснел.

Софья настороженно посмотрела на него.

– Потом вы мне покажете, как ей пользоваться, чтобы и я тоже мог попробовать – что такое ванна, – шепнул он, нагнувшись над ее ухом и задев щекой завиток волос у виска.

Сдвинув брови, Софья кивнула. Когда они направлялись во двор за дровами, какой-то рядовой присвистнул, глядя на нее, но, встретившись взглядом с Николаем, тут же угомонился. Подошли к дровянику, и баронесса подставила руки, чтобы солдат положил ей поленья.

– Вы уверены? – усомнился Николай. – Я и сам могу справиться!

– Ничего страшного. Я видела, как Царь во дворе соседнего дома пилит дрова и как Его Дети сами чистят метлами снег на крыльце. Поэтому и я справлюсь с новыми обязанностями.

Солдат усмехнулся и бухнул ей в руки три березовых полена, кое-где облепленные снегом и сеном, отчего она немного даже присела. И сам взял штук восемь.

– Держите крепче! – предупредил он.

Софья шла к дому впереди него уверенным шагом, а Николай тихо посмеивался над ее серьезным видом, будто ей поручили нести младенца в церковь на церемонию крещения. Они зашли в дом и направились к камину, который нагревал воду для ванны. Николай заглянул в бак и убедился, что в нем есть вода, а потом принялся отдирать кору от дров и расщеплять ножом одно полено на лучины. Софья внимательно наблюдала за процессом, ранее она никогда не видела, как растапливают печь.

Между делом он рассказывал ей свои многочисленные истории, как он выступал оратором со сцены Совета, был абсолютно беспощадным к оппонентам и очень чувствительным, если дело касалось женщин.

– Дело в том, что моей матери пришлось всю жизнь тяжело работать, отца рано не стало, а семью из восьми человек, шесть из которых были младшие сестры, надо было чем-то кормить, – поделился он. – И чтобы как-то облегчить их участь, мне пришлось рано начать работать на фарфоровой фабрике. После чего я уже ушел в солдаты… Знаете, о чем я жалею? О том, что грамоту знаю только так, сяк.

– Если хотите, я могу вас немного поучить, – предложила баронесса. – Все равно здесь очень скучно и нечем заняться, отчего бесконечные дни тянутся однообразно.

Солдат благодарно улыбнулся.

***

Теплая вода помогла ей согреться и отвлечься от грустных мыслей. После водных процедур парикмахер Дмитриев завил горячими щипцами темные локоны Софьи и заколол их в высокую прическу. И теперь она пыталась читать повесть «Запечатленный ангел», но не видела текста, потому что вспоминала восторженные возгласы рядового Николая о первом принятии ванны, ему жутко понравилось. Она улыбнулась, закрыла книгу Лескова, положила ее на колени и начала буравить взглядом белую стену. Они с Николаем договорились, что раз в неделю будут вместе топить печь и по очереди нежиться в теплой мыльной воде.

Образ солдата пропал, и Софья снова думала о том, как за последний год все поменялось. В печальные дни она всегда обращалась к хорошим воспоминаниям, чтобы тяготы переносились легче. Вот и сейчас в воображении ожила картина крещения Цесаревича Алексея, когда все вокруг было похоже на сказку. В тот летний день женские платья из богатой парчи и золотого житья блестели в залитых солнцем комнатах Петергофского дворца. Гости, ожидавшие виновника торжества, были увлечены беседой. Когда на улице послышались приближающиеся звуки оркестра и блестящей процессии, все ринулись к окнам. На дороге между двух шеренг солдат в полной парадной форме под развевающимися знаменами медленно ехала карета из стекла и позолоты, запряженная шестеркой белых лошадей в сверкающей упряжке, на их головах раскачивались белые страусиные перья. Внутри кареты на коленях у гофмейстерины Двора, одетой в зеленое с золотом придворное платье, ехал наследник российского престола в кружевной белоснежной крестильной одежде, он возлежал на подушке из серебряной ткани. Софья отошла от окна, поправив на своем платье переливающуюся бриллиантовую брошь фрейлины Императрицы, и встала рядом с другими дамами в ожидании начала церемонии…

Недалеко кашлянул офицер Татищев, Софья посмотрела на него. Этот высокий, худощавый мужчина с орлиным носом, с седыми волосами и совершенно белой бородой ходил туда-сюда по комнате. Видимо, он так же вспоминал о чем-то хорошем из прошлой дореволюционной жизни, потому что его голубые глаза жизнерадостно светились.

На лестнице послышались шаги, и очень скоро в комнату зашел чем-то озабоченный князь Долгоруков в темно-зеленой военной форме без знаков отличия, указывающих на генеральский чин. Он разрушил их молчание.

– Илья Леонидович, пройдемте в дальнюю комнату, я хотел бы поговорить с вами.

Потом посмотрел на баронессу.

– Софья Карловна… – князь указал рукой на дверь. – Если хотите присоединиться к нашей беседе…

Она отложила книгу и, шурша юбками, направилась вслед за мужчинами. Они вошли в маленькую комнатку, единственную, в которой были глухие, толстые стены.

– Только здесь мы можем спокойно поговорить, – прошептал генерал и добавил чуть громче, – проклятье! За нами постоянно шпионят… Вы видели, как один из солдат сегодня будто бы проверял отопление, но то и дело посматривал на нас?

– Уборщицы наверняка тоже агенты, – предположила Софья, скрестив руки на груди.

Генерал-лейтенант Татищев пригладил бороду.

– Я заметил, что солдаты все больше отбиваются от рук, – произнес он низким голосом. – Когда мы приехали сюда в конце лета, они были вполне адекватными. Но сейчас…

– Просто их постепенно заменяют на новых из Царского Села, – заметил князь Долгоруков. – На солдат последних лет мобилизации. Они более наглые и развращенные, раз прибыли из самого котла политической борьбы.

– Я слышала, как они орут, ругаются и поют песни, – баронесса прикусила губу.

– Сначала они потребовали убрать у офицеров знаки отличия, потом стали недовольны походами в церковь, а сегодня заявили, что нам вообще запрещено гулять в городе, теперь можно выходить два раза в неделю на два часа. Это вам и хотел сообщить. Я возмущен! – помрачнел князь Долгоруков.

– Чувствую, что эти небольшие неприятности предвещают более тревожные беды, – вздохнул Татищев. – Осознают ли Император с Императрицей грозящую опасность?

– Самое ужасное, что мы ничем не можем им помочь. Организовывать план побега – бессмысленно, в этом глухом провинциальном городке нам никто не поможет, – князь сжал двумя пальцами переносицу. – Вокруг густые леса, непроходимые топи и болота.

Немного помолчав, он обратился к Софье:

– Я случайно услышал от солдат, что в город скоро прибудут большевики из Екатеринбурга. Боюсь, что в сегодняшние дни безвластия они будут вести себя вызывающе и бесцеремонно. Вы, Софья Карловна, живете отдельно в городе. Я бы вам рекомендовал куда-то спрятать личные и ценные вещи, потому что отряды будут ходить с обысками и, возможно, реквизировать золото и серебро у несогласных с революцией. Например, что-то могла бы приберечь мисс Матер. Она – иностранка. Шансов, что ее будут обыскивать, меньше. Хотя я, конечно, не уверен. Кстати, как она?

– К своему стыду, признаю, что мы уже давно не виделись, – встревоженно отозвалась Софья. – Я провожу в этом доме очень много времени, возвращаюсь в свою комнатушку, когда уже совсем темно. Изо дня в день надеюсь на то, что настроения солдат и комиссаров вдруг поменяются, и меня допустят повидаться с Императрицей… – она помолчала и добавила, – я напишу сегодня компаньонке письмо, передам от вас привет и, возможно, какие-то ценные вещи.

После обстоятельного разговора с коллегами Софья направилась к письменному столику, где быстро набросала для мисс Матер записку. Солдат Николай обещал доставить передачку в целости и сохранности. И она ему почему-то верила.