Текст книги "Перстень Рыболова"

III

– … и сразу за пограничным островом попали в шторм. По-моему, меня до сих пор качает, – Расин улыбался. От волнения он все не мог усесться, и мерил шагами Арсенал. Пол в нем был сделан как шахматная доска, в черно-золотую клетку. – Что смешного, дядя?

– Ты вышагиваешь только по светлым плитам, как делал в детстве.

Расин посмотрел под ноги.

– Да, правда. А шкипером нашего корабля – вот совпадение! – оказался Рельт Остролист, сын Рэнона. Того стражника, который меня ребенком спас, когда я чуть со скалы не слетел. Он еще служит?

Тень прошла по лицу Алариха. Король не ответил.

– Служит? – повторил Расин, думая, что дядя не расслышал.

– Его убили за неделю до твоего приезда, – стараясь казаться ровным, ответил король. – Между Старыми верфями и Приморским рынком. Тело нашли на мелководье. Он… был бы тебе рад.

Расин помолчал, приходя в себя от этой новости.

– Убийц нашли?

– Где их найдешь на Старых верфях…

– Так у него на Старых верфях врагов не было, – Расин тряхнул головой. – Остролиста там уважали, он из той же бедноты вышел, и жена его рыбачка… Нет, тут другое. А случалось еще, что стражей убивали?

– Тяжелый разговор заводишь, Расин. Не об этом я хотел говорить сегодня.

– Так случалось или нет?

– Случается. За последний месяц не стало троих.

«Селезень умом, что ли, тронулся, – с возрастающим возмущением подумал Расин. – Ведь не водилось за ним такого раньше!» А вслух спросил:

– И что Леккад?

– У него под началом дворцовая и городская охрана. Приморье отдано помощнику, Лорану Ласси.

– Имя-то какое… Будто на старом языке. Постой, а он часом не… – Расин прикусил язык, не желая высказывать свою мысль.

– Да, похоже, что Асфеллотских корней. Лишний раз не говорит, но и за тайну не держит. Ну, вот ты уже и вскипел! А ведь и в глаза его не видал, – упрекнул Аларих.

– И большого желания на то не имею, хотя, видно, придется.

– А вот Леккад говорил, что дело свое он знает.

– Оно и видно. Граф Леронт дело свое знает, зато у меня в Пяти колокольнях стражника пальцем тронуть не посмеют.

Дела… Беседа нравилась Расину все меньше. Похоже, будет им с Леронтом отдых – на целый год вперед.

Среди бумаг стоял узкогорлый флакон из бледно-голубого стекла, с остатками темного настоя на дне. В похожие склянки разливали бальзамы. Князь взял его, вытащил пробку и принюхался.

– Положи на место, тебе рано голову лечить, – сказал Аларих.

– Как пустырником отдает… – Расин наклонил флакон. Темный настой тягуче пополз к горлышку. – Это от чего?

Не дожидаясь ответа, он спрятал флакон в карман. Лэм посмотрит, что за варево.

– Успокоительное. Облегчает засыпание, отгоняет дурные сны.

– Раньше ты как-то без этого обходился. Любомудр готовил?

Король невесело усмехнулся.

– Когда это раньше – лет десять назад? Твой дядя стареет, Расин, ты собрался это исправить? Что до Нения, то мы виделись редко – он живет на севере. Месяц назад я отправил Любомудра с письмом на Храмовую гряду… Пока о нем ни слуху ни духу. Не придет вестей до конца недели – отправлю корабль.

– Письма с Края морей идут долго, – заметил князь. – Возможно, поводов для тревоги нет. Пока – нет. Что думаешь по поводу Советников?

– Они приближаются к совершеннолетию, – ответил Аларих, – скоро смогут править самостоятельно. Я, как местоблюститель престола Светломорья, принадлежавшего сыну, готов благословить их на правление. Когда они с Нением прибудут сюда, возможно, тебе придется сопровождать их на Лакос. Это не входило в твои планы, я понимаю, но…

– При чем здесь мои планы, дядя Аларих…

В беседе прошел еще час. Расин касался то одного, то другого – династические смуты на Севере, распри вольных городов на Юге, дела морские – обо всем Аларих был осведомлен и на все имелись у него суждения. Князь начал успокаиваться. «Не так все и плохо, – думал он, не упуская ни одного жеста или слова короля, – а досужие языки везде найдутся…»

– Я тебя заболтал, а ты с дороги, – спохватился Аларих. – Будет день – будут разговоры. Пойдем.

– Бывало, ты и ночевал в Арсенале, – сказал Расин. – Нарушишь обычай ради дорогого гостя?

– Теперь я здесь не ночую, – отозвался король. – Когда я один, он чаще приходит.

– Кто это «он»?

– Непрошеный гость с того света, – совершенно спокойно произнес Аларих. – Помнишь проклятие зеркала, которое висело над Сереном? Оказывается, правда. Сначала я слышал только голос. Потом начал видеть его во сне. Года два назад он повадился ходить в виде образа, почти плотского. Как будто он с каждым годом… овеществляется, что ли… Либо остатки разума уходят из моей головы.

– Как это выглядит? – глядя ему в лицо, спросил Расин.

– Как еще может выглядеть отражение Серена? Примерно так же, как и сам Серен. Только… – Аларих помедлил, подбирая слова. – Я вижу его внутренним взором, как пришедшего с той стороны зеркала, точнее сказать не могу. Пока он появлялся в виде образа, был одинаков с лица. Стали появляться краски – пошли различия. У принца синие глаза – у этого зеленые; Серен был светловолосым, как ты – у этого волосы темные. И черты те же, да наоборот. И внутри… наоборот, если понимаешь, о чем я.

– И как он ведет себя, что говорит?

– Что может говорить зеркальное отражение? Кривляется да грозится сесть на место Серена. Просто гадостное видение, которое не может нанести вреда… Закончим. Мне противен этот разговор.

– Как скажешь, – Расин подошел к королю, тот оперся о его руку, и они направились к выходу. – Комнату мою, надеюсь, найду в целости?

– А то. После тебя, дорогой племянник, там полгода разбирали тайники с ракушками и рыбьими костями. Нашли засушенного краба. А когда затопили камин, там грохнуло так, что едва не снесло дверь.

– Да, я тогда стащил что-то у ювелира, в камин и спрятал. Ювелир-то наш жив?

– Жив, куда он денется, племянник…

IV

Ночь обняла Лафию. Загасила огни.

Из-за окоема показалась ладья месяца, поплыла по облачным волнам мимо звезд-маяков. Над горой месяц остановился, словно встав на мель, и глянул на приумолкший город.

Князю не спалось. До полуночи он бродил закоулками Ла-Монеды, дальними галереями, где пахло терпкими восточными духами и смотрели со стен иконописные лики королей прошлого. Здесь зыбкий, сомнительный лунный свет и особое, жившее в стенах дворца эхо выбрасывали странные шутки: в самый глухой час в лабиринтах коридоров порой слышались шелест одежд и мелодичные голоса Асфеллотских правителей.

Но Расин еще в детстве знал, что они и вправду являлись по ночам. Их приносили на крыльях сумерки. Всколыхнутся ли кроны кедров, прошуршит дождь по крышам или чайки закричат особенно жалобным, душу сжимающим криком – и повеет ледяной прохладой от призрачных плащей. Расин чувствовал на себе невидимые взгляды, и тогда ночная роса казалась ему алмазами на их платьях.

Потом князь вышел в залитый лунным светом парк. Тени стлались под ногами, шевелились, переплетаясь между собой, и все вокруг казалось таким же мгновенным, изменчивым и неверным.

В лицо подул свежий ветер-полуночник. И снова показался из-за деревьев старый Фонтан. Молочной белизной светились во мраке его раковины, ртутью в них лежала вода. Холодная, тяжелая…

Как часто в детстве Расин на спор бегал сюда один! И всякий раз боялся, так боялся, что сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах. А однажды пришел сюда с Сереном, и страха как не бывало. Будто ночь посветлела тогда… Сколько лет назад? Двенадцать? Да, двенадцать…

Впереди была целая жизнь. И они бросали на ветер это даровое богатство, а ему все конца краю не было, и каждый прожитый день казался лучше прежнего.

Вечерами они забирались на самую высокую башню дворца и смотрели, как тают в дымке хребты Архипелага, как зажигается в гавани сверкающая цепь огней. Расин думал тогда, что жизнь их не переменится, они будут жить вечно и никогда не умрут.

А потом Серен сгинул… Золото обернулось песком, ветер развеял его, унес в Светлые моря, откуда никому и ничему нет возврата. Тяжело, как тяжело, словно в склепе!

Впереди забрезжил свет. Расин сначала глазам не поверил, а когда сообразил, куда забрел, то едва удержался, чтобы не побежать навстречу. Смертная тоска схлынула, как волна прибоя.

Огонек светил в окошке садового домика, где с нынешнего вечера обретался новый жилец. Фиу Лэм не спал. Видно, читал свои тайные книги и варил зелья.

Подходя к домику, князь услышал голос чародея, беседовавший с кем-то. «Кто это у него в гостях?» – подумал Расин.

– Вы, ваша светлость? – откликнулся на стук Фиу. – Милости прошу!

Расин вошел.

– Как раз вовремя, – кивнул чародей. На горелке в углу кипело и булькало. Пахло тмином.

Лэм, судя по всему, уже обжился. Еще с утра не знали, что вечером тут останутся на ночлег, поэтому запах ветхости не до конца выветрился из стен. Но древнее барахло выволокли прочь, тюфяки просушили, пол и сундуки застелили ткаными коврами, и в домике воцарился тот дух, который всегда сопровождал Фиу – спокойствия и отшельничества, полного тайн.

Лэм и впрямь был не один: в колченогом кресле развалился огромный серый кот.

– Колдун, как и я, – сказал Фиу. – Из местных, пришел свести знакомство. – Чародей изъяснялся в своей обычной манере, так что было непонятно, шутил он или говорил всерьез. – А на вас лица нет, точно привидение повстречали.

– Да тут их полно, – ответил Расин, устроившись напротив кота.

– Забавно – мне ни одного не попалось. Что ваш дядя?

– Мы недолго с ним говорили… – начал было князь, но, наткнувшись на пытливый взгляд, махнул рукой. – Плохо, Фиу.

– Выходит, правду люди говорят?

Кот потянулся и сладко зевнул. Расин мрачно поглядел на него.

– Кажется, да.

Лэм загасил огонек горелки. Сняв кастрюльку, разлил дымящийся напиток по чашкам из пожелтевшего фарфора.

– И как проявляется его… болезнь? Он говорил с кем-то невидимым?

– Нет.

– Уже хорошо. Вы пейте прямо так, остынет – станет невкусным. Так что же? – чародей повозился в кресле, располагаясь поудобнее. – Может быть, король бросался вещами? Кричал чужим голосом?

Князь покачал головой.

– Тогда что?

– Фиу, он видит зеркальное отражение принца. Часто видит. Оно навещает дядю, изводит разговорами о смерти Серена, – Расин говорил через силу, – рассказывает о том, когда умрет король. Еще Аларих уверен… – он запнулся.

– Договаривайте, – велел Фиу, глядя поверх золотого ободка чашки.

– Дядя уверял, что отражение постепенно превращается в живого человека.

Минуту в комнате стояла тишина, только чуть слышно урчал кот.

– Отражение, – задумчиво повторил чародей. – Отражение в зеркале… Какая странная фантазия! А почему он решил, что это именно отражение?

– Видите ли, Фиу, – неохотно сказал князь. – Это наше больное место. Темная семейная тайна. На Серена зарок был положен – до семнадцати лет в зеркало не смотреть. Даже не то, чтобы не смотреть… В глаза своему отражению не всматриваться. Будто бы выйдет оно из зеркала и живого затянет на тот свет. Отчего, почему так – я не знаю.

– Кто знаком с подробностями? – спросил Фиу.

– Нений Любомудр. Он-то и велел все зеркала убрать из дворца подальше. Но Любомудра сейчас не спросишь: старик пропал без вести.

– Да, этот зря болтать не станет, – Фиу отпил из чашки. – А вы ведь раньше об этом не говорили.

– Мало радости рассказывать, да и повода не было. Понимаете, Аларих очень любил Серена, только совесть его точила, что Лафии выпала такая честь – посадить принца на престол Светломорья – а принц родился, как бы так сказать…

– Порченый, – договорил Фиу. – Уж меня можете не стесняться, ваша светлость, – он раздраженно дернул бровью, – только, можно подумать, Серен напросился явиться на свет в какой-то определенный день и заполучить такой подарок! Когда, кстати, он родился?

– Двадцать пятого апреля.

– День как день, – пожал плечами Лэм. – Вы по какому летоисчислению назвали?

– По общему, разумеется.

– А если… если по другим считать? – Фиу, не дожидаясь ответа, начал загибать пальцы: – По староэрейскому – двадцать пятое мая, по северному – одиннадцатое, кажется, ноября, по древнелафийскому… – он помолчал, считая, – тридцатое мая. А в какой час он родился?

– Ближе к полуночи.

– Тридцатое мая, ближе к полуночи, и еще пять часов. Но тогда тридцать первое. Ваша светлость, так это же…

– Последний день мая, – Расин удивленно посмотрел на Лэма, – неужели Самхат?

– Он самый, – кивнул Фиу. – Великий Асфеллотский праздник.

– День их прошлого воцарения на Лафии, кажется.

– Не совсем. Просто все важные дела Асфеллоты на Самхат намечают, верят, что тогда удача будет сопутствовать. На самом-то деле корни праздника древнее, – Лэм сделал еще глоток. – Я слышал, это их первый день на земле, от него Асфеллоты и отсчитывают историю. Любопытно как: день рождения Серена по их летоисчислению приходится прямо на Самхат.

Князь допил отвар и поставил чашку:

– Что, по-вашему, это должно обозначать?

– Пока не знаю. Может статься, чистая случайность. – Лэм помолчал и вдруг спросил: – Кстати, насчет зеркал… Асфеллоты ведь их всегда с собой носят, вы замечали?

– Их многие носят, – возразил Расин. – Что до этого племени, то у них склонность к самолюбованию и вовсе границ не знает…

Князь замолчал, чувствуя, как клонит в сон. Он закрыл глаза, думая, что посидит так минутку и уйдет. Но дремота тут же сморила его.

– Вот и ладно, – сказал чародей. – Спите на здоровье, нечего впотьмах шататься, если тут привидений полно, – он задумался. – Конечно, если есть день в году, то кто-то должен в этот день родиться. Так что с этой стороны и впрямь случайность. Но ведь Серен, как ни крути, родился не простым человеком. Еще заклятие это откуда-то взялось! Отражение выйдет из зеркала… И зеркала они не зря с собой носят, это у них вроде оберега с давних пор… Ты как думаешь? – но кот закутался в хвост и более не склонен был к беседе. – Да, пора спать. Утро вечера мудренее. Надо бы узнать, что ж такого случилось в Самхат, что на свете завелась такая пакость, как Асфеллоты. – Фиу встал и задул свечи.

Когда огоньки погасли, ночь за окнами чуть посветлела. Пол застелила серебряная тканина лунного света, и на ней долго еще рисовался силуэт чародея, который смотрел на небо и вполголоса разговаривал сам с собой.

V

Наутро князь проснулся от стука в дверь. Он заспанно огляделся, не сразу поняв, где находится. Косые солнечные лучи кисейной занавесью висели посреди комнатки, в них застыли пылинки. Вокруг громоздились мозаичные столики, секретеры и кресла с потертой обивкой, а на них лежали сумки и тюки, еще не разобранные с дороги.

Самого хозяина уже и след простыл, кота тоже. «Кот, – подумал Расин, глянув на кресло с клочками серой шерсти, – тут вчера кот лежал, Лэм с ним разговаривал». Он улыбнулся, припоминая вчерашний вечер.

Стук повторился.

– Эй, Фиу! – послышался снаружи голос Леронта. – Расин не у вас?

– У меня, – откликнулся князь. – Проходите.

Граф вошел, с любопытством оглядывая диковинную обстановку.

– Доброе утро. Вот где наш колдун себе гнездо свил, – заметил он. – Его любовь к старью переходит все границы. Неужели ему во дворце места не нашлось?

– На то он и Фиу, – ответил Расин, потягиваясь. – Я предлагал, он сам сюда попросился. Во дворце, мол, суета, все путаются под ногами и мешают думать.

– А где он сам?

– Видимо, отправился по своим колдовским делам. Вы завтракали?

– Нет, вас ждал.

– Что ж, тогда идем.

Расин встал и тут же вспомнил давешний разговор про Асфеллота, близкого к королю. «Вот сейчас и увидим, что за птица», – решил князь.

Вопреки ожиданиям, чужих за утренним столом не было. Завтракали вчетвером с королем и Леккадом. Прислуживал старый Кассель, помнивший живыми еще родителей нынешнего короля. А этот заметно сдал, с грустью заметил князь, глядя на исхудавшее лицо и седые кудри слуги.

– Послушайте, – тихо обратился Расин к Леронту. – У меня к вам просьба будет: вы после завтрака наведайтесь в гавань, гляньте свежим глазом, что к чему. Может, чего любопытного насмотрите. – Тот кивнул.

После завтрака Расин с Селезнем спустились в город.

– Вечером дядя обмолвился о каком-то Асфеллоте, – невзначай сказал Расин, – которому ты будто бы доверяешь как себе. Познакомил бы.

– Здесь-то его величество лишку хватил, – ответил Селезень. – Не родился еще такой человек, кому бы я как себе верил. А ежели Асфеллот, так это король про Лорана говорил.

– Давно он в охране?

– Уж лет пять. Годок назад я его в гавани старшим поставил, так он махом порядок навел, даже Старые верфи поутихли, а там всегда неспокойно было. Хвалю.

– По мне, так на Старых верфях делать нечего, – пожал плечами Расин, – тамошний народ свободу любит, но край знает. А кто твоего Лорана в стражу привел? Ручались за него?

– Сам пришел. Так и служит верой и правдой.

Расин при этих словах усмехнулся.

– А не показалось странным, что Асфеллот попросился на королевскую службу? Ланелиты им всегда костью в горле сидели, а тут – «верой и правдой».

– Он не королю служит, а родному городу, – назидательно ответил Селезень. – И нечего меня в сомнения вводить, ваша светлость.

От лестницы расходились улицы в разные концы города. Из них улица Цехов была самой широкой и нарядной: тут обитали казначеи, цеховые старшины и прочее ремесленное начальство. Ножницы, сапоги, кренделя и прочие знаки мастеров торчали повсюду: покачивались над дверями, свисали с балконов, флюгерами вертелись на крышах.

Через поворот улица вывела на площадь, посреди которой торчал черный, словно обугленный, чумной столб. Серебряные цифры обозначали год, когда моровое поветрие скосило четверть столицы. С одной стороны площадь опоясывал Мраморный дом, где размещалась Лафийская палата мер и весов, с другой вился узор ограды монастырского сада. Оттуда сладко пахло калачами, которые выпекали каждое утро на продажу монахи.

На площади дневная стража сменяла ночную, собирались на доклад десятники. Расин, встав за спиной у Селезня, внимательно их разглядывал. Народ был неприятный – наглые, откормленные рожи, иначе сказать трудно.

– Цвет защитников столицы? – спросил Расин.

Леккад ровно кивнул.

– И что, люди им доверяют свои беды и просят помощи?

– Для этого, ваша светлость, монастыри придуманы и прочие премудрости, – строго ответил Селезень. – А стража как раз для другого.

– Этот Лоран? – князь указал глазами на стоявшего поодаль молодца в наряде городской стражи.

– Нет.

– Вон тот?

– Да покажу, покажу я, успокойтесь бога ради! – одернул его Селезень. – Дался вам этот Ласси! Не в добрый час помянул король Аларих!

«Про Асфеллотов мне хоть когда помяни, все не в добрый час будет», – подумал Расин.

Но показывать не пришлось. Князь узнал сам, а узнав, удивился, как мог сразу не понять. Лоран стоял в той же позе, что и вчера, у Фонтана, только заложив руки за спину, и выслушивал стражника. Ростом он был тому чуть выше пояса, но глядел свысока.

Заметив Селезня, Асфеллот оставил стража и легким шагом двинулся к Леккаду.

– Доброе утро, – Лоран отвесил чуть заметный поклон и уставился на Расина.

– Приветствую, – ответил князь.

– Вы прибыли вчера, ваша светлость? Как прошло путешествие?

– Слава богу, без приключений.

– В таком случае, вам повезло, – заметил Лоран. – По морям ходить нынче опасно, судя по слухам.

– Не было бы опаснее в городе, сударь. Это тоже судя по слухам.

– Мы с Леккадом позаботимся о надлежащей охране высокой особы, ваша светлость, уж будьте уверены.

– Только на вас и уповаю.

– Желаю приятного пребывания в Лафии, князь. – Лоран еще раз поклонился. «Провалиться бы тебе».

– Благодарю, господин Ласси. – Расин вернул поклон. «Змея Асфеллотская».

Лоран направился к своему отряду. Дневная стража заступила на пост.

Селезень, который принял обмен любезностями за чистую монету и остался весьма доволен встречей, взял Расина под руку.

– Вот сейчас бы и чарку за знакомство, – сказал он. – Самое время.

– Успеется. А где бы ты посоветовал?

– Я все там же столуюсь – на Проездной рыбной улице, против часовни. Лоран больше в «Золоченый вертел» захаживает.

«Неплохо для стражника», – мелькнуло у Расина.

Они миновали Мраморный дом, и вышли под арку на улицу Доброго улова, где над каждой дверью вырезаны или нарисованы были фигурки рыб. Князь, разглядывая морских окуней, камсу, белуг, палтусов, вспоминал, кто жил в этих домах, спрашивал, Леккад рассказывал.

С Доброго улова вышли на Гаванский спуск, густо заросший лиственницами и старыми кустами сирени. Откуда-то донеслись мелодичные, тонкие удары часов, вслед за тем еле слышно полилась старинная мелодия лафийского морского гимна.

– Гильдейская торговая школа, – вполголоса сказал Расин.

– Что? – переспросил Леккад, оторвавшись от своего рассказа.

– Часы бьют на башне гильдейской школы, – повторил князь. – И фальшивят немного, как раньше. Так и не настроили… Что сейчас в том доме?

– Да купцов учат, как и прежде.

– Зайдем, Леккад.

Башенка часов с розеткой и разноцветным циферблатом выступала из зелени сада. Над ней весело полоскался флаг городской торговой гильдии.

В школе, которой лет было за сотню, преподавали основы навигации, ведение счетов, историю, наречия и нравы краев Светломорья. Почетными гостями были здесь при жизни родители Расина, служившие посланниками, и сын частенько лазил на задворках особняка, играя во «взятие корабля пиратами». Хотя играть запрещалось: от школы было рукой подать до Мальтиада – тайной гавани, куда вставали на якорь особые корабли. В саду рос великанище вяз, на котором Расин когда-то вырезал свое имя, присовокупив к нему разные титулы, правдивые и вымышленные.

Все это князь вспомнил так ясно, будто только вчера сидел под вязом и ковырял шершавую кору. И так же сильно захотелось зайти в тот сад – глянуть, жив ли еще старый исполин.

– Постой, Леккад, я сейчас, одна нога здесь, другая там, – сказал Расин и шагнул на тропку, выползавшую из кустов.

К его радости, здесь почти ничего не изменилось. Особняк подновили, выкрасив в новый цвет, и освежили мозаичное панно над входом, изображавшее карту Архипелагов. За садом по-прежнему не следили, и ему это шло на пользу – разросся, прямо целый лес. Старый вяз стоял там же. Расин глянул на него и застыл.

Под деревом сидел на корточках человек в одежде стражника – синяя куртка, из разрезов которой торчала серая ткань, и закрывал плащом лежавшее на земле тело. Из-под плаща виднелись те же цвета городской стражи.

Князь шевельнулся. Под ногой хрустнул сучок, и стражник вскинул голову.

– Кто такой? – грозно спросил он.

Расин приблизился, не сводя взгляда с мертвого.

– Что случилось?

– Что бы ни случилось, разберемся без вас, сударь, идите своей дорогой!

– Не хотите говорить мне, скажете Леккаду. А я послушаю.

Стражник изменился в лице, но тут же резво вскочил – к ним торопливо, продираясь через кусты, шел сам Селезень. Встав около, он засунул большие пальцы под ремень и засопел.

– Дали, – обратился он к стражнику. – Рассказывай.

Услышав старинное имя, Расин впервые внимательно посмотрел на того, к кому Селезень обратился. Так и есть – тоже Асфеллот, хотя не такой заметный, как Лоран.

– Не из моего отряда, – начал Дали. – Из ночного десятка, час назад его у гавани встретил. Спросил – почему здесь, он ответил, что на Гаванском спуске встреча назначена. Вроде кому-то деньги собирался вернуть. Потом я крик услышал, прибежал – все, – стражник кивнул на тело. – Я послал за Лораном, чтобы доложить.

– Пусть откроет плащ и покажет рану, – так, чтобы слышал только Селезень, сказал князь.

– Я знаю, что делать, Расин!

– Сейчас же.

Леккад, багровея, повернулся к Расину и схватил его за пуговицу.

– Ваша светлость, подмогу ценю, но без советов как-то раньше обходился! – свистящим шепотом сказал он. – Я своим доверять привык, и прошу… прошу…

– Не вмешиваться не в свое дело, так?

– Именно!

– Я учту, Леккад, – краем глаза князь заметил, как шевельнулись кусты у стены, и тут же в траве ярко сверкнуло. Дали поднял с земли кинжал, какие носила стража. Клинок был чистым.

«Его здесь не было, – пронеслось в голове Расина. – Не было, трава невысокая, затеряться негде, я бы увидел…»

– Дождешься Ласси – передай, чтобы вечером был у меня. – Дали кивнул. – Извините, Расин, но я вас сопровождать не смогу.

Князь кивнул и двинулся вон из сада.

Выйдя снова на Гаванский спуск, он постоял на улочке, успокаиваясь. Строго говоря, Леккад прав, упрекать Селезня не в чем – князь бы первый дал от ворот поворот всякому, кто позволил бы себе сунуть нос в его дела. А пока Расин ничего определенного сказать не мог.

«Неужели мне глаза застит, – неожиданно подумал он, – и я врагов ищу на пустом месте… Но до чего же гадко все это…»

«В каких-то делах чувства – плохой советчик, – часто повторял Фиу Лэм. – А вот чутье – во всех делах хороший». Только как отличить одно от другого, чародей не говорил. Видимо, считал это вполне очевидным.

А ведь у стражника на поясе болтались пустые ножны… И клинка рядом не было.

Кинжал, который поднял Дали, и вправду был не его. Свой он вытащил из-под плаща, которым укрыл тело. Клинок был в крови по самую рукоять.

– Ты все слышал? – коротко спросил стражник, обернувшись к кустам.

За кустами, на ступенях дровяного сарая сидел Лоран. Он потер подбородок и кивнул. Встал и подошел к приятелю.

– Еле развязались, – сказал он. – Что вы с ним не поделили?

– Новичок. Сунулся в Мальтиад, – Ласси вздрогнул, – а ты сам знаешь, чей корабль там стоит.

– Он увидел?

– Там бы только слепой не увидел. А приказа на стоянку в гавани не было. Он и ринулся Селезню докладывать, я едва уговорил повременить. – Дали вытер свой клинок о траву. – Кто это был, со стариком?

– Королевский племянничек, будь неладен. Принесло на нашу голову.

Дали удивленно поднял голову.

– То-то я смотрю, лицо знакомое! Будто Серен-покойник. И зачем пожаловал?

– Видимо, тоска заела по родным берегам. Гм… А ведь он твои пустые ножны увидел, Дали. И Селезню что-то на ухо сказал – видно, рану велел посмотреть. Твои люди далеко?

Второй Асфеллот кивнул головой в сторону Мальтиада.

– Через минуту должны быть.

– Давай-ка бегом двоих в городской одежде. Княжич вроде в сторону Приморского рынка пошел, пока будет по Гаванскому спуску бродить, они догнать успеют. – У Дали округлились глаза. – Чего вылупился? Нет, пока только следом походят, поглядят, что делал, куда ходил, с кем. Вечером расскажешь. Все понял? Исполняй.