Текст книги "Берег Живых. Выбор богов. Книга первая"

Солдат было слишком мало, а древние лабиринты ходов, местами обрушенных, были слишком разветвлёнными. Но именно ему, Хархафу, было поручено сторожить и ждать. Каждый день был похож на другой – обход владений, ритуалы, новый виток безуспешных поисков. А к вечеру бальзамировщик в одно и то же время выходил к реке и высматривал, не шла ли от Кассара ладья с долгожданными вестями.

Этот день ничем не отличался от предыдущих. Без особой надежды Хархаф взирал на стекло вод, медно-алых в закатных лучах. Когда от излучины реки показался тёмный силуэт ладьи, жрец даже не поверил своим глазам, а потом спешно кликнул кого-то из воинов, чтоб готовились встречать гостей.

Ладья, направляемая умелым кормчим и гребцами, пристала, и на берег сошла статная женщина, которую сопровождала пара псов. Собравшиеся у пристани солдаты отсалютовали ей, а Хархаф радостно вскинул руки в приветственном жесте. Он не помнил, когда ещё был рад видеть кого-то настолько, как её – ту, которой однажды, скорее всего, предстояло стать Верховной Жрицей Стража Порога всей Таур-Дуат.

Кахэрка улыбнулась своей скупой улыбкой, так редко освещавшей её строгие правильные черты. Псы рядом с ней уже вовсю принюхивались, прислушивались к пространству. Удивительно, но псы-стражи храма пока так и не показались.

– Ну, здравствуй, Хархаф, – приветливо проговорила жрица, опустив руку на голову одного из священных зверей. – Мы прибыли, чтобы помочь тебе.

– Как это кстати, мудрая Кахэрка, – с поклоном ответил бальзамировщик. – Боюсь, я не могу порадовать тебя добрыми вестями. И хоть какими бы то ни было вестями вообще.

Жрица подняла голову, задумчиво прищурилась, глядя на храм, отбрасывавший длинные вечерние тени.

– Не беда. Я знаю, что делать.

Глава 6

«…Каждое живое существо и каждое Божество трепещет пред Тобой, когда раздаются раскаты Твоего грома в небе…

Один Твой шаг, один удар Твоего копья приносит погибель врагам бытия, безликим и не знающим имён.

Ты лишаешь их силы. Ладья Амна сможет продолжать свой путь в мире…

Владыка Первородного Огня, возвышенный и далеко шагающий, обитающий за пределами нетленных звёзд,

Пусть Твой могущественный лик будет милостив ко мне!»[8]8
  Здесь приведены видоизменённые отрывки из древнеегипетского гимна Сету.


[Закрыть]

Его голос гремел по древнему святилищу, многолико перекатываясь меж стен из красного гранита, возносясь вместе с дымом благовоний под своды храма, достигая лица оживающей статуи. Божество с ликом песчаного чудовища одной рукой опиралось на большой, похожий на копьё, Жезл Силы, а в другой сжимало хопеш. На красивом могучем теле, выточенном из того же красного камня, что и стены, переливались золотые ожерелья. В полумраке сквозь тени поблёскивали самоцветы глаз – тех самых, чей огненный взор пронзал первобытную тьму небытия.

К голосу жреца Сатеха присоединился низкий хрипловатый вой двух ша. Самка сидела у его ног, благословляя ритуал своим присутствием. Самец пел чуть в стороне, за границей охранного круга. Щенки почтительно замерли в логове под наосом – им ещё только предстояло осознать в полной мере, что означало быть священными зверями своего божественного покровителя.

Сердце Колдуна радовалось живому присутствию возлюбленного Бога, которому он посвятил себя всецело, которым он жил и дышал. Этим присутствием сейчас пел каждый камень – вдохновляя, даруя Силу. От каждого нового слова призыва кровь мага вскипала сладостным пламенем, и он чувствовал себя многократно превосходящим пределы своей смертной формы.

– Я приведу Твоего Избранника в этот храм, обещаю Тебе, – прошептал Колдун, опускаясь на колени в жесте не унижения, но глубочайшего почтения, ведь разве могло быть место унижению, когда руки Бога обнимали его, возносили над всем. – Он узнает всю ту правду, которую прочим выгодно было скрыть… Но прежде, молю, помоги мне достичь другого, помоги рассечь его связи с прежней жизнью. В миг, когда все отвернутся от него, когда жрецы Собачьего Бога исполнят свой приговор, помоги мне дотянуться до того, кому даровала крупицы своего Знания возлюбленная моя Серкат… того, чьё имя Перкау.

Колдун не видел бальзамировщика никогда, кроме как издалека, не знал ни лица его, ни запаха. Зыбкий образ сейчас рождался перед его мысленным взором, но стены храма Ануи, осиянные присутствием Псоглавого, и десятки жрецов Стража Порога надёжно защищали пленника. Маг не мог соприкоснуться с ним, не мог войти в его сны и разбудить спящую сторону его Силы.

Оба – и Избранник, и жрец – были вне его досягаемости, и это вызывало в нём гнев и отчаяние, прорывавшееся даже сквозь всепоглощающую радость от ритуального соприкосновения с Владыкой Первородного Огня.

Устало Колдун опустил руки, но так и не открыл глаз, силясь разглядеть больше, чем просто зыбкий образ. Самка ша положила голову ему на плечо, делясь своей Силой и поддержкой.

И в тот же миг ему показалось, что лёгкая ладонь легла на другое его плечо.

«… моё Дитя Чуда,

Первый наследник и старший сын,

Ты, кто рождён из тьмы и звёздного света,

Ты, кто владеет пламенным Сердцем Мира…»

Любимый голос, серебристый, высокий, звенящий, как одинокая струна в пустоте, как плач холодных звёзд над пустыней, звучал далеко на границах его восприятия, хрупким эхом вторя отгремевшим словам гимнов. Он почувствовал, как под сомкнутыми веками выступили слёзы, и затаил дыхание, чтобы не нарушить момент.

«Я так боюсь не уберечь, потерять твоё наследие… О, если бы ты знала…»

Воспоминание о давних её словах, которые она говорила ему, отчётливо вспыхнуло в памяти, как если бы она, живая, сказала их ему теперь:

«Ты – всё и даже больше, чем я смела мечтать, моё Дитя Чуда…»

Дыхание ша согревало, напоминая о живительном дыхании Серкат. Никогда он не забывал её рук, её родного присутствия, как никогда не забывал её мудрость. Но как отчаянно ему не хватало Серкат, особенно в те мгновения, когда он осознавал пределы своих сил и не мог преодолеть их даже во имя её памяти!

«Помоги мне сохранить ещё часть тебя, как не сумел сохранить тебя всю… Помоги спасти их, для нас…»

«Кровь отзовётся крови. Боль, гнев, отчаяние обернут к забытому… Животворное пламя, плавящее хрупкую плоть, откроет пути…»

Он вдруг отчётливо увидел ступени так хорошо знакомого ритуала, и огонь чужой крови горел на его пальцах рубиновыми искрами. Но в миг, когда пришло осознание, – ускользнуло, неумолимо истаяло из его восприятия яркое присутствие Серкат.

– Нет, не оставь!.. – хрипло вскрикнул он, хоть и знал, что она всегда остаётся с ним.

Но реальность возвращалась, по мере того как стихали в ритуальном пространстве отзвуки отгремевших здесь гимнов и отступали тени, оживившие лик Владыки Каэмит.

Маг судорожно вздохнул, тяжело опершись на здоровую руку. Внутри было больно и сладостно; эти ритуалы всегда словно вынимали сердце из груди, даруя так много и пытая невозможным.

Самка ша лизнула его в лицо, окончательно возвращая к действительности. Почуяв, что теперь стало безопасно, из-под наоса выбежали щенки и, толкаясь, устремились к нему. Колдун рассмеялся сквозь слёзы, глядя на стаю, благословившую храм своим присутствием.

«Тебе бы понравилось, моя драгоценная Серкат…»

Обернувшись через плечо, он посмотрел на самца, несколько взволнованного переменой его настроения, потом заглянул в глаза своей ша.

– Как думаешь, не пришло ли время разомкнуть круг? – спросил он, поглаживая то одного, то другого щенка, лезущих ему под руку за своей порцией ласки.

Столько дней оба ша охотились вместе, и, казалось, самка уже начала доверять своему спутнику. Сейчас, обострённым после ритуала чутьём, Колдун чувствовал, что беды́ стае самец не принесёт, и у него не было причин не доверять этому своему ощущению.

Самка ответила ему долгим взглядом, потом величественно прошла к границе круга и села там, выжидающе глядя на него. Маг поднялся и, стараясь не споткнуться о кого-нибудь из детёнышей, следовавших за ним по пятам, тоже подошёл к границе.

– Мы верим тебе, – произнёс он, глядя в глаза самцу. – Но не забудь, что они под моей защитой.

Зверь чуть склонил гривастую голову.

Сняв с пояса ритуальный кинжал, Колдун рассёк воздух, рассекая и нити своего защищающего волшебства. Защитный круг пал – путь к алтарю был открыт. Щенки продолжали жаться к его ногам, с любопытством глядя на избранника своей матери.

Нерешительно переступив с лапы на лапу, ша перешагнул потерявшую Силу границу. Стало так тихо, что стук его когтей по каменным плитам отчётливо раздавался по всему святилищу. Он прошёл к статуе Владыки Каэмит и, подняв морду, долго смотрел на неё, потом вернулся ко входу в зал. Прежде чем маг успел остановить его, самец задрал лапу и щедро пометил колонну.

Колдун закатил глаза.

– Спасибо, что не на наос, – искренне возрадовался он и усмехнулся. – Но у тебя, в конце концов, и правда не так много способов показать, что ты будешь защищать этот храм вместе со мной.

Оба священных зверя насмешливо ощерились и почти синхронно вильнули раздвоенными хвостами.

В поместье Колдун ворвался вихрем, чувствуя небывалый подъём – и благодаря ритуалу, и потому что уже точно знал, что нужно делать. Многое, конечно, теперь зависело не от него, но свою роль он исполнит до конца.

Поскольку вошёл он не с центрального входа, а через потайное домашнее святилище в своих покоях, где была проложена тропа, связующая с храмом, никто не проснулся. Маг прямиком направился в комнату управляющего Кераха. Немолодой рэмеи, за годы службы узнавший уже немало тайн этого дома и сам тщательно подбиравший слуг для поместья, был привычен ко всему.

– Просыпайся, старый друг, – Колдун мягко потряс спящего помощника за плечо, но решил не изумлять его ещё больше и привычно скрыл своё лицо в тени головного покрывала. – Нас ждут великие свершения.

Керах даже не вздрогнул – к таким пробуждениям он был привычен – и спокойно сел на циновке, позёвывая в кулак.

– Доброй ночи, мой господин, – приветствовал он мага, опустившегося рядом с ним. – Рад видеть тебя в добром здравии. Давненько ты не наведывался сюда, но, как всегда, всё готово – свежий чистый лён на постели, прекрасные пища и вино. Распорядиться, чтоб подали к столу?

– Я не голоден пока, благодарю. Остальных можешь не будить, только гонца, – ответил Колдун.

Керах понимающе кивнул, не задавая лишних вопросов, – он и без того знал, за кем отсюда обычно посылают доверенного гонца.

– Изволь подождать немного, – проговорил он с поклоном.

– Изволю. А потом уж будь добр, расскажи мне последние столичные новости.

Оба мужчины вышли из комнаты управляющего: Керах направился будить гонца и отправлять его во дворец, Колдун – дожидаться. Он расположился в маленькой уютной приёмной с изящным столом на резных ножках и несколькими креслами. Подумав, маг зажёг пару светильников, просто чтобы чем-то занять себя.

Через некоторое время вернулся Керах, уже успевший и освежиться, и заглянуть в погреб. Он лично налил хозяину дома кубок вина, и подал тщательно разложенные на блюде тонкие ломтики сыра и фруктов.

– Себе тоже налей, – велел Колдун, – и садись, рассказывай. Несколько часов до рассвета у нас есть. Завтра всем скажешь, что я лично дал тебе день, свободный от работ.

– Благодарю, – чинно кивнул рэмеи, садясь напротив. – А основная новость у нас такая, что господин Великий Управитель, да продлят Боги его годы, официально вернулся в прямую ветвь рода Эмхет…

Колдун слушал, не перебивая, – о празднике в столице, о том, что в связи с указом обсуждал простой люд. Император пока не назначил брата своим преемником, но по всему выходило, что это лишь вопрос времени, притом скорого.

«Да-а-а, похоже, у сиятельной Владычицы поприбавилось забот… и не все верные ей теперь захотят поддержать начатое дело», – рассеянно подумал маг.

Его сейчас не так интересовала смена власти, как необходимость спасти Перкау от императорского гнева прежде, чем произойдёт непоправимое. Но в долгосрочной перспективе появление Хатепера Эмхет на передовой означало, что мирная политика Империи будет продолжена… а значит, Отец Войны не вернётся в свои земли в полноте Своей Силы, как того хотелось бы Его жрецу. И оба Владыки – и Секенэф Эмхет, и его будущий преемник Хатепер – никогда не поддержат возвращение культа Сатеха… Вот этого Колдун уже никак не мог допустить. Таур-Дуат нужен был понимающий Император, Император-воитель, Император, не боящийся применять обе стороны своей силы. Из этих соображений Колдун изначально и поддерживал истово молодого царевича Ренэфа, но теперь… теперь Боги решили по-своему: появился наследник трона, которого избрал себе сам Сатех.

Наследник трона, который, если ему оказать всю посильную помощь, будет подобен Владыкам древности – тем, о ком ныне живущие предпочли забыть. Но такому наследнику занять трон едва ли позволят…

При мысли об этом Колдуна скрутило изнутри точно судорогой, но он не подал виду. Ему, именно ему надлежало помочь тому, что прежде было царевичем Хэфером Эмхет, потому что кто, кроме него, сумеет дать будущему Императору необходимые знания? Он и так едва не совершил непоправимое: едва не убил Избранника Владыки Первородного Огня, их с Серкат воплощённую надежду.

Их было всего трое – он сам, Перкау, второй ученик драгоценной Серкат, прошедший посвящение и выживший, но сделавший выбор в пользу другого служения… и тот, кто превосходил их всех, тот, кто уже намного отстоял от всего хрупкого и смертного, тот, кто пережил смерть и преодолел её, и вернулся с новой Силой. Вот только многие, слишком многие не желали позволить его становлению состояться.

Царица Амахисат, грезившая, чтобы её обожаемый Ренэф занял трон, и положившая на эту цель всю свою жизнь, все свои силы и ресурсы…

Непобедимый, любимый народом Владыка Секенэф, который едва ли сумеет принять своего сына в новом качестве…

Будущий Владыка, Хатепер Эмхет, любимый народом не меньше, и который теперь едва ли уступит кому-то трон после своего брата…

Все их сторонники, по разным причинам поддерживавшие своих влиятельных покровителей…

Ещё недавно сам Колдун пополнял ряды тех многих, кто был не на стороне Хэфера Эмхет.

А ведь были ещё Ануират, которые всегда вели свою игру, и именно во власти Ануират находился сейчас Избранник. Кого они увидят в том, что было царевичем теперь? Носителя золотой крови Ваэссира или носителя пламенной скверны, отмеченного их древним Врагом? Колдун не мог предугадать и по-прежнему боялся. Но, по крайней мере, его недавняя встреча в песках с одним из порождений Собачьего Бога подтвердила, что пока Избранник оставался на Берегу Живых. Нет, он, последний служитель Сатеха, отказывался верить, что его одного было недостаточно, чтобы противостоять им всем. Недаром ведь сама Серкат говорила, что подобных ему не было прежде. Что ж, он употребит всю свою уникальную Силу и недюжинные таланты на то, чтобы исполнить свою мечту и замысел своего Бога. Он приведёт на трон Владыку, которому трон этот принадлежит по праву. И Владыка не оставит в забвении культ, который даровал ему Силу и защитил его право.

– Спасибо за новости, Керах. Твоя верная служба, как всегда, неоценима, – сказал маг, выныривая из своих мыслей.

– Вся моя жизнь связана с этим домом, господин, – просто ответил управляющий и склонил голову.

Поскольку появление царицы всегда было сложно предсказать, Колдун предпочел заблаговременно отправить Кераха отдыхать. Амахисат, пожалуй, была самой занятой рэмеи в стране, после разве что самого Владыки Эмхет, а в текущих стремительно меняющихся событиях и подавно. Маг умел быть терпеливым, иначе он не добился бы высот в обучении, но сейчас всем собой, даже физически, чувствовал, как утекает время. Он не знал, когда жрецы Собачьего Бога начнут пытать Перкау, и сколько тот продержится, несмотря на всю свою волю и выдержку. Соответственно, не знал он и сколько точно времени было в его распоряжении, а ведь и ритуал требовал подготовки.

Владычица почтила его дом своим присутствием только спустя полтора дня. Выглядела она, как всегда, безупречно, но Колдун слишком долго знал её, чтобы не подмечать и кажущихся случайными деталей. Сегодня Амахисат была так тиха и задумчива, что маг даже подумал, что на неё напал какой-то недуг. К закускам и вину она не притронулась – просто села в кресло у стола, опустила подбородок на сцепленные пальцы и вперила в мага взгляд своих невероятных глаз… очень усталый взгляд.

– Позволь узнать, что случилось, сиятельная Владычица, чьи изящные рога способны пронзить небосвод?

– Многое… но не то, что я пока готова обсуждать с тобой.

– Как тебе угодно. Если это не касается наших общих целей, то не моё дело спрашивать, – пожал плечами Колдун.

– Вот именно, – царица усмехнулась с некоторой грустью. – Итак, зачем ты звал меня, мудрый? Раз ты хотел говорить напрямую, очевидно, речь не идёт о чём-то малозначительном.

– Дело касается твоей просьбы, несравненная моя госпожа. Я продумал тщательно и всесторонне, как исполнить твою волю: чтобы мятежный бальзамировщик заменил меня во всей этой истории в глазах прочих.

– Вовремя, – Амахисат нетерпеливо кивнула.

– Если я могу узнать, нет ли новостей от нашего общего друга Таа?

– Лишь подтверждающие то, что мне и так стало известно: с мягкими допросами Великий Управитель покончил.

– Тем более мы должны спешить…

– Так какого же содействия ты хочешь от меня?

– О, мне потребуется немного… но лишь через тебя я сумею достать это, – маг развёл руками. – Без этого я, жрец Владыки Каэмит, не смогу повлиять на бальзамировщика, который находится под защитой стен храма Стража Порога в Апет-Сут. Мне нужна кровь Перкау.

– О ритуалах крови мне кое-что известно…

– «Кровь отзовётся крови. Боль, гнев, отчаяние обернут к забытому… Животворное пламя, плавящее хрупкую плоть, откроет пути…» – пропел Колдун. – Мне нужна часть его, чтобы войти в его сны и повлиять на его сознание. Тогда стены не будут мне преградой. Я помогу разжечь пламя, а его страдание довершит начатое. Чтобы выстоять, он обратится к своим талантам жреца Сатеха там, где таланты жреца Ануи не смогут помочь ему. Таким его увидят другие.

– Восхитительно… хоть одна приятная новость этих дней, – Амахисат чуть улыбнулась и задумчиво добавила: – Что ж, давно пора чем-то занять Таа. Его неудача с поисками мёртвого наследника… печалит меня.

Печалить царицу не хотел никто во всей Империи. Колдун не завидовал Таа.

– Наш друг слишком жаждет занять положение Первого из бальзамировщиков, чтобы так оплошать, – усмехнулся он. – Таа справится, я не сомневаюсь. В конце концов, он будет присутствовать на допросах, а мне довольно будет иглы или обрывка ткани – лишь бы они хранили на себе капли жизни Перкау.

Амахисат кивнула, потом проницательно посмотрела на собеседника:

– Ты ведь не можешь желать ему смерти… ему, последнему ученику Безумной Серкат. Однако же знай, что спасти его не в моей власти. Я не поставлю под удар всё наше дело только ради того, чтоб угодить тебе, как я ни ценю наш союз.

– О таком я бы никогда не просил тебя, сиятельная Владычица, – маг склонил голову. – Пока я думаю лишь о том, как соткать узор нашей истории наиболее выгодным для нас образом. Что до второй части твоей просьбы… Этот шаг помог бы завершить нашу легенду поистине красиво, но боюсь, он будет не под силу ни тебе, лучезарная, ни тем более мне.

– Какой же?

– Ты ведь сама просила меня обернуть признания нашего безвременно забытого друга Паваха в нашу пользу. Было бы чудесно устроить ему встречу с Перкау. То, что я сделал когда-то с сознанием телохранителя наследника, даёт мне достаточно власти над ним. Я смогу устроить всё так, что Павах увидит меня в Перкау и без всякой фейской магии.

Амахисат вздохнула и покачала головой.

– Павах – пленник Верховного Жреца Таэху, но – что важнее – пленник самого Владыки. Как ни хороша твоя мысль, осуществить её невозможно. По крайней мере, пока.

– Увы, я это понимаю. Но, может, шанс ещё представится нам, коли Великий Управитель и наш Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, пожелают доказательств связи между предателем из рода Мерха и мятежным бальзамировщиком, – вкрадчиво добавил Колдун.

Царица тонко улыбнулась и пригубила вина, похоже, несколько воспрянув духом.

– Тогда я буду настороже, уж не сомневайся, мудрый…

* * *

Казалось, с прибытием Кахэрки что-то изменилось в самом пространстве храма – оно почти перестало угнетать. Хархаф не скрывал облегчения. Присутствие преемницы Минкерру воодушевляло, да и у жреца не было сомнений, что она в мудрости своей справится со всем. Даже солдаты почувствовали себя увереннее.

Тем же вечером Кахэрка провела ритуал для своих соратников в небольшой части храма, которую они хоть как-то успели обжить. Прежде ночами казалось, что во всём остальном храме, где властвовали только ночь и не пощадившие этих стен века, собирались, наблюдая за незваными гостями, тени времени и всех тех, кто обитал здесь прежде, кто служил Стражу Порога задолго до их прихода. Взгляды тех, за Порогом, не были откровенно враждебными, но и добрыми не были. Однако сегодня, когда звонкий голос Кахэрки пропевал знакомые слова молитв, Хархаф больше не чувствовал, что за ним наблюдают. Возможно, незримое внимание тех обратилось к жрице, но он не решился спрашивать.

Той ночью голоса шакалов и других хищников, бродивших вокруг, уже не казались столь заунывными.

На следующий же день Кахэрка велела Хархафу показать ей храм. В сопровождении её псов бальзамировщики прошли по террасам. На одной из них жрица остановилась. Отсюда, как Хархаф уже знал, открывался удивительный вид. Один из узких притоков Апет отделял территорию храма от некрополя. Берега заросли тамарисками и акациями, но некрополь находился на возвышенности, и далёкие тени гробниц были видны не только утром, но и в ясную ночь.

Ветер шелестел в ветвях старых раскидистых сикомор, подступавших к каменному парапету, сглаженному не знающим милосердия временем. Плиты из потемневшего песчаника, истоптанные многими поколениями жрецов, тоже были неровными, местами покатыми, но без трещин. Этот храм стоял здесь уже много веков, и вот теперь его время закончилось.

Кахэрка провела ладонью по парапету, прислушиваясь к своим ощущениям. Хархаф не мешал её мыслям.

Потом они двинулись дальше, всё так же в безмолвии – жрице угодно было посмотреть на то, что осталось от портального святилища.

Ветра пустыни давно замели эту галерею песком. Центр зала был засыпан каменной крошкой и завален огромными блоками с кое-где сохранившимися на них узорами – всё, что осталось от колонн, столпов силы. Бо́льшая часть узоров была сбита и не подлежала восстановлению. Святилище уничтожалось тщательно. Те, кто приходил сюда тогда, прекрасно знали, что они делали и зачем.

Кахэрка осмотрела всё тщательно и покачала головой. В её глазах была печаль. Впервые она нарушила молчание.

– Ты и сам, должно быть, почуял, что дыхание Ануи здесь живо и ощутимо. Храм остался Местом Силы. Только здесь канал Его Силы безвозвратно рассечён.

Бальзамировщик склонил голову, соглашаясь с ней.

После они вернулись в центральную часть храма, прошли по обветшалым помещениям внутрь и куда-то вниз. Здесь фрески с изображениями Западного Берега были обновлены свежими красками. Перед статуями Ануи, казалось, ещё недавно стояли вино и пища и курились благовония. Аромат их словно застыл в воздухе, впитался в камень. Лица и звериные морды на фресках сохраняли умиротворение, как когда-то их изобразила рука древнего художника.

Они вошли в святая святых – залы подготовки. Здесь рельефы содержали священные тексты с описаниями искусства сохранения тел для вечности. Они прошли зал омовений и оказались в зале с бассейнами, наполненными каменной солью и благовониями. Мастерские бальзамировщиков были покинуты, но ещё недавно они действовали – Хархаф знал наверняка, потому что он и его друг распоряжались бережным переносом останков солдат, которые после были направлены в Кассар для завершения погребения.

И снова Кахэрка провела ладонями по стенам, по краям бассейнов, внимательно осмотрела столы бальзамировщиков, инструменты. Псы двигались за ней след в след, когда она обходила залы, всматриваясь в священные лики. Хархаф пытался чувствовать в унисон с ней, знал, что сейчас происходило и решалось нечто очень важное…

Кахэрка села у одной из статуй Ануи прямо на каменные плиты, и оба пса легли рядом с ней. Поглаживая их, она долго молчала, и бальзамировщик не вмешивался в ход её мыслей.

– Я не чувствую здесь скверны, – глухо сказала жрица наконец. – Это древнее место, и оно нам не радо, зная, с чем мы пришли сюда… Но оно не осквернено.

– Что же нам делать? – чуть слышно спросил Хархаф, встречая взгляд её похожих на тёмные драгоценные камни глаз.

– Я пришла сюда, чтобы исполнить волю Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, и волю мудрейшего Минкерру. Мне отрадно от того, что этот храм я должна лишь запечатать от всех, чтобы никогда больше здесь не возносились молитвы… запечатать, а не разрушить, не рассечь живые потоки, текущие здесь несмотря ни на что. Но сердце моё пребывает в великой печали, что мне не дано оживить его…

Псица тихо заскулила; пёс положил морду на колени жрицы. Кахэрка вздохнула и опустила голову.

– Оставь меня ненадолго, брат, – попросила она. – Мне нужно вознести молитвы в одиночестве. После покажешь мне их жилища…

– Как тебе угодно, мудрая, – с поклоном проговорил Хархаф и удалился.

Жилища они давно уже обыскали. Маленькая община тщательно готовила свой отход, и среди оставленных вещей не нашлось ничего, что могло бы помочь в поисках или навело бы на какие-то догадки. Возможно, Кахэрка увидит или почует что-то, но бальзамировщик, изучивший здесь всё вдоль и поперёк, не обнаружил ничего полезного.

Через некоторое время жрица покинула покои подготовки. Лицо её было всё таким же спокойным, бесстрастным. Они обошли жилища, и безошибочно Кахэрка указала покои Верховного Жреца, а также ещё одной могущественной бальзамировщицы, чья связь со Стражем Порога была необычайно крепка, возможно – той, кого знали под именем Лират, наставницы мятежника Перкау. Ещё в одних покоях жрица задержалась. Псы обходили их взволнованно и, казалось, радостно – так радостно им было только в покоях той, кого сочли жрицей Лират. Но здесь Кахэрка уже не высказывала предположений, кому могла принадлежать комната.

Когда они вышли в сады, о которых ныне было некому заботиться, жрица промолвила:

– Ночью мы пойдём в некрополи. Стражи пропустят нас, коли сохраним должное почтение.

– Мы искали в некрополях… но так и не нашли их, – осторожно заметил Хархаф. – Ни следа.

Тень улыбки коснулась губ Кахэрки, но жрица промолчала.

Псы степенно вышагивали рядом с жрицей по одной из дорожек, вымощенных плитами такими древними, что они уже давно пошли трещинами. Ветер гулял между прямоугольными мастабами из кирпича или тёсаного камня и небольшими святилищами с трёхчетвертными[9]9
  Трёхчетвертные колонны – колонны, выступающие из плоскости стены более чем на половину своего диаметра.


[Закрыть], на старый манер, колоннами. Стены построек понемногу крошились, столетиями по песчинке разрушаемые временем. Некоторые были почти полностью уничтожены во время войн и лишь частично восстановлены заботливыми руками жрецов – тех самых жрецов, которых теперь преследовали Хархаф и Кахэрка. От этой мысли бальзамировщику сделалось немного не по себе, но он помнил: преступление против золотой крови божественного Ваэссира, хранителя Закона Таур-Дуат, не могло быть прощено. И Боги понимали это. Владыка и Первый из бальзамировщиков и без того проявили невероятное милосердие.

Некрополь Хархаф уже знал – он не один день бродил здесь и запомнил некоторые гробницы и статуи как старых знакомых. Облик некоторых умерших пока ещё сохраняли для вечности архаичные изображения – небольшие статуи из крашеного известняка в примыкавших к мастабам каменных сердабах[10]10
  Сердаб – небольшое помещение, примыкающее к гробнице и содержащее в себе статую усопшего. В таких помещениях приносились поминальные подношения.


[Закрыть]. Строгие мудрые лица взирали на меняющийся мир через небольшие окошки, у которых потомки усопших некогда оставляли подношения. Выполнены изображения были очень искусно. Глаза их были не раскрашены, а инкрустированы алебастром и драгоценным разноцветным хрусталём, а серебряные вкрапления в зрачках казались настоящими бликами света. Краска, покрывавшая статуи, сохранилась удивительно яркой. Игра света и теней особенно подчеркивала суть изваяний – быть вместилищем жизненной энергии тех, кого они изображали.

Столько веков минуло, а некрополь всё равно был обитаем – сила тех, кому принадлежали гробницы, всё ещё пребывала здесь, и шёпот их голосов, как далёкое течение вод Великой Реки, звучал на границах восприятия бальзамировщика. Жрецы Ануи умели слушать и слышать мёртвых.

Здесь не было места ни страданиям, ни суете. Некрополи были сокровищницами древнейших знаний, мудрости отгремевших столетий, сохранённой для потомков. Умеющий слушать обретал здесь то, что искало его сердце, – опыт приходивших прежде, на фундаменте которого можно было строить новое, открывать дальние горизонты в бесконечном процессе познания мироздания.

Сейчас, когда ночь царственно опускалась на древний некрополь, Хархаф не мог не думать и о том, что, когда храм запечатают, будут покинуты и эти гробницы, оставлены навеки… Сердце бальзамировщика наполнилось глубокой печалью – сродни той, что он увидел в глазах Кахэрки в покое подготовки. И жрец пообещал себе: хотя бы иногда он будет возвращаться в Кассар и приезжать сюда, чтобы отдать дань памяти.

Меж тем жрица свернула к одной из довольно хорошо сохранившихся гробниц. Запоздало Хархаф вспомнил её – она принадлежала славному подвигами военачальнику древности. Если верить надписям в его сердабе, когда-то этот полководец был простым рыбаком и возвысился благодаря верной службе своему Владыке и дарованному Богами воинскому искусству. Почему Кахэрка выбрала её, что почувствовала необычного, бальзамировщик не знал.

Жрица провела ладонями по стене, прошептала слова благословений умершему и посмотрела в глаза его статуе.

– С позволения хозяина гробницы недавно здесь было проведено ещё одно погребение, – произнесла она, не оборачиваясь. – Ты заходил внутрь, в погребальный покой за сердабом?

– Нет, это казалось непочтительным, – нерешительно ответил Хархаф и смущённо добавил: – Признаться, в отличие от тебя, мудрая Кахэрка, я не почувствовал здесь ничего необычного…

– Я испрошу для нас дозволения, – сказала она и извлекла из сумы на плече хлеб. Преломив его перед статуей, бальзамировщица зашептала что-то.

Хархаф ощутил, как кто-то точно сбросил незримую пелену, как где-то открылась невидимая дверь, и понял даже прежде, чем Кахэрка сказала:

– Проход открыт для нас.

Вместе с псами они прошли внутрь. Золотистый огонёк единственного светильника едва разгонял полумрак. Тонкие пальцы Кахэрки коснулись печати на дверях погребального покоя, и Хархаф увидел – та и правда была сломана и восстановлена недавно. Произнеся короткое воззвание Ануи, жрица снова сломала печать. Двери подались удивительно легко. Псы сели по обе стороны от прохода точно статуи своего божественного покровителя.